- Ну, знаете, товарищ капитан, - еще больше изумился Зубрицкий. - Зачем же ему приходить на заставу, самому лезть в петлю?
- Вот, вот, - с укоризной подхватил капитан. - На такие наши рассуждения он и рассчитывал.
- Но сами посудите, зачем врагу добровольно подвергать себя опасности? - горячо возразил Зубрицкий. - Что он добивается своей шляпой? Да тут все мальчишки знают, что на берегу стоит застава. Все отдыхающие видят, как по берегу ходят наряды. И вообще… - Зубрицкий замолк и махнул рукой.
- Что - вообще? Договаривайте.
Зубрицкий рассматривал двор заставы. Аккуратные цветочные клумбы. Красивые пальмы. Три солдата с полотенцами прошли к морю. За дощатым зеленым забором с рычанием пронесся по шоссе курортный автобус.
- Начистоту? - осмелился Зубрицкий.
- Да.
- Хорошо. Я служу на заставе всего лишь год. Но вы сами сказали, что последнее нарушение границы произошло здесь пять лет назад. В течение пяти лет ни одного следа, ни одной боевой тревоги, ни одного выстрела. Ничего! Случайно ли это? Нет. Не вам объяснять, что теперь другие времена. Теперь у иностранной разведки появились новые каналы, иные средства: воздушные шары, высотные самолеты, туризм и так далее. Я, конечно, понимаю, что остались и прежние методы - ползком, так сказать, на брюхе. Но где? На сухопутных участках, а здесь - не верю.
- Значит, мы напрасно стоим здесь, даром едим государственный хлеб? - тихо спросил Чижов, бледнея. - А не кажется ли вам, лейтенант, что вы не способны больше служить на этой заставе? Не написать ли вам рапорт о переводе на сухопутный участок? И вообще!.. - выкрикнул капитан сорвавшись.
- Что - вообще?
- Что вы потеряли чувство границы, вот что!
- Ну, знаете, товарищ капитан… - медленно выдавил из себя Зубрицкий и взглянул капитану в глаза: - Хорошо. Рапорт я напишу.
9
Прошло еще два дня. За Дегтяревым и его "дикой" квартирой работниками госбезопасности велось наблюдение. Ни на минуту не ослабевало наблюдение и за морем, В Лягушачьей бухте круглосуточно дежурили наряды. Каждый вечер на боевом расчете капитан, доводя обстановку, настойчиво повторял: "По имеющимся данным не исключена возможность нарушения государственной границы…"
Правда, капитан не говорил, что подозревается конкретное лицо - отдыхающий по фамилии Дегтярев Максим Спиридонович. Не знали солдаты и о том, что соответствующие органы разослали запросы на Дальний Север, в Сочи, Гагру и Куйбышев. Все эти тонкости не касались солдат.
Но по-прежнему все было спокойно. В поведении Дегтярева не отмечалось ничего подозрительного. Он жил в том самом доме, который значился в штампе прописки. Его видали то на пляже, то слоняющимся по набережной, то просиживающим часы в ресторанах. Он был общительным, веселым человеком, но за "особочками" уже не ухаживал и на берегу позже одиннадцати часов вечера не разгуливал.
В море не появлялось ни одного постороннего судна. На причалах все лодки в положенное время были на месте.
В общем, все было спокойно, и слова начальника заставы: "не исключена возможность…" встречались солдатами без особого энтузиазма. От напряженной службы они устали, осунулись, приумолкли.
Нельзя сказать, чтобы все это не действовало на капитана Чижова. Временами его охватывали сомнения: а правильно ли он поступает, может быть, лейтенант прав? Он отлично понимал, что нельзя быть твердо уверенным в своих подозрениях только на том основании, что человек точно перечислил все приметы шляпы. Но он пользовался твердо установленным правилом: лучше семь раз ошибиться, чем один раз прозевать врага. И не прекращал поисков.
К исходу второго дня пришли ответы из Сочи и Гагры: да, Дегтярев Максим Спиридонович отдыхал с такого-то по такое-то время в таких-то санаториях по путевкам Главзолото. Капитана охватило отчаяние. Черт возьми! Неужели все его усилия окажутся напрасными, не стоящими и ломаного гроша?
Но интуиция, опыт и какое-то непостижимое упрямство поддерживали в нем надежду. Кроме того, он ожидал сообщений из Куйбышева насчет Марии Трапезниковой и с Дальнего Севера - по месту работы геолога-золотоискателя.
Портила настроение и размолвка с Зубрицким. Лейтенант все-таки подал рапорт: "Прошу ходатайствовать перед командованием о переводе меня на сухопутную границу, на самый активный и трудный участок, где бы я мог полностью проявить свои способности командира".
- Вы хорошо подумали? - спросил Чижов.
- Так точно.
- Жалеть не будете?
- Никак нет.
- Так… ладно. Но до решения командования будете продолжать исполнять свои обязанности.
- Слушаюсь.
И все, больше ни слова. Он теперь ни в чем не возражал Чижову и беспрекословно выполнял все его распоряжения: проводил занятия, ходил на поверку нарядов.
Но по его отчужденности, замкнутости, по снисходительным и холодным усмешкам было видно, что он глубоко обижен на капитана и не простит ему недоверия.
10
"Откуда у него это? - размышлял Чижов, сидя за своими марками. - Ведь офицер, комсомолец. Должен бы понимать. Впрочем, понятно. Горячая голова, жаждет немедленной деятельности, а опыта почти никакого. Десятилетка, потом пограничное военное училище и вот год на этой заставе. А здесь - пляжи, загорелые девицы и какая-то злосчастная шляпа. Трудно, ой, трудно в такой обстановке постоянно поддерживать в себе чувство границы!
А что, если Зубрицкий прав?.. Нет! Врагу есть чем интересоваться на нашей заставе: численностью личного состава, вооружением, методами охраны границы, наконец, степенью нашей бдительности".
В это время дежурный и доложил, что на заставу явился "тот самый гражданин в клетчатой рубашке".
Чижов вышел встречать его.
В дальнем углу двора лейтенант Зубрицкий проводил занятия по преодолению штурмовой полосы.
- Здравия желаю, товарищ капитан! - громогласно поздоровался Дегтярев и приподнял над головой шляпу. - А я не забыл своего обещания насчет марок, - и он стиснул руку Чижова своей сильной горячей ручищей.
Они все еще стояли во дворе, и Дегтярев откровенно косил глазами на пограничников, которые один за другим проползали под проволочным заграждением и пробегали по буму.
- Ловко действуют, черти! - похвалил он.
- Стараемся… - неопределенно сказал Чижов.
Они прошли в канцелярию, и Чижов стал рассматривать марки, а Дегтярев снял шляпу, положил ее на стол, развалился на стуле и придвинул к себе свежий номер журнала "Пограничник".
- Надеюсь, можно? - спросил он.
- А? - поднял голову капитан.
Дегтярев небрежно помахал перед ним журналом.
- Можно, можно, пожалуйста, - кивнул Чижов.
Он разглядывал марки, а думал о Дегтяреве. "Кто же ты на самом деле? Тот ли, за кого себя выдаешь, или опасный враг? Как проникнуть в твою душу и узнать твою тайну? Подозреваешь ли ты о моих бессонных ночах, о моих постоянных мыслях о тебе и сомнениях?"
- М-да… - пробормотал Дегтярев. - Журнальчик оригинальный. И каждому можно на него подписаться?
- Нет, только нашему брату, - ответил Чижов.
- М-да… - уважительно повторил Дегтярев и бережно положил журнал на стол. - Вы знаете, капитан, мне кажется, что между вашей и нашей работой много общего. И вы постоянно ищете, и мы ищем. Да-да! И вы следопыты, и мы следопыты. Иной раз нападаешь на признаки золотишка, на всякие там черные породы, в которых оно встречается, и копаешь, копаешь, пока не блеснет песок или самородок. Так и у вас, да? Или, может быть, я ошибаюсь?
- Вообще-то это верно, - согласился Чижов. - Только с одной оговоркой, Максим Спиридонович: вы ищете золото, а мы…
- Дерьмо! - договорил Дегтярев и оглушительно рассмеялся. - Это, пожалуй, правильно, - он побарабанил по столу пальцем. - М-да… Ну, как марки?
- Стоящие!
Марки действительно были редкие. Вот хотя бы эта - с изображением здравствующего президента Доминиканской республики Трухильо. Такая марка довольно редкий случай увековечения человека еще при его жизни. Среди филателистов она ценилась дорого.
- Кстати, как вам удалось собрать их?
- Э-э… - махнул рукой Дегтярев. - Была б голова на плечах! У отдыхающих выпрашивал, на почте покупал, у мальчишек-любителей. Значит, стоящие? - с ревнивым любопытством заключил он.
- Стоящие.
- А у меня еще есть. Если нужно вам, могу еще принести.
"Кто ты: враг или друг? И если враг, то не ищешь ли повода снова прийти на заставу? И случайно ли у тебя оказался "приятель"-филателист? Может быть, ты заранее узнал мое пристрастие к маркам и решил сыграть на нем? Если все это так, я буду вести игру до конца". И Чижов охотно разрешил ему снова прийти на заставу.
Они расстались очень довольные друг другом, причем капитан опять проводил гостя до калитки, а гость все расхваливал цветы на клумбах и чистоту во дворе и, прощаясь, еще раз напомнил, что придет завтра к одиннадцати часам, если, конечно, капитан к этому времени будет у себя.
- Буду, буду, заходите, - сказал капитан.
Вечером, на боевом расчете, он повторил слово в слово: "По имеющимся данным, не исключена возможность нарушения государственной границы…" И опять по всему побережью разошлись наряды. И опять в Лягушачьей бухте залегли пограничники. И прожектористы стали на ночную вахту.
11
На следующий день Дегтярев пришел ровно в одиннадцать. Встретил его Зубрицкий: он как раз находился во дворе.
- Ну, как жизнь молодая? - приветливо и чуть развязно обратился к нему Дегтярев.
- Да так, ничего…
У Зубрицкого было паршивое настроение, а при виде этого инженера-геолога его так и передернуло. Шатается тут, марочки приносит, улыбочки строит… А из-за него такая каша заварилась.
- Что такой хмурый? - поинтересовался Дегтярев.
Зубрицкий терпеть не мог панибратского, снисходительного отношения к себе и ответил вызывающе:
- Вы к кому, гражданин Дегтярев?
- Смотри-ка, какой серьезный, - усмехнулся Дегтярев. - Николай Викторович у себя?
- У себя.
Неизвестно, чем бы кончилась эта сцена, если бы на крыльце не появился капитан Чижов.
- Проходите, Максим Спиридонович! - крикнул он и строго посмотрел на Зубрицкого.
Тот пожал плечами и пошел прочь, к морю.
В канцелярии Дегтярев помахал на лицо своей соломенной шляпой, отдуваясь:
- Фу, жара, черт бы ее побрал!.. Что это ваш заместитель такой кислый?
- Пустяки, это с ним бывает.
- А я уж, грешным делом, подумал, что мне от ворот поворот. Так вы уж лучше скажите. А?
"Ну и нахал!.. Действует по принципу: "Иду на вы". Нет, игра продолжается". И Чижов круто повернул разговор:
- Принесли марки, Максим Спиридонович?
- А как же!
На этот раз марки были самые обыкновенные: на любой почте можно купить за сорок копеек. Чижов равнодушно перетасовал их и вернул Дегтяреву:
- Везите своему другу.
Дегтярев расхохотался. Вот это здорово! Покупал, покупал в Москве и на этих курортах - и все зря. Ха, ха! Вот уж действительно необразованность и серость… Впрочем, у него есть еще три румынских альбома с марками, которые он приобрел в Гагре у одного филателиста - последний, так сказать, козырь. Может быть, товарищ капитан посмотрит их? Но они у него дома…
Дегтярев выжидательно поглядел на капитана.
- С удовольствием! - решительно сказал Чижов.
- Вот и прекрасно! - обрадовался геолог. - Кстати, посмотрите, как я живу и здравствую. Адрес мой знаете?
Чижов ответил, что не знает.
12
Максим Спиридонович жил на узкой кривой улочке, вымощенной булыжником. Улочка круто поднималась вверх, по ней редко ездили машины, и на мостовой между камнями густо росла трава. Здесь было тихо, безлюдно, удушливо пахло цветами.
Чижов легко отыскал дом, в котором жил Дегтярев: он знал маленький курортный городок, как свои пять пальцев. Ему было также известно все о владелице дома. Вдова по фамилии Прицкер жила тем, что продавала курортникам фрукты из своего садика и сдавала "дикарям" веранду с видом на море.
Чижов переживал такое чувство, будто идет на решающее испытание. "Зачем он пригласил меня к себе? Убедить, что живет в том доме, который значится в штампе прописки? Выведать что-нибудь для себя важное? Или отвлечь на некоторое время с заставы?"
Дегтярев встретил его по-домашнему: в пижамных брюках и сетчатой майке, сквозь которую проглядывалась мощная волосатая грудь. Он энергично встряхнул капитану руку, пошлепал его по спине и усадил в удобное плетеное кресло, влюбленно и как-то плотоядно поглядывая на Чижова. Вид на море был великолепный. Все огромное полукружие берега, в том числе и пляж санатория "Абхазия", просматривались отлично. "Вот откуда он заметил, что Наугольников потерял шляпу, а потом наблюдал за действиями наряда, - подумал Чижов. - А затем следил, как мы реагировали на его собственную шляпу. Понятно…" Капитан похвалил уютный садик и домик, в котором поселился Максим Спиридонович, потом, понизив голос, расспросил о хозяйке, и Максим Спиридонович доверительно поведал все, что про нее и без того знал капитан.
После этого Дегтярев показал ему три румынских альбома с отличными марками, великодушно подарил один из них и уж потом только решился сказать:
- А не пропустить ли нам бутылочку армянского коньячку, а? Напиток богов!
Чижов согласился.
Они распили половину бутылки, и Чижов решил, что неплохо бы прикинуться охмелевшим.
- Люблю хороших людей, Максим! - с душой высказался он, ласково глядя в полное раскрасневшееся лицо хозяина. - Скажи, почему ты мне понравился?
- Я хороший, Коля! - простодушно уверял Дегтярев. - Хороший! А вот почему я к тебе привязался, словно знаю тебя сто лет? Ведь кто ты есть?
- Да, кто я есть? - подхватил Чижов.
- Ты есть лицо таинственное и загадочное. А я привязался потому, что ты лыцарь, Коля. Не чета этому твоему лейтенанту, как его, Зоборский, Загорский?..
- Зубрицкий, - уточнил Чижов.
- Да, Зубрицкий! Не лыцарь он, нет, не лыцарь…
"Стоп! Вот здесь ты должен клюнуть". И Чижов заплетающимся языком подтвердил:
- Точно, Максим, не лыцарь он. И сейчас пребывает… как это… в расстройстве чувств.
- Ай, ай, ай! - посочувствовал Дегтярев. - Но ты выражаешься непонятно, друг мой.
- Увольняют его, за непотребство обществу.
- То бишь начальству?
- Да.
- Вот видишь! Я же пророк, Коля, оракул… Я искатель! - он отрезвело посмотрел на Чижова: не ляпнул ли чего лишнего, и поднял над столом стакан: - Ну за мое здоровье.
Они чокнулись и выпили за здоровье "искателя" Дегтярева. Внизу, в густой темноте, горели огни города. В открытое море, черное и бесконечное, уходил весь в огнях теплоход.
Потом они еще поговорили в том же духе, и Чижов стал собираться уходить.
- Пришел, увидел, победил! - восхищенно проговорил Дегтярев. - Ну, валяй. Служба, наряды, заряды… Я понимаю. Но когда же мы с тобой встретимся, таинственная личность?
- Скорби, Максим, - печально ответил Чижов. - Удаляюсь в неизвестном направлении…
- Как? - остолбенел Дегтярев.
- Уезжаю.
- Когда же?
- Завтра.
- И надолго?
- Дней на пять. В отряд на сборы.
- Ну, это пустяки! А я думал уж насовсем! - с хорошо разыгранным облегчением воскликнул Дегтярев.
Он переоделся, и они спустились с веранды в сад.
- Пойдем, я тебя провожу. Меня режим не касается, у мадам Прицкер в пансионате вольная жизнь.
Он проводил Чижова до набережной, долго тряс на прощанье руку и затерялся в толпе, а капитан направился на заставу.
Была половина одиннадцатого. В ресторанах играла музыка. На всех скамеечках сидели парочки. Множество людей прогуливалось по набережной взад и вперед. И только капитан Чижов, один среди этой праздной толпы, ждал тех важных событий, о которых не должны знать и никогда не узнают все эти люди.
Дегтярев, безусловно, проявил интерес к его сообщению об отъезде. Но поверил или не поверил он в это? Не вызвало ли в нем подозрения столь откровенное и поспешное сообщение? Нет, пожалуй, не вызвало. И еще вопрос: действует ли Дегтярев один, или у него есть сообщник? Пожалуй, есть. Одному человеку за такое короткое время не собрать столько интересных марок. Кто этот сообщник? И вообще, какую цель ставит Дегтярев, приходя на заставу? Скорее всего - втереться в доверие, усыпить бдительность и воспользоваться этим для проведения важной операции. Только так.
Острое чувство тревоги за всех этих людей, попадающихся ему навстречу, охватило Чижова. Да, борьба ни на минуту не прекращается, и пока правда не победит неправду - так будет всегда!
…А наутро пришли сведения с Дальнего Севера и из Куйбышева. Да, Дегтярев Максим Спиридонович работает на таком-то прииске инженером-геологом и сейчас проводит свой отпуск там-то и там-то. Да, Мария Трапезникова была знакома с неким Дегтяревым и гуляла в ту ночь вместе с ним на пляже санатория "Абхазия". Сначала он был в соломенной шляпе, а потом, при прощании, как-будто без шляпы. Больше Трапезникова о нем ничего не знает.
Круг замкнулся. Ничего существенно нового. И Чижова вновь охватило отчаяние. Летели к черту все его подозрения: и насчет примет, и насчет марок, и насчет поведения Дегтярева у него на веранде. Бросить все! Плюнуть на этого Дегтярева, прекратить за ним слежку, извиниться перед Зубрицким!
Но, успокоившись, Чижов почувствовал, что не сможет этого сделать. Нужно еще подождать немного, нужно еще последить, понаблюдать. Все может быть!..
И в тот же вечер, отправляя Умурзакова и Павлюка в наряд в Лягушачью бухту, он строго-настрого приказал им усилить наблюдение и не покидать этого района ни при каких обстоятельствах.
13
Снова солнце опускалось в море. Огненная дорожка мерцала на разгулявшейся в белых барашках воде. У самого горизонта море было лиловым, тревожным, предвещающим шторм. Дневной зной сменился порывами свежего ветра. По небу летели клочья туч; где-то очень далеко бушевала гроза, рассекая горизонт безмолвными молниями.
Умурзаков и Павлюк пришли к нагроможденью камней в Лягушачьей бухте и залегли недалеко друг от друга. Пахло выброшенными на берег водорослями. Было безлюдно кругом, грозно рокотало море.
Да, здесь было самое глухое место на всем побережье. Узкие бухточки врезались в отвесные скалы, образуя подводные пещеры и лабиринты. Волны с шумом вкатывались и выкатывались из них, зловеще лизали осклизлые, покрытые зелеными водорослями камни.
Солнце уже закатилось, но в темнеющем небе еще виднелись бегущие с моря тучи. Павлюк смотрел на них, и ему казалось, что это не тучи бегут, а вершины высоченных прибрежных скал все время клонятся к морю и вот-вот обрушатся на них с Касымом и погребут их. Юрию стало жутко.