- Были неприятности, - сказал он, очень надеясь, то множество бездельников с дока не услышат его слов. - Мы получили хорошие деньги за наши товары, а затем я увидел возможность добавить еще немного и использовал ее. Но пришлось драться, и теперь мы немедленно должны покинуть Фивы.
- А женщина? - требовательно спрашивал киприот. - Женщина?
- Она и ее спутник, карлик, едут с нами к нам домой. Она заплатила за проезд, и никто не должен приставать к ней.
- А мы должны теперь перевозить платных пассажиров? - спросил насмешливый голос.
Тоас посмотрел вокруг, и рослый нубиец Ахмет, его друг, подошел и встал рядом с ним. В руке его зловеще сверкнул топор.
Капитан спокойно сказал:
- Мы отплываем сейчас же.
Члены команды посмотрели друг на друга и почесали бороды, вспоминая другие случаи, когда Тоас говорил таким тоном. Они принялись за работу.
Легкий ветерок подул по Нилу - с юга, с помощью благословенного Миноса, - и Тоас указал направление, куда плыть. Беспомощные паруса наполнились ветром, медленно подгоняя корабль в широкий грязный поток, и люди заняли свои места на скамьях гребцов. Скрипящие и брызгающие весла поднялись в воздух.
Критянин стоял, перевесившись через перила. Он снял свой бронзовый шлем, позволив ветру ерошить мокрые от пота волосы, и вдохнул сырой воздух. По обоим берегам реки лежали Фивы, неуклюжие хижины бедняков смешались с надменными домами благородных и божественных, а на западном берегу возвышалось невероятно огромное святилище Амена. Пелена дыма и пыли скрывала город, бесконечный рев приглушенно пульсировал в ушах. На западе виднелись необъятные массивы Ливийских гор, охраняющих Долину Царей, где лежат Великие Египта, - и муж девушки рядом с ним был всего лишь маринованным трупом, замурованным в камень и темноту. На востоке лежала меньшая цепь Аравийских гор, и ее вершин касались длинные лучи заходящего солнца, а нижние склоны казались голубыми от пыли, поднимающейся вверх.
Они ушли. Ради всех Богов, они ушли!
Он посмотрел на Анхсенамен. Она страшно устала, слегка дрожала, а под величественными глазами были темные круги, но она стояла прямо, совсем рядом с ним, глядя на запад, на солнце. Ветерок трепал ее тяжелые черные волосы и тонкую белую мантию, что была на ней.
Она что-то шептала, и он наклонился ближе, чтобы услышать. "Хвала тебе, свет мира, творец всего, тебе, кто с любовью смотрит на все народы людей и каждого из них по отдельности, о Атон…"
Он не выдержал и воскликнул:
- Но это же Бог твоего отца!
Она взглянула на него, и слезы затуманили ее глаза.
- Да, это Атон, бог, создатель всего мира, и он любит всех равно, единственный, кто говорил с моим отцом. Мы поклонялись ему с песнями и возлагали цветы на его алтарь, под небом в столице - Ахетатоне.
- Он теперь запрещен в Египте. Ты поклонялась Амену последние десять лет. Можешь ли ты хотя бы помнить бога, которому молились, когда ты была совсем маленькой девочкой?
- Я могу помнить его, и иногда я шептала ему молитвы даже в Фивах. Я поклонялась и Амену тоже, и я боялась. Но они убивают зверей в темных храмах этой единственной деревянной фигуры, созданной жрецами. - Она подняла голову. - Я бы бросила сейчас Амена и вернулась к Атону, который был со мной так давно.
Тоас покачал головой. Он сам не слишком разбирался в богах, ни в одном, ни в другом. Он отдавал должное, как обычно, божествам любой страны, в которой ему случалось бывать, и приносил жертвы Миносу за удачу своих путешествий, но больше затем, чтобы успокоить страхи людей, чем из-за собственной сильной веры.
- Ты можешь занять каюту, - сказал он. - Она забита грузом, но ты можешь найти себе немного одежды и постель на одном из сундуков. Пепи может спать за твоей дверью, если хочешь, а меня ты позовешь, если понадоблюсь.
- Ты думаешь, мы действительно сможем добраться до Кипра? - вздохнула она.
- Кто знает. Это зависит от того, как скоро Эй обнаружит, что тебя увели, и как скоро он решит, что ты уплыла вниз по реке с критским кораблем, который так подозрительно поспешно сегодня отчалил, а потом, это зависит от того, как быстро смогут плыть его люди и будет ли нам дуть попутный ветер. Он может погнать на смену рабов и вдвое превзойти нас числом, но при хорошем ветре или в открытом море я покажу пятки любым египетским кораблям. Мы должны постараться, вот и все.
- Ты откровенный человек, - сказала она, помолчав. - Но ты не видишь явной облавы. Для чего ты стараешься, Тоас?
- Чтобы вернуться на Кипр с головой на плечах, - щелкнул он языком и отвернулся, чтобы понаблюдать за гребцами.
К утру усилившийся ветер наполнил паруса, и Тоас позволил своим уставшим гребцам поспать. "Им позже понадобятся силы, - думал он, - возможно, ненамного позже, если войска фараона были недалеко позади".
Сам он дремал урывками, пока они всю ночь работали, и теперь чувствовал себя вполне выспавшимся. Он пошел на корму и сменил рулевого, который со вздохом свернулся на досках и вскоре отключился. Тоас дежурил на носу корабля, и, казалось, что он был единственным бодрствующим человеком на борту.
Забрезжил южный рассвет, прошел день, а затем вновь воцарилась тьма. Луна зашла, и только величественно кружащиеся звезды на небосводе освещали путь. Здесь и там на невидимых берегах поблескивал огонь, но они молча скользили мимо по воде, и огни потерялись из виду. Глядя вперед, вдоль корпуса корабля, он мог разглядеть неясную плоскость паруса, а река слабо блестела на одну-две сажени от берегов. Он стоял один в ночи, посреди звезд и безмолвия.
Было очень тихо, луна зашла. Только тихое и грустное шуршание ветра и плеск слабых волн нарушали тишину. Прохладный и сырой ветер трепетал вокруг Тоаса, подобно мантии. Его слегка знобило. Лишь одинокий протяжный лай собаки или вой шакала ненадолго нарушали тишину и смолкали; а иногда крокодил щелкал хвостом или бегемот колыхал поверхность реки шлепаньем и брызгами, звук которых далеко разносился в беззвучной ночи.
Кто-то шевельнулся в массе спящих людей, поворчал и хмыкнул во сне. Странно, как беспомощны даже сильнейшие на этой тенистой земле. Тоас вздохнул, и ветер поглотил этот слабый звук. Еще кто-то шевельнулся, вышел из каюты под ним и встал на свободное место, вглядываясь в Нил. Могла ли и Анхсенамен не спать?
- Иди сюда, - сказал он очень мягко, и ветер донес до нее эти слова вместе с журчанием воды и скрипом досок и канатов. - Иди сюда и поговори немного со мной.
Она стала подниматься по короткой лестнице, - ее белое платье светилось во мраке, - и вышла туда, где он стоял, - у руля. Когда она была близко, он мог разглядеть ее лицо и фигуру, черты, едва различимые из-за темноты.
- Где твой маленький друг? - спросил он, зная, что это не то, что нужно было сказать.
- Он спит. Бедный Пепи, он был так озабочен и так много работал. - Она оперлась на перила, не глядя на него, уставившись мимо реки на берег с неясными в темноте очертаниями. Немного погодя она засмеялась, ветер подхватил и разнес грустный слабый смех. - Странно или нет, что единственным другом царицы Египта будет горбатый раб?
Он не смог удержаться от грубой реплики:
- А теперь ты так несчастна для бедной царицы,
- Нет, больше нет. - Она чуть отодвинулась от него, но не ушла высокомерно, и он вспомнил, что она была, кроме всего прочего, очень молода. - Но грустно, когда у тебя нет предназначения в жизни.
- Это твой выбор, - заметил он, полуулыбнувшись. - Тебе может это не понравиться, ты знаешь. С тобой все может случиться.
- Но я еще буду жива, капитан Тоас.
- Ты боишься умереть?
- Нет… Да… О, я не знаю. Мои родители мало думали о том, что будет после смерти. Они говорили, что любящий Атон позаботится о нас. А потом они умерли, и жрецы Амена вернулись назад. - Она заговорила более высоким тоном, немного дрожа. - Они даже не позволили моему отцу, мертвому, мирно спать. Они достали его бренные останки из могилы, которую он выбрал, и положили его, в бесчестье, вместе с его матерью. Они никому не позволяют произносить его имя, разве что "этот преступник Эхнатон". Ничего не останется в память о нем, так что во времена, когда он умрет даже в ином мире, о нем, у которого не было ничего, кроме любви ко всему, что есть в мире, забудут. Они намекали, что если бы нам, Тутанхамону и мне, не нравились старые боги, нас бы не похоронили, наши души бездомно странствовали бы… О, я не знала, чему верить. Был ли Амен или Атон ненастоящим богом, или же все боги были ложью, а эта жизнь - короткой бессмысленной случайностью, или… - Она повернула к нему свое лицо, и в свете звезд блеснули слезы. - Тоас, во что ты веришь? Что считают правдой на Кипре?
Он покачал головой.
- Одни - одно, другие - другое. Что до меня, то у меня достаточно дел в этом мире, чтобы беспокоиться о мире ином.
- Но когда ты умрешь, что дальше?
- Кто-то рассказывал мне одно, кто-то - другое, но я никогда не слышал ничего из уст того, кто уже умер. Так что я подожду и посмотрю сам. Я говорю так, а вы, египтяне, слишком много думаете о своей последующей жизни. Ты цепляешься за эти мечты и получаешь от этого удовольствие, но забываешь обо всем остальном.
- Я так думаю. Это была хорошая жизнь, и я пытаюсь ее поддерживать. - Она неуверенно улыбнулась. - Я так старалась, но только я следовала этому, а весь ход вещей в этом мире изменился.
- Хм?
Она рассказала ему, как написала царю хеттов, сразу после смерти своего мужа, и предлагала брак одному из его сыновей.
- У меня было семьдесят дней или около того, пока они готовили мумию Тутанхамона. После этого я стала бы им не нужна. Но брак с дочерью фараона порождает притязания на трон Египта. Поступил так однажды старый Шуббилулиума… - И с торжественностью в голосе: - Что было бы не по силам объединенным Египту и Хеттскому царству! Чего бы не могли они сделать!
Он слегка присвистнул. Была ли это та испуганная девушка, которая чуть не упала в обморок во время драки у ворот дворца? Это дитя попыталось совершить такой поступок, что люди помнили бы десять тысяч лет!
Дочь фараона - потомок людей, которые прогнали варваров-гиксосов из государства, завоевали Сирию и заставили трепетать народы Азии, - ради всех богов, это что-то значило!
Он медленно сказал:
- Извини, моя госпожа. Я недооценивал тебя…
Она слабо и неуверенно засмеялась.
- О, давай забудем обо всем этом. Я больше не царица Египта, ты знаешь. Больше я - ничто.
- Ну… Ну, мы все в этом мире движемся вниз.
- Ты тоже? - Между ними неожиданно возникло непонимание.
- Да. Мой отец был из благородной семьи на Крите. Он ушел из дома, когда северяне сожгли Кноссос, и перебрался на Кипр, где подчинил себе самое мелкое сословие.
Помощник вассала в отсталой части земли варваров - ну, я никогда не знал ничего больше, только из рассказов, и я видел чернеющие руины критских городов, так что мне не на что жаловаться.
- Но почему ты стал…
- Пиратом? О, это доходное занятие в дополнение к торговым поездкам и земледелию на бедной почве у себя дома. Нельзя же навсегда осесть в родном краю, ты знаешь. - Его зубы сверкнули в темноте. - Кроме того, я совсем не пират. Я делаю то же самое, что должны были делать твои знаменитые предки, то же самое, что делал твой прадед Аменхотен в Сирии, а эгейские правители делают сейчас в северных континентальных землях, - я завоевываю себе царство. Мы разбойники только в том случае, если терпим неудачу.
И тут она громко засмеялась, с весельем, которое, как он думал, она навсегда утратила. Уже начинало немного светать, пасмурная серость разливалась в небе, звезды бледнели, а палуба была теперь сырой от росы.
Он смог разглядеть ее более ясно, это юное и стройное прекрасное создание, и вдруг сказал:
- Анхсенамен, мне естественно быть твоим врагом. Мне не нравится подвергаться опасности, которой можно избежать, а из-за тебя меня заставили рисковать кораблем, людьми и жизнью. И я не думаю, что сам я нравлюсь тебе больше. Но мнения могут меняться. Давай будем друзьями, хорошо?
Ее глаза расширились.
- Спасибо тебе, - прошептала она.
- Скажи Пепи, - усмехнулся Тоас. - Мне неприятно, что он, глядя на меня, пробует лезвие своего кинжала.
Вскоре она зевнула, потерла глаза, как девочка, и ушла обратно в каюту. Тоас сидел на веслах, глядя на восход солнца в белизне над великой равниной Египта.
- Доброе утро, мой господин Атон, - тихо произнес он. - Доброе утро.
* * *
…День прибывал, и движение на реке увеличивалось. Баржи и аравийские суда, морские галеры и лодки курсировали между маленькими деревнями и городами, которые теснились вдоль берегов. Подул ветер, и Тоас вернул своих недовольных людей на весла. Ему и Ахмету пришлось долго уговаривать двоих из них, и он чувствовал, как его преследуют сердитые взгляды команды.
- Сколько нам нужно времени, чтобы добраться до моря? - спросил Пепи, завтракавший сидя на корточках хлебом, водой и сушеной рыбой, которой всегда было в достатке на корабле Тоаса.
- Два-три дня от Фив, возможно, даже четыре, - ответил критянин. - Нужен ветер, помимо прочего.
- Хм. - Пепи метнул взгляд поверх голов работающих гребцов. Ахмет расхаживал взад-вперед по дорожке между скамьями с кнутом в руке. - Да, я могу представить себе, что мешает и кое-что еще.
Тоас понизил голос.
- Я почти приветствую атаку войск фараона. Тогда мои люди будут знать, что нам нужно выбраться из страны, и будут на моей стороне. Я не могу сказать им истинную причину нашего бегства, иначе они будут обвинять меня - и справедливо, - что я рискую их жизнями без их согласия и без поручения с их стороны найти им таким образом заработок. Кто-то наверняка предложит вернуть Анхсенамен за награду, и тогда возникнут проблемы.
- Я думал, что хозяин здесь ты, капитан, - раздраженно сказал Пепи.
- Только до тех пор, пока я могу иметь на них влияние. Это пираты, парень, а не сломленные духом наемники на Ниле. Я отдал бы душу за команду старого критского флота, но сейчас нужно заниматься не этим.
- Если мы выберемся, - сказал Пепи, - я воздам дары всем богам, просто чтобы быть уверенным, что тому единственному, кто помог нам, я отплатил. Я предложил бы больше одному маленькому идолу, который имеет огромную силу, но я оставил его в Фивах.
- Откуда ты знаешь о значении такой жертвы? Ты знаешь, существует много богов, а ты будешь беден, как ливийская мышь.
- У тебя много скота, да? Моя госпожа сказала, что ты будешь нашим другом.
- Не для этих глупостей, - резко ответил Тоас. Пусть карлик позлится.
Тоас встал и пошел вперед. Стало уже жарко, он обливался потом, вокруг жужжали мухи. Бессонная ночь тяжелила его веки. И день тянулся так бесконечно долго! Они медленно двигались по сверкающей на солнце воде, скрип и треск вёсел действовал ему на нервы, берега ползли мимо. Должен же быть ветер в этой проклятой стране?
Анхсенамен вышла и встала рядом с ним. Ее глаза были красными от слез, а голос - упавшим.
- Мы около Ахетатона, - сказала она.
- Что? - Он был очень сердит на нее, на солнце, на реку, на тяжело передвигающийся корабль и на весь проклятый мир.
- Ничего, - сказала она бесстрастным голосом. - Я просто хотела попрощаться с ним.
На горизонте появился город, и они проплыли мимо. Очень белым и красивым был Ахетатон, спящий между каменными скалами на берегах отца Нила. Поднимаясь вверх по реке, Тоас разглядывал его и размышлял о том, что это, наверное, самый прекрасный город из всех виденных им. Но Ахетатон был пуст, лишь несколько стариков жили там, как живые привидения на пустых улицах, а скоро и они умрут, ветры занесут город песком, и Ахетатон будет забыт.
- У нас был сад, - шептала девушка. - У нас было много садов, но этот я помню очень хорошо. Он был прохладным и зеленым, с высокими стеками, на маленьком озере росли лотосы и плавали дикие утки. Мы вместе гуляли там по вечерам: отец, мать, я и мои сестры. Отец кормил птиц, а раб играл на арфе и пел для нас. В Ахетатоне было больше смеха и доброты, чем где-либо я встречала с тех пор.
Тоас вытер пот с лица. На его глазах появились слезы. Они жгли ему лицо.
- Итак, прощай, Ахетатон, и спи спокойно, - сказала она. - Нет нигде города прекрасней тебя или прекрасней мечты, в которой ты живешь. Прощай, прощай.
Его слова казались язвительными:
- Да, прекрасная идея, эта самоотверженная доброта ко всему существующему, без сомнения в том, заслуживает оно жизни или нет. Такой яркий пузырь мог вырасти только в мозгу больного и ограниченного в свободе ребенка.
Она посмотрела на него с ужасом.
- Что ты имеешь в виду? - прошептала она. - Что ты имеешь в виду?
- Я имею в виду, что Эхнатон потерпел в своей стране неудачу и принес Египту разрушения, и это его вина, что сейчас нам приходится спасаться бегством, а по пятам идет смерть. - Его слова звучали тяжело, зло, бессердечно в жарком спокойном воздухе. - Пока Эхнатон жил в своих прекрасных садах и писал гимны солнцу, Азиру и Шуббилулиума, разделили его империю. Я видел, как пал Библос, я был мальчишкой, когда враг ревел у ворот и верный старый правитель взывал к фараону о помощи. Говорят, что Азиру писал на него клевету и Эхнатон слушал эту ложь охотнее, чем посылал людей, которые могли бы победить врагов его друзей. Обольщаясь любовью ко всему человечеству, он позволял людям, что любили его, быть разрубленными на куски, а их женам и детям - проданными в рабство. Города горели в огне, ожидая войск, которые он мог бы послать. Но нет, он любил всех, и Атон запрещал убивать. - Тоас зло усмехнулся. - Хотя я не думаю, что было бы нехорошо убивать муху, ужалившую фараона, или корову, мясо которой он ел, или тащить рабов из Куша и Сирии, чтобы они служили ему. - Он опустил руку на рукоятку меча. - Минос, Хоремхеб - лучшее, что случилось в Египте за пятьдесят лет!
- О, ты тоже… - она заплакала, но поборола рыдания и ушла с поднятой головой, царственно прямо держа спину.
"Наверное, это несправедливо, - устало подумал критянин. - Наверное, я должен перед ней извиниться. Но как эти люди могут не видеть правды? Неужели им нужны их золото и их придворные всю жизнь? К черту, Кноссос тоже был красивейшим городом!"