Заповедь субботы. Новый подход к происхождению человека - Роман Романов 6 стр.

Может быть, в таком случае, переход к водному образу жизни произошел задолго до Про­ис­ше­ствия? То есть Артефакт был приобретен уже в водной среде или после выхода из нее? Аргументом против этого, как и главным возражением против гипотезы Морриса является преимущественно су­хо­путный процесс эволюции человека и его орудий. Между тем, если бы начальный фактор антро­по­генеза был связан с пребыванием в водной среде, то логично было бы ожидать дальнейшей эво­лю­ции преимущественно в прибрежной зоне. Хотя, справедливости ради, следует отметить, что прак­ти­чески все социально-экономическое развитие цивилизации, так или иначе, связано с активным осво­ением речных и морских побережий. Первые цивилизации возникли на болотистых островах в дельтах Нила и Тигра-Евфрата. Античная культура возросла на островах и берегах Эгейского моря. Римская им­пе­рия объединила все побережье Средиземноморья. Русская цивилизация возникла на ре­чных путях "из варяг в греки".

Самые ранние мифы и сказки, отражающие доисторическое социальное развитие, практически хором повествуют нам о живущих на островах или непосредственно в воде сиренах, наядах, русалках, "царевнах-лягушках", а также племенах амазонок. То есть речь всегда идет о том, что водный или изолированный образ жизни присущ некоторой маргинальной и противостоящей обычным людям и племенам части человеческого рода. Это уже ближе к компромиссному решению парадокса приз­на­ков водной эволюции.

Чтобы довести исследование "водного фактора" до логического завершения, зададим всего один вопрос: Почему "водяной прачеловек" был ВЫНУЖДЕН постоянно вести водный образ жизни? Это вопрос нас вынуждает задать присущий любым биологическим сис­темам общий принцип гоме­ос­таза. Или говоря проще, стремление любой живой системы к экономии жизненной энергии.

Водная гипотеза достаточно легко объясняет тренировку и нара­щивание мышечной массы, необходимой для поддержания скелета в вертикальном положении, с последующим переходом к до­минированию на суше. Однако, это такой же вторичный фактор, как и "трудовой инстинкт". Потому что нет объяснения самому факту постоянного пребывания наших "русалок" в воде. Исходя из прин­ципа гомеостаза для поисков дополнительного пропитания в прибрежных водах, перво­бы­т­но­му че­ло­веку или его животному предку вовсе не было необходимости затрачивать излишнюю энер­гию. С эргономической точки зрения проще обитать на берегу, изредка ныряя в воду. То есть, признав вто­ри­чный "водный фактор", нам нужно идти глубже и найти некий иной фактор, зас­та­вивший стаю пра­че­ловеков или часть стаи постоянно находиться в воде. Этот фактор принудил "царевну-лягушку" за­ня­ться еще и первобытными физкультурой и спортом, а не только первобытным трудом.

Кроме того, нужно учесть, что тропические водоемы и мангровые заросли – это привычное и весьма массовое место обитания самых разнообразных змей. А змеи для всех приматов в обычных, лесных условиях – источник самого дикого страха и стресса. То есть, должен был существовать еще более сильный фактор, заставивший прачеловека преодолеть животный, инстинктивный страх перед змеями. Легенды о русалках, сиренах, а также сказки о царевнах-лягушках подсказывают нам, что та­ким первичным фактором, загнавшим часть сообщества в воду, могло быть то самое "неполное раз­де­ление" первобытной стаи на две неравных части – основную и маргинальную. Для такой ситуации необходим, разумеется, высокий уровень напряженности во взаимоотношениях двух частей одного сообщества – смертельный страх основного сообщества и жестокая дерзость маргинальной части, что отражено в легендах и мифах о сиренах, нимфах и русалках.

Однако эта высокая психологическая напряженность не могла быть изначальной. В самом на­чале первичное социальное разделение первобытной стаи на основу и маргинальную часть не дол­жно было быть остроконфликтным. Иначе маргинальное сообщество не смогло бы постепенно эво­люцио­нировать до силы, внушающей страх основной стае. А вот обеспечить такую эволюцию до ста­туса маргинальной силы вполне могло совершенствование орудий, правда, не столько как орудий "труда", а скорее как орудий убийства. Таким образом, водная гипотеза рассказывает нам уже не о вторичном, а о третичном факторе социально-биологической эволюции прачеловека. И указывает нам все то же направление в поисках первичного Фактора Икс.

Уточненная нами "водная" гипотеза на основе "неполного разделения" пер­во­быт­ных сооб­ще­ств на "сухопутную" и "земноводную" части позволяет нам объяснить и некоторые дру­гие феномены в эволюции прачеловека. Например, до недавнего времени считалось, что современный или крома­нь­онский человек появился после вымирания предыдущей стадии эволюции – неан­дер­тальского че­ло­века. Затем, неандертальцы были признаны отдельной тупиковой ветвью, то есть братьями, а не пред­ками кроманьонцев. И лишь недавно было установлено, что неан­дер­та­ль­цы и кроманьонцы сосу­ще­ст­вовали на юге Европы на протяжении многих тысяч лет. Разумеется, это лишь гипотеза, но не было ли такое параллельное сосуществование следствием "неполного раз­деления" между эво­лю­ци­онирующими рядом, но раздельно сухопутными и "водными", мохнатыми и голыми прачеловеками?

Д.Моррис в своей небольшой, но очень емкой книге коснулся еще одного феномена био­ло­ги­ческой эволюции человека – неотении и дополняющей ее неофилии. Неотения – это про­яв­ле­ние в фи­зиологическом развитии взрослой особи признаков, присущих ребенку или даже признаков, в обыч­ном физиологическом развитии проявляющихся лишь на стадии эмбрионального развития. Неофилия – соответствующий психологический феномен предпочтения носителей неотении.

Если мы вспомним, что растущий эмбрион повторяет эволюцию биологического вида, то такая неотения может быть возвращением к признакам прежних этапов эволюции. Речь идет о сис­темной мутации, которая может оказаться полезной при изменении экологических условий. Непо­с­редствен­ной причиной, спусковым механизмом любых мутаций является мощный стресс, вызванный неблаго­приятной экологией. В числе таких мутагенных стрессов не последнее место занимает со­циальная изо­ляция. Примером неотении, в частности, может быть редкое оволосение тела взрослой особи, ха­рактерное лишь для младенцев этого волосатого вида.

Другим примером неотении является слишком долгий, по сравнению с другими приматами, период детского и подросткового развития, как физиологического, так и психологического. При этом главным детским физиологическим признаком является очень долгий период роста головного мозга, а также долгое половое созревание. Результатом является очень долгий период обучения, в первую очередь подражательного, в период относительной свободы от принуждающего действия инстинктов.

Вообще, если внимательно посмотреть на современного человека, то признаки неотении и не­о­филии встречаются весьма и весьма часто, и особенно – в женской части социума, но не только. Так, например, в цивилизованных обществах особи обоего пола имеют привычку скрывать пер­вич­ные по­ловые признаки. При этом особи женского пола не только нарочито небрежно прячут пер­вич­ные при­знаки, но предпочитают для внешнего употребления иные приз­на­ки, характерные для детского и мла­денческого возраста – более светлые волосы и кожа, инфантильные стереотипы поведения. Изо­б­ретение в ходе эволюции современного человека типа "блондинок" – также типичная неотения, Поль­зующаяся большим успехом у большинства неофилов.

Справедливости ради, следует отметить, что и среди мужчин в цивилизованном обществе так­же встречается психологическая неотения, когда взрослый мужчина использует под­ростковые и даже младенческие реакции и сигналы для мобилизации окружения. Как правило, такую неотению можно обнаружить в любой корпорации, которая работает на ниве перерас­пре­де­ле­ния ресурсов – банки, хол­динговые компании. Лидером такой компании или банка является, как пра­вило, такой вот "взрослый младенец", который подает эмоционально окрашенные сигналы своему ближайшему окружению – "мамкам" и "нянькам", которые в свою очередь мобилизуют на испол­не­ние желаний "младенца" остальной, как правило, мужской персонал. То есть используются те же пси­хологические механизмы, как и в семье, но вывернутые наизнанку. Такая психологическая неотения оказывается востребо­ван­ной в условиях развитого финансового капитализма. Ну, да мы немного отвлеклись от основных по­исков. Хотя наблюдения о неотении и неофилии как промежуточного фактора антропогенеза нам еще пригодятся, чтобы оценить, насколько найденный первичный Фактор Икс соот­вет­ст­вует заданным и дополнительным усло­виям.

Д.Моррис указывает также на достаточно серьезные отличия в строении и функционировании половых органов между человеком и остальными приматами. Эта системная эволюция поло­вых орга­нов имеет своей основной причиной изменение стереотипов сексуального поведения вследствие их важной "социальной" роли. Об этих различиях в стереотипах поведения мы поговорим позднее, а по­ка мы говорим лишь о Теле как Улике, об отличиях анатомического и физиологического характера.

Чтобы завершить эту тему, нужно обратить внимание еще на одну, казалось бы, совсем не­зна­чительную деталь, даже не орган, а всего лишь ткань в организме человека, которая, тем не менее, практически отсутствует в организме всех прочих приматов. Деталь эта столь никчемная и незна­чи­тельная, что ни уважаемый доктор Д.Моррис, ни другие ученые-биологи не обращают на нее внима­ния. И, наверное, правильно делают, поскольку эта деталь человеческого организма не имеет прак­тически никакого физиологического и вообще – биологического значения. Тем не менее, эта мелкая и никчемная деталь имеет почему-то непропорционально большое социально-культурное значение. Причем практически во всех традиционных культурах самого разного уровня развития. В мифологиях разных народов и даже в священных книгах мировых религий наличие этой детали является порою признаком божественности.

По данным этнографии можно заметить, что чем древнее и примитивнее культура, тем боль­шее значение придается обрядам, связанным с этой абсолютно лишней и даже мешающей деталью организма. То есть мы можем сделать предположение, что в начале культурной эволюции эта часть Тела могла иметь еще большее значение. Тем более что речь идет о единственной известной струк­ту­рной мутации, отличающей человека от человекообразных приматов. Все остальные изменения орга­низма являются системными и эволюционными, связанными с изменением функций и отдельных па­раметров точно таких же органов и тканей, как у всех остальных высших приматов.

Думаю, данного описания вполне достаточно, чтобы внимательный читатель сам догадался, о какой именно детали человеческого организма идет речь. Этот вопрос вполне мог бы быть задан в иг­ре "Что? Где? Когда?" с ответом в течение минуты. Но вряд ли этот ответ пропустила бы внут­ренняя цензура организаторов игры.

Фактор Икс

Исследование единственной Улики – Тела Человека, а также опрос экспертов – Ч.Дарвина, Ф.Энгельса, Д.Морриса, позволили нам утвердиться в правильности избранного направления пои­сков. Теперь мы уверены в существовании изначального Фактора Икс, который в свою очередь поро­дил все вторичные и третичные факторы антропогенеза. При этом мы лишний раз убедились в пра­во­мерности выдвижения нашей гипотезы о "неполном разделении" прачеловеческой стаи как главного условия антропогенеза.

Напомню, что "неполное разделение" – это такое состояние сообщества, в нашем случае – первобытной стаи приматов, при котором из него выпадает некоторая маргинальная часть. "Марги­на­льная" она постольку, поскольку основное сообщество не признает ее полноценной, никак не может наделить этих "маргиналов" общепринятым статусом. Но все-таки "часть", потому что "маргиналы" стремятся получить полноценный статус и не могут реализовать этот "социальный инстинкт" вне со­общества. То есть силы отталкивания со стороны основной части сообщества уравновешиваются си­лами притяжения со стороны маргинальной части.

Если внимательно приглядеться к структуре любых известных исторических сообществ, то всегда можно обнаружить это разделение на основное сообщество и маргинальную часть. Зна­ме­ни­тый английский историк Арнольд Тойнби посвятил свою жизнь описанию общих феноменов в раз­ви­тии цивилизаций, государств, религий, отдельных исторических личностей. При этом центральным элементом в его многотомном труде "Постижение Истории" является именно понятие "творческого меньшинства", как маргинальной части сообщества, осуществляющей под действием этих сил оттал­кивания и притяжения "движение ухода и возврата".

Наша задача – выяснить, когда и каким образом это историческое движение "ухода и воз­врата" было осуществлено впервые. Для этого мы вернемся к рассмотрению свидетельств о наиболее вероятных исходных стереотипах поведения в изначальной стае человекообразных приматов, чтобы сравнить их с общей ситуацией "неполного разделения", случившейся уже после Странного Про­исшествия. Источником достаточно надежных свидетельств о человеческой ситуации после Про­ис­шествия может быть анализ и обобщение стереотипных ситуаций "ухода и возврата", проделанный нашим экспертом А.Тойнби. А также в качестве косвенного свидетельства – приведенные в преды­дущей главе этнографические свидетельства – многочисленные мифы, легенды, сказки о сущест­во­вании рядом с обычными людьми сирен, русалок, невест-"лягушек", амазонок.

Единственным более или менее надежным источником косвенных свидетельств об исходных стереотипах поведения в человекообразной стае являются наблюдения зоологов и этологов, изу­ча­ю­щих наших ближайших родственников – приматов. Особое внимание нужно уделить стандартным стереотипам поведения в стаях шимпанзе, поскольку благодаря генетическому анализу недавно стало известно, что эти милые создания - самые близкие человеку родственники из животного мира (гено­тип совпадает на 99%). Здесь также в качестве эксперта может выступить доктор Д.Моррис, который дополнит свидетельства сравнительными материалами, касающимися сексуального поведения чело­века и других приматов, а также связанных с этим различий в строении половых органов.

Почему основной упор делается на сексуальное поведение? Потому что хорошо известно, что у стайных приматов "социальный" статус в сооб­ще­стве определяется при помощи половых органов – на основе позиций и поз, "одолженных" у сексу­а­льного, репродуктивного поведения, но имеющих при этом символическое значение для всех членов стаи, отличное от банального разделения полов. В общем-то, и у человека вторичные (усы, бюсты) и третичные (галстуки, бусы) половые признаки в большей степени задействованы в поддержании со­циального статуса, чем собственно в репро­дук­тив­ном процессе. Тем не менее, одного лишь этого кон­кретного наблюдения за сексуально-социальным поведением приматов будет недостаточно для реше­ния загадки. Поэтому попытаемся выстроить самые общие рассуждения по поводу вырастания социального поведения из животных инстинктов.

Очевидно, что искомый феномен "неполного разделения" мог случиться только в животном сообществе с достаточно развитыми "социальными инстинктами". Однако чтобы понять, как мог ра­зомкнуться этот бесконечный круг "социальных инстинктов", как такая протосоциальная система могла сломаться, нужно попытаться восстановить логику Природы, создавшей эту систему.

Само по себе стайное поведение наблюдается среди животных даже относительно низкого уро­вня психической организации, например, у рыб. Оно основано на одном из базовых инстинктов – под­ражания, или мимесиса. Например, все рыбки в огромной стае сельди инстинктивно подражают дви­жениям друг друга, поэтому вся стая движется как единое целое. Такое стайное поведение благо­при­ятствует в конкуренции с другими видами за источники пищи, и в существенной степени защищает от естественных врагов.

У высших млекопитающих инстинкт мимесиса отвечает также за обучение молодых особей, поэтому стайное или семейное поведение является нормой. Однако, благоприятствуя внешней кон­ку­ренции с другими видами и другими стаями, стайный инстинкт усложняет внутреннюю структуру и реализацию базовых инстинктов в отношении членов стаи. Прежде всего, подвергается суще­ст­вен­ным ограничениям инстинкт агрессии, особенно у хищников. Самый сильный и хорошо вооруженный зубами и когтями самец вносит наибольший вклад в коллективную охоту, но в силу тех же аргу­мен­тов регулирует порядок при разделе добычи. При этом такой вожак очень сильно рискует, если, при­ступая к трапезе, не будет обращать внимание на эмоциональные сигналы своих голодных собратьев. Так что естественный отбор рано или поздно обеспечивает необходимый уровень эмпатии, то есть инстинктивного сочувствия или даже великодушия по отношению к условно "слабым". Меха­низм эмпатии – это все тот же инстинкт мимесиса, но обращенный от сильного к слабому. Он напра­влен, прежде всего, на самок и детенышей.

То есть "отталкивающий" инстинкт агрессии должен быть уравновешен "силой притяжения" в лице другого базового инстинкта. Очевидно, что таким "притягивающим" инстинктом является секс. Пусть даже не на уровне высокого напряжения, как в период течки, но половой фактор, очевидно, сдерживает агрессию в стае тех же волков. Нормальный волк никогда не укусит волчицу. Так что на первоначальном этапе именно эмоциональные сигналы самок и молодняка ограничивают агрессию самого сильного вожака, защищающего добычу. При этом вырабатывается специальный ри­туал, гася­щий инстинкт агрессии. Так, волки подставляют более сильному шею, так что вожак может легко прокусить яремную вену.

Можно заметить, что формирование самой первой "социальной" иерархии в животной стае по­чти сразу же включает механизм неотении, системной мутации, когда взрослые особи вынуждены, с целью вызвать эмпатию вожака, имитировать отчасти поведение молодняка по отношению к "отцу" - вожаку стаи. Такая психическая неотения дает возможность стае использовать инстинкт мимесиса на охоте или в защите от врагов, в режиме "делай как я". Изучением столь сложного, "со­циального" по­ведения животных занимается наука этология. А в качестве эксперта к рас­следованию может быть привлечен доктор Конрад Лоренц, нобелевский лауреат, написавший на эту тему книгу "Агрессия".