* * *
- Гюнтер, вы связались с рейхсфюрером? - В одном из ближайших полицейских участков Мюллер смог-таки найти нормально функционирующий телефонный аппарат. Первый звонок он сделал Борману, но того не оказалось на месте. Следующий звонок был отправлен им в собственную приемную. - Нет?! А чем вы тогда там занимаетесь? Так восстановите же, черт бы вас побрал, эту связь! Ах, не умеете?! Слушайте, Гюнтер, а зачем вы тогда мне вообще нужны? - Шеф гестапо в сердцах отбросил трубку и направился к машине: - К Шелленбергу.
- На Беркаерштрассе?
- А что, он уже поменял адрес?
Водитель опустил ногу на педаль газа.
Мюллер нервничал. Да и было из-за чего. Связь с Гиммлером напрочь прекратилась. Последнее распоряжение, которое он успел отдать, гласило о необходимости срочного ареста Штауффенберга. Одного. Но и это распоряжение прозвучало из уст Кальтенбруннера. Относительно же других мятежников никаких указаний до сих пор не поступило. С поручением арестовать Штауффенберга Мюллер час назад отправил на Бендлерштрассе штандартенфюрера Пиффрадера и двух его офицеров. С тех пор никаких вестей от них не поступало. Затем пропал Мейзингер. Секретарь Бормана на звонки Мюллера отвечал одно: рейхслейтер в отъезде и когда вернется - неизвестно. Зато Геббельс ему уже все мозги продырявил своими звонками. Четырнадцать звонков за час! Мюллер был вынужден отправить к нему в министерство группу из шести человек. Впрочем, те тоже как сквозь землю провалились. Прямо черная дыра какая-то…
В 17:00 по радио выступил Геббельс. По мнению Мюллера, лучше бы он этого не делал. Теперь вся страна узнала о покушении на фюрера. Хорошо еще, рифмоплет не посвятил всех в подробности ранений Гитлера. В столице и без того творится уже что-то невообразимое. Магазины и кафе закрылись раньше положенного срока. Люди покинули службу и в нервной спешке стремятся как можно скорее добраться до своих домов. В метро сформировались сумасшедшие очереди. Городской транспорт катастрофически не справляется с такой ошеломительной массой народа. И вдобавок ко всему на улицах появились танки. Поэтому до зданий VI отдела РСХА вместо обычных сорока минут пришлось добираться почти полтора часа.
Когда Мюллер без стука, проигнорировав адъютанта Шелленберга, вошел в кабинет шефа внешней разведки, тот разговаривал по телефону, нервно вытирая пот со лба. Увидев Мюллера, он тут же повесил трубку и буквально рухнул на небольшой кожаный диван.
- Что с вами, бригадефюрер? - Мюллер без приглашения прошествовал к столу и бесцеремонно уселся напротив хозяина кабинета. - Вы не в себе? Весь мокрый. Трясетесь…
Шелленберг старательно избегал острого взгляда опытного полицейского, и Мюллер понял: тот, с кем только что разговаривал Шелленберг, был ОТТУДА, сверху. Но не Гиммлер: связь со Ставкой отсутствовала уже несколько часов. Значит, разговор был с Берлином. Геринг и Геббельс мальчишку так напугать не могли. Хотя всякое, конечно, бывает. И все же скорее всего он разговаривал с Борманом. Тот в последнее время частенько проявлял интерес к "маленькому Вальтеру". Или у Шелленберга все-таки есть связь с Гиммлером? "Давно следовало установить здесь прослушку", - попенял на себя мысленно Мюллер.
- С кем вы только что общались?
- С кем нужно, - нашел в себе силы ответить Шелленберг. - Я не обязан отчитываться перед вами.
- В нынешней обстановке обязаны, - устало произнес Мюллер, особо, правда, на реакцию Шелленберга не рассчитывая. Тот и не отреагировал.
- Оставьте. Вам таких полномочий никто не давал. Так что не будем пользоваться ситуацией и тянуть поводья каждый на себя.
Шелленберг поднялся, открыл бар, достал коньяк и два бокала.
- Выпьете? - Мюллер утвердительно кивнул. - Тогда предлагаю выпить за будущее Германии. Право слово, оно того заслуживает, господин группенфюрер.
Папаша-Мюллер взял свой бокал и одним махом осушил его. Сразу полегчало.
- Знаете, о чем я жалею, господин группенфюрер? - Шелленберг снова опустился на диван. - О том, что с нами нет сейчас Гейдриха. Он бы навел порядок. Нет, группенфюрер, это не в упрек вам. Увы, мы с вами находимся в одинаковых условиях. Вроде как при власти и одновременно вроде как аутсайдеры. Понимаете, о чем я говорю?
- Пока нет. Если вы намекаете на службу безопасности, то именно я сформировал ее при Гейдрихе. И не нужно мои лавры перекидывать на чужую голову.
- Да боже упаси! Тем более что этой голове скоро может прийти конец. Вы ведь получили приказ об аресте организаторов заговора? То-то и оно. А вот если к власти придут Фромм и его ребята, мы с вами, группенфюрер, в лучшем случае останемся без работы. О худшем я, пожалуй, промолчу.
- Ваши предложения?
Несмотря на коньяк, взгляд у Шелленберга был совершенно трезвым.
- Вы знаете, кто мне сегодня звонил? Наш дорогой Кальтенбруннер. Он уже в Берлине. Странно, не правда ли? Он провел в Ставке всего один час. И потом лично попросил меня ни в коем случае не встревать в военный конфликт. И проследить, чтобы ни один солдат СС не вышел из казарм. А я… я уже нарушил приказ рейхсфюрера.
- Каким образом?
- У меня был Скорцени. И сейчас он и его бойцы берут осадой штаб резервной армии. Вот и получается, что при любом исходе я останусь вне игрового поля. Впрочем, как и вы.
- Ну уж нет. - Мюллер отставил свой бокал и поднялся. - Вы, если хотите, можете списывать себя со счетов, а я еще поиграю.
Уже покидая кабинет Шелленберга, он вдруг остановился, резко развернулся, расстегнул клапан нагрудного кармана кителя и достал лист бумаги.
- Вальтер, вы знаете, как я к вам отношусь. И тем не менее даю вам шанс. Вот постановление на арест адмирала Канариса. Воспользуйтесь им. - Мюллер протянул документ бригаденфюреру.
- Как?
- По своему усмотрению.
Водитель, едва завидев выходящего из дверей PCXА шефа гестапо, тотчас завел двигатель.
- Куда прикажете, господин группенфюрер?
- В министерство пропаганды.
Шелленберг меж тем осторожно выглянул в окно. Проследив, за каким поворотом скрылась машина Мюллера, он усмехнулся и поднял бокал:
- За ваше ослиное здоровье, папаша-Мюллер. А также за здоровье Бормана, благодаря которому, кажется, мой зад будет спасен..
Бригадефюрер выпил, сел в кресло, положил перед собой постановление на арест бывшего руководителя абвера и задумался.
…Мюллер угадал. Звонил Борман. Лично. Впервые после лета 1943-го. И именно разговоре ним вывел шефа внешней разведки из душевного равновесия.
Оказалось, что руководитель партийной рейхсканцелярии давно уже был проинформирован о деле "168". И теперь он не просто намекнул, что категорически против какого бы то ни было вмешательства войск СС в конфликт. Нет, он напрямую и в самой что ни на есть ультимативной форме предупредил одного из руководителей операции "Гиммлер против Гитлера", что если тот все-таки рискнет выкинуть подобное коленце, его постигнет судьба тех, кто находится сейчас в штабе резервистов.
Таким образом, Шелленберг оказался меж двух огней. С одной стороны Гиммлер - человек, на которого он сделал ставку и с которым до сих пор никак не может связаться, а с другой - Борман, второе лицо в партии, а значит, и в рейхе. И все это на фоне полной неизвестности, жив Гитлер или нет. Вкупе с полной осведомленностью Бормана
"Если фюрер уже скончался, Гиммлер сможет вытащить меня из двойственного положения. В противном же случае…" - Зуммер внутреннего телефона сбил Шелленберга с важной мысли.
- Господин бригадефюрер, - услышал он голос помощника, - включите радио. Экстренное сообщение министра пропаганды!
Шелленберг повернул ручку громкости, и кабинет заполнился звуками знакомого нервного голоса:
- …малочисленная группа тщеславных, бессовестных и в то же время недалеких офицеров организовала конспиративный заговор с целью устранения фюрера, а попутно и ликвидации вооруженных сил Германии. Бомбой, подложенной под стол во время совещания, тяжело ранены ряд офицеров, в том числе и наш фюрер. Но рейхсканцлер и фюрер партии остался жив! Клике заговорщиков не удалось уничтожить цвет нашей нации! Я это воспринимаю как подтверждение…
Шелленберг выключил радиоприемник. Вот теперь все встало на свои места. Он аккуратно сложил постановление об аресте Канариса вчетверо и положил его во внутренний карман. "Хайль Гитлер, господин Борман!"
* * *
Гиммлер нервно прохаживался по лётному полю. Всего каких-то полчаса назад он собирался вернуться в Берлин. Самолет уже подготовили к вылету, когда врач вдруг сообщил, что фюреру стало лучше.
Рейхсфюрер ругался редко. Но тут в сердцах он выплеснул наружу все свои эмоции. Теперь этого человека, тем паче в сумерках надвигавшейся ночи, мало кто смог бы сравнить со словесным портретом "учителя словесности", составленным некогда Вальтером Шелленбергом. Гиммлер и по сей день был благодарен за тот "портрет" руководителю внешней разведки. Ему часто вспоминались юные годы, когда он, Гиммлер, будучи еще совсем мальчиком, мечтал о карьере экономиста-аграрника. Окончить Мюнхенский политехнический институт, изучать ботанику, химию, разные виды удобрений… Но судьба распорядилась иначе. И во имя чего, спрашивается? Чтобы теперь стоять в полной растерянности посреди лётного поля?
Когда ж этот день наконец закончится? Закончится хоть как-то… Главное, чтобы закончился.
Гиммлер не знал и не мог знать, что на этом лётном поле его "стреножил" Борман. Именно по указанию рейхслейтера два оперировавших Гитлера врача выдавали "в свет" ложно-обнадеживающую информацию, будто бы фюрер выживет. На самом деле оба хирурга прекрасно знали, что рейхсканцлер уже не жилец на этом свете.
Знал о том и доктор Керстен. Но тоже молчал. Последний разговор с Гиммлером о судьбе евреев навел его на мысль, что если правительство Германии поменяется и изменит внешнеполитический курс, то вопрос о возвращении подданных европейских держав решится сам собой. И уже не Гиммлер будет решать судьбу евреев. А потому доктор тихо и мирно дремал теперь в кабине самолета. В то время как его босс продолжал метаться по пустынному лётному полю, выплескивая накопившиеся эмоции в сгущавшиеся ночные сумерки.
Гиммлер попытался успокоиться. Однако нервная дрожь по-прежнему сотрясала все тело, не собираясь потакать его благим попыткам. Гиммлер же меж тем каждой клеткой кожи чувствовал, что события потихоньку, тонкой струйкой, точно песок сквозь пальцы, выходят, уплывают из-под его контроля. Хотя, с другой стороны, он ведь сам приказал отключить связь, предварительно оповестив всех, что фюрер жив! И последовавшее чуть позже радиовыступление Геббельса подтвердило его слова. А иная информация и не должна была поступить в Берлин! Ее просто не было, иной информации! Но тогда откуда это неприятное ощущение, словно тебя обвели вокруг пальца?..
"Фельгибель? - Гиммлер стер платком слюну, обметавшую уголки губ. - Фельгибель… Неужели?.. Да, так оно и есть! Он мне соврал. Мятеж в Берлине начался одновременно с покушением на Гитлера! И он должен был начаться независимо от результата взрыва. Идиот! - обругал себя Гиммлер. - Ты же никогда и никому не верил на слово! А тут надо же, доверился… Впрочем, еще не все потеряно. Если фюрер выживет, то тот факт, что я находился рядом с ним, мне зачтется ему. А если нет?! К тому же одному Богу известно, что творится сейчас в Берлине…"
- Эй, кто-нибудь, - крикнул рейхсфюрер в темноту, - приведите ко мне Фельгибеля! И сбегайте к врачам, узнайте, как обстоят дела у фюрера!
Один из офицеров (кто именно - Гиммлер в темноте не разглядел) тотчас скрылся за деревьями. А спустя двадцать минут из той же темноты чей-то голос доложил, что состояние фюрера стабилизировалось, но сознание к нему еще не вернулось.
- Хорошо. Я понял…
- А полковник Фельгибель повесился, - вырос из темноты и вытянулся перед Гиммлером исполнивший его приказание офицер.
- Что значит… повесился?! Кто позволил? Почему допустили?.. - Гиммлер сорвался на истерический крик: - Как повесился?!
- На собственном ремне, господин рейхсфюрер. Виновные будут наказаны. - От страха офицер клацал зубами.
Гиммлер смачно выругался второй раз за сутки. Потом закурил сигарету. "Кажется, уже пятая за сегодняшний день, - припомнил он. - Это плохо. Значит, нервы сдают".
Докурив, прошел к самолету.
- Доктор, просыпайтесь! - крикнул рейхсфюрер внутрь салона. Однако в ответ никто не отозвался. - Вот дьявол, и поговорить уже не с кем…
* * *
"…в час, когда германская армия ведет тяжелейшую борьбу с большевизмом, в Германии нашлась ничтожно маленькая группа людей, решивших, что они смогут нанести нации удар в спину, как в 1918 году. Но на этот раз они жестоко просчитались…"
Штольц убавил громкость.
- Карл, - Гюнтер Фрейслер, обозреватель последней, спортивной страницы издания, возмущенно вскочил со стула, - сделайте громче!
- Зачем? Главное мы уже знаем: фюрер жив. А все остальное нам известно.
Фрейслер, не поленившись, подошел к приемнику и настроил его на нужную громкость.
"…во всех учреждениях рейха все остается без изменений. После ликвидации этой ничтожной клики предателей и заговорщиков мы создадим в тылу ту атмосферу, в которой нуждаются наши бойцы на фронте. Ибо совершенно недопустимо, чтобы в то время, когда на передовых позициях миллионы солдат жертвуют своими жизнями, ничтожная шайка честолюбивых и жалких тварей в тылу пыталась препятствовать их жертвенности и…"
- Как вы думаете, Карл, чем все закончится? - Фрейслер упал на стул напротив Штольца.
- Нашей победой.
- В этом я не сомневаюсь. Я спрашивал о другом. Каким образом будут наказаны заговорщики?
- Спросите об этом у палаши-Мюллера. Думаю, он сейчас именно этим и занимается.
Штольц достал сигареты и вышел в курительную комнату.
"Итак, покушение провалилось. Значит, теперь волна агрессии захлестнет всех. Хорошо, что Эльза согласилась уехать в Дрезден. Там она будет под присмотром. И в безопасности. А мне нужно срочно связаться с Вальтером, прикрыть свои тылы…" Как это сделать, Штольц продумал давно: сразу после "откровенного" разговора с Шелленбергом. В укромном месте у него лежали компрометирующие документы на шефа внешней разведки. Бумаги остались от совместной работы с абвером. А переданы были ему на сохранение Вилли Блейхером, доверенным лицом Канариса и… агентом английской разведки. Теперь следовало вернуться домой, взять их и связаться с Шелленбергом.
- Карл!.. - Фрейслер влетел в комнату и замахал руками, поперхнувшись дымом. - Всем приказано спуститься на второй этаж. К Геббельсу. Срочно.
Две недели назад весь редакторский отдел "Фелькишер беобахтер" перевели на третий этаж министерства пропаганды, чтобы быть ближе к главному глашатаю рейха.
Штольц затушил окурок, вышел в коридор, выглянул в окно и… замер. По улице сновали солдаты из батальона охраны Берлина. От сердца отлегло: все-таки они решили начать восстание.
* * *
- Товарищ капитан!
Ким оторвал голову от стола и с удивлением посмотрел на лейтенанта Гуленкова:
- Я что, заснул?
- Бывает, товарищ капитан. Вы уж простите, что разбудил, но вас вызывает к себе товарищ подполковник.
- Спасибо. Уже иду.
Ким шмыгнул в угол, к умывальнику, зачерпнул кружкой воду из ведра, плеснул на лицо. Ну вот, совсем другое дело. Сколько же он, интересно, проспал? Ким посмотрел на часы: подумаешь, всего-то двадцать минут. А сколько не спал? Подумаешь, всего-то двое суток. Говорят, пытка сном, вернее, лишением сна, - самая тяжелая для любого подследственного. "В таком случае, - подумал Ким, - моя жизнь ничем не отличается от тюрьмы".
Старков, судя по его виду, не спал и того боле: глаза превратились в щелочки, лицо посерело, плечи поникли.
- Спал?
- Немного. - Ким сконфуженно опустил глаза.
- Это плохо, что немного. Потому как сегодня больше спать не придется. Два часа назад по радио выступил Геббельс. С сообщением о покушении на Гитлера. Так что теперь потребуется твоя голова. И не только твоя. Через три часа САМ собирает совещание. Фитин поручил мне сделать анализ происходящих событий…
- Гитлер жив?
- Ранен. Насколько серьезно, еще не известно. - Старков кивнул на дверь: - Сходи к шифровальщикам, узнай, нет ли чего для нас. И мухой обратно. Не задерживайся.