Всё мироздание состоит из движущихся частей материи различной формы. Соединения по различным сторонам дают бесконечное разнообразие плоскостей. Более плотное тело по закону непроницаемости отталкивает менее плотное. Более плотное соединение разрывает менее плотное. Два тела равной плотности при общем движении должны соединиться (Записная книжка № 4, 1872 // 48: 133).
Соединятся, потому что снизу, от большей плотности, испытают давление, а упасть вверх не смогут. Все тела пористые впускают внутрь себя другие. Самое проникающее - свет, который в своем самом чистом виде особая, уникальная материя, так что может быть даже и вовсе не материя. Ее источник солнце, которое Толстой пишет со строчной, т. е. солнце как свет, или энергия.
Гипотеза. Лучи солнца проникают более или менее (световые, тепловые) все тела и некот[орые] очевидно. Проникновение есть деление {т. е. солнце создает поры в веществе, облегчает его}.
Солнечная материя в лучах разрывает всю другую материю и делает ее более или менее делимою. -
Солнечная материя непроницаема для самой себя и для всякой другой материи, но сама проницает всю материю.
Всё бесконечное различие тел между собою объясняется большим или меньшим проникновением тел лучами.
Всё бесконечное движение тел объясняется законом. Наипростейшее выражение этого закона следующее:
Вся материя (вообразив ее неподвижною вокруг солнца) протыкана лучами солнца, чем дальше, тем меньше, чем ближе, тем больше. Вся материя приведена в движение (положим хоть движением солнца). Наибольше протыканная материя, очутившаяся дальше, и наименее протыканная, очутившаяся ближе, стремятся каждая на свое место. Движение тяжел[ых] тел вниз и легких кверху дает силы (силу тяготения).
[…] На вопрос о том, есть ли тепло - тело или движение частиц? Я отвечу: тепло - тело, но не материальное, а солнечное, тепло - движение, но не частиц, а самих лучей (Записная книжка № 4, 16.3.1872 // 48: 150–151).
Через две недели (или, если он не ошибся в записи даты, через полтора месяца) Толстой приходит к большей определенности. Мир упрощается собственно до солнца и еще-не-солнца. Солнце как сердце космоса колеблется и этим всё приводит в движение.
Одна материя - всё в нашем мире - газ, железо, камень.
Другая материя - солнце, находящееся в середине. Солнце не кончается тем, что мы видим. Мы в солнце.
Солнце шар. Частицы, его составляющие, плотнее в середине, реже по закону радиусов и дуг.
Проникая материю нашего мира, оно делает тела тем смещеннее с своей материей, т. е. реже относительно нашей{!} материи, чем ближе к солнцу. Тем более скрытого тепла, чем ближе к солнцу, от газа водорода до железа. - Тела все одни {подразумевается однородность нашего мира, не солнечного, тонкого и проникающего при своей непроницаемости}, разница только в том, на какой ступени радиуса они от солнца. Чаще или реже проникнуты.
{Рисунок лучей, проходящих через концентрические сегменты}
[…] Движение солнца, к[оторое] есть вероятно тоже колебание сфер. При движении солнца изменяется центр и состав материи.
Из того движение земли и вращение. - Слои стремятся к центральности {31.3.1872, помечено 31 Апреля; отсюда можно видеть степень неотредактированности, Толстой возникал только в редакциях, и здесь, в этом увлечении физикой, вместо редакции - изменение глаз по мере записей} (48: 158–159).
T. e. к центру-солнцу. От него всё, и к нему всё стремится упасть, но не из-за тяготения - тяготения нет, - а из-за сфер плотности: они разные, и чужой плотностью тела выталкиваются туда, где их плотность. Солнце наконец получает все ключи ко всем событиям. Сегодня текст, а 5 декабря толкование.
Земля не двигалась. Солнце двинулось и дало земле паралельно круглое движение. И другое, зависящее от того, что земля подставляла разгоряченную сторону.
Тело земли слилось бы с солнцем; но движение и вращение. Солнце водит землю вокруг себя своими лучами и вертит из своей оси теми же лучами. Общая плотность земли равна соответствующей дуге.
Я беру 8 частей водороду и 1 ч[асть] кислороду и заключаю в пузырь. Пузырь стремится упасть кверху. Я беру кусок холодного железа. Железо стремится упасть книзу […]
[…] Всё, что падает, падает кверху или вниз и перестает падать только тогда, когда встречает препятствие.
[…] Есть ли какое-нибудь явление, составляющее исключение? Нет. Всё стремится вверх или вниз; и всё, смотря по степени теплоты, может стремиться вверх или вниз (там же, 160–161).
13
5 декабря 2000
Натурфилософия Толстого шокирует. Она непонятна. В ней нет того, с чего начинается всякое естественнонаучное мировоззрение: нет просто понятия Вселенной. Не от чего отправляться. Нет коробки, которая изначально как-то дана и в которой потом взрывается, сволакивается, вообще как-то принимает форму вещество. О ньютоновских небесных телах Толстой пренебрежительно говорит "стклянки", имея в виду как раз кем-то заранее заготовленные пробирки. Солнце вставлено в такую пробирку Ньютоном, а для Толстого оно разметнулось светом и лучами, только временно будучи отделено от других солнц, во всяком случае так, что ни в какую пробирку нельзя взять: мы просто не знаем всего о солнце, о всех его лучах, отчасти нематериальных, чтобы очертить, где оно кончается.
Из-за того, главное, что мы впали несколько веков назад в коперниканство, которое оказалось легче и удобнее чем одноцентровость античности и средневековья, у нас - примерно как утратилась способность, из-за записи и магнитофона, запоминать буквально большие куски речи - атрофировалось чувство верха и низа, для античности само собой разумеющееся (это всё исторические сдвиги такого рода, как неспособность античности справиться с бесконечно малыми, как отказ античности анатомировать тела), мы не можем прочитать Толстого, у которого вдруг опять безусловные верх и низ есть, без собирания сведений об античном верхе и низе. Это потребует много времени, сейчас это некстати, я обещаю это себе на потом или уже на том свете понять. Толстой в своей натурфилософии пусть останется пока для нас непонятым.
Как интуиция верха и низа, так многие другие интуиции останутся для нас непонятны, как непонятны художественные приемы. У О. А. Седаковой мы - вода, не метафорически, а как? Как у Толстого? Запись:
13 Марта [1872]. Вода находится почти на норме, оттого и анормальные явления с водой.
1) Растяжение льда. Растяжение льда есть угол. Тот же угол будет в железе над расплавленным чем?. -
(Мы это видим, пот[ому] ч[то] мы вода // <Т.> 48: 147).
Разобраться в этой интуиции мы опять же не сможем, потому что не научились еще понимать первого греческого мудреца, Фалеса. Та натурфилософия и толстовская другой природы чем наша школьная: наша устроена так, чтобы можно было передать любому ученику и студенту; требовать от всех интуиций Фалеса, Гёте и Толстого то же, что требовать от каждого усвоения поэтического дара. - В порядке примечания: в свете О. А. Седаковой и Толстого надо видеть в воде Фалеса сначала человека и понимание мира как узнавание себя.
Натурфилософия Толстого - его неглавная область, потому что она по сути дела только попытка интимного вхождения не в природу или мир вовсе, а только в научную литературу своего времени, в ее факты, сведения и открытия.
В окончательной редакции натурфилософии Толстого всё движение идет от солнца. Два основных движения приданы земле одно непосредственно от движения солнца, это круговое по орбите, и другое опосредованно, из-за неравномерного облучения частей земли - движение вокруг оси. Под облучением, не надо забывать, он понимает и магнитное и может быть еще какое-то предполагаемое неизвестное. Оба движения, по орбите и осевое, вызваны лучами, природу которых Толстой не уточняет, но в его занятиях магнитом (вместо магнитного поля он говорит о направленности магнитных лучей) замечена способность магнитных лучей двигать:
Введите в область лучей железо, и оно притянется […] Сведите два таких магнита, они будут отталкиваться. Но если допустить, что идет ток кругом, то одна сторона будет отталкиваться, другая притягиваться (Записная книжка № 4, 18 марта 1872 // 48: 156).
Солнце лучами "водит" вокруг себя землю, т. е. "слияние" с солнцем заменено на вращение вокруг него, как бы оттянуто во времени этим вращением - тем самым на земле сложился верх и низ, соответственно движение вверх и вниз и вместе с ним история. Естественная, но отличает ли Толстой от естественной человеческую? Из всего, что мы о нем знаем, - не отличает. Но на каком именно основании он их объединяет? Чтобы это разобрать, надо понять одну его трудную мысль.
Мы помним, что вещество у него стало разным от разной наполненности материально-нематериальным солнечным лучом. Другое название этой наполненности - тепло, "все видоизменения тела имеют своим источником тепло", "всё движение жизни есть видоизменение тел под влиянием тепла" (48: 161), "источник всех тел и движений есть тепло" (48: 162). Тепло в свою очередь то же самое что сила, т. е. энергия. "Всякая сила есть проникновение солнечн[ой] материи в земную" (Записная книжка № 4, 9.3.1872 // 48: 139). Тепло это солнечные лучи, проникающие (проникающая радиация), и они или оставляют нашу земную материю нетронутой, проходя прямым или сложным движением по ее порам, или вмешиваются в нее и изменяют. Солнце и земля повторены - их соотношение - в частицах и лучах. Красиво. Лучи или движутся и проявляются сами по себе, или изменяют частицы, проникая в них.
От понимания верха и низа мы пока отказались. Загадочная вода, т. е. мы, и рядом с ней воздух где-то в промежутке, они между: "Вода и воздух почти стоят в виде паров, не падая ни вверх ни вниз" (31.3.1872 // 48: 161).
Трудность, мне не совсем прозрачная, в том, что падение из тепла, т. е. из лучей, не только вниз, а равным образом и вверх тоже это падение, отпадение от нормы, от середины. Падение - скатывание к смерти. Пламя падает вверх чтобы умереть, потому что наверху холоднее.
Весь органический мир говорит то же. Органический мир есть движение веществ в области обоих падений. В живом человеке, червяке, дереве соединяются оба стремления: кверху, книзу. Как только умирает - холодеет и падает книзу. То же, что тепло - гниение, идет кверху.
Всё движение жизни есть видоизменение тел под влиянием тепла и потому перемена направлений движений. Из газов образуются аэролиты и падают вниз; из крепких тел образуются газы, к[оторые] выкидываются землетрясениями и волканами кверху (31.3.1872 // 48: 161).
В случае непонимания опереться только на бесспорное: понимание идет от сейчас и здесь моего тела. Тепло, или жар, так определялась поэзия (начало жизни).
Что было бы в пустом пространстве, к[оторого] никто не видел, не знаю; а у нас, дома, это то, что есть. - Источник всех тел и движений есть тепло. Что же есть тепло? Откуда оно? Как оно действует? (48: 162)
Этот вдруг свежий интерес к теплу понятен. В этой связи понятен и отказ от ранее принятого деления всего на земную и солнечную материи: теперь тепло (или сила, или солнечные лучи) источник и тел тоже - наверное как продолжение двойной способности лучей, проникать и разогревать, или электризовать, намагничивать вещество, а во-вторых превращать само вещество.
Так что натурфилософия Толстого не только у нас, а и у него кончается вопросом: что такое тепло. Ясно ему одно, что у нас "дома", т. е. в моем интимном опыте, от тепла-силы-света всё движение. Всё становится крайне сложным оттого, что тепло может быть скрытым.
Вопрос остается и технический: какое отношение между теплом и водой? Если вода это мы (в современной биологии исследуют особые свойства воды, в ее отношении к теплу, которые делают ее уникальной средой живого), а тепло это наш "домашний" опыт универсального источника (опять же пока только издалека вспомним античные - досократические - представления об очаге тепла, Гестии, в середине мира, как огня в доме, оставляя серьезный экскурс на потом), то мы два, вода и тепло? В каком смысле два, в том же, в каком в курсе "Лес" мы прослеживали две жизни, женскую и мужскую, материю и эйдос, протеины и нуклеины? - Я говорю, это остается всё открытым вопросом. Может быть, от оборванности всего этого у самого Толстого остается в осадке тревожное чувство. Основать знание о веществе и его свойствах на исходном многослойном свете - это оставлено в сущности Толстым пока еще как задание. Тревожно еще и потому, почему в своей натурфилософии - может быть потому что сам вторгается в чужую область, читая Джоуля (Joule, James Prescott (b. Dec. 24, 1818, Salford, Lancashire, Eng.-d. Oct. 11, 1889, Sale, Cheshire), (24 декабря 1818, Солфорд, Ланкашир, Англия - 11 октября 1889, Сэйл, Чешир) English physicist who established that the various forms of energy - mechanical, electrical, and heat - are basically the same and can be changed, one into another. Thus he formed the basis of the law of conservation of energy, the first law of thermodynamics);
Тиндаля (Джон Тиндаль, 1820–1893, "Теплота, рассматриваемая как род движения" пер. с немыслимой теперь оперативностью с англ. А. П. Шимкова, СПБ 1864; Tyndall, John, b. Aug. 2, 1820, Leighlin Bridge, County Carlow, Ire.- d. Dec. 4, 1893, Hindhead, Surrey, Eng., British physicist who demonstrated why the sky is blue. In 1853 Tyndall was chosen professor of natural philosophy at the Royal Institution, London, where he became a colleague and friend of Michael Faraday. His early work was concerned with the magnetic properties of crystals, but in 1859 he began investigating the ability of various gases to absorb and radiate heat. He established that humid air absorbs heat with little change in temperature, a phenomenon of meteorological importance. Tyndall studied the diffusion of light by large molecules and dust, known as the Tyndall effect; he also performed experiments demonstrating that the sky’s blue colour results from the scattering of the Sun’s rays by molecules in the atmosphere, a phenomenon which was later explained theoretically by Lord Rayleigh. In 1881 he delivered the final blow to the long-held idea of spontaneous generation by proving that germ-free air does not lead to food decay. Tyndall’s publications, more than 16 books and 145 papers, include Heat Considered as a Mode of Motion (1862), Six Lectures on Light (1873), and Forms of Water (1872));
Davy, Sir Humphry, BARONET (b. Dec. 17, 1778, Penzance, Cornwall, Eng. - d. May 29, 1829, Geneva), English chemist who discovered several chemical elements (including sodium and potassium) and compounds, invented the miner’s safety lamp, and became one of the greatest exponents of the scientific method.
Изменился ли Толстой после своего примерно трехлетнего занятия - с большими перерывами - натурфилософией?
Это мы должны будем посмотреть.
Сейчас начнется самая трудная работа за весь этот курс, и самая важная.
Дело в том, что в годы возобновления - постепенного - дневника, т. е. примерно ко времени написания "Исповеди" (1879, 1882) и "Записок христианина" (1882, 1884) Толстой отказывается от всего что он делал и как он жил до этих своих пятидесяти одного-пятидесяти шести лет. Если был какой-то смысл в том, что мы говорили полгода, и смысл в том, что мы читали его главные художественные вещи, то он в том, чтобы увидеть в этом отказе от себя их верное и прямое продолжение, насколько можно притом понять, единственно возможное, без которого всё другое было бы действительно изменой.
Блестящая "Исповедь" именно из-за совершенства формы часто остается неприступной. Страсть Толстого так отточена, доведена до белого каления, когда упавшая на плиту капля даже уже и не испаряется, а катается по плите. Мимо "Исповеди" скользят, отталкивая ее в область воззрений и рассуждений, т. е. просто отказываясь читать. "Записки христианина", сырые и незаконченные, более проницаемые, в них есть сам тон страсти. И их незаконченность важная, принципиальная, потому что по тону они переходят в "Записки сумасшедшего" (собственно говоря это можно считать одними и теми же записками), написанные тогда же, в 1884 году. По форме - в отличие от "Исповеди" - те и другие записки дневник: "Записки сумасшедшего" начинаются курсивом "1883 года, 20 октября", разве что не стоит Я. П. На третьей странице "Записок христианина" слова:
Записки мои будут именно записки, почти дневник тех событий, которые совершаются в моей уединенной деревенской жизни. Я буду писать только то, что было… (49: 9).