Она сразу насторожилась. Наверху – две квартиры, одна пустует, другую снимает Нерецкий. Но Нерецкий умчался в Москву. Кто же там расхаживает?
Эта загадка сразу же заняла все помыслы Александры.
Госпожа Ольберг предложила особое обследование, и тут Александра, опомнившись, сказала, что к такому она не готова. Ей казалось невозможным позволять себя трогать женщине так, как должен трогать мужчина. Роды – другое дело, роды – вопрос жизни и смерти, да опытные дамы говорят, что хорошая повитуха справляется с тяжелыми случаями лучше доктора.
– Вы хотите сперва попробовать лекарства? – спросила госпожа Ольберг. – Я могу написать записочку к своему аптекарю. Попейте месяца два или три…
Но Александре нужно было попасть в этот дом гораздо раньше.
– Да, конечно, – согласилась она, – только я бы хотела советоваться с вами чаще, и я могу платить за визиты…
– Разумеется. Я беру дорого, – предупредила госпожа Ольберг. – Это плата не только за мои услуги, но и за молчание.
– Наверно, дамы, что приезжают к вам, могут прийти и с другого хода, со двора? – спросила Александра. – Мне бы не хотелось, чтобы видели, как я сюда вхожу. Злые языки, вы понимаете… наверняка припишут вам те медицинские операции, которых вы не производите… или производите?..
– Изгнание плода? – прямо поинтересовалась госпожа Ольберг. – Я умею это делать, но берусь в исключительных случаях.
– Одна моя родственница умерла, доверившись какой-то неумелой бабке. Было сильнейшее кровотечение. А ваши средства каковы?
Задавая вопросы, Александра прислушивалась – что там, над потолком? Вот каблуки прошли к окну, тому, что выходит во двор, вот простучали обратно. Женщина расхаживала, делая какие-то домашние дела, и расхаживала по квартире Нерецкого!
– У вас только одна служанка – та, которую я видела? Или есть другие помощницы?
– У меня три опытные помощницы, а Эльза – комнатная девушка, она занимается лишь хозяйством.
– Наверно, они тут и живут, в вашем доме?
– Они живут неподалеку. Если они мне нужны, я могу послать Эльзу, и через десять минут они явятся. Обычно я знаю, где буду принимать роды заранее, и еду туда с помощницей заблаговременно. Вот, извольте, – госпожа Ольберг показала записную книжку, – тут все расписано. С двадцать седьмого июня я на несколько дней переселяюсь в один очень приличный дом, где дама рожает впервые.
– Но это уже совсем скоро! Как же быть дамам, которые захотят нанести вам визит?
– Тут остаются Эльза и одна из моих помощниц. На какие-то вопросы ответить они смогут.
Александра понимала, что пора уходить, но покинуть дом, где по квартире Нерецкого бродит какая-то особа на каблуках, она так просто не могла. Пришлось сделать над собой усилие.
Получив записочку к аптекарю и уплатив за визит двадцать рублей (эту цифру госпожа Ольберг произнесла преспокойно и очень отчетливо), Александра вышла на лестницу и снизу уставилась на дверь квартиры Нерецкого. Она сообразила, которая из двух дверей ей нужна, и смотрела, словно пытаясь силой взгляда выманить ту женщину на каблуках и хотя бы посмотреть на нее.
Нерецкий все твердил о преграде и о невозможности счастья. Не это ли он имел в виду? И если это – вот две возможности. Первая – он женат, но отчего-то не показывается с женой в обществе. Вторая – он поселил у себя любовницу с мерзким характером. В первом случае остается только порыдать в подушку. Брать в любовники женатого человека Александра не желала. Во втором – еще можно побороться!
Лучше всего было бы истребить соперницу до возвращения Нерецкого. Это сложно, однако способы есть. Та же тетка Федосья Сергеевна как-то, выпив мадеры, хвалилась, что за три дня подобную задачку решила и поганую тварь от жениха отвадила. Вот пусть бы и поделались опытом.
Но тетка непременно спросит – жених ли тот кавалер, ради которого ты, Сашетта, стараешься?
И в самом деле – сдается, что жених…
На улице стоял дворник с метлой на манер солдата с ружьем. Увидев, что дверь приотворяется, он тут же подскочил и распахнул ее до отказа.
– А что, любезный, не знаешь, можно ли снять ту квартиру в третьем жилье, что пустует? – спросила Александра.
– Как не знать! Для того она и пустует! – загадочно отвечал дворник. – Хозяин здесь не живет, а через дом, я покажу. Квартира славная, имеет выход во двор, а со двора – в переулок, для дам удобно весьма!
Тут Александра сообразила – у госпожи Ольберг какие-то свои договоренности, чтобы дамы, которым нужно тайно родить, могли поселиться тут же, в доме, и пользоваться ее услугами в любое время.
– Я приеду вскоре, и ты все покажешь, – с тем Александра дала дворнику очередной двугривенный, лакей помог ей войти в экипаж, и она велела везти себя к Ржевским, но неторопливо. Многое нужно было обдумать.
Уже на Итальянской она изобрела новый ход – после визита поехать к Гавриловым и там разведать про Нерецкого, но исподволь, объяснив, что влюбилась юная девица, смольнянка, которую приходится опекать, и надобно понять, что за человек. Это было чистой правдой.
Госпожа Ржевская вышла к гостье из детской – летом провиант портится быстро, а животики у деток слабые, к тому же они могут съесть что-то непредсказуемое и не признаться. И вот все трое маются, а правды от них не добиться.
– Я написала к мадам Лафон, – сказала госпожа Ржевская, – и она, попросив моего человека подождать, тут же дала ответ. У Поликсены Муравьевой есть старая тетка, живет в Санкт-Петербурге, где-то на Морской улице, а может, на Галерной, по прозванию – Арсеньева, то ли Марья Арсеньева, то ли Дарья Арсеньева. Особой любви к родственнице не выказывала, иногда навещала, а госпоже Лафон запомнилась тем, что одноглаза. А прочая родня – в Москве.
– Они все поблизости, найти будет нетрудно, – и Александра от всей души поблагодарила бывшую смольнянку.
Дома ее ждала Мавруша – чуть ли не на пороге встретила.
– Я кое-что разузнала, тетку твоей Поликсены, считай, нашла, – похвалилась Александра. – Сейчас дам Гришке записку, пусть прогуляется по Морской и Галерной, поспрошает – коли жива, найдет и доложит! Вели подавать обед.
Летом, в жару, особо есть не хотелось, и обед мог быть сервирован мгновенно: ботвинья и холодные рубленые котлеты стояли на леднике, бланманже также, а приготовить кофей – дело десяти минут, и нарезать к нему сыр – тоже минутное дело. Закусывать кофей сыром Александру приучил еще покойный муж. В таких вещах он знал толк.
Гришка был послан на поиски тетки, скромный обед съеден, а потом, отдохнув, Александра собралась к Гавриловым. Мавруше было поручено дождаться Гришки и, коли он точно нашел кривую старуху, послать и его к Гавриловым, чтобы от них уже сразу ехать на Галерную или на Морскую.
Поиск пропавшего письма Александра отложила до лучшей поры – она поняла, что госпожа Ольберг вовеки не проболтается о загадочном младенце, и решила попытать счастья с ее помощницами – вдруг да окажутся корыстолюбивы? А ей бы хоть зацепочку…
По дороге она заехала в модные лавки – к возвращению Нерецкого из Москвы следовало принарядиться. Всякий раз, когда при очередном сумасбродстве моды появлялась необходимость в новых нарядах, Александра или бурно радовалась ей, или тосковала. Радовалась – когда на примете был кавалер, для которого стоило казаться красивой, тосковала – когда платьем или туфлями могла порадовать только себя.
У Гавриловых уже сидели гости, обсуждали новость – Грейговой эскадре приказано двигаться на поиск неприятеля. Этого следовало ожидать с часа на час, и все же Александра взволновалась – ведь и "Мстиславец" уходит в опасное плаванье.
Она понимала, что "естественный человек" Михайлов – ее каприз, вспышка азарта, летняя забава свободной и независимой женщины, а когда на тебя рухнула, как сосулька с крыши, истинная любовь, уже не до забав. Но он все же был ей симпатичен, она видела его хорошие качества, и при мысли, что он может погибнуть, Александра сильно забеспокоилась.
Разговор о Нерецком как-то не сложился. То ли госпожа Гаврилова знала о нем очень мало, то ли, наоборот, слишком много. Александра поняла только, что это – светское знакомство, где-то в гостиной он пел романсы, был всеми обласкан, вдруг вошел в моду, его стали приглашать, и все это случилось, пока она гостила в имении Вороновых. Надо полагать, он и до этого жил в Санкт-Петербурге, где-то служил, а уж в Москве наверняка известен многим, потому что сам, сдается, москвич, там вырос.
Стало ясно, что толку здесь не добьешься – эта бестолковая Воронова даже не знала, женат ли он!
Александра отвлекла внимание госпожи Гавриловой от Нерецкого, рассказав об английских кружевах, которые видела на Невском, и о новостях, которые услыхала в модной лавке: Смирнов сватается к Узденниковой, а старая графиня Урецкая выдает замуж внучку. Как-то случайно упомянула о визите к Ржевским.
Госпожа Гаврилова, узнав, что у Ржевских заболели детки, разволновалась и решила послать к ним своего доктора Игнатьева, который как раз находится в гостиной. Доктор был немолод и не слишком известен в свете из-за своего русского происхождения, но его принимали и ценили в десятке семейств, этого ему было довольно. Александра тут же обещала отвезти его в Итальянскую и, когда собралась, позвала с собой.
Ей хотелось наедине потолковать с ним о госпоже Ольберг и ее секретах.
Игнатьев был из тех полковых лекарей, которых никакой чумой не испугаешь. Он побывал в чумной Москве с экспедицией графа Орлова, он и во флоте успел послужить, хотя недолго, и с ним можно было говорить прямо.
– С госпожой Ольберг та беда, что об ее успехах знают все, а про ее неурядицы – никто, – объяснил доктор. – Скажем, некая дама тайно ее навещала и скончалась. Никто не догадается обвинить эту Ольберг, потому что о тех визитах никто и не знал.
– Отчего скончалась? – испугалась Александра.
– Оттого, что вздумала от плода избавиться, к примеру. Или тайно родить по разным причинам. Ее Ольберг после родов в наемный экипаж усадит, до дому бедняга доберется, а там – горячка, антонов огонь, и все, царствие небесное.
– А что, не было ли в последнее время таких смертей?
– Если и были – родня молчит, чтобы сраму не нажить. Померла – и померла.
– Дитя жалко…
– Дитя все равно бы отдали кормилице. Но и тут закавыка – хорошую кормилицу надобно уметь сыскать. Нужна здоровая, опрятная, честная, непьющая. Коли вы, сударыня, вздумаете рожать, спросите меня – я помогу найти.
– Я, как вы видите, еще и замуж-то не собралась! – со смехом ответила Александра. – Но у меня есть одна подруга, которой кормилица скоро потребуется. Приезжайте ко мне завтра или на другой день до обеда, мы это обсудим!
Она сообразила, что дитя, пропавшее вместе с письмом, можно поискать и через кормилицу.
У Ржевских все еще было беспокойно. Александра ввела доктора в гостиницу, представила хозяйке, начался разговор, для бездетной женщины совершенно не интересный. Поскольку о встрече с доктором было сговорено, Александра собралась уезжать, встала с канапе, и тут госпожу Ржевскую вызвали ради какого-то дела.
Она вернулась пять минут спустя с толстым пакетом из плотной бумаги. На нем было красиво написано по-французски имя сенатора Ржевского.
– Для мужа принесли, мне сперва отдавать не желали. Так что Вы изволили говорить про рисовый отвар? – спросила она Игнатова, положив пакет куда пришлось – а это оказался столик для рукоделия.
– Я поеду, друг мой, – сказала Александра. – Жду человека, которого послала разведывать насчет Арсеньевой. Он должен был найти меня у Гавриловых, не нашел. Хочется поскорее отыскать эту Муравьеву, а то Мавруша мне покоя не дает. Вы же знаете эти клятвы в дружбе до гроба.
– Как не знать! – Ржевская поцеловала Александру в щеку. – Приезжай завтра или как выйдет. Надеюсь, за ночь мои поправятся…
Александра вышла из дому, села в экипаж и, проезжая по Итальянской, рассеянно глядела в окошко – нужно было распределить свое время так, чтобы всюду побывать и ничего не забыть. Экипаж обогнал человека, одетого, на взгляд художницы, более чем странно – в кафтан цвета голубиной шейки, достойный воспитанного кавалера, и глубоко натянутую матросскую шапку. Она отметила эту несообразность и покатила дальше.
Дома ее ждал сюрприз – Мавруша пропала.
– Фрося! Как она могла уйти? – возмутилась Александра.
– Да кто ж знал, барыня-голубушка? Гришка прибежал, сказал – приказание исполнено, дом, где госпожа Арсеньева живет, найден. И он уж к вам собрался бежать, а тут она случилась, давай спрашивать – где найден, далеко ли. Гришка и ответил, а потом подался на поварню – проголодался он. А тут барышня, видать, и убежала…
– Вот чертова девка!
Александра знала, до какой степени смольнянки не приспособлены к обычной жизни. Если Мавруша сдуру заблудится – то может не найти обратной дороги. Впору в часть идти, давать ее приметы. Но если ее вернут с помощью полиции, это будет позор…
– Говоришь, она поняла, где Арсеньева живет?
– Да, на углу Большой Морской с Кирпичным!
– Девки, собирайтесь, пойдете ее искать. От нас до Большой Морской недалеко, ну да она короткого пути может и не знать. По всем окрестным улицам придется пробежать. К Неве выйти! Может, она куда-то туда забрела и идет себе по набережной, пока Нева не кончится! А Гришку, дурака, в Спиридоново отправлю коров пасти!
Александра с перепугу разбушевалась. Девки, не часто видевшие барыню в таком гневе, помчались исполнять приказ.
Не прошло и получаса, как Маврушу привели. Ее действительно нашли на набережной, где она восторженно разглядывала Петропавловскую крепость.
– Ты не могла сказать внятно, что хочешь на прогулку? Я бы велела тому же Гришке тебя сопровождать! – напустилась на девушку Александра. – Шататься неведомо где, одной! Я уж бог весть что передумала! Я уж думала, ты сама к госпоже Арсеньевой побежала!
– Почему я должна к ней бежать? – удивилась Мавруша.
– Ты Гришку о ней выспрашивала.
– Так любопытно же! И разве я бы без вас осмелилась? Я и говорить-то с такими дамами не умею. Нет, я не так глупа, чтобы самой к этому приступиться и все испортить!
– Это верно, – согласилась Александра. – Тут, может статься, и я бы не справилась. Коли так – прости, да вперед не бегай. Хочешь – вместе на прогулку пойдем, я тебе все покажу, расскажу. А одной – нехорошо.
– Ай, Сашетта! – обрадовалась Мавруша. – Пойдем, конечно! Нас по городу катали в каретах, а рассказывали мало!
Договорились устроить пешую прогулку следующим утром, а потом условиться с кем-то из знакомцев, имевших свою лодку, и покататься по Неве и Мойке.
Все равно ранее двадцать восьмого Александра, поразмыслив, не хотела начинать разведки в доме госпожи Ольберг. Она знала – повивальную бабку в хороших домах зовут к роженице загодя. Если Ольберг с помощницей поселятся там двадцать седьмого, то роды, может, и вовсе приключатся тридцатого. И повитуха будет нянчиться с роженицей еще дня два-три.
– А что, если навестить тетушку Федосью Сергеевну? – спросила Мавруша.
– Ты бы хотела? – удивилась Александра.
– Да, конечно, она такая добрая!
На сей предмет у Александры было свое мнение, но спорить со смольнянкой не стала – и в самом деле, старуха к Мавруше добра, все устроила так, как лучше для девицы.
– Я пошлю к ней, узнаю, когда она может нас принять.
– Ай, как славно!
– Мавренька, отвыкай восклицать "ай!", ты уж не дитя, – напомнила Александра. – Этак все, кто с тобой вздумает поговорить, сразу поймут – ты недавно из Воспитательного общества вышла.
– Я постараюсь, – обещала Мавруша и весь вечер, до отхода ко сну, вела себя ангельски.
Гришка, кратко допрошенный, доложил: Арсеньева точно проживает на углу Большой Морской и Кирпичного, но в последний раз видела Поликсену Муравьеву давно, чуть не два года назад, а узнал Гришка это от горничной. И никакие юные девицы кривую старуху в последнее время не навещали.
Александра все же решила съездить к Арсеньевой – разумеется, без Мавруши, которая свои взвизгами и восторгами испортит беседу. Но сперва следовало провести разведку в доме на Второй Мещанской.
Туда был наутро отправлен Гришка с письмецом, на котором значилось "Госпоже Нерецкой, в собственные руки". От Гришкиного доклада много зависело. Он получил приказ колотиться на третьем этаже во все двери, а если не откроют – буянить, пока не явится либо дворник, либо кто-то из жилища госпожи Ольберг. А ежели госпожа Нерецкая отворит двери – разглядев ее и не отвечая на расспросы, дать деру.
В письмеце была сущая ахинея – поклоны от несуществующей родни.
Прогуливаясь с Маврушей по Невскому, Александра даже отвечала ей невпопад, даже знакомых не признавала, так волновалась о Гришкиной миссии. Неудивительно, что в конце концов Мавруша куда-то пропала и появилась минут десять спустя, очень встревоженная.
– Ай, Сашетта! Я думала – никогда тебя тут не найду! – восклицала она. – Ай, как я перепугалась!
Положительно, смольнянка была неисправима.
Александра повела ее домой. Там уже дожидался Гришка. Оказалось – он стучал четверть часа, не менее, никто не отворил, он прислушивался – было тихо, дворник сказал ему, что в квартире проживает молодая дама, а Нерецкая иль нет – кто ее разберет, мужчина – тот точно господин Нерецкий. Гришка узнал, что своего экипажа у этой пары нет, что дама – большая домоседка, что живут они в доме около двух месяцев, что горничной не имеют, а приходит хозяйничать какая-то баба. Он решил, что дама где-то неподалеку, в лавках, ждал, ждал, но не дождался.
– Баба! Вот кто нужен! Беги, карауль бабу! – велела Александра. И, не слишком доверяя Гришкиным дипломатическим талантам, послала с ним десятилетнего сына горничной Танюшки, невесть от кого прижитого, – Трофимку. Его следовало послать за Александрой, ежели безымянная баба объявится.
Поездка к Арсеньевой откладывалась – Александре пришлось в хорошую погоду сидеть дома и ждать известий от Гришки. Она взялась было рукодельничать, но вышивка стала ее раздражать, тогда она села рисовать. Несколько акварелей следовало завершить, поправить, начертить и расписать овальное обрамление. Они предназначались для подарков.
Наконец пришло на ум изготовить "приятную воду" для протирки лица. Александра послала в лавку за белым французским вином и за лимонами, велела достать большую бутыль для настойки, и под ее присмотром Танюшка мыла и резала лимоны, проталкивала ломти в узкое горлышко, заливала вином. Это немного развлекло.
Гришка явился ближе к вечеру и доложил: баба не появилась, добрые люди сказали, что она имеет обыкновение приходить утром. Из этого следовало, что придется встать пораньше и быть готовой к выходу сразу после завтрака. И, оказавшись в доме госпожи Ольберг, посетить ту из ее помощниц, что оставлена замещать хозяйку. Так что пришлось лечь спать пораньше.
Утром Александра, не будя Фросю, отправилась на поварню. Кухарка Авдотья уже хозяйничала там, готовя завтрак для дворни, и была сильно недовольна.
– Вот чего ему недостает, Трофимке, егозе чертовой? – бурчала она. – Пригулянный, в непотребстве зачат, а растят, как барчонка! Танюшка-дура его калачами кормит! Так и калачей, вишь, мало!
– Вареньем лакомился? – спросила Александра.