Нестройный крик донесся с "Медведя", уже вышедшего за нос. Гребцы "Медведя" бросили весла и вскочили на нашести.
– Навались! – раздался ободряющий гребцов голос Дежнева.
Несколько мощных взмахов весел – и "Рыбий зуб" также выскочил за нос.
Море, ослепительно сверкавшее на солнце море, куда ни взглянешь, – вот что увидел удивленный Дежнев вместо горного кряжа ожидаемого берега. Тихий океан открыл перед Дежневым свои просторы. Редкие льдины там и здесь колыхались на волнах, обдаваемые белой пеной.
Гребцы вскочили. Грозные скалы Необходимого носа высились справа, и о них разбивались волны. Сзади и слева на востоке знакомое Студеное море. Его горизонт скрывался в туманной дымке. Спереди – сверкавшие на солнце волны нового, неведомого океана.
– Вот он, край земли Сибирской, – сказал Дежнев.
– Вона! – изумленно проговорил Ефим Меркурьев. – До края света, видно, дошли.
– Дежнев! – радостно кричал Попов с "Медведя", размахивая шапкой. – Семен Иваныч!
Так произошло одно из крупнейших географических открытий. Горсточка скромных русских людей совершила подвиг, даже не сознавая его величия. Двадцатого сентября 1648 года русские люди первыми из европейцев прошли проливом, существование которого было волнующей загадкой для европейских картографов и ученых. Дежнев не знал, что многие из них были готовы на любые жертвы, лишь бы достоверно узнать, отдельный ли континент Америка, или она – продолжение Азии.
А они, безвестный казачий десятник Дежнев и купеческий приказчик Попов, качаясь на небольших суденышках в узком проливе между великими материками, лишь случайно не увидели берегов Америки, в тот день скрытых туманом.
Часть вторая
1. "Рысь"
Необычная картина просторов нового океана поразила и мореходцев "Рыси". Лихие люди толпились у бортов, дивясь на черную громаду Необходимого Носа, на розоватые и зеленоватые льдины, качавшиеся на волнах.
Анкудинов стоял на носу коча, прислонясь к борту. В раздумье он посматривал то на берег, то на идущий впереди "Рыбий зуб". Вся фигура его выражала нерешительность. Зато на тупом и жестоком лице Ивашки Косого, стоявшего за атаманом расставив ноги и заложив руки за спину, не было заметно нерешительности и не было раздумья. Он смотрел исподлобья на "Рыбий зуб", видимо давно решив, как следует с ним поступить. Косой перевел взгляд на спину своего атамана.
Анкудинов оглянулся. Его бегающие глаза встретились с тяжелым и осуждающим взглядом Косого. Анкудинов как-то смешался и, к собственной досаде, неожиданно для себя, спросил:
– Думаешь, пора?
– А то нешто нет? – вопросом ответил Косой. – Чего ждать-то?
Анкудинов выпрямился, принимая независимый вид начальника.
– Я так и решил, – отрывисто бросил он и, не глядя на Косого, отошел от борта.
– Дружина! Ко мне!
Анкудиновцы, за исключением стоявшего за рулем Ивашки Вахова, сомкнулись вокруг атамана.
Анкудинов вскинул подбородок и, глядя выше шапок столпившихся людей, произнес:
– Атаман решил: покончим с Дежневым. Погыча-река за этим утесом – не иначе. Взять оружие! Тихо!
Топот разбегавшейся дружины и лязг оружия быстро стихли.
Анкудинов приказывал:
– Восемь гребцов, на весла! Трое – багорщики. По местам! Вам, пяти пищалям, залечь у бортов. Пищали до времени скрывать. Как подойдем да дежневцы всполохнутся, стрелять разом. Ты, Федька, бьешь старого хрыча Фомку. Ты, Митька, бесхвостую цаплю Сидорку. Ты, Евтюшка, валишь Дежнева. Наповал! Смотри, коли промажешь, голову оторву!
Евтюшка Материк, хмуро смотревший до этих слов себе под ноги, резко поднял голову. Его и без того бледное лицо со следами начинавшейся цинги еще более побледнело.
– Нет! – вдруг глухо, но решительно произнес он.
Анкудинов удивленно поднял брови.
– Что ты сказал? – процедил он, презрительно скривив губы.
– Нет мово согласия убивать Дежнева, вот что сказал! – с необычайной решимостью ответил Материк, повышая голос.
– Твово согласия, говоришь, нет? – насмешливо переспросил Анкудинов, делая медленный шаг к Материку.
– Нету! – отчаянно выкрикнул Материк, оглядываясь, словно ища поддержки. – Ты что, атаман, затеял? Кого убивать хочешь? Нашего брата казака? Лучшего из казаков?
– Бунтуешь, собачья шерсть! – шипящим голосом произнес Анкудинов, и его правая щека задергалась.
– Не Дежнев ли тебе, свому ворогу, луку ссудил, когда нас цинга забирала? Не он ли тебе муки дал? За столько тыщ верст от дому, на краю света, считай, свово же брата русского человека убить умыслил!
– В воду! – рявкнул Анкудинов.
С десяток разбойников набросилось на бунтаря. Сжав зубы, Материк выхватил саблю. Клинок блеснул, описав смертоносный полукруг, и на миг остановил нападающих.
Ивашка Вахов, оставив погудало руля, также выхватил саблю и кинулся на помощь Материку. Вахов сделал это не думая. Он увидел – хотят утопить его земляка Евтюшку, парня из деревни Хромой Брод, где он родился; того Евтюшку, который спас его, Вахова, вытащив из воды при нападении на "Соболя".
– Не трожь Евтюшку! Зарублю! – исступленно орал Вахов, размахивая саблей.
Дальнейшее замелькало перед глазами Евтюшки Материка с невероятной скоростью. Он упал, споткнувшись о кадку, брошенную под ноги. Сабля вылетела из его руки и зазвенела на досках плотика. Евтюшку цепко схватили сильные руки. Красное, искаженное страхом и яростью лицо Ивашки Вахова мелькнуло перед его глазами. Схваченный, как и Евтюшка, Вахов, словно затравленный зверь, вращал налитыми кровью глазами.
Десятки рук подняли земляков над головами людей. Вахов увидел под собой уж не доски коча, а бегущую свинцовую воду. Мелькнуло голубое небо и белые облака, проносимые ветром. Жажда жизни вспыхнула в нем с новой силой, и он напрягся, силясь вырваться.
Руки разбойников разжались, мелькнули чьи-то лица, и ледяная вода обожгла тело. Миг, и вода сомкнулась над головами обоих бунтарей.
– К рулю! – неистово крикнул Анкудинов, только теперь увидевший, что неуправляемый коч несет на камни-потайники. – За весла!
Несколько человек схватило погудало руля. Сбивая друг друга с ног, люди бросились к веслам.
Поздно! Коч вздрогнул и хрустнул от мощного удара. Увлекаемая течением льдина, надводная часть которой была вдвое больше коча, ударилась в левый борт, прижав коч к потайнику. Раздался треск ломавшихся досок и зловещий шум воды, устремившейся в заборницы. Льдина вращалась, упершись в коч. Люди с криками прыгали на нее с гибнувшего коча. Скользя и падая, они хватались за кафтаны своих более удачливых товарищей и вместе падали в ледяную воду.
Дежневцы с начала драки на "Рыси" не спускали с нее глаз. "Рысь" шла в пятидесяти саженях, и все происходившее на ней было на виду. Но рев волн, бившихся о скалы, мешал разобрать, в чем там дело.
– Эх! Мне бы туда! – сказал кочевой мастер Сидоров. – Я б им показал! – Плюнув на ладонь, он тряхнул огромным кулачищем.
– Ишь ты, р-рыбий глаз! Ловко он шмякнул того рыжего!
– Вся шайка на двоих!
– Ну, схватили! Громом их разрази!
…Треск досок раздавленной "Рыси" был услышан и на "Рыбьем зубе". Дежневцы видели, как их недруги прыгали с коча кто на льдину, кто в воду.
– Роняй парус! – крикнул Дежнев. – Весла на воду! Правая, навались! Обе! Ефим, на руль!
"Рыбий зуб" приблизился к гибнувшей "Рыси".
– Сухану и Степану весла не бросать, – приказывал Дежнев. – Ивашке и Бессону поднимать людей на борт. Сидорке и Михайле отбирать оружие до ножей. Оружие бросать в среднюю заборницу. Анкудиновцев – в поварню. Фомка, стой с пищалью у мачты.
Работа закипела. Иван Зырянин и Бессон Астафьев бросали концы плававшим в волнах анкудиновцам и втаскивали их на коч. У некоторых из них уже окоченели пальцы. Такие не могли удержать веревки и, едва показав из воды плечи, обрывались. Их поднимали петлей.
Михайла Захаров и Сидорка быстро обшаривали спасенных и посылали их на нос. Фомке оставалось покрикивать:
– Полезай в поварню! Лезь, лезь, мил человек, там теплее! Да разденься-ко поживее!
Дрожавшие от холода анкудиновцы послушно выполняли приказания. Сидорка вытащил самого Анкудинова.
– Эге-ге! Гераська, рыбий глаз! Ты, брат, видно, в моржовых атаманах! Ну, не вырываться, обыщем зараз! Ножичек подай. Пистолетик подай.
Дрожа, Анкудинов свирепо озирался. Вид его был жалкий.
Подошел черед и сухим анкудиновцам, что плыли на льдине. Некоторые из них сохранили сабли и пищали. Этих тут же посадили на весла.
– Разворот! – приказал Дежнев. – Поищем и тех сердешных, коих лиходеи в море бросили.
Евтюшку Материка и Ивашку Вахова также нашли. Один из них держался за деревянное ведро, другой – за весло. Оба они окоченели. Их с трудом подняли петлями.
– Суханко! – приказал Дежнев Прокопьеву. – Займись этими робятами. Одень-ко их во что ни на есть сухое. А там приведешь их ко мне.
Скоро одетые в кухлянки и унты Евтюшка Материк и Ивашка Вахов снова предстали перед кормщиком.
– Великое тебе спасибо, Семен Иваныч. Жизнью тебе обязаны, приказный, – говорили они Дежневу. – А бросили нас в воду за то, что убивать тебя отказались. Хотели тебя загубить. И Холмогорца тоже…
– Ладно. Доскажете после.
– Куда послать их? – спросил Прокопьев. – К анкудиновцам?
Материк и Вахов перепугались.
– Смилуйся, приказный! Коли спас, не погуби теперь! Убьют нас там анкудиновцы!
– Ладно. Не бойтесь. Будете жить с моей котляной. Хорошие вы, вижу, робята. Как к лиходеям-то попали? А ну-ко, сказывайте!
– Бежали мы из Якутского острогу от воеводиных батогов. Деваться некуда было. С голоду помирали… Что нам оставалось?
– Тошно нам было у них, – признался Вахов. – Только и думы было – убежать, да некуда.
– Вот что, робята, говорите прямо: будете честно служить, коль я приму вас в свою котляну?
– Испытай нас, приказный!
– Прикажи! Все сполним!
– Беру вас обоих. Сухан, дай им сабли. Дай место в средней заборнице да накорми.
Дежнев вышел из казенки. Коч миновал юго-восточный край Необходимого Носа, и его южный склон, мрачный и обрывистый, открылся перед Дежневым. Водопады там и здесь обрушивались в море с самой его вершины. Слева, на востоке, по-прежнему виднелись два острова.
"Медведь" на веслах подходил к "Рыбьему зубу".
2. Большой каменный нос
– Всех ли спасли? – закричал Попов, едва "Медведь" приблизился к "Рыбьему зубу".
– Всех! – отозвался Дежнев.
– Где они?
– В поварне, а кто посуше, те – на веслах.
"Медведь" качался на волнах в пяти саженях от "Рыбьего зуба".
– Радость-то какая, Семен Иваныч! – продолжал Попов, блестя глазами. – Землю Сибирскую обошли!
– Обошли, дружище! – улыбнулся Дежнев. – Взгляни-ко на этот большой нос, Федя. Вышел он в море гораздо далеко…
– Высота! Саженей триста, а то и все четыреста, пожалуй, будет.
– И смотри ты, сколько людей здесь, на носу, живет! Видно, место это зверем морским и рыбой богато.
– Быть может, и корги моржовые недалече.
– Не на том ли вон острове?
– Не сходить ли нам на него?
– Сходим, пожалуй. Только прежде, Федя, побеседовать бы с тобой мне нужно. Давай-ко подойдем к берегу, где потише место.
– Приказывай, Семен Иваныч!
– Держись за мной. Михайла, возьми правее! Так держи!
Дежнев подвел кочи к отошедшему от скал и выдавшемуся в море низменному берегу.
Там широкий ручей, напрыгавшийся по уступам глубокого ущелья, спокойно, как бы отдыхая, вливался в море.
Там скалы не нависали над головой, и повторение обвала, как у носа Эрри, было невозможно.
Кочи стали на якоря в нескольких саженях от берега. Спустили карбасы.
– Всех анкудиновцев с весел – в поварню, – приказал Дежнев. – Михайла, тебя оставлю старшим. Анкудиновцев запереть. Стражу удвоить. Всем глядеть в оба! Со мной идут на берег Фомка, Сидорка и Суханко. Взять пищали.
Дежнев спустился в карбас. Попов также направился к берегу.
Сопровождавшие Попова покрученики – Филипп Александров и Терентий Назаров – отошли по берегу, один вправо, другой влево. Фомка и Сидорка, едва выпрыгнув из карбаса, быстро зашагали вдоль ручья к ущелью.
Дежнев с Поповым, удалясь от карбасов на полсотню шагов, остановились на открытом месте. Солнце поблескивало на куяках и шлемах кормщиков.
Попов вопросительно посмотрел на Дежнева.
– Как видно, Федя, – начал Дежнев, – нос-то в самом деле кое для кого необходимым оказался. Анкудинову не удалось его обойти.
– Самому не удалось, – улыбнулся Попов, – но, сидя у тебя в поварне, он его все же обошел. Наверно, он так и будет говорить, коль его не повесят.
– Герасим опасней, чем я думал. Ведомо мне теперь, он и на Исая Игнатьева пытался напасть.
– Дознался? – вскинул голову Попов.
– Двое его парней ко мне перешли. Поведали. Тут, у носа, он хотел было и на нас напасть.
– Ишь, волки!
– Решил я Гераську и его людишек держать под стражей, доколе не воротимся на Колыму. Оттоле отошлем их в Якутский острог. Пусть воевода сам судит.
– Намучаемся мы с ними! – Попов сокрушенно махнул рукой. – Довольно ли у нас хлеба и рыбы прохарчить их? Не высадить ли их где-либо на берегу, либо на острове?
– Нельзя. Думал я об этом. Без оружия их высадишь – всем голодная смерть. Не могу этого сделать. Оказались же средь них хорошие парни – Материк с Ваховым. Случаем попали они к лиходеям.
– Как говорят, черт попутал, – усмехнулся Попов.
– Может статься, еще такие найдутся и верной службой вины свои искупят. Нельзя обречь их на смерть, не разобравшись.
– Твоя правда, Семен Иваныч.
Дежнев положил руку на плечо Попову:
– И ты, Федя, так не сделал бы, как сказал. Сердцем ты мягок. Другой раз и суровые слова скажешь, а сердце твое говорит другое.
Попов слегка покраснел.
– Это дюже хорошо. Но сейчас-то суровость надобна. Высадить их с оружием тоже нельзя: разбойничать станут. Начнут чукчей грабить. Не допущу! – Дежнев сдвинул брови.
– Нельзя пустить их разбойничать…
– Что остается? Таскать их с собой под стражей.
– Будем таскать, – вздохнул Попов.
– Я могу держать их лишь в одной заборнице, в поварне. Там они у меня, двадцать восемь душ, в такой тесноте, что и лечь им всем нет места. Не хотелось бы, но придется половину людей тебе передать.
– Приказывай.
– Да справишься ли ты с ними, Федя? То нам, служилым людям, пленных стеречь за обычай. Ты ж к этому делу не привычен… Ох, как бы беды они у тебя не наделали!
– Поостерегусь, Семен Иваныч. Твои приказания точно выполню.
– Убери из поварни оружие и припасы. Прикажи наладить у выхода крепкий замок. Назначь начальника стражи. Твой полукормщик Лука Олимпиев – человек строгий, думаю, будет гож.
– Другого не подобрать.
– Стражу держи денно и нощно. За нерадение накрепко взыскивай. Наверх анкудиновцев выпускай по одному, по двое, да только днем. Коли кто забунтует, закуй в железа. Все ли запомнил?
– Запомнил, Семен Иваныч.
– Иди, Федя. Готовься принимать гостей.
Дежнев свистнул, собирая охранение. Оба кормщика вернулись на свои кочи.
– Всех пленных наверх! – приказал Дежнев.
Скоро двадцать восемь анкудиновцев, кто в кафтанах, а кто и без рубах (их одежда еще не высохла), были выстроены на носу коча. Они стояли, хмуро озираясь.
Дежнев долго приглядывался к каждому анкудиновцу. Наконец он заговорил:
– Ну, молодцы-удальцы, ночные дельцы, видно, за недобром пойдешь, на худо набредешь. Знаю я, что вы супротив меня замышляли.
Дежнев заметил злобный взгляд, брошенный Ивашкой Косым на Материка с Ваховым, стоявших в группе дежцевцев.
– Сделав худо, не жди добра. Буду держать вас под стражей. Придет время – ответите за злодейства. Половину из вас переведу на "Медведя". Накрепко запомните, что скажу: кто покусится бунтовать, кто дерзнет хоть пальцем тронуть моих людей, в том числе и Материка с Ваховым, того буду казнить смертью. Ты особливо запомни это, Косой. Я знаю твою волчью душу.
Анкудиновцы молчали, опасливо поглядывая на Дежнева. Крепкая фигура вожака мореходов была исполнена такой суровости, решимости и силы, что каждый из лихих людей смекнул: идти поперек – проститься с жизнью. Анкудиновцы прятали глаза, избегая встретить испытующий взгляд приказного.
Дежнев решал, кого ему оставить у себя. По его знаку они отходили вправо. Чтобы облегчить задачу Попова, он выбирал себе самых опасных разбойников. Лицо Косого, смотревшего исподлобья, поразило Дежнева. "Закоренелый злодей. Неисправимый. Этого нельзя отсылать Попову".
– Отойди вправо, – приказал Дежнев.
Косой с ненавистью глянул на него, но не шевельнулся. Дежнев сделал шаг вперед – и в тот же миг Косой, пораженный тяжелым кулаком между глаз, рухнул на плотик.
– Спустить в поварню, – распорядился Дежнев, видя, что Косой без памяти.
Двое анкудиновцев бросились выполнять приказание.
В дальнейшем по первому слову Дежнева анкудиновцы поспешно отходили в указанную сторону. Взгляд Дежнева остановился на Герасиме Анкудинове. "Что с ним делать? – рассуждал Дежнев. – Оставить его вместе с Косым нельзя. Вдвоем они – сила. Косой, хоть и не атаман, но дюже опасен. Оставлю его у себя. Гераську же – Феде".
Всех оставленных на "Рыбьем зубе" анкудиновцев заперли в поварне. Началась переправа пятнадцати душ на "Медведя".
Анкудинова отправили в последней группе.
– Запомни, Герасим, – сказал ему Дежнев напоследок, – ты уж не атаман. Приказывать и не думай. А затеешь худое, – веревка.
Анкудинов молча спрыгнул в карбас. Пятко Неронов, опасливо озираясь, спустился за ним.
– Шевелись, волчье ухо! – сурово крикнул на Анкудинова Лука Олимпиев, справлявший службу начальника стражи.
Бывший атаман поднялся на борт "Медведя" и нехотя пошел к новой темнице.
Тем временем Сухан Прокопьев хлопотал на берегу, запасая пресную воду.
Степан Сидоров, Евтюшка Материк и Ивашка Вахов черпали деревянными ведрами воду из ручья и носили ее к карбасу, в котором стоял "подвозок" – бочка для пресной воды.
Водоносы работали весело и охотно, с удовольствием чувствуя под ногами твердую землю вместо качающегося плотика коча. Они были на втором заходе, когда услыхали удивленное восклицание:
– Како!
Из-за осколков береговых скал вышел молодой чукча и, раскачиваясь, подчеркнуто небрежной походкой направился к русским.