Кэти согнулась пополам, ее вывернуло наизнанку, и весь завтрак остался на полу. Она медленно попятилась прочь из телеграфной будки, потряхивая головой и пытаясь стереть с губ тошнотворный привкус рвоты. На ступеньках Кэти споткнулась и тяжело осела. Подбежавший Джонатан прижался к матери.
- Мамочка, что случилось?
- Обещай мне, что будешь храбрым мальчиком, - прошептала она.
- Мамочка, тебе плохо? - Ребенок тряс ее за руку, и Кэти не могла толком сосредоточиться.
Она знала, почему труп в хижине был так жестоко изуродован: матабеле всегда вспарывали животы своим жертвам. Этот ритуал освобождал душу мертвого, позволяя ей отправиться в Валгаллу. Если живот не вспороть, то тень убитого останется на земле и будет преследовать убийцу.
Мистера Брэтуйэта выпотрошили, точно цыпленка, острым как бритва лезвием ассегая - и сделал это боевой отряд матабеле.
Высокий плотный инженер был одним из лучших друзей Джонатана. Кэти схватила сына за руку:
- Нет, не пойдешь!
- Почему?
Ворона набралась смелости и скрылась внутри палатки инженера. Кэти знала, что привлекло птицу.
-Джон-Джон, помолчи, пожалуйста! - взмолилась она. - Маме нужно подумать.
Слуги исчезли - сбежали, потому что их, как и рабочих на железной дороге, наверняка предупредили заранее о нападении боевого отряда на станцию… Кэти пришла в голову жуткая мысль: а если слуги, те самые, которые работали у нее, тоже участвовали в набеге?
Она яростно помотала головой.
Нет! Они не могли! Наверное, это сделала какая-то шайка мятежников, ее люди тут ни при чем!
Напали, разумеется, на рассвете - матабеле всегда так делают. Хендерсона и бригадира захватили врасплох - в палатках, спящими. Только преданный Брэтуйэт сидел у своего аппарата…
Телеграфный аппарат! Кэти вздрогнула, осознав, что телеграф - ее единственная связь с внешним миром.
- Джон-Джон, сиди здесь! - велела она и направилась к дверям хижины.
Собравшись с духом, Кэти заглянула внутрь, пытаясь не смотреть на тощего человечка за столом. Одного взгляда оказалось достаточно: телеграфный аппарат сбросили со стены на пол и разбили вдребезги. Кэти отшатнулась, привалившись к железной стене возле двери, обеими руками поддерживая раздутый живот.
"Думай же, думай!" - говорила она себе.
Значит, боевой отряд напал на железнодорожную станцию и снова ушел в лес… Слуги! Из лагеря исчезли слуги! Нет, отряд не ушел в лес - воины делают по лесу круг и снова выйдут к лагерю…
В отчаянии Кэти огляделась, в любой момент ожидая увидеть среди зарослей молчаливые темные фигуры в головных уборах из перьев.
Днем из Кимберли должен прийти грузовой состав - но до его прихода еще десять часов, а она совсем одна, не считая Джонатана…
Кэти опустилась на колени, крепко прижав к себе сына, и лишь потом поняла, что он смотрит в открытую дверь.
- Мистер Брэтуэйт умер! - невозмутимо сказал Джонатан.
Кэти заставила мальчика отвернуться.
- Мамочка, нас тоже убьют?
- Джон-Джон!
- Нужно найти ружье. Я умею стрелять. Меня папа научил.
Ружье!
Кэти посмотрела на ряды безмолвных палаток. Вряд ли у нее хватит мужества войти хоть в одну из них, а уж искать там оружие… Она точно знала, какое жуткое зрелище ожидает ее внутри.
На нее упала тень, и Кэти закричала.
- Нкосикази! Это я.
Бесшумный, точно пантера, по склону холма спускался Исази.
- Лошади пропали, - сказал он.
Кэти мотнула головой в сторону телеграфной будки. Исази заглянул туда - на его лице не дрогнул ни один мускул.
- Вот как, - тихо сказал коротышка-зулус. - Матабельские шакалы не разучились кусаться.
- Посмотри в палатках, - прошептала Кэти. - Может, там есть оружие.
Несмотря на возраст, Исази побежал упругим шагом человека вдвое младше его лет, заглядывая в каждую палатку по очереди. Вернулся он, держа в руке ассегай со сломанным пополам древком.
- Тот, большой, хорошо сражался. Он был все еще жив, хотя из него вырвали кишки - их клевали вороны. Говорить он уже не мог, только смотрел на меня. Я избавил его от мук. Оружия нет - матабеле забрали все ружья.
- В лагере есть винтовки, - шепотом сказала Кэти.
- Пойдем, нкосикази!
Он осторожно помог ей подняться. Джонатан, как настоящий мужчина, поддержал ее под другую руку, хотя сам едва доставал матери до груди.
Первая схватка настигла ее на краю леса; заставив согнуться от боли. Джонатан помогал Исази поддерживать Кэти, не понимая, что происходит. Старый зулус угрюмо молчал.
- Все в порядке. - Кэти выпрямилась и смахнула с лица длинные пряди, которые прилипли к потному лбу.
Они пошли вверх по тропе, двигаясь с той скоростью, которую могла выдержать Кэти. Исази вглядывался в густую чащу, высматривая темные фигуры воинов. В свободной руке он сжимал обломок ассегая, готовый нанести удар.
Новая схватка заставила Кэти пошатнуться и охнуть. Исази и Джонатан не смогли ее удержать, и она рухнула на колени в пыль. Когда боль прошла, Кэти посмотрела на Исази;
- Они идут слишком часто. Началось.
Он промолчал.
- Отведи Джонатана на шахту Харкнесса.
- Нкосикази, но паровоз…
- Состав придет слишком поздно. Ты должен идти.
- Нкосикази, а как же ты?
- Пешком мне до шахты не дойти - это почти тридцать миль. Каждое потерянное мгновение может стоить мальчику жизни.
Исази не шевельнулся.
- Если ты спасешь моего сына, ты спасешь часть меня. Если ты останешься здесь, мы все умрем. Уходи! Уходи скорей! - приказала Кэти.
Исази хотел взять Джонатана за руку, но мальчик отпрянул.
- Я не пойду без мамы! - завопил он. - Папа сказал, что я должен присматривать за мамой!
Кэти пришлось собрать всю волю в кулак: ничего труднее ей в жизни делать не приходилось - она изо всех сил наотмашь хлестнула сына по щеке. Мальчик отшатнулся. На бледной коже загорелся отпечаток ладони. Кэти никогда не била сына по лицу.
- Делай, что тебе говорят! - сердито приказала она. - Ты сейчас же пойдешь с Исази!
Старый зулус подхватил ребенка на руки, задержав взгляд на женщине.
- У тебя сердце львицы. Я восхищаюсь тобой, нкосикази.
Он побежал в лес, унося с собой Джонатана. Только когда Исази скрылся из виду, Кэти позволила хлынуть слезам и захлебнулась от рыданий.
Ей пришло в голову, что нет ничего труднее, чем остаться совсем одной. Вспомнив про Ральфа, она почувствовала переполняющую душу любовь и тоску - если бы он был рядом! Кэти совсем выбилась из сил, точно последние остатки решимости ушли на то, чтобы дать пощечину единственному сыну и отослать его прочь в призрачной надежде на спасение. Лучше уж сидеть здесь, в пыли, под нежаркими лучами утреннего солнца, и ждать, когда ее настигнет безжалостная сталь ассегая.
Постепенно Кэти собралась с духом, нашла силы подняться и поковыляла по тропе к лагерю.
Вот он внизу, у подножия холма. Все выглядит таким мирным и привычным. Это ее дом. В безветренном воздухе дымок от костра поднимался вверх серым завитком - уютная домашняя картинка. Вопреки разуму Кэти охватило ощущение, что стоит добраться до своей палатки, и все будет хорошо. Не успела она пройти и десяток шагов, как глубоко внутри что-то разорвалось и по ногам хлынул горячий поток - воды отошли. Юбка промокла и мешала идти, но Кэти упорно ковыляла вперед и каким-то образом сумела добрести до своей палатки.
Внутри царили прохлада и полумрак.
"Как в церкви", - подумала она.
Ноги снова подогнулись, и Кэти, преодолевая боль, поползла по полу. Растрепавшиеся волосы лезли в глаза, сундук, стоявший в ногах большой походной кровати, пришлось искать на ощупь. Она привалилась к нему, отдыхая, и смахнула пряди с лица.
Кэти с трудом подняла тяжелую крышку сундука. Револьвер, большой армейский "уэбли", лежал под стопкой вязанных крючком покрывал, которые Кэти припасла для настоящего нового дома, обещанного мужем. Из револьвера она стреляла всего один раз, причем Ральф поддерживал ее сзади, ухватив ладонями запястья, чтобы смягчить отдачу.
Револьвер пришлось доставать из сундука обеими руками. Сил, чтобы забраться на кровать, не оставалось. Кэти уперлась спиной в сундук, вытянув ноги перед собой и сжимая в руках оружие.
Она, должно быть, задремала и очнулась от шороха босых ступней. Подняв глаза, Кэти увидела тень человека на белой парусине палатки, будто силуэт в волшебном фонаре. Она подняла револьвер, целясь в дверь. Уродливое оружие нерешительно подрагивало в руке. Человек вошел в палатку.
- Слава Богу! - Кэти выронила револьвер. - Слава Богу, это ты! - прошептала она, опуская голову. Волна густых волос упала с шеи, обнажая нежную кожу, под которой билась жилка.
Базо был одет лишь в юбку из хвостов виверр, лоб охватывала полоска из шкурки крота - ни головного убора из перьев, ни кисточек коровьих хвостов. Левая рука сжимала ассегай, в правой он держал дубинку, словно средневековый рыцарь булаву. Ручка дубинки, длиной в три фута, сделанная из отшлифованного рога носорога, заканчивалась головкой из тяжелой древесины свинцового дерева, утыканной самодельными гвоздями.
Базо замахнулся дубинкой, вложив в удар всю свою силу и целясь в жилку на бледной шее.
В палатку вошли двое воинов - тоже с повязками из шкурки крота на голове. В их глазах все еще горело безумие битвы, они посмотрели на распростертое на полу тело.
- Дух женщины нужно выпустить на волю! - сказал один из воинов, перехватывая древко копья для режущего удара.
- Выпусти его! - согласился Базо.
Воин наклонился, привычно орудуя наконечником ассегая.
- Внутри ребенок. Смотри, он шевелится!
- Убей его! - Базо повернулся и широким шагом вышел из палатки. - Найдите мальчишку! - приказал он ожидавшим снаружи воинам. - Найдите белого щенка!
Машинист был перепуган до смерти: во время минутной остановки возле фактории на запасных путях в Пламтри он увидел лежащие во дворе трупы владельца лавки и его семьи.
Под дулом винтовки Ральф Баллантайн заставил машиниста вести паровоз все дальше на север, в глубь Матабелеленда.
Из Кимберли шли на всех парах. Ральф сменял кочегара, бросая в топку лопаты угля. Он разделся до пояса, вспотел от жары; ладони покрылись мозолями, которые тут же полопались; лицо и плечи почернели от угольной пыли, как у трубочиста.
До конечной станции они добрались почти на два часа быстрее ранее установленного рекорда. Как только паровоз завернул за холм и показалась железная крыша телеграфной будки, Ральф отшвырнул лопату и влез на подножку будки машиниста, чтобы лучше видеть.
Сердце радостно подпрыгнуло - возле хижины и между палатками что-то двигалось!
Но надежды рухнули так же мгновенно, как появились: Ральф узнал похожих на собак зверюг.
Поглощенные дележкой вытащенной из палаток добычи, гиены не обратили внимания на человека и разбежались только тогда, когда Ральф начал стрелять. Он убил с полдюжины мерзких тварей, опустошив магазин винтовки.
Ральф торопливо осмотрел хижину, затем каждую палатку по очереди и вернулся к паровозу. Ни машинист, ни кочегар не выходили из будки.
- Мистер Баллантайн, эти кровожадные дикари того и гляди вернутся…
- Ждите! - рявкнул Ральф, карабкаясь на платформу для перевозки скота, прицепленную за вагоном с углем.
Открытая дверца с грохотом упала на землю, превратившись в сходни, по которым Ральф вывел четырех лошадей - одна была уже оседлана. Он затянул подпругу и вскочил в седло, не выпуская из рук винтовки.
- Я ждать не собираюсь! - закричал машинист. - Видит Бог, эти черномазые просто звери!
- Если моя семья здесь, их нужно отсюда вывезти. Подожди часок! - попросил Ральф.
- Ни минуты я ждать не буду! - покачал головой машинист. - Я поехал!
- Да провались ты к чертям собачьим! - Ральф пустил коня галопом, ведя за собой запасных лошадей.
Поднимаясь по склону холма к лагерю, он снова подумал, что, возможно, следовало послушать совета Аарона Фагана и взять с собой из Кимберли десяток всадников. Однако на поиск надежных людей пришлось бы потратить несколько часов, а столько он бы не вытерпел. В одиночку он уложился в полчаса: прочел телеграмму из Тати, схватил "винчестер", наполнил седельные сумки патронами, забрал из конюшни Аарона лучших лошадей и помчался на станцию в Кимберли.
Перед тем как повернуть за холм, он оглянулся: паровоз уже пыхтел, торопясь обратно на юг.
Ральфу невольно пришло в голову, что он единственный оставшийся в живых белый во всем Матабелеленде.
Галопом примчавшись в лагерь, Ральф понял, что здесь уже побывали матабеле: палатка Джонатана упала, разбросанную детскую одежду втоптали в пыль.
- Кэти! - закричал Ральф, спрыгнув с лошади. - Джон-Джон! Где вы?
Под ногами захрустела бумага: папку Кэти бросили на землю, и рисунки, которыми она так гордилась были изорваны и смяты. Подняв один листок, Ральф увидел прелестное соцветие колбасного дерева. Он попытался разгладить измятую бумагу, потом осознал тщетность усилий.
Подбежав к палатке Кэти, Ральф отдернул полог.
Кэти лежала на спине - рядом со своим нерожденным младенцем: она обещала Ральфу дочку и выполнила обещание.
Он упал на колени возле жены, попытался приподнять голову, но тело застыло, словно превратившись в мраморную статую. На затылке он заметил округлую вмятину.
Ральф попятился прочь и выскочил из палатки.
- Джонатан! - завопил он во все горло. - Джон-Джон! Где ты? - Ральф бегал по лагерю как сумасшедший, не переставая кричать: - Джонатан! Отзовись, Джонатан!
Не найдя в лагере ни души, Ральф, спотыкаясь, пошел вверх по заросшему лесом склону.
- Джонатан! Это папа! Где ты, малыш?
Ральф останавливался, палил из ружья в воздух, прислушиваясь к отдающимся от холмов отзвукам эха. Наконец он выбился из сил, перестал кричать и, тяжело дыша, привалился к стволу дерева.
- Джонатан, - прохрипел Ральф. - Где ты, маленький мой?
Он повернулся и пошел вниз по склону, едва передвигая ноги, точно немощный старец.
На окраине лагеря он остановился, близоруко вглядываясь в траву под ногами, потом поднял лежащий на земле предмет. Ральф покрутил находку в руках и стиснул в кулаке с такой силой, что костяшки пальцев побелели. Это была головная повязка из выделанной шкурки крота.
Не выпуская комочек меха из рук, он побрел в лагерь хоронить мертвецов.
Тихое царапанье в ставни разбудило Робин Сент-Джон, и она приподнялась на локте.
- Кто там?
- Номуса, это я.
- Джуба, моя Маленькая Голубка! Я не ждала тебя сегодня!
Робин встала с постели и открыла ставни: в лунном свете Джуба, ссутулившись, стояла под окном.
- Да ты замерзла! Так и заболеть недолго. Заходи скорее, я принесу одеяло.
Подожди, Номуса! Джуба схватила ее за руку. - Я не могу остаться!
- Ты же только что пришла…
- Никто не должен знать, что я приходила к тебе, пожалуйста, никому не говори об этом!
- Что стряслось? Ты вся дрожишь…
- Номуса, послушай! Я не могла оставить тебя, ты мне и мать, и сестра, и подруга…
- Джуба…
Нет, помолчи, послушай! - умоляла Джуба. - У меня мало времени.
Робин вдруг поняла, что подруга дрожит вовсе не от холода - она рыдает от страха.
- Номуса, уходи! Возьми Элизабет и малыша. Ничего не берите с собой, уходите сейчас же! Поезжайте в Булавайо, может быть, там вам удастся спастись. Это ваш единственный шанс.
Джуба, я ничего не понимаю! Что ты несешь?
- Они идут, Номуса! Они идут! Пожалуйста, уходите!
Двигаясь с неожиданной для столь крупной женщины быстротой и бесшумностью, Джуба словно растворилась в тени под тюльпанными деревьями. Робин накинула шаль и выскочила на веранду, но во дворе уже никого не было.
Робин побежала к хижинам, где жили больные, отчаянно выкрикивая на ходу:
- Джуба, вернись! Слышишь? Что еще за глупости!
Возле церкви она остановилась, не зная, в какую сторону бежать.
- Джуба! Где ты?
Полная тишина казалась неестественной. На холме над миссией тявкнул шакал. Ему ответил другой - с перевала, через который шла дорога в Булавайо.
- Джуба!
Костер возле больничных хижин погас. Робин подбросила в него толстую ветку из заготовленной кучи хвороста. Ветка вспыхнула, и в неверном свете Робин поднялась по ступенькам ближайшей хижины.
Спальные подстилки пациентов лежали рядами у стен - пустые. Ушли все, даже самые тяжелобольные, - их наверняка пришлось унести, потому что ходить они были не в состоянии.
- Бедные невежественные язычники! - вслух сказала Робин, кутаясь в шаль. - Опять какое-то колдовство заподозрили и теперь боятся собственной тени.
Расстроившись, она побрела обратно к дому. В окне Элизабет горела свеча, и, едва Робин поднялась на крыльцо, дверь распахнулась.
- Мама! Это ты?
- Что случилось, Элизабет?
- Мне почудились голоса.
Робин замялась, не желая тревожить дочь. С другой стороны, она разумная девочка и вряд ли ударится в панику из-за суеверий.
- Приходила Джуба и тут же убежала прочь. Кажется, опять какое-то колдовство заподозрили.
- Что она сказала?
- Да так, велела ехать в Булавайо, чтобы избежать опасности.
Элизабет, в ночной рубашке и со свечой в руке, вышла на веранду.
- Джуба - христианка и колдовством не занимается, - встревожилась Элизабет. - Что еще она говорила?
- Больше ничего, - зевнула Робин. - Пойду-ка я спать. - Не дойдя до дверей своей спальни, она остановилась. - Кстати, такая досада, все пациенты разбежались - в больнице пусто.
- Мама, по-моему, нам нужно послушать Джубу.
- В каком смысле?
- Надо немедленно ехать в Булавайо.
- Элизабет! Вот уж не ожидала от тебя.
- У меня какое-то жуткое предчувствие. Я думаю, нужно ехать. Возможно, опасность действительно существует.
- Это мой дом. Мы с твоим отцом построили его собственными руками. Ничто на свете не заставит меня его покинуть, - решительно заявила Робин. - А теперь иди спать. Все помощники разбежались, так что завтра нам предстоит трудный день.
Воины сидели на корточках в высокой траве на вершине холма. Ганданг бесшумно двигался между длинными безмолвными рядами, останавливался иногда возле старых соратников, перебрасываясь с ними несколькими словами, вспоминая былые времена, когда тоже приходилось ждать в засаде.
Правда, тогда все было немного по-другому: они сидели не на голой земле, а на длинных щитах из пятнистых бычьих шкур, а вражеские наблюдатели не видели спрятавшийся отряд, пока он не нападал из засады, внушая ужас отточенными ассегаями. Кроме того, сидя на щитах, охваченные божественным безумием молодые воины не могли преждевременно застучать древком по щиту, выдавая врагу расположение отряда.
Да и выглядели воины теперь по-другому: вместо полной боевой формы импи Иньяти - меховая накидка, знаки доблести в виде кисточек коровьих хвостов, трещотки на лодыжках и запястьях, высокий головной убор из перьев, превращавший человека в гиганта, - они, словно не пролившие ни капли крови новобранцы, были одеты лишь в меховые юбки, но шрамы на темных телах и горящие глаза выдавали опытных бойцов.