* * *
Стоял погожий осенний вечер. В это время года, в начало часа Собаки становилось темно, как ночью. Но, невзирая на ночные сумерки, окутавшие Хэйан, было достаточно тепло и посему во дворце и за его пределами, кипела жизнь.
У Комати на этот раз выдалось свободное время. Фрейлина давно хотела что-нибудь почитать из дворцовой библиотеке, и не преминула воспользоваться выпавшей возможностью.
Поэтесса поспешила в библиотеку, и, достигнув цели, углубилась в поиск интересных свитков. Ей хотелось погрузиться в чтение произведений поэтов давних времён или же изучить дневник некой придворной дамы, жившей лет сто-двести тому назад…
За время своей службы, поэтесса ознакомилась уже со многими произведениями. И, увы, найти что-то стоящее из того, что она ещё не успела прочитать, представлялось весьма затруднительным.
– Это я уже читала, и это тоже… – тихо бормотала она себе под нос, перебирая многочисленные свитки. – Это начинала, но не понравилось, слог дамы крайне слаб… О, Аматерасу, почему я не могу найти ничего подходящего?
Комати возвела глаза к потолку, но Аматерасу на небе безмолвствовала. Помещение книжного хранилища тоже ответило поэтессе тишиной: кроме неё и молчаливого библиотечного служащего здесь никого не было.
Библиотечный служащий по своему обыкновению сосредоточенно составлял опись каких-то свитков, бесконечно без устали упорядочивая их.
Вдруг фрейлина услышала в стороне шелест бумаги. Снедаемая любопытством, она пошла на звук. Осторожно выглянув из-за стеллажа с книгами и свитками, она обнаружила Сэйки.
Оммёдзи, расположился на татами за низким столиком и, обложившись множеством трактатов, что-то сосредоточенно листал. Видимо, нужные сведения упорно не попадались, и мужчина со вздохом откладывая свиток, брался за другой.
– Господин Сэйки? – удивилась Комати.
Оммёдзи оторвался от своего кропотливого занятия и несколько рассеянно воззрился на фрейлину.
– О, госпожа Комати… Вы тоже решили посетить библиотеку?
Поэтесса кивнула.
– Да, я хотела взять что-нибудь почитать… Вы тоже?
Она с интересом окинула взором кипу свитков, лежавших подле собеседника. На одном из раскрытых свитков, фрейлина заметила название: "Труд о ядах и их применении".
"Неужели, микадо всё-таки отравили..?" – промелькнуло в голове у девушки.
– Я хотел изучить трактаты о ядах, – тем временем признался оммёдзи. – Я нахожу болезнь императора весьма странной… Пусть его еду и проверяют на наличие яда, но до конца это предположение отметать нельзя…
Комати на миг задумалась. В словах оммёдзи определённо был смысл. Ещё немного поразмыслив, скучающая фрейлина, так и не нашедшая, что ей почитать, предложила:
– Может быть, я могу помочь вам в поисках нужного свитка?
– Буду только рад, – не стал отказываться от помощи оммёдзи.
Поэтесса расположилась рядом на татами и вместе с Сэйки принялась перелистывать многочисленные труды, в поисках похожих случаев.
Перелистывание трактатов и изучение свитков по надлежащей тематике продолжались достаточно долго. Пока Комати, открывшая одну из старинных книг, не прочла:
"Правитель Удзискоропостижно скончался на третий год своего правления. Некоторые учёные мужи более позднего периода предполагают, что причиной тому послужило отравление через одежду, за которым стоял его брат Нинтоку, сам желавший власти.
Для подобного отравления, одежда пропитывалась ядом медленного действия. Человек, носящий сии одеянии начинал медленно заболевать. Здоровье постепенно ухудшалось, пока человек не умирал".
– Взгляните, господин Сэйки, – фрейлина протянула ему книгу, – здесь говорится об отравлении через одежду.
Оммёдзи с неподдельным интересом взял в руки книгу, и пробежал взглядом по старинным иероглифам. На несколько мгновений он поражённо замер. В его голове крутились самые разнообразные мысли, складывающиеся в логичную картину произошедшего. Постепенно, его лицо прояснилось:
– Госпожа Комати, вам удалось обнаружить нечто удивительное! – воскликнул он.
* * *
В тот же день, Сэйки поспешил доложить дяде о находке фрейлины. Изумлённый Кэйтиро тотчас же отправился к императору и поведал ему о том, что его одежда может быть пропитана ядом. Если блюда микадо предварительно пробовали, значит, отравление имеет другой источник.
Ниммё, найдя слова пожилого оммёдзи разумными, не теряя времени даром, отдал приказ о смене слуг, отвечающих за его гардероб и постельные принадлежности. Прислугу бросили в темницу и учинили им допрос, но, увы, никто ничего не знал…
Портные в своих мастерских по срочному распоряжению принялись шить новые одеяния и необходимые постельные предметы принадлежности для микадо. Старые же, поистине бесчисленные одежды и принадлежности безжалостно сожгли.
При этом гарь столь сильно наполнила дворец, что многие дамы и придворные ходили, зажимая носы надушенными платками.
Когда с переменами в гардеробе было покончено, Кэйтиро вместе с Сэйки провели ещё один очищающий ритуал. Император, немного приободрившись, с надеждой ожидал улучшений своего драгоценного здоровья…
* * *
Тем временем, пока все при дворе были озабочены сменой императорского гардероба, Каори отпросилась со службы у госпожи Дзюнси, дабы проведать свою дочь.
Она достаточно давно не навещала Ханако, ибо не представлялось свободного времени. Нефритовая госпожа Дзюнси прекрасно поняла, что фрейлиной руководит не только родительский долг. Ибо ещё несколько дам обратились к ней с просьбой отлучиться, дабы проверить своих детей или родителей. Императрица, тоже страдающая от гари, милостиво разрешила. И сама направилась к императору, с намерением испросить дозволения покинуть дворец, дабы навестить своего отца, левого министра Фудзивары Фуюцугу.
…Каори, тем временем, отправила свёкру и свекрови посыльного с вестью о своём намерении нанести визит.
Чуть позже, собравшись в путь, она села в экипаж, и погонщик быков повёл животных к воротам дворца. Вскоре повозка уже катилась по Первой улице, уверенно двигаясь в сторону дома родителей Ацутады, расположившемуся на Третьей линии.
Фрейлина слушала размеренный скрип колёс и выглядывала в небольшое окно. Её заполняла радость от предстоящей встречи с дочерью. Казалось, ничто не в силах испортить ей настроение…
Когда повозка, наконец, достигла своей цели, женщина сошла на землю. В доме её уже ждали, и поспешили встретить: из дверей вышла мать Ацутады, Сумирэ. Женщины едва успели обменяться вежливыми приветствиями, как вдруг во двор выскочила радостная Ханако.
Восьмилетняя девочка в ярком оранжевом кимоно буквально светилась от счастья.
– Ханако, как же я рада тебя видеть! – не сдерживая эмоций, Каори крепко обняла дочь.
– Мама, я рада, что ты приехала! – затараторила девочка в ответ. Ей натерпелось похвастаться: – Бабушка и дедушка купили мне новое кимоно! А отец привёз мне красивый гребень для волос! А ещё младшего братика!
При упоминании об отце и братике, Каори вдруг поняла: она напрочь забыла о том, что её бывший муж должен был вернуться в столицу… Причём не один…
Она взглянула на Сумирэ. Пожилая женщина поняла всё без слов, и подтверждающе кивнула: Ацутада и впрямь находился дома.
– Каори, он очень хотел увидеться с тобой и поговорить… – сказала она. – Только… Он прибыл не один, а как ты уже, наверное, поняла, с сыном от той дикарки. Признаться честно, мне от одного взгляда на этого ребёнка становится дурно!
При упоминании о мальчике, женщину всю передёрнуло.
– Он такой страшный? – полюбопытствовала фрейлина.
– Скорее неприятный… Бледный весь, глаза, как у демона… Впрочем, сама скоро увидишь… – поморщилась женщина.
Сумирэ могла понять, почему Каори не может простить её сына. Если бы её супруг взял себе наложницу из эмиси, она поступила бы также. Конечно, мужчины часто брали наложниц и визитных жён, и большинство законных супруг мирились с подобным положением дел. Но одно дело, когда это были цивилизованные женщины, дикарки же совсем другое… Даже многие мужчины осуждали подобное.
А уж привозить с собой из провинции Дэва ребёнка от эмиси, Сумирэ считала крайне необдуманным шагом. Неужели нельзя оставить мальчика на попечение дедушки по материнской линии? Или дикари отказались принимать ребёнка, рождённого от мужчины не из их племени?
Но Сумирэ, несмотря ни на что, всё же приходилась матерью Ацутады. И, как родитель, не могла не поддержать своего ребёнка, хотя бы в его стремлении помириться с бывшей женой.
Каори же прекрасно догадалась, что имеет в виду свекровь. Поняла она и то, что нового внука женщина явно недолюбливает…
Фрейлина про себя решила, что если она просто поговорит с бывшим мужем, это не обяжет её сразу же его прощать. С такими мыслями она направилась в дом…
Ханако радостно крутилась вокруг матери. Женщина немного рассеянно отвечала ей, испытывая некое волнение. Всё же они не виделись с бывшим супругом достаточно давно, больше года.
Тем временем, Сумирэ проводила Каори в одну из комнат. Фрейлина увидела Ацутаду, который возился с очаровательным маленьким мальчиком, оживлённо ползающим по татами. Чуть поодаль, расположилась кормилица: полная и пышущая здоровьем женщина средних лет.
Каори догадалась, что мальчик никто иной, как Мунаката, сын Оины и Ацутады, но всё равно невольно залюбовалась ребёнком. На её взгляд он совсем не походил на дикаря, которого описала Сумирэ…
По подсчётам Каори, ребёнку исполнился примерно годик. Но он выглядел крупным и здоровым малышом, отчего казался немного старше. От отца он унаследовал похожие черты лица, а от матери светлую кожу и русые волосы. Глаза Мунакаты выражали неподдельный интерес к окружающему миру.
Завидев Каори, свою мать и Ханако мужчина подал знак, и кормилица, подхватив ребёнка на руки, поспешила откланяться и удалиться из комнаты. Когда она проносила Мунакату мимо Каори, фрейлина почувствовала, что сердце её дрогнуло…
Неожиданно для себя самой, она испытала искреннее сострадание к этому крошке, который так рано потерял мать. "Комати ведь тоже росла без матери, и отец покинул нас, когда ей минуло всего лишь пять лет… – пронеслось у неё в голове. – Я тогда была слишком молода, и не смогла должным образом позаботиться о сестре… А кто будет заботиться об этом мальчике? Конечно, у него есть отец, но кто заменит ему мать? Неужели кормилица? Бедное дитя…"
Тем временем, Ацутада безуспешно пытался подобрать слова после долгой разлуки с бывшей супругой.
– Каори… Ты пришла… – только и смог вымолвить он.
– Да, – кратко кивнула она.
– Оставляю вас наедине, – сказала Сумирэ, и взяла за руку внучку, всё ещё крутившуюся вокруг матери. Девочке явно не следовало слышать разговор родителей: – Ханако, пошли, я угощу тебя сладостями.
Услышавшая волшебное слово "сладости", девочка без лишних вопросов последовала за бабушкой. Каори и Ацутада остались одни. Какое-то время женщина продолжала хранить молчание. В помещении воцарилась тягостная тишина.
Наконец, фрейлина прошла внутрь комнаты и опустилась на татами подле бывшего супруга.
– Ты хотел о чём-то поговорить со мной? – без лишних церемоний спросила она.
– Ты не отвечала на письма… В послании от моей матери я узнал, что за прошедшее время ты успела найти себе нового мужа, но недавно он умер… Это правда?
Каори неохотно кивнула, мысленно покорив Сумирэ за излишние подробности в переписке с сыном.
– Но всё равно, я хотел бы, чтобы ты вернулась ко мне, – продолжал мужчина. – Я многое осознал за прошедшее время, и понял, что несправедливо забыл о тебе, поддавшись красоте эмиси. Простишь ли ты меня?
Каори вдруг заметила, что за прошедший год её бывший супруг сильно постарел. Под глазами залегли тени, появились первые морщины. Видимо сказались волнения о сыне и трудная дорога из провинции Дэва…
– Что ты намерен делать с Мунакотой? – спросила она.
Ацутада немного замялся:
– Я хотел поговорить и об этом. Мне бы хотелось, чтобы он жил с нами…
Каори внимательно посмотрела на мужчину. Хотя обида всё ещё жгла женщину изнутри, она понимала будучи натурой достаточно сентиментальной, через какое-то время простит она простит бывшего мужа.
Мунаката же вызывал у неё сильное сочувствие, и ей хотелось позаботиться о ребёнке… Конечно, она любила Ханако, но всё время мечтала ещё и о сыне. Посему, ради него Каори была готова простить бывшего мужа прямо сейчас.
– Хорошо, – сказала она, – я буду заботиться о нём, как о своём ребёнке.
Ацутада, не ожидавший от неё такого ответа, просиял от радости…
* * *
Фудзивара Коун занимался своим любимым делом. А именно: поглощением блюд с острыми индийскими специями.
Парфюмер сидел за низким столиком, на котором расположились рис, тушёные овощи, рыба и суп с мисо. Такие обыденные на первый взгляд блюда, благодаря новым приправам приобрели необычный вкус, способный удовлетворить даже самого заядлого гурмана.
Коун, ловко орудуя палочками, отломил себе внушительный кусок рыбы. Вдруг, мужчина почувствовал резкую боль в правом боку.
Он инстинктивно схватился за больное место. Увы, но такое уже периодически случалось. Как известно, за удовольствие приходится платить, и увлечение чрезмерно острой пищей не проходит бесследно.
Посему, время от времени парфюмер страдал болями в боку, изжогой и тошнотой. Кожа нестерпимо зудела, а моча стала тёмной. Коун несколько раз обращался к разным лекарям, и все, в один голос говорили, что ему просто необходимо соблюдать диету, ибо все симптомы указывали на разлив желчи.
Но подсевший на экзотические специи сановник не мог остановиться, и продолжал наслаждаться своими любимыми блюдами.
Однако, в последнее время, приступы боли и тошноты участились. Чувствуя, что неприятные ощущения в боку стремительно усиливаются, Коун встал из-за столика и позвал прислугу:
– Эй, кто-нибудь! Пошлите за лекарем!
Несколько служанок, находившихся в это время в коридоре, бросились исполнять приказ господина.
…Лекарь прибыл быстро. К этому времени, Коун уже лежал на футоне, корчась от нестерпимых болей.
Лекарь, уже не раз навещавший дом парфюмера, и прекрасно знавший о всех его проблемах со здоровьем, лишь вздохнул. Что он мог сделать, если больной сам отказывался принимать меры, столь необходимые для лечения?
– Господин, вы опять ели острую пищу? – спросил он.
– Да, и что? Не верю, что это она виновата! – взвился служащий. – Лучше сделай что-нибудь!
Лекарь лишь вздохнул и приступил к осмотру…
* * *
Весь день Фудзивара Коун мучился от болей. Лекарства не помогали. Другие врачи, за которыми послала жена парфюмера, оказались бессильны. Они лишь разводили руками и говорили, что на такой стадии болезни ничего не могут сделать.
Коун, промучившись в болях и приступах тошноты весь день, к вечеру чувствовал себя ещё хуже. Хотелось кричать, но сил не было, и он лишь слабо стонал. Ночью он начал затихать, силы оставили его. А под утро он испустил дух…
Осматривавший его лекарь вынес вердикт: причиной смерти послужил разлив желчи в организме…
* * *
Фудзивара Фусацугу крайне опечалился, получив весть о смерти двоюродного брата. Его огорчила не только трагическая кончина безвременно ушедшего родственника, но и то, что его план по смещению императора пошёл крахом.
Министр двора не знал, как это стоит понимать? Как простое стечение обстоятельств? Или как провидение богов, покаравших парфюмера, и таким образом предупреждающим его, Фусацугу?
Мужчина решил, что ему стоит немного выждать, и посмотреть, как будут развиваться события. Он отправился в храм, и мысленно обратился к богам с просьбой: пусть следующим заведующим парфюмерной мастерской вновь станет Фудзивара.
Какого же было его разочарование, когда новым заведующим парфюмерной мастерской назначили представителя рода Татибана. Узнав сию весть, министр двора едва сдержался, дабы не издать полный отчаяния вопль.
Он пребывал в крайней печали: значит, боги всё же на стороне микадо. Возможно, что сама Аматерасу защищает своего потомка…
Огорчённый министр двора мысленно решил: ему придётся смириться с тем досадным фактом, что его внук, увы, не станет императором, а он – регентом… Ибо с парфюмером из рода Татибана точно договориться не удастся…