- Ирландский, - спокойно ответил Стивен, крайне раздосадованный, что позволил увидеть документ (хотя его миссия уже перестала быть секретом, его уже ставшая рефлексом осторожность была глубоко уязвлена), но старающийся не подать вида.
- Эт' не ирландские буквы, - заявил Мак-Адам.
- Довольно сложно найти ирландский шрифт во французских колониях, думается мне.
- Полагаю, это предназначено тем мерзавцам-папистам на Маврикии, - пробурчал Мак-Адам, имея в виду ирландцев на французской службе. Стивен не ответил, и Мак-Адам продолжил напирать:
- Что тут написано?
- А вы не понимаете по-ирландски?
- Нет, конечно. На что цивилизованному человеку ирландский?
- Возможно, это зависит от того, что понимать под цивилизованным чеовеком.
- Я вам скажу, что я понимаю под цивилизованным человеком! Этта тот, кто валит круглоголовых, кто пьет за короля Билли, кто кричит "Папа!" - и Мак-Адам запел "Уложим круглоголовых!" Скрипучий торжествующий голос терзал обостренный лихорадкой слух Стивена, словно когтями. Стивен был искренне уверен, что Мак-Адам не знает о его католическом вероисповедании, но его раздражение, усугубляемое жарой, шумом, запахами, и невозможностью курить, достигло крайней точки, и, вопреки своим принципам, он выпалил:
- Как жаль, доктор Мак-Адам, что человек ваших достоинств затуманивает свой разум соком винограда.
Мак-Адам, тут же, собравшись с силами, ответствовал:
- Как жаль, доктор Мэтьюрин, что человек ваших достоинств затуманивает свой мозг соком мака!
В своем дневнике этой ночью Стивен записал: "…и его пятнистая физиономия просто таки внезапно прояснилась - поймал меня с лауданумом. Удивлен его проницательностью. Действительно ли я отравляю свой разум? Конечно, нет: просматривая назад эту самую книжку, я не обнаруживаю снижения активности, ни ментальной, ни физической. Памфлет о реальном поведении Бонпарата по отношению к этому и прошлому Папам ничуть не хуже ранее написанного, надеюсь, что и переведен он не хуже. Я редко принимаю тысячу капель - доза, которую едва ли можно сравнить с дозой настоящих пожирателей опиума, или с моей же времен общения с Дайаной. И я могу остановиться, когда пожелаю, и я принимаю его лишь тогда, когда мое раздражение и неудовлетворенность столь велики, что препятствуют моей работе.
Однажды, когда он будет трезв, мне бы надо спросить Мак-Адама, не является ли неудовлетворенность собой, окружающими и самой жизнью обычной среди его пациентов в Белфасте, и не она ли делает их недееспособными? Моя собственная, кажется, растет, признаком является то, что я не чувствую благодарности по отношению к человеку, вытащившему меня из воды. Да, я совершил все приличествующие действия, но я не чувствую реальных добрых чувств к нему, по-человечески ли это? Не вытесняет ли неудовлетворенность саму человечность? Она растет, и, хотя моя ненависть к Бонапарту и его зловещей системе - эффективный стимул, ненависть одна - бесплодна и является плохим основанием для действий. И, лауданум или нет, неудовлетворенность проникает и сквозь мой сон, все чаще она тут, готовая охватить меня с пробуждением."
Следующее утро оказалось не из таких, хотя последние становились часты. Ночь напролет проведя в тщетном ожидании звуков начала боя или встречи с другими кораблями, Стивен восстал из долгой уютной дремы полностью отдохнувшим и в отличном самочувствии, ощущая, что лихорадка его прошла, и что на него кто-то смотрит через щель в приоткрытой двери.
- Хей! - крикнул он, и испуганный гардемарин, приоткрыв дверь шире, промямлил:
- Наилучшие пожелания доктору Мэтьюрину от капитана, и если доктор достаточно проснулся и чувствует себя в силах, справа по носу - сирена.
Она была уже на траверзе, когда Стивен выскочил к поручням, большое серое существо с круглым рылом и толстыми губами, высовываясь из воды, она смотрела на корабль маленькими, похожими на бусинки глазами. Если это и правда была "она", то у нее должен был быть и "он", ибо левым плавником она придерживала большого серого детеныша. Она быстро оказалась за кормой, продолжая разглядывать судно, но у Стивена было время разглядеть ее пышную грудь, полное отсутствие шеи, волос и ушных раковин, и оценить ее вес где-то в сорок стоунов до того, как она нырнула, вхмахнув над волной широким хвостом. Стивен рассыпался в благодарностях за этот вызов - он всегда мечтал увидеть это существо, облазал все лагуны на Родригесе и на острове у Суматры, но до этого счастливого момента встречал лишь разочарование. Теперь же его мечта исполнилась, причем куда лучше, чем он мог надеяться.
- Рад, что доставил вам удовольствие, - отозвался лорд Клонферт, - и, надеюсь, это будет некоторой компенсацией за мои плохие новости. "Сириус" нас обскакал, смотрите, где он.
Стивен оперся на фальшборт. В четырех или пяти милях по его правую руку виднелось юго-восточное побережье Маврикия, с выдающимся в море Пон дю Диабль. Также по его правую руку, но в сотнях ярдов, вытянулся длинный риф, где-то торчащий над водой, где-то скрытый под белыми бурунами. Одинокий остров возвышался над ним, вырастая из бледных мелких вод за барьером рифа, у дальнего его конца, куда указывал Клонферт, стоял на якоре "Сириус", близко к укреплениям острова, над чьими стенами, ясно видимый в трубу, реял "Юнион Джек".
Несмотря на удовлетворение от реакции Стивена, было видно, что Клонферт глубоко разочарован и очень расстроен.
- Они, должно быть, выиграли лиг двадцать, пока мы лавировали у мыса, - заметил он. - Имей Пим хоть каплю сочувствия, он бы подождал нынешнего вечера, в конце-концов, я ведь одолжил ему своего лоцмана.
Однако, как внимательный хозяин, он отслеживал проявления эмоций, что могли бросить на него тень, и спросил Стивена, не хочет ли он позавтракать.
- Вы очень добры, милорд, - отозвался Стивен, - но, я считаю, мне надо оставаться здесь в надежде увидеть еще одну сирену. Они обычно обнаруживались в мелких модах у рифов, как мне говорили, и я не упустил бы такой случай и за дюжину завтраков.
- Чарльз принесет вам завтрак сюда, если вы точно уверены, что достаточно окрепли, - ответил Клонферт. - Но сначала я должен послать за Мак-Адамом, чтобы он осмотрел вас.
В утреннем свете Мак-Адам выглядел особенно неаппетитно, в плохом настроении, грубый, и в добавок встревоженный, ибо вспомнил грубости, которыми они со Стивеном обменялись накануне ночью. Но, под впечатлением встречи с "русалкой" Стивен пребывал милосердным ко всему человечеству, и он встретил Мак-Адама криком:
- Вы пропустили сирену, мой дорогой коллега! Но, возможно, если мы достаточно посидим здесь, мы увидим еще одну.
- Вовсе нет, - буркнул Мак-Адам. - Видел я это чудище через люк кормовой галереи, подумаешь, всего лишь ламантин.
Стивен ненадолго задумался, а затем ответил:
- Дюгонь, конечно же. Зубы дюгоня отличаются от таковых у ламантина, ламантин, как я вспоминаю, не имеет резцов. Более того, от ареала ламантина нас отделяет обширный африканский континент.
- Ламантин, дюгонь - не один ли черт? - не сдавался Мак-Адам. - Для меня, с точки зрения моих исследований, эта животина является лишь дополнительной иллюстрацией силы, непреодолимой силы внушения. Вы ведь не слышали болтовни по этому поводу на нижней палубе?
- Не приходилось, - сознался Стивен.
Разговоров дальше к носу от поручней квартердека хватало и сейчас, причем разговоров, судя по всему, оживленных, но "Нереида" и так была изрядно болтливым кораблем, и, после того, как первое удивление сменилось у него легким раздражением по этому поводу, Стивен старался не обращать на эти разговоры внимания.
- Кажется, однако, они недовольны, - добавил он, прислушавшись.
- Конечно, они недовольны, каждый знает, что русалки приносят неудачи. Но дело не в этом. Слушайте сейчас, слышите? Это Джон Мэтьюз, правдивый, трезвый, рассудительный матрос, а другой - старый Лимон, учился на адвокатского клерка, то есть понимает, что такое доказательство.
Стивен прислушался, пытаясь различить голоса и уловил смысл спора: диспут между Мэтьюзом и Лимоном, спикерами двух враждебных партий, вертелся вокруг вопроса, что было в руке русалки - расческа или зеркало?
- Они увидели отблеск мокрого ласта, - хмыкнул Мак-Адам, - и восприняли его со святой уверенностью, как один из этих предметов. Мэтьюз предлагает поколотить Лимона и еще двух его сторонников в честной драке, дабы доказать свою правоту.
- Люди шли на костер и за меньшее, - отозвался Стивен, и, пройдя вперед, к поручням, окликнул находящихся внизу:
- Оба вы ошибаетесь, это была щетка для волос.
Ответом было полное молчание на миделе. Моряки посмотрели друг на друга с сомнением, и тихо разошлись среди шлюпок на бимсы, сопровождаемые многочисленными взглядами в спины, захваченные этой новой версией.
- "Сириус" сигналит, сэр, если позволите, - обратился гардемарин к вахтенному офицеру, который ковырялся в зубах столь ожесточенно, что абсолютно не услышал происходящего на палубе диспута. - "Капитану прибыть на борт".
- Мне не терпится посмотреть, есть ли на "Сириусе" пленные, - обратился Стивен к появившемуся Клонферту, - так что, если можно, я бы хотел сопровождать вас.
Пим приветствовал их с меньшей бодростью, чем обычно: он провел недолгую, но кровавую схватку, в которой одним из погибших оказался его младший кузен. И хотя сейчас палуба фрегата была в таком же порядке, как где-нибудь у Сент-Хеленс, на ней лежали ряды зашитых коек, подготовленных для похорон в море, а шлюпки сгрудились вокруг в беспорядке, все более или менее побитые, в одной сбитая карронада валялась в красной луже. Ночной порыв сказался на Пиме, и сейчас, когда его стимулирующее действие закончилось, он выглядел очень усталым. Вдобавок, "Ифигения" прислала авизо с сообщением, что три фрегата в Порт-Луи готовы выйти в море, и на "Сириусе" все не покладая рук готовились возвращаться на блокирующую позицию. Капитан нашел время и силы быть любезным со Стивеном, но было видно, что заботит его другое.
Клонферт держался подчеркнуто официально. Когда он, произнося поздравления, начал говорить, что "Нереида" надеялась также поучаствовать, Пим оборвал его: "Я действительно не могу сейчас обсуждать все это. В таких случаях основное правило - первый пришел, первый сделал. Тут у меня сигнальная книга французского коменданта, он не успел ее уничтожить. Что до ваших приказов, то они очень просты: Сформируйте гарнизон подходящей силы для этого острова. У французов тут были сто человек при двух офицерах. Удерживайте остров до получения дальнейших инструкций, в это время можете действовать на берегу на ваше усмотрение, но консультируйтесь с доктором Мэтьюрином, чьим советам по политическим аспектам вы должны неукоснительно следовать. Доктор, если Вы хотите поговорить с французским комендантом, мой салон - в вашем распоряжении".
Когда Стивен вернулся после допроса бедного капитана Дювалье, у него возникло ощущение, что Клонферту были высказаны упреки за его медлительность или какие-то огрехи в управлении "Нереидой". Это ощущение усилилось, пока они направлялись на катере обратно, вместе с черным лоцманом-маврикийцем, ибо Клонферт был молчалив, а его красивое лицо искажало негодующее выражение.
Но настроение Клонферта было изменчиво, как барометр, и очень скоро после того, как "Сириус" и "Стонч" исчезли за западным горизонтом, унося Пима обратно, к блокаде французских фрегатов в Порт-Луи, он снова расцвел. Форт был очищен от кровавых останков, для мертвых солдат в напластованиях кораллов взрывами были пробиты могилы, бомбейские артиллеристы и пятьдесят гренадеров 69-го полка составили гарнизон, переустановив тяжелые орудия так, что одна батарея контролировала узкий проход, а вторая - внутреннюю якорную стоянку. "Нереиду" провели по каналу в удобную бухту за фортом, и теперь Клонферт был свободный человек, сам себе хозяин, в распоряжении которого было все побережье в пределах досягаемости. Да, он, несомненно, должен был советоваться с доктором Мэтьюрином, но доктор Мэтьюрин, требуя постоянно напоминать его людям о совершенной необходимости хороших отношений с гражданскими, черными и белыми, женщинами и мужчинами, был вполне счастлив довериться его военным взглядам. Так что великолепный штурм на рассвете батареи у Пон Дю Диабль и штурмы прочих батарей, что капитан счел достойными внимания, не вызвали никаких возражений доктора (чего опасался Клонферт, подозревая в нем противника кровопролития). Он даже сопровождал флотилию, что пересекла ночью широкую лагуну, чтоб взять ту самую батарею на Пон Дю Диабль (не потеряв в этом замечательном деле ни одного человека). Доктор наблюдал там, с видимым удовольствием, приведение в негодность орудий, захват отличной медной мортиры, и грандиозный фонтан огня из взорванного порохового погреба. Затем он прогулялся в ближайшую деревушку - с целью налаживания многочисленных контактов и распространения своей подрывной литературы.
Рейды на военные объекты продолжались день за днем, несмотря на противодействие французских регулярных частей и куда более многочисленной милиции. У французов не было кавалерии, а шлюпки, ведомые лоцманом, знающим каждый ручеек и проход, достигали цели куда скорее пехотинцев. Более того, со все более широким распространением Стивеновых посланий, желание милиционных частей ввязываться в бой все слабело и слабело. Фактически, после примерно недели, когда высадочные партии "Нереиды" исходили местность вдоль и поперек, не причиняя при этом никакого вреда частной собственности, платя за все взятое, не обижая мирных маврикийцев и обращая в бегство жалкие силы, что мог выставить против них командующий войсками на юге острова, отношение милиции стало совершенно нейтральным, причем нейтралитет был дружеским. День за днем солдаты, морские пехотинцы и матросы сходили на берег, фрегат при этом все активнее заселялся обезьянами и попугаями, купленными в деревнях, или плененными в лесах. Стивен же, хотя и занятый чрезвычайно своими делами, успел поговорить с почтенной старой леди, чей дедушка не только видел, догнал и съел додо, возможно, последнего додо на свете, но и набил подушечку его перьями.
Хотя трофеев не было, это было приятное время для всей команды: много эмоций, отличная погода и изобилие свежих фруктов, овощей, мяса и свежего хлеба. Правда, Клонферт торжествующий был куда более утомительным компаньоном, чем Клонферт подавленный. Стивен находил его шумную энергию утомительной, а его страсть к разрушению - дурновкусицей. Его непрерывные вылазки на берег, часто - в полной форме, со шпагой с усыпанным алмазами эфесом и со своей дурацкой звездой, Стивену казались такими же скучными, как и обеды, которыми Клонферт праздновал успехи своих скромных сил (порой - важные, чаще - ничем не выдающиеся). В этих вылазках Стивен никак не мог разглядеть хоть какой-то планомерности, скорее они казались серией беспорядочных набегов "как левая нога захотела", но, с другой стороны, их алогичность постоянно ставила в тупик французского командующего.
В праздничных обедах принимали участие офицеры Клонферта, и опять Стивен обратил внимание на удивительную вульгарность кают-компании и гардемаринов "Нереиды", их открытое пресмыкательство перед капитаном, и все растущее наслаждение капитана этим пресмыкательством. Ни одного обеда не проходило без того, чтобы второй лейтенант, Веббер, сравнил Клонферта с Кохрейном, причем в пользу Клонферта, слово "лихой" не сходило с языков. Однажды казначей, покосившись на Стивена, сравнил капитана с коммодором Обри, но Клонферт с видом возмущенной скромности отверг этот комплимент.
Стивен также заметил, что когда на обед приглашался Мак-Адам (что бывало не каждый раз), его подначивали напиваться, чтоб затем в открытую поиздеваться над ним. Было больно смотреть, как седовласого человека выставляют на посмешище молокососы, которые, несмотря на мореходные навыки и отвагу, не могут похвастаться ни умом, ни хорошим воспитанием. Еще хуже было то, что Клонферт никогда не обрывал эти развлечения - видимо, капитану было важнее расположение и даже преклонение его молодых соратников, чем защита старого униженного друга.
По утрам Клонфертова шумливость была особенно утомительной, а в это утро Стивен просто пожалел, что капитан увязался с ним, когда, в промежутке между политическими делами, он зашел к старой леди, дабы выторговать у нее подушечку. Клонферт неплохо говорил по-французски и хотел помочь, но он с самого начала взял ошибочный тон. Его веселая шутливость обижала и смущала старуху, она выказывала непонимание и тревогу, повторяя: "Ни на чем не спится так хорошо, как на перьях додо. Сон - величайшее благословение, посылаемое старикам, а джентльмены молоды и вполне могут обойтись перьями глупышей." Стивен уже почти потерял надежду, когда Клонферта вдруг вызвали наружу. Но, как только тот покинул помещение, бабуля вновь выслушала аргументы покупателя, и доктор уже вручал плату, когда дверь распахнулась, и чей-то голос проревел: "К лодкам, к лодкам! Враг на горизонте!" Деревня наполнилась топотом бегущих ног, Стивен выложил последнюю монету, запихнул подушечку за пазуху и присоединился к остальным.
Далеко в море виднелись пять кораблей, идущие по ветру к Иль де ла Пасс. Балансируя в гичке с подзорной трубой, прижатой к глазнице, Клонферт разглядывал их:
- Передний - "Виктор", корвет. Затем их самый большой фрегат - "Минерва". Следующий не могу рассмотреть. Дальше, господи, "Беллона". И готов поклясться, что последний - "Виндэм", "компанеец", опять! Давай, давай, навались!
Экипаж гички греб изо всех сил, так, что две другие шлюпки, отвалившие позже, скрылись из виду (в три другие, у дальнего ручья, еще даже не собрался экипаж). Но расстояние было очень велико, вся длина двух больших якорных стоянок между побережьем и островом, четыре мили, и, в основном, против ветра.
- Заманю-ка я их в проход, - обратился Клонферт к Стивену.
Затем, глянув на отставшие шлюпки, добавил:
- Тем более, если они пойдут дальше, к Порт-Луи, "Сириус" и "Ифигения" не смогут их перехватить, если Гамелен выведет свои три фрегата.
Стивен не ответил.
Измученный экипаж пришвартовал, наконец, гичку к борту "Нереиды". Клонферт, приказав рулевому оставаться на месте, вылетел на борт, через несколько мгновений фрегат поднял французские флаг и гюйс, а Клонферт скатился в шлюпку с воплем:
- К форту, живее! Покажите, ребята, на что вы способны!
Теперь и форт поднял французский флаг, и, после короткой паузы, французский сигнал пополз вверх на флагштоке батареи: "Враг крейсирует к северу от Порт-Луи". Ведущий корабль ответил секретным опознавательным сигналом, остров ответил правильно, и каждый корабль поднял позывные. Клонферт был прав: "Виктор", "Минерва", "Беллона". Два остальных были кораблями Ост-Индской Компании, взятыми в Мозамбикском проливе - "Цейлон" и вновь злосчастный "Виндэм".