- Боже, что с вами сделали коммунисты? Он не понимает, что для него означает, если богатейший фон Аммельштейн признает в нем родственника!
- Расскажите нам, что нового, - вмешалась Эмма Густавовна.
- Нового? - Генерал поднял брови. - Ни-че-го. Меня лично интересует только одна новость - падение Москвы. И это случится, можете быть уверены. - Он обратился к Шрагину: - Мне сказали, что вы работаете на верфи. Как там у вас дела?
- Пока еще никак, - ответил Шрагин.
- Что же это дремлет наш дорогой адмирал Бодеккер? Он же прославленный администратор верфей рейха.
- Завод разрушен, работа предстоит гигантская. Рабочих нет, инженеров нет, - вздохнул Шрагин. - А между тем как хочется работать.
- Вот это прекрасно! - воскликнул генерал. - Ваш ответ я сегодня же включу в сводку. Я не устаю всем твердить, что для русских главное счастье - работа и, если мы обеспечим их работой и приличным жалованьем, они станут могучей опорой рейха. Верно?
- Да, мы любим работать.
- Слушайте, И-гор, значит, вы поддерживаете мою мысль?
- Сделать это, однако, не так просто. Для этого нужно немедленно начать восстанавливать все, что разрушено, - с достоинством и сдержанно отвечал Шрагин, решив раз и навсегда принять этот тон для бесед с генералом.
- Согласен, - кивнул Штромм. - Но огромное количество ваших людей мы вывезем в Германию, в Польшу, во Францию. Люди, которые хотят работать, нам нужны везде. Уверяю вас, никто без работы не останется. Ведь вы инженер? С Бодеккером не познакомились? Я вас отрекомендую.
- Спасибо, мы уже знакомы. К тому же не в моих правилах пользоваться протекцией.
- Мне бы хотелось узнать, И-гор: вы остались сознательно? - продолжал генерал.
- Как вам сказать? Бессознательно поступают только животные.
- Хо-хо! Замечательный ответ!
- Это безобразие, - врезалась в разговор Эмма Густавовна. - Как только сойдутся двое мужчин, они сразу начинают говорить о деле и никого больше не хотят замечать. Я прошу вас, генерал, рассказать, как там у вас сейчас в Германии.
- Как? Изумительно, милейшая фрау Реккерт, и-зу-ми-тельно! Нам, живущим в эту эпоху, будут завидовать все будущие поколения. И все это фюрер, фюрер и еще раз фюрер. Он, фрау Реккерт, подумал и о вас. Мой рейхсминистр, когда я уезжал сюда, сказал мне: "Фюрер озабочен судьбой осевших там немцев". Слышите, фрау Реккерт? Фюрер озабочен вашей судьбой!..
Шрагин наблюдал генерала с огромным любопытством, и одновременно его мозг фиксировал все, что могло пригодиться для дела.
- Да, господа, - разглагольствовал генерал. - Новая Германия уже родилась и идет к великому будущему. Конечно, еще не околело поколение чистоплюев, еще барахтаются где-то бывшее чиновничество и бывшие плутократы. Но мы всю эту мразь уничтожим, смею вас уверить! Вот, рассчитаемся с русскими, с англосаксами и потом одним ударом окончательно очистим воздух Германии от испражнений прошлого! Пардон, фрау Реккерт! - Он даже извинение выкрикнул, как команду на плацу. Затем медленно обернулся к Шрагину и сказал напыщенно: - И я хочу вас, молодой человек, предупредить: любите вы работу или не любите - это все-таки не главное. Ваша судьба зависит от того, поймете ли вы величие фюрера и новой Германии. Если нет, вас растопчет сама история, запомните это.
- Я уже сейчас все это прекрасно понимаю, - твердо и убежденно ответил Шрагин.
- Тогда хайль Гитлер! - неожиданно гаркнул генерал и выбросил вперед руку.
Шрагин, чуть помедлив, тоже поднял руку и негромко произнес:
- Хайль… Гитлер!
- Браво, И-гор! Вы первый русский, который передо мной приветствовал гений фюрера.
Эмма Густавовна снова попыталась увести разговор от политики, которая ее всегда пугала. Она попросила описать, как выглядит ее родственник фон Аммельштейн. И вдруг генерал Штромм снова закричал:
- Кстати, вот и ваш родственник, фрау Реккерт, тоже непозволительно долго воротил нос в сторону. Когда я женился на его племяннице, я, естественно, вошел в его дом. Бывало, придем с женой в гости. Я - хайль Гитлер! А он - здравствуй, дорогой мой друг. Я все понимал и с опаской для себя терпеливо смотрел, что будет дальше. И только когда мы прибрали к рукам Австрию, Чехию, Польшу, Францию и я однажды пришел в его дом и сказал "Хайль Гитлер!", он, наконец, ответил тоже: "Хайль Гитлер!" И тогда я обнял его и сказал: "Слава богу, теперь мы действительно родственники". Но разве я могу забыть, что он признал фюрера только после того, как фюрер подарил ему Европу? Вот он, - генерал кивнул на Шрагина, - даже он понял все гораздо раньше.
Вскоре генерал уехал. Прощаясь, он сказал Эмме Густавовне, чтобы она не опасалась никаких притеснений со стороны оккупационных властей.
- Все, кто нужно, мною предупреждены, - сказал он. - Однако я и мои друзья оставляем за собой право ходить к вам в гости. И вы уж поймите, пожалуйста, нас, попавших на чужбину. Дли нас ваш дом как остров в черном океане.
- Прошу вас, не стесняйтесь, - лепетала Эмма Густавовна.
Генерал поцеловал ей руку.
- Ради бога, не провожайте меня, - сказал он. - Я уже чувствую себя здесь как дома.
Хлопнула наружная дверь, взревел мотор автомобиля, и все стихло.
Эмма Густавовна смущенно смотрела на Шрагина.
- Все-таки это ужасно! - проговорила она устало. - Мне иногда кажется, что я вижу все это во сне.
Глава 11
Зина - так звали девушку, работавшую на бирже, - воспитывалась в детдоме. После окончания детдомовской семилетки она приехала в этот город, стала работать уборщицей в больнице и сразу же поступила в школу медсестер. Кончить школу помешала война.
Зина пошла в военкомат, пыталась попасть в армию, но вместо этого ее отправили на рытье оборонных сооружений. Так она остались в городе.
На бирже, куда устроилась Зина, было два начальника: один - немецкий, недосягаемый для Зины, хмурый немец с искусственным стеклянным глазом - господин Харникен; другой - русский, в недавнем прошлом заведующий городской баней, Прохор Васильевич, который принял Зину на работу и звал ее теперь не иначе, как дочка. А Зина за глаза называла его Легавым - за то, что он самым непонятным образом чуял, когда приближался господин Харникен. Тогда у него сразу поднималось ухо, он весь преображался, вскакивал из-за стола, втягивал живот и преданно смотрел на дверь. Именно в этот момент и появлялся немецкий директор.
- Встать! - кричал Легавый и уже тихо и почтительно произносил: - Здравствуйте, господин Харникен.
Немец кивал головой и торжественно проходил в свой кабинет.
В первые дни Зина не очень-то задумывалась над тем, что произошло. Но все же скоро она поняла, что и с ней и со всем городом случилось огромное несчастье. Работая на бирже, она раньше других узнала, что немцы готовят отправку работоспособных горожан в Германию. "Их там, как рабов, будут продавать", - сказала Зине Вера Ивановна, пожилая женщина, в прошлом учительница, а теперь такая же, как Зина, учетчица.
Каждый вечер на бирже появлялись гестаповцы. Зину пугала их черная тараканья форма с черепами на рукавах. Легавый вываливал перед ними на стол учетные карточки, и гестаповцы долго рылись в них. Какие-то карточки они забирали с собой, и после этого Легавый брал к себе регистрационную книгу и вычеркивал из нее несколько фамилий. "Этих уже можно считать покойниками", - говорила тогда Вера Ивановна.
Однажды утром Легавый подозвал к себе Зину:
- Когда видишь, что пришел еврей, а пишет в карточке, что он русский, подай мне сигнал. Подойди ко мне вроде за справкой и скажи, - приказал он.
Вера Ивановна, узнав о приказе Легавого, сказала Зине:
- Если ты это сделаешь, станешь убийцей.
Но Зина и не собиралась выполнять этот приказ.
После работы она забегала домой, надевала свое единственное выходное платьице - синее в белую полоску - и шла, как она говорила, на люди. Она просто болталась по городу и смотрела во все глаза, что делается вокруг.
И вот однажды в воскресенье, когда она стояла на углу возле рынка, кто-то тихо позвал ее:
- Зина, это ты?
Она обернулась и увидела девушку, вместе с которой работала в больнице.
- Юлька! Здравствуй! - обрадовалась Зина. Они обнялись, будто были подругами. А на самом деле тогда в больнице они мало знали друг друга.
- Познакомься, это мой муж, - сказала Юля и за руку подтащила стоявшего поодаль плечистого парня с добродушным улыбчивым лицом.
- Саша, - сказал он и так сжал руку Зины, что она вскрикнула.
- Ты что тут делаешь? - спросила Юля.
- Я? Ничего. Гуляю, - беспечно ответила Зина.
- Работаешь? Учетчица на бирже?
Зина махнула рукой:
- Лишь бы зарплата да карточки. А ты где?
- О! У меня должность самая ответственная, я жена своего мужа, - весело сказала Юля.
- Она замечательная жена, - засмеялся Саша и, обняв Юлю, прижал к своей огромной груди. И шепнул: - Позови ее в гости.
- Сашка, люди кругом, - сказала Юля, высвобождаясь из объятий мужа.
Зина смотрела на них с завистью.
- Чего смотришь так? Завидуешь? В одночасье устроим, - рассмеялась Юля и серьезно спросила: - Ты что собираешься делать?
- Ничего.
- Идем к нам, попьем чаю, поговорим.
Чай был необыкновенно вкусный, с вареньем, с мягкими домашними коржиками. За столом разговаривали о чем угодно. И том, как варить кисель из давленого винограда. Как смешно немцы, не зная русского языка, пытаются говорить с нашими. Что на рынке появился какой-то свихнувшийся старик, который, как увидит немца, становится руки по швам и во все горло поет "Боже, царя храни".
Стало темнеть. Юля занавесила окна и зажгла керосиновую лампу под зеленым стеклянным абажуром. За столом стало еще уютнее. Зина с тоской подумала, что ей надо уходить, - приближался комендантский час, и она окажется в своей комнатушке, где даже света нет никакого.
В окно дважды отрывисто стукнули по раме.
- Серега, беспризорник наш! - воскликнул Саша и пошел открывать дверь.
Гостя усадили рядом с Зиной. Уголком глаза она видела его худое и, как ей показалось, усталое лицо.
- Думаю, дай хоть на минутку загляну до комендантского часа, - говорил гость сипловатым тенорком. - А главный расчет - хоть немного подзаправиться на сон грядущий.
- Ты у нас всегда на учете, - смеялась Юля, ставя перед Сергеем тарелку с вареной картошкой, политой подсолнечным маслом. Он съел эту картошку в одну минуту и принялся за чай. Делал он все стремительно, успевая, впрочем, участвовать в разговоре.
И вдруг он будто только сейчас обнаружил, что рядом с ним сидит незнакомая девушка, хотя Федорчук еще в передней шепнул ему, какая у них полезная гостья и что надо завязать с ней знакомство.
- А я же вас и не знаю. Как вас зовут? - спросил он Зину.
- Ну и люди мы! - спохватилась Юля. - Забыли познакомить. Это Зина.
- Стало быть, Зина? - спросил Сергей. - А я Сережа.
- Знаю, - сказала Зина и засмеялась.
Скоро пришлось уходить. Саша шутливо приказал Сергею проводить Зину до дому:
- Головой отвечаешь мне за нее.
Они быстро, почти бегом шли по улице - приближался комендантский час. Сергей вел Зину под руку, и это ее смущало и сковывало. Она вообще не любила и не умела ходить под ручку. И разговор у них не получался.
- А чего это Саша зовет вас беспризорником? - спросила Нина.
- Согласно анкете, я из детдома.
- И я тоже, - удивилась и обрадовалась Зина.
- Сестричка, значит? - Сергей сжал ее локоть. - Мне другой раз кажется, что каждый второй прошел через это.
- А я ни одного нашего еще не встречала, - сказала Зина. - Разве только одну подружку, еще до войны.
Они подошли к дому Зины, попрощались церемонно за руку, и Зина прошмыгнула в калитку.
После этого они стали встречаться каждый день. Сергей приходил к бирже к концу рабочего дня, встречал Зину, и они шли гулять. Они вспоминали каждый про свой детдом, и все у обоих было похоже. Но Зина начала бояться Сергея. Ее настораживала его порывистость. Однажды, когда они прощались возле ее дома, он схватил ее неловко за шею и пытался поцеловать. Она уперлась ему в грудь локтем и нечаянно очень больно ударила его головой в подбородок. Он сразу отпустил ее и, потрогав подбородок, сказал мрачно:
- Зубы, кажется, целы, и то хорошо. Спокойной ночи. - И ушел.
Зина боялась, что их знакомство на том и оборвется.
Но как раз в это время Дымко получил приказ Шрагина сблизиться с Зиной. Да и без этого он не оборвал бы с ней знакомства - сам понимал, как может это пригодиться для дела. И наконец девушка ему попросту все больше нравилась. Словом, на другой день Сергей как ни в чем не бывало ждал ее у биржи. В этот раз он был молчалив и задумчив. "Обижается", - решила Зина. Но он вдруг сказал, решив, не откладывая, выяснить, способна ли Зина оказать помощь:
- У меня, сестренка, компотное положение с работой.
- На учете у нас стоишь? - спросила она.
- Нельзя, сестрица, могут упечь в Германию за здорово живешь. Уж больно возраст у меня для них нужный.
Зина молчала, она знала, что опасения Сергея основательны. Последнее время Легавый завел специальную регистрацию безработных мужчин, которым меньше тридцати лет. Сказал при этом, скалясь желтыми зубами: "Экскурсанты - поедут Европу глядеть."
- А нельзя там у вас сварганить какую-нибудь справку? - осторожно спросил Сергей. - Ну, что предъявитель сего работает там-то и там-то и чтобы печать с подписью?
- Нельзя, - ответила Зина. - Нас каждый день стращают, и начальство за каждым бланком в три глаза смотрит.
- Мельчает, я вижу, наше детдомовское племя, - вздохнул Сергей. - Да если бы меня кто из своих детдомовских попросил на стену влезть, я бы в один миг…
- Нельзя, - строго повторила Зина и уже мягче добавила: - Не могу, Сережа.
- На нет и суда нет, - весело сказал Сергей. - Спасибо этому дому, пойдем к другому.
- Никто тебе этого не сделает, - будто испугавшись, сказала Зина.
- И даже директор биржи? - спросил Сергей.
- Легавый-то? И не думай даже. Он тебя в два счета в тюрьму отправит.
- Тогда табак мое дело, - вздохнул Сергей и сжал ее локоть. Они снова шли под ручку, Зина к этому уже начинала привыкать.
На другой день Зина все время думала о справке для Сергея. Но стоило ей поднять взгляд, как она натыкалась на водянистые глаза Легавого, и у нее сразу начинали дрожать руки, будто она уже подделала эту страшную справку и Легавый знает об этом.
Вера Ивановна спросила ее:
- Зина, у тебя что-нибудь случилось?
Зина вздрогнула и, взяв себя в руки, спокойно сказала:
- Что может со мной случиться, разве что влюблюсь?
- Ну, это не беда, - улыбнулась Вера Ивановна. - Хотя, вроде, и не время.
- Почему это не время? - задорно спросила Зина, чтобы отвлечься от своего страха. - "Любовь нечаянно нагрянет, когда ее совсем не ждешь", - тихонько пропела она.
- Эй, дочка! Может, ты лясы будешь дома точить, а тут надо работать! - крикнул из своего угла Легавый.
В этот день, когда Зина вышла из здания биржи, Сергея на обычном месте не оказалось. Она встревожилась. Часа два бродила по городу, думая о том, что могло с ним случиться, и, не выдержав характера, пошла к Юле.
Юля сразу увидела, что Зина встревожена. Обняла ее за плечи, ввела в дом, посадила за стол, поставила перед ней стакан чаю и сама села напротив нее.
- Что с тобой? Ты лучше скажи, легче будет.
Зина молчала и не притрагивалась к чаю.
- Что-нибудь с Сергеем?
- Ты не знаешь, где он? - не выдержала Зина.
- Они с Сашей пошли куда-то насчет работы, ведь Сергея твоего могут запросто угнать в Германию.
- Почему это моего? - фыркнула Зина.
- Ну, нашего, все равно, - тихо произнесла Юля и, вздохнув, добавила: - Чудесный он парень. Поженились бы, стало бы вам обоим легче в этом аду. Знаешь, как хорошо, когда рядом верный человек!..
Зина вспыхнула, уже готова была защититься грубой шуткой, но не сделала этого, промолчала и тут же ушла.
Назавтра Сергей был на месте, и Зина так обрадовалась, увидев его, что, сама того не заметив, побежала к нему, но, не добежав немного, вдруг испугалась своего порыва, остановилась и стояла как вкопанная, пока Сергей сам не сделал к ней несколько шагов.
Они пошли уже привычным им маршрутом, по тихим маленьким улочкам, минуя центр города.
- Я знаю твой вчерашний разговор с Юлей, - сказал Сергей.
- Какой еще разговор? - спросила Зина, холодея.
- Какой, какой… Ну, что скажешь?
- Ей и скажу при случае, - тихо ответила Зина.
Они некоторое время шли молча, и вдруг Сергей сказал:
- Правда, Зина, давай жить вместе. Ей-богу, веселее будет.
- Как это жить? - спросила Зина.
- Как все живут, семейно.
- А любовь? - спросила Зина, сама не очень-то понимая, что это такое.
- Стихи не пишу, - усмехнулся Сергей.
Зине казалось, что все это он говорил несерьезно, а главное, совсем не теми словами, о которых ей иногда мечталось, но одновременно она видела его беспокойное лицо, его тревожный, ожидающий взгляд и вдруг почувствовала, что он не шутит.
- Ну так как, Зина? - нетерпеливо спросил Сергей и остановился.
- Как же ты про это думаешь? Без всякой записи? - помолчав, спросила Зина.
- Почему? - возразил Сергей. - Какая у них тут будет запись, кто знает… К тому ж их запись для меня ничто. А друзья мои уже сделали разведку насчет попа и всего такого прочего. Там в церкви и запись ведут по-старинному. Правда, поп цену заломил - упадешь.
- В церкви? - удивилась и обрадовалась Зина. Она видела в каком-то фильме церковное венчание, и оно ей очень понравилось. Там все было так торжественно, красиво, с пением.
- Больше же негде, - сказал Сергей и снова спросил: - Ну, что ты решаешь?
- А ты меня не бросишь? - Зина смотрела на него, и он видел в ее глазах веселые искорки.
- Только б ты меня не бросила, - тихо сказал он и осторожно, совсем не так, как в первый раз, ласково притянул ее к себе и стал искать ее губы.
В воскресенье утром по главной улице, направляясь к церкви, степенно двигался свадебный кортеж на двух извозчиках. Моросил дождь, и верх над пролетками был поднят. Верх этот был из желтой, грязной кожи и весь в дырках. Да и сами пролетки имели такой вид, будто их вырыли из земли. В самом деле, где они были, пока по этим улицам бегали такси и трамваи?
Прохожие, увидев кортеж, останавливались и удивленно смотрели ему вслед: кому это сейчас пришло в голову жениться да еще свадьбу играть? А немцам это зрелище нравилось. Они смеялись, кричали что-то вслед процессии.