"Все пропало, - подумал я. - Так может случиться, что я больше ее не увижу. А может, это только предлог, уловка, - обожгла непрошенная мысль. - Да нет же, Борис не обманет. А вообще-то, куда уж мне, - уничтожал я себя мысленно. - Уехали - не уехали, а сходить в консерваторию надо".
Всем давали увольнительные. Я позвал с собой Степана, которому делать все равно было нечего. Борис написал правду: их курс еще утром уехал в полном составе. Вместе с ними уехали и вокалисты.
- Чего ты сюда меня притащил? - возмущался Степан.
- Да я к Борису, хотел кое о чем договориться...
- Знаем мы этого Бориса в юбочке, - с ухмылкой сквозь зубы произнес Степан. - Леха, брось тень наводить. Я это сразу же заметил. Она тебя засушит. Вон какие глазищи, как сливы, - и он зычно рассмеялся. - Пропал теперь наш матрос!
- Поехали-ка лучше ко мне домой, чем молоть впустую, - оборвал я его.
- Домой, так домой, - живо согласился Степан.
Мать, видимо, вся истосковалась за эти две недели, пока я был на казарменном положении.
- Лешенька, сыночек, а я уже не надеялась тебя увидеть, - запричитала она. - Уж чего только не передумала, какие только мысли не приходили в голову.
- Да что ты, мама, успокойся, ничего со мной не случится.
- Как же ничего, сыночек. Ведь ты, что ни день, с преступниками да с бандитами и разными там хулиганами возишься. Глядишь, ненароком и беду какую тебе наделают.
- Мать, - вдруг забасил за моей спиной Степан, - о каких это вы там бандитах говорите? Мы их только по книжкам изучаем. А живых-то и в глаза не видели.
- Ой, что это я, право, причитаю, - вдруг всполошилась она. - Ты с гостем, а я вас около порога держу. Проходите, проходите, милые, - и она засуетилась, приглашая нас в комнату.
- Мам, это Степан, - представил я его матери.
- Вижу, вижу, сынок. Я уж и сама догадалась, что это он.
Степан с удивлением посмотрел на меня.
- Да, я ей рассказывал о тебе, Анваре, Вадиме и Толике, так что не удивляйся.
Степан взял стул, подвинул его к кровати и сел рядом со мной. А мать с нескрываемой радостью посматривала то на Степана, то на меня.
- Родненькие вы мои, да какие же вы красивые да стройные! Всю бы жизнь на вас смотрела, - говорила она, хлопоча возле плиты.
- Занятная у тебя старуха, - вдруг улыбнулся Степан. - А вот моя пока не расспросит, кто да что, да зачем пришел, так и в дом не пустит.
- Лешенька, а ты знаешь, - услышал я голос матери из-за перегородки, - я тут без тебя такого страху натерпелась, ты и представить не можешь. Как это ты в ту ночь отвел Семкиного бандита, а он на следующий день и заявись. "Могу ли я вашего сына видеть?", - говорит, а у меня от страха, Лешенька, и язык отнялся, А он и говорит: "Ты, бабка, не бойся, я тебя не трону. За что же это? Парень мне добро сделал, а я что?"
- Неужели это Криворук? - удивился я.
- А я нешто знаю, как его величать, - ответила мать, наливая воды в кастрюлю. - Я сказала, что ты на службе. Он с тем и ушел. А после этого заявилась Акулька и стала меня упрашивать, чтобы ты в отношении драки шуму не поднимал, а то дескать Семке плохо будет. Я удивилась, ведь Семку-то били. А она ничего не сказала, только заплакала и в ноги кидаться мне стала. Ну ее, - произнесла мать, хлопнув в сердцах задвижкой. - Странные они какие-то. А потом Семка пришел, а ведь сродясь у нас не бывал. Поздоровался. Эдак сидел, сидел, а потом о том же начал, чтобы я тебя уговорила, дескать, он сам виноват в этой драке. В общем, оставь ты их, сынок, в покое. Пусть они сами разбираются, кто прав, кто виноват.
Я ничего не ответил, а только вспомнил сказанное в ту ночь Криворуком на прощанье: "Зря стараешься, курсантик, меня-то не посадят". Выходит, Криворук был прав.
- Леха, это о чем она? - кивнул в сторону матери Степан.
- Да тут одна нестоящая история случилась, - и я перевел разговор на другую тему. Весь вечер мы шутили, рассматривали мой армейский альбом, а затем мать подала ужин, да не просто так, а с поллитровкой.
- А как же, Лешенька, ведь гость у нас, - как бы в оправдание сказала мать. - Да и ты сам, соколик, гостем для меня теперь стал. Редко ведь я тебя вижу.
- Нет, мать, я не буду, - отодвигая в сторону рюмку, сказал Степан. - Мне в казарму, а там такого не любят. Вот Лешка пускай пьет на здоровье, он у нас домашний. А наше дело в строй, на вечернюю проверочку, - и, подражая Мирному, отчеканил:
- Курс, по порядку номеров рассчитайсь! - А затем, помолчав, резко выкрикнул: "Отбой!" - и сам закатился громким смехом. Смеялся до слез и я.
Часы отсчитывали свое, Степан не забывал о сказанном: к одиннадцати нужно было явиться в школу и сдать увольнительную.
- Пора, - сказал он и, надев шинель, бросил с порога: "Спасибо, мамуленька", - вышел на улицу.
Был одиннадцатый час вечера, в нашем переулке пустынно, и мы с тротуара сошли на мостовую. На трамвайной остановке нас ожидал сюрприз. Там стояла Ленка. Давно я не видел эту маленькую, быструю, как юла, с торчащими косичками девчонку. Увидев меня и Степана, она подошла игривой походкой и нарочито громко произнесла:
- Товарищ милиционер, вы, конечно, не Леша, - а сама, поджав губу и еле сдерживая улыбку, лукаво сверкнула глазами.
- Ленка, брось дурить, не будь такой злопамятной, - не выдержал я.
- Ага, заело, товарищ милиционер, - смеясь и злорадствуя, произнесла она, - а то, подумаешь, - гражданочка, гражданочка, я вас не знаю, вы, наверное, ошиблись.
Степан сначала остановился и в недоумении посмотрел на Ленку, а потом, видимо, поняв, в чем дело, стал с интересом следить за нами. Этой игре положил конец подошедший трамвай, и я, едва успев познакомить их, посадил обоих в тронувшийся вагон.
* * *
Утром в воскресенье я проснулся поздно. Мать уже ушла на базар, и я, не вставая с кровати, дотянулся до приемника рукой и настраивал его до тех пор, пока в хаосе эфирного шума не поймал скрипичную музыку. Музыка понравилась, и я приготовился слушать ее, но почувствовал, что в комнату кто-то вошел и встал за моей спиной. Я резко обернулся. Это был Криворук.
- Ну, здорово, курсант. - Он протянул мне руку. - Узнаешь?
- Узнал, - я привстал и поздоровался с ним.
- А я, понимаешь, уже четвертый раз прихожу, - продолжал он. - Да все зря. Занятый ты человек. Ясное дело - служба. А вот сегодня, думаю, наверняка будет дома, и не ошибся. Подхожу к калитке, слышу: трещит приемник - значит, здесь. Стучу - никто не отвечает, ну, я и вошел, - продолжал он, как бы извиняясь за столь неожиданное свое появление.
- Дело к тебе есть, разговор один, - и он, взяв стул, сел возле изголовья. Его большие, загрубевшие руки как-то неуверенно легли на колени. Сам он, хотя и улыбался, но, видимо, волновался. Его волнение постепенно передалось и мне. "Чего хочет этот человек?" - вглядывался я в широкое скуластое лицо, с которого постепенно исчезла улыбка. Затем лицо его стало злым, глаза сузились, на скулах забегали желваки, подбородок резко выдался вперед.
- Сволочь, сволочь! - сквозь зубы, со злобой, произнес он. - Ходит, дрожит, - и он кивнул головой в сторону окна, где в этот момент прошел Семка. - Есть за что, - делая ударение на каждом слоге, произнес он. И затем, выпрямившись на стуле, как бы сбрасывая с себя тяжелый, давивший ело груз, поглядел в мою сторону, уже более спокойным тоном произнес:
- Пришел я сегодня к тебе неспроста и думаю, не откажешь. Выслушаешь? Всю душу воротит, а сказать некому. А ты наш, ты из рабочих, тебе сказать можно. Ведь я не зря в тот вечер Семке бока ломал, он, если хочешь знать, большего заслужил за свое паскудное дело. Он моими руками расправился с одним человеком, а я за это шестью годами жизни поплатился.
Слушая Криворука, я во всех деталях вспомнил тот вечер. Мне еще тогда показалось странным поведение Криворука и его намек о каком-то деле с Семкой.
А он тем временем рассказывал:
- Мы с Семкой когда-то были корешами - тьфу, - сплюнул он, - противно вспоминать. Он был закройщиком на обувной фабрике, а я там слесарил. Знаешь, дело молодое, когда после работы пивком побалуешься, когда на танцы сходишь. Одному негоже, вот я нет-нет да с Семкой и ходил. Так, чтобы в большой дружбе - этого не было, конечно. Ходили мы с ним вместе не очень часто, но когда, бывало, пойдешь в парк или в кино, он всегда пару-тройку кружек пива заказывал и старался расплатиться сам. На мои возражения против этого он говорил: "Не беспокойся, мне маманя подкинула, так что пей на здоровье". - Маманя, маманя, - зло повторил Криворук, - маманя его подкинет, держи в обе руки. Знаем мы эту знахарку, чертову колдунью.
Действительно, о тетке Акулине шел слух на заводе, что она потихоньку занимается знахарством.
- Но тогда я в это слепо верил, верил, что он человек, - продолжал Криворук. - А деньжонки-то эти, фактически, плыли не от мамани, а с обувной, откуда Семка таскал кожу и сдавал это добро Махмудчику. Ох, попадись мне сейчас этот Король, я из него блин сделаю...
- Король? - вдруг с удивлением вырвалось у меня.
- Да, был такой один фокусник, мастер за счет чужих прокатиться. Семкин дружок, только негодяй рангом повыше, понаглее его. Семка - это мокрица ползучая. А как они меня окрутили, - и Криворук, полузакрыв глаза, покачал головой. (Видно, ему было тяжело вспоминать прошедшее.) - Семкина лавочка должна была захлопнуться, его на коже прихватил наш молодой мастер, парнишка, только что пришедший к нам со студенческой скамьи. И тут, видите ли, я нашелся - "герой". Поверил за кружкой пива словам Семки и Махмуда, что этот парнишка у Семки его девушку отбивает. Как же тут было не заступиться. Тогда же они мне и показали какой дорогой этот мастер с ночной смены домой возвращается.
В тот же вечер я и совершил свое гнусное дело - разбил честному парню голову. Ни за что, ни про что разбил. Теперь-то он уже поправился давно, а я по сегодняшний день болею. И никому не понять моей болезни. Когда забрали меня в милицию, Семка передал записку, что они выручат меня. Выручили, шесть лет, ни меньше, ни больше... паскудники, - со злостью произнес он.
- Еще до суда я понял, что никакой девушки тут не было, - продолжал он. - А когда до меня дошло, что я пошел на подставку, то меня никто и слушать не хотел. "Не крути", - говорил Васютин - следователь такой был в десятом отделении. "Не крути, Криворук, вину на других не сваливай. Ты грабитель и бандит". Так и загремел я, - покачал головой Криворук. - А этот тут же тихохонько уволился с фабрики, вот теперь к вам на завод пристроился. Но чует мое сердце, что и здесь он золотую жилку нашел. Этот человек жить иначе не может.
Так что, курсант, вся душа моя для тебя нараспашку. Вижу я, что ты честный парень, может быть, еще в юриспруденции не опытный, но честный, а это самое главное. Помоги мне найти правду, помоги, курсант, - тихо произнес он последние слова. - Я не хочу мести, а справедливости. Я хочу, чтобы Семка и Король получили то, чего они заслужили, а по ним параша давно плачет.
Второй раз произнес Криворук эту кличку, второй раз я не мог спокойно воспринимать ее. "А может быть, это тот самый Король, - мгновенно мелькнула мысль. - Тот самый, что был у Люськи Королевой". Не подав виду, что это меня заинтересовало, я попросил Криворука попытаться найти Короля в Ташкенте, где он сейчас и чем занимается.
- А Семку вы пока не трогайте, - обратился я к Криворуку. - Он нам без Короля не нужен.
- Все сделаю, что скажешь, - радостно воскликнул Криворук, привстав со стула. - А я то думал, что ты за это не возьмешься. До встречи, курсант, - и Криворук, широко улыбнувшись, направился к двери.
- До встречи в субботу, - уже вслед ему крикнул я.
Глава четырнадцатая
Первый день наступившей недели для нас начинался несколько необычно. Сразу после завтрака, вместо классных занятий, нас повели в актовый зал.
- Кино будут показывать, - увидев аппаратуру, съязвил Степка.
- Держи карман шире, комедию покажут, - поддел его кто-то из ребят.
Но шутить дальше не пришлось. В зал, в сопровождении Мирного, вошли двое в штатском. В одном из них я сразу же узнал того самого капитана, который ночью после патрулирования приходил к нам в казарму за своей шинелью.
- Что-то случилось, - шепнул сидевший рядом Вадим. Но ответить я не успел.
- Товарищи курсанты! - как всегда без предисловий заговорил Мирный. - Сегодня наш курс, вместо занятий по автоделу, которые переносятся на пятницу, будет согласно расписанию пятницы заниматься розыском преступников по словесному портрету. Но сегодня условности в сторону, - медленно и чеканя каждое слово произнес Мирный. - Никаких условных преступников, никаких вымышленных лиц. Сегодня мы займемся розыском реальных преступников, матерых преступников - братьев Махмудовых. Они две недели тому назад совершили разбойное нападение на курсанта Алимова. И оценит ваши действия сегодня не преподаватель, а сама жизнь и ваш товарищ, который и сейчас еще находится в больнице. В курс дела вас введет капитан Киреев - начальник уголовного розыска отделения милиции, - и Мирный представил нам знакомого мне капитана.
- К сожалению, товарищи курсанты, - начал капитан, - мы на сегодняшний день не успели задержать основных участников этого преступления, ибо они, по имеющимся у нас данным, выехали за пределы Ташкента. Но вот буквально вчера вечером нам стало известно, что они появились в городе. Сейчас я вам кое-что расскажу о них: это братья Махмудовы, дети бывшего старогородского ишана Махмуда. Отец их давно в гостях у аллаха, а вот его сынки, растленные безделием и воспитанные на презрении к простому народу, живут тунеядцами.
- Камиль, - обратился он к своему спутнику, - покажи-ка ребятам это святое семейство.
Тот, кого капитан назвал Камилем, вышел к стоявшей посредине зала аппаратуре, и перед нами на экране появилось и застыло изображение самодовольно улыбающегося, лет тридцати пяти, полного, с бритой головой мужчины.
- Вот перед вами старший из братьев - Карим Махмудов, по кличке Король. Он трижды судимый и фактически является руководителем этой банды, - пояснил капитан.
- Старший Махмудов со своими братьями, - и нам показали еще двух Махмудовых, - среднего Ибрагима и младшего Муслима. - В ту ночь, незадолго до того, когда ваш однокурсник пришел по заданию участкового на квартиру к некой Люське Королевой, они ограбили ювелирный магазин. Сегодня на розыск преступников брошены все силы милиции, но это не такое простое дело. И поэтому я вас убедительно прошу, будьте осторожны и внимательны, - закончил капитан.
- Ясно? - спросил Мирный.
- Так точно! - ответили мы хором.
- А сейчас мы распределим вас по группам, оперработники раздадут фотографии и маршруты сегодняшнего дня. Получите у старшины оружие, и чтобы через десять минут в расположении школы никого не было, - подытожил Мирный.
Помимо Вадима, Степана и Толика в нашу группу попал Захар. Маршрут патрулирования начинался от сквера Революции и заканчивался около Дворца железнодорожников в районе вокзала. Рабочий день уже начался. Мимо нас проносились десятки автомобилей, обдавая пылью жухлые придорожные цветы; стояли последние дни ноября. Кое-где в садах еще висели гроздья винограда, и нежилась на солнце, дозревая, айва. В арыках журчала вода. Лишь пожелтевшая листва на деревьях говорила о наступившей осени.
- Ребята, посмотрите, как кругом хорошо, - вдруг остановился Вадим, осматривая клумбу с цветами.
- А ты не цветочки нюхай, а ищи преступника, - вдруг оборвал его Степан. - Не люблю сентиментальности.
- Зря ты, Степка, на Вадима шумишь, - вмешался Толик. - Цветы - дело хорошее и никому никогда не помешают. Цветы - не водка.
- Дали б мне право, так я вообще бы запретил водку на заводах изготовлять, - вдруг сделал вывод Вадим.
- Может быть, сухой закон установить, как это делали в Америке, - прервал его Степан.
- А что нам Америка, - ответил за него Толик. - Пусть она живет своей жизнью. У них там по этой части проблем тьма тьмущая. Я вот читал в одном журнале, как по этой части решен вопрос в Польше. Там водку в магазинах продают в определенные часы и только по талонам, а в талоне сказано, на какой срок действителен и сколько литров полагается одному покупателю. Так что лишнего не перехватят. Даются такие талоны только с разрешения жены, а если ты несовершеннолетний или алкоголик, то вообще не дают.
- Да ну? Вот это дела, - удивился Степан, но тут же отрицательно замотал головой, - это нам тоже не подойдет.
- Конечно, Степа, не подойдет, - поддакнул ему Захар. - Меньше будут пить, меньше будет пьяных, а что же тогда милиции делать?
- Помалкивал бы уж, - зло сверкнул на него глазами Степан. - Если ты не найдешь себе работу, так запомни: меня давно ждут ребята на судоремонтном, у Вадима - прямая дорога в радиотехнику, Лешке - в механику, у Толика и сейчас душа ноет по земле. Но я себе дал зарок, что не уйду из милиции до тех пор, пока ни одной дряни не останется, которая захотела бы обидеть человека.
- Долго же тебе придется в милиции работать, - съехидничал Захар, а сам на всякий случай отодвинулся в сторону.
- Ох, и странный же ты, Захар, - не выдержал я. - Никак не пойму, какому ты богу служишь.
Захар почувствовал, что хватил не в ту сторону, сразу же забеспокоился:
- Что вы, что вы, ребята. Я имел в виду, что милиция будет нужна всегда, даже при коммунизме. Душевнобольные и припадочные... от них ведь никуда не денешься.
- Душевнобольных, вроде тебя, заставим гусей пасти, - ответил уже более спокойно Степан. - А что касается, доживу ли я до того дня, когда не будет милиции, - так это уже точно. Ну, а если и не доживу, - тоже большой беды не будет. Дети доживут.
- Правильно, Степа, ты как будто мой мысли читал, - поддержал его Вадим.
- Чистая ты душа, Вадим, с тобой хоть сейчас в коммунизм, - и Степка, улыбнувшись, пожал Вадиму руку.
- Вы знаете, ребята, а я так понимаю, - о чем-то раздумывая, заговорил Толик, - милиция, конечно, и при коммунизме будет, только она будет выполнять другую роль, да называться, наверное, будет по-другому.
- А вообще, вопрос ясен, - махнул рукой Степан, - когда она будет называться по-другому, тогда и займемся другими делами.
Мы раз за разом проходили от сквера до вокзала, заходили в магазины, кафе-рестораны. Везде было спокойно. Люди занимались своими делами.
- Что в стоге сена, - в который раз сетовал Степан. - Шутка ли, три тысячи триста улиц в Ташкенте, миллион жителей...
Подошло время обеда. Нужно было возвращаться в школу.
- Вы как хотите, а я не пойду, стоит ли из-за этого туда-сюда таскаться, - остановился Степан, когда мы направились в школу. - У меня трешка есть, пообедаю в рабочей столовой.