- Очень хорошо! Вот я, господин барон, заранее заготовил бумагу, в которой значится, что я, Мартин Герр, пребывал у вас в услужении столько-то лет в качестве… ну, скажем, в качестве… шталмейстера (надо же слегка приукрасить), что в течение этого времени я проявил себя как преданный и честный слуга и что за эту преданность вы желаете меня достойно наградить суммой, которая обеспечит мне безбедное существование на закате моих дней. Скрепите такую бумагу вашей подписью и печатью, и тогда у нас будет, господин барон, полный расчет.
- Невозможно, - возразил коннетабль. - Это будет фальшивка, я прослыву обманщиком, лжесвидетелем, если подпишу такое вранье.
- Это никакое не вранье, господин барон, - я как-никак верно вам служил… и я вас могу заверить, что, если бы я экономил на всем том золоте, что вы мне доверяли, у меня было бы побольше десяти тысяч. Вам не хочется врать, это верно… но ведь и мне, по правде говоря, не так уж легко было подвести вас к этому счастливому итогу, после которого вам останется только подбирать плоды…
- Негодяй! Ты смеешь равнять…
- Совершенно верно, господин барон, - подхватил Арно. - Мы очень нужны друг другу. Разве не так? Разве равенство - не дитя необходимости? Шпион поднимает ваш кредит, поднимите же кредит вашего шпиона! Итак, нас никто не слышит, не нужно ложного стыда! Заключаем сделку? Она выгодна для меня, но еще выгоднее для вас. Подписывайте, господин барон!
- Нет, после, - сказал Монморанси. - Я хочу знать, чем ты располагаешь, если сулишь такую двойную удачу. Я хочу знать, что случилось с Дианой де Кастро и что должно случиться с виконтом д’Эксмесом.
- Ну что ж, господин барон, теперь могу вас удовлетворить в этих двух вопросах.
- Слушаю, - сказал коннетабль.
- Первым долгом - о госпоже де Кастро, - доложил Арно, - она не убита и не похищена, она просто попала в плен в Сен-Кантене и была включена в число пятидесяти достойных заложников, подлежащих выкупу. Теперь вопрос - почему тот, кто держит ее в своих руках, не оповестил об этом короля? Почему сама госпожа де Кастро не подает о себе вестей? Вот это мне совершенно неизвестно. Признаться, я был уверен, что она уже на свободе, и только утром убедился, что при дворе ничего не знают о ее судьбе. Вполне возможно, что при всеобщем смятении гонцы Дианы вернулись обратно или заблудились, а может, не прибыли в Париж по другой неизвестной причине… В конце концов, только одно несомненно: я могу точно назвать, где находится госпожа де Кастро и чья она пленница.
- Сведения действительно весьма ценные, - сказал коннетабль, - но где же это и что это за человек?
- Погодите, господин барон, - ответил Арно, - не угодно ли вам теперь осведомиться и насчет виконта д’Эксмеса? Если важно знать, где находятся друзья, то еще важнее знать, где враги!
- Хватит болтать! Где же этот д’Эксмес?
- Он тоже пленник, господин барон. Кто только нынче не попадает в плен! Просто мода такая пошла! Ну, и наш виконт последовал моде!
- Но тогда он сумеет дать о себе знать, - сказал коннетабль. - Он наверняка откупится и вскорости свалится нам на голову.
- Вы проникли в самую суть его желаний, господин барон. Конечно, у виконта д’Эксмеса есть деньги, конечно, он страстно рвется из неволи и постарается внести свой выкуп как можно скорее. Он даже снарядил кое-кого в Париж, чтобы побыстрее собрать и привезти необходимую сумму.
- Так что же делать? - спросил коннетабль.
- Однако, к счастью для нас и к несчастью для него, - продолжал Арно, - этот кое-кто, которого он отправил в Париж с таким важным поручением, был не кто иной, как я, поскольку именно я под своим настоящим именем Мартина Герра служил у виконта д’Эксмеса в качестве оруженосца. Как видите, я могу быть и оруженосцем, и даже шталмейстером и никто в этом не усомнится!
- И ты не выполнил поручения, несчастный? - нахмурился коннетабль. - Не собрал выкуп для своего, так сказать, хозяина?
- Собрал, и весьма аккуратно, господин барон, такие вещи на земле не валяются. Учтите при этом, что пренебречь такими деньгами - значит, вызвать подозрение. Я собрал все до мелочи… для блага нашего предприятия. Но только спокойствие! Я их не повезу к нему даже без объяснения причин. Ведь это те самые десять тысяч экю, которые я получил лишь благодаря вашему великодушию… Так, кстати, явствует из той бумаги, что вы мне соизволили написать.
- Я не подпишу ее, мерзавец! - вскричал Монморанси. - Я не желаю потворствовать явному воровству!
- Ах, господин барон, - возразил Арно, - разве можно называть так грубо простую необходимость, на которую я иду лишь для того, чтобы послужить вам? Я заглушаю в себе голос совести, и вот благодарность!.. Что ж, будь по-вашему! Мы отсылаем виконту д’Эксмесу указанную сумму, и он прибудет сюда в одно время с Дианой, если только не опередит ее. А если он денег не получит…
- А если денег не получит? - машинально переспросил коннетабль.
- Тогда, господин барон, мы выиграем время. Господин д’Эксмес ждет меня терпеливо пятнадцать дней. Чтобы собрать десять тысяч экю, нужно время, и действительно, его кормилица мне их отсчитала только нынче утром.
- И неужели эта несчастная женщина тебе доверяет?
- И мне, и кольцу, и почерку виконта, господин барон. И потом, она меня узнала в лицо… Итак, мы говорили - пятнадцать дней ожидания терпеливого, затем неделя ожидания беспокойного и, наконец, неделя ожидания отчаянного: Так пройдет месяц, а через полтора месяца отчаявшийся виконт д’Эксмес снаряжает другого посланца на поиски первого. Но первого не найдут… Учтите еще одно любопытное обстоятельство: если десять тысяч экю были собраны с трудом, то новые десять тысяч найти почти невозможно. Вы, господин барон, успеете двадцать раз обженить вашего сына, ибо разъяренный виконт д’Эксмес вернется в Париж не раньше, чем через два месяца.
- Но все-таки вернется, - сказал Монморанси, - и в один прекрасный день пожелает узнать: а что же сталось с его верным Мартином Герром?
- Увы, господин барон, - понурился Арно, - ему скажут, что бедняга Мартин Герр вместе с выкупом был схвачен на пути испанцами и они, по всей вероятности, обчистили его, выпотрошили и, чтобы обеспечить его молчание, повесили недалеко от нуайонских ворот.
- Как! Тебя повесят?
- Меня уже повесили, господин барон, - вот до чего дошло мое усердие! Возможно, что сведения о том, в какой именно день меня повесили, будут противоречивыми. Но кто поверит этим грабителям, которым выгодно скрыть истину? Итак, господин барон, - весело и решительно продолжал наглец, - учтите, что я принял все меры предосторожности и что с таким бывалым человеком, как я, господин барон никогда не попадет впросак. Я повторяю: в этой бумаге вы подтвердите сущую истину! Я вам и в самом деле служил немалый срок, многие ваши люди могут это засвидетельствовать… и вы мне пожаловали десять тысяч экю… - так закончил Арно свою великолепную речь. - Угодно ли вам взять эту бумагу?
Коннетабль не удержался от улыбки.
- Ладно, плут, но в конце…
Арно дю Тиль его перебил:
- Господин барон, вас удерживает только формальность, но разве для высоких умов формальность что-нибудь значит? Подписывайте без церемонии! - И он положил на стол перед Монморанси бумагу, на которой не хватало только подписи и печати.
- Но все-таки как же имя того, кто держит Диану де Кастро в плену? В каком же городе?
- Имя за имя, господин барон. Поставьте свою подпись внизу - и узнаете остальное.
- Идет, - согласился Монморанси и изобразил на бумаге размашистую каракулю, которая заменяла ему подпись.
- А печать, господин барон?
- Вот она. Теперь доволен?
- Как если бы получил от вас десять тысяч экю.
- Ладно. Где же Диана?
- Она в Кале, во власти лорда Уэнтуорса, - сказал Арно, протягивая руку за пергаментом.
- Погоди, - сказал он, - а где виконт д’Эксмес?
- В Кале, во власти лорда Уэнтуорса.
- Значит, они встречаются?
- Ничуть, господин барон. Он живет у городского оружейника, а она - в губернаторском особняке. Виконт д’Эксмес не имеет ни малейшего понятия - могу в том поклясться, - что его любезная так близко от него!
- Я спешу в Лувр, - сказал коннетабль, вручая ему документ.
- А я - в Артиг, - ликующе вскричал Арно. - Желаю успеха, господин барон, постарайтесь быть коннетаблем уже не на шутку.
- И тебе успеха, плут! Постарайся, чтоб тебя не повесили всерьез!
И они разошлись, каждый в свою сторону.
IV
РУЖЬЯ ПЬЕРА ПЕКУА, ВЕРЕВКИ ЖАНА ПЕКУА И СЛЕЗЫ БАБЕТТЫ ПЕКУА
Прошел уже месяц, а в Кале ничего не переменилось. Пьер Пекуа все так же изготовлял ружья; Жан Пекуа вернулся к ткацкому делу и от нечего делать плел веревки какой-то невероятной длины; Бабетта Пекуа проливала слезы. Что же касается Габриэля, то он переживал как раз те стадии, о которых говорил Арно дю Тиль коннетаблю. Первые пятнадцать дней он действительно ждал терпеливо, но потом начал терять терпение. Его визиты к лорду Уэнтуорсу стали редки и крайне коротки. Некогда дружеские отношения резко охладились с того дня, когда Габриэль невзначай вторгся в так называемые личные дела губернатора. Между тем сам губернатор становился день ото дня все угрюмее. И беспокоило его вовсе не то, что после отъезда Арно дю Тиля к нему приезжали один за другим целых три посланца от короля Франции. Все трое (первый - учтиво, второй - с колкими намеками, третий - с угрозами) требовали одного и того же: освобождения герцогини де Кастро, заранее соглашаясь на тот выкуп, который назначит губернатор Кале. И всем троим он давал один и тот же ответ: он намерен держать герцогиню как заложницу на случай какого-нибудь особо важного обмена; если же будет установлен мир, он вернет ее королю без всякого выкупа. Он твердо придерживался своих прав и за крепкими стенами Кале пренебрегал гневом Генриха II. И все-таки не эта забота тяготила его. Нет, больше всего удручало его возраставшее оскорбительное безразличие прекрасной пленницы. Ни его покорность, ни предупредительность не могли смягчить ее презрения и высокомерия. А если он осмеливался заикнуться о своей любви, то в ответ встречал лишь скорбный, презрительный взгляд, который уязвлял его в самое сердце. Он не дерзнул сказать ей ни о том письме, с которым она обратилась к Габриэлю, ни о тех попытках, которые предпринимал король для ее освобождения. Не дерзнул потому, что слишком боялся услышать горький упрек из этих прекрасных и жестоких уст.
Но Диана, не встречая больше своей камеристки, которой она доверила письмо, поняла наконец, что и эта отчаянная возможность ускользнула от нее. Однако она не теряла мужества: она ждала и молилась. Она надеялась на Бога и в крайнем случае - на смерть.
В последний день октября - крайний срок, который Габриэль назначил себе самому, - он решил обратиться к лорду Уэнтуорсу с просьбой отправить в Париж другого посланца.
Около двух часов он вышел из дома Пекуа и направился прямо к особняку губернатора.
Лорд Уэнтуорс был как раз в это время занят и попросил Габриэля немного подождать. Зал, в котором находился Габриэль, выходил во внутренний двор. Габриэль подошел к окну, взглянул во двор и машинально провел пальцем по оконному стеклу. И вдруг его палец наткнулся на какие-то шероховатости на стекле. Видимо, кто-то нацарапал бриллиантом из кольца несколько букв. Габриэль внимательно пригляделся к ним и явственно разобрал написанные слова: Диана де Кастро.
Вот она, подпись, которой не хватало на том таинственном письме, что он получил в прошлом месяце!.. Будто пелена заволокла глаза Габриэлю. Чтобы не упасть, он прислонился к стене. Значит, тайное предчувствие не обмануло его. Диана, его невеста или его сестра, находится во власти бесчестного Уэнтуорса! Значит, именно этому чистому и нежному созданию он твердит о своей страсти!
В этот момент вошел лорд Уэнтуорс.
Как и в тот раз, Габриэль, не говоря ни слова, подвел его к окну и указал на уличающую подпись.
Губернатор сперва побледнел, но мгновенно овладел собой и спросил со всем присущим ему самообладанием:
- И что же?
- Не это ли имя вашей безумной родственницы, той самой, которую вам приходится здесь охранять? - задал вопрос Габриэль.
- Вполне возможно. А что дальше? - спросил высокомерно лорд Уэнтуорс.
- Если это так, милорд, то эта ваша дальняя родственница мне несколько знакома. Я неоднократно встречал ее в Лувре. Я предан ей, как всякий французский дворянин французской принцессе крови.
- И что еще? - повторил лорд Уэнтуорс.
- А то, что я требую у вас отчета о вашем поведении и вашем отношении к пленнице столь высокого ранга.
- А если, сударь, я вам откажу так же, как уже отказал королю Франции?
- Королю Франции? - удивился Габриэль.
- Совершенно правильно, сударь, - все так же хладнокровно ответил Уэнтуорс. - Подобает ли англичанину давать отчет чужеземному властителю, особенно тогда, когда его страна в состоянии войны с этим властителем? Тогда, господин д’Эксмес, не отказать ли мне заодно и вам?
- Я вас заставлю мне дать ответ! - воскликнул Габриэль.
- И вы, без сомнения, надеетесь поразить меня той шпагой, которую вы сохранили благодаря моей любезности и которую я могу хоть сейчас потребовать у вас обратно?
- О милорд, - с бешенством выкрикнул Габриэль, - вы мне заплатите за это!
- Пусть так, сударь. Я не откажусь от своего долга, но не раньше, чем вы уплатите свой.
- Черт возьми, я бессилен! - в отчаянии воскликнул Габриэль, сжимая кулаки. - Бессилен в тот миг, когда мне нужна сила Геркулеса!
- Н-да, вам, должно быть, и в самом деле досадно, что ваши руки скованы совестью и обычаем, но сознайтесь, для вас, военнопленного и данника, неплохо было бы получить свободу и избавиться от выкупа, перерезав горло своему противнику и кредитору.
- Милорд, - сказал Габриэль, стараясь успокоиться, - вам небезызвестно, что месяц назад я отправил своего слугу в Париж за суммой, которая так вас интересует. Я не знаю, ранен ли Мартин Герр, убит ли в пути, несмотря на вашу охранную грамоту, украли ли у него деньги, которые он вез… Я ничего толком не знаю. Ясно только одно: его еще нет. И поскольку вы не доверяете слову дворянина и не предлагаете мне самому ехать за выкупом, я пришел вас просить, чтобы вы позволили мне отправить в Париж другого гонца. Но теперь, милорд, вы уже не смеете мне отказать, ибо в ином случае я могу утверждать, что вы страшитесь моей свободы!
- Интересно знать, кому вы сможете сказать здесь, в английском городе, где моя власть безгранична, а на вас все смотрят не иначе, как на пленника и врага?
- Я это скажу во всеуслышание, милорд, всем, кто мыслит и чувствует, всем, кто благороден!.. Я скажу об этом вашим офицерам - они-то разбираются в делах чести, вашим рабочим - и они поймут и согласятся со мной!..
- Но вы не подумали, сударь, - холодно возразил лорд Уэнтуорс, - о том, что, перед тем как вы начнете сеять раздор, я могу одним жестом швырнуть вас в темницу - и, увы, вам придется обличать меня лишь перед стенами!
- О! А ведь и верно, гром и молния! - прошептал Габриэль, стискивая зубы и сжимая кулаки.
Человек страсти и вдохновения, он не мог преодолеть выдержки человека из стали.
И вдруг вырвавшееся ненароком слово круто изменило весь ход событий и сразу восстановило равенство между Габриэлем и Уэнтуорсом.
- Диана, дорогая Диана! - едва слышно проронил молодой человек.
- Что вы сказали, сударь? - вспыхнул лорд Уэнтуорс. - Вы, кажется, произнесли "дорогая Диана"! Вы так сказали или мне показалось? Неужели и вы любите герцогиню де Кастро?
- Да, я люблю ее! - воскликнул Габриэль, - но моя любовь столь чиста и непорочна, сколь ваша - жестока и недостойна!
- Так что же вы мне здесь болтали о принцессе крови и о заступничестве за угнетенных! - закричал вне себя лорд Уэнтуорс. - Значит, вы ее любите! И, конечно, вы тот, кого любит она! Вы тот, о ком она вспоминает, когда желает меня уязвить! А, значит, это вы!
И лорд Уэнтуорс, только что презрительный и высокомерный, теперь с каким-то почтительным трепетом взирал на того, кого любила Диана, а Габриэль при каждом слове соперника все выше поднимал голову.
- Ах, значит, она любит меня! - ликующе выкрикнул он. - Она еще думает обо мне, вы сами так сказали! Если она меня зовет, я пойду, я помогу ей, я спасу ее! Что ж, милорд, возьмите мою шпагу, терзайте меня, свяжите, швырните в тюрьму - я сумею назло всему миру, назло вам спасти и уберечь ее! О, если только она меня любит, я не боюсь вас, я смеюсь над вами! Будьте во всеоружии, я же, безоружный, смогу вас победить!..
- Так и есть, так и есть, я это знаю… - бормотал совершенно подавленный лорд Уэнтуорс.
- Зовите стражу, прикажите бросить меня в темницу, если вам угодно. Быть в тюрьме рядом с ней, в одно время с ней - это ли не блаженство!
Наступило долгое молчание.
- Вы обратились ко мне, - снова заговорил лорд Уэнтуорс после некоторого колебания, - с просьбой снарядить второго посланца в Париж за вашим выкупом?
- Совершенно верно, милорд, - ответил Габриэль, - с таким намерением я к вам и явился.
- И вы меня, кажется, попрекали, - продолжал губернатор, - что я не доверяю чести дворянина, поскольку не хочу отпустить вас под честное слово поехать за выкупом?
- Верно, милорд.
- В таком случае, милостивый государь, - ухмыльнулся Уэнтуорс, - вы можете сегодня же отправиться в путь.
- Понимаю, - сказал с горечью Габриэль, - вы хотите удалить меня от нее. А если я откажусь покинуть Кале?
- Здесь я хозяин, милостивый государь, - ответил лорд Уэнтуорс. - Ни принимать, ни отвергать мою волю вам не придется, вы будете повиноваться.
- Пусть так, милорд, но поверьте мне: я знаю цену вашему великодушию.
- А я, сударь, ни в какой мере не рассчитываю на вашу благодарность.
- Я уеду, - продолжал Габриэль, - но знайте: скоро я вернусь, милорд, и уж тогда все мои долги вам будут оплачены. Тогда я не буду вашим пленником, а вы - моим кредитором, и вам придется волей-неволей скрестить со мною шпагу.