* * *
Рейхсфюрер покинул пункт связи, приказав сотрудникам не отвечать ни на какие телефонные звонки вплоть до 17:00 следующего дня. Оставив для контроля над ними своего личного оператора, он вернулся к самолету и повторил распоряжение о подготовке к вылету. Полковник Баур хотел было воспротивиться - в конце концов, он являлся личным пилотом фюрера и обязан был выполнять только его приказы, - но, поразмыслив, решил подчиниться.
В ушах Керстена долго еще звучали последние слова рейхсфюрера. От страха его буквально сотрясала дрожь. Он понимал: теперь его жизнь не стоит и ломаного гроша. Лишь в самолете доктора вывел из нервного транса громкий голос нового коменданта "Вольфшанце". Растерянный полковник стоял перед трапом, придерживая левой рукой фуражку, чтобы ее не сдуло воздушной волной, исходившей от набирающего обороты двигателя.
- Господин рейхсфюрер, а нам что делать? - прокричал он.
Гиммлер выглянул в распахнутый люк и отдал коменданту "Вольфшанце" последний приказ:
- Приготовьте тело фюрера к транспортировке в Берлин. Будьте готовы к вылету! Завтра, но только после моего приказа, оно должно быть доставлено в столицу. Ни один человек, слышите, ни единая душа не должны узнать о том, что фюрер мертв! Следующее. Взорвите дощатый барак, в котором обычно проводились совещания. Тела убитых генералов положите на пепелище и сфотографируйте. И никаких вопросов! Хайль! Убирайте трап.
* * *
Шелленберг положил трубку на рычаг. Достал из кармана пилюли от головной боли. Налил в стакан воды, запил их. Затем прилег на кожаный диван. Лекарство должно подействовать через несколько минут.
Гиммлер слишком много наговорил. Причем такого, за что неминуемо могут поставить к стенке. Но не его. Пока есть контроль над СС, они рейхсфюреру ничего не сделают. Разве что разделаются с его ближайшим окружением. Да и то если их сегодняшний разговор был подслушан, что далеко не факт. Гораздо актуальнее другой вопрос: как отреагирует Гиммлер на расправу с его бывшими первыми помощниками? Ответ видится только один: да никак. Он даже смотреть на их казнь не станет. Уж кого-кого, а своего прямого начальника бригадефюрер знал хорошо. Отсюда вывод: следует продолжать игру с Борманом. Это единственный шанс на спасение.
Спазмы в висках несколько поутихли. Дополнительно помассировав голову с полминуты пальцами обеих рук, Шелленберг поднялся с дивана и снова подошел к телефонному аппарату.
- Добрый день. Бригадефюрер Шелленберг. Соедините меня с рейхслейтером.
* * *
Куркова бросало из стороны в сторону. Машина, наполненная бойцами Скорцени, казалось, не разбирала дороги. Колеса то попадали в рытвины, то наскакивали на обломки строительного мусора, не убранного после последней бомбардировки. Солдаты довольно грубо отталкивали русского от себя. Видимо, считали, что его место не рядом с ними. Тем более у всех еще стоял в памяти убитый этим русским их товарищ.
Перед посадкой Скорцени отозвал Куркова в сторону.
- Вот что, солдат. Я тебе желать успеха не буду. Если сегодня выживешь, значит, тебе повезло. Но я бы сейчас на тебя не поставил. Как только прибудете на место, начнется охота. На тебя. Поэтому советую стать зайцем. Тенью. Крысой. Но ни в коем случае не охотником. Иначе тебя растерзают.
…Машину сильно подбросило на повороте, и она резко затормозила. Впереди шла колонна танков T-IV. Из башни ведущей машины торчала фигура офицера в форме майора.
- Из машины! - Зычная команда сорвала солдат с мест и выбросила их в разные стороны.
Колонна, в свою очередь, тоже остановилась. Майор-танкист спрыгнул на землю и приблизился к автофургону:
- Кто командир?
- Я, капитан Фолькерсам. Батальон "Новая Германия".
- А, солдаты Скорцени… А мы - вторая и четвертая рота танкового училища в Гросс- Глинике. Вы нам можете объяснить, что здесь происходит?
- Могу. - Капитан зашел за спину майора и приставил ствол пистолета к его лопатке. - Спокойно, майор, без самодеятельности. Отвечайте четко и внятно. Кто вас вызвал?
- Генерал Ольбрехт. Какого черта, капитан?..
- Тихо, не дергайся. - Фолькерсам оглянулся по сторонам: вроде все спокойно. - Куда вы направляетесь?
- В административный район. Как нам и приказали.
- А где первая рота?
Майор попытался вывернуться:
- Откуда вам известно про первую роту?
- Вопросы задаю я. Итак?
- Выдвинулась к штабу резервных войск.
- Вот теперь благодарю вас за помощь.
Пистолетный выстрел оборвал тишину. Майор охнул и мешком рухнул на каменную дорожку.
Из командирского танка ударила пулеметная очередь, но капитана, спрятавшегося за телом майора, она не задела.
- Радль, - офицер сделал несколько бестолковых выстрелов в ответ, - рассредоточиться! Нескольких человек - к ним в тыл. Нужно подорвать замыкающий танк!
Половину приказа капитан не расслышал из-за разразившегося боя, но суть его понял сразу.
- Менцель, Герлах, - он ползком пробрался к отстреливающимся бойцам, - возьмите с собой русского и проберитесь через завалы к ним в тыл. Нужно забросать гранатами последние машины. Закупорить, так сказать, горлышко.
Герлах чуть приподнялся, чтобы осмотреться. Пули веером прошелестели над его головой.
- Неплохо для курсантов.
- Это они с испугу. - Радль вставил в автомат новый рожок. - Ползите, я вас прикрою.
Куркову достаточно было жеста Герлаха, чтобы понять: нужно следовать за ним. Ползти и по ухоженной-то земле дело сложное и неприятное, а уж по битому щебню да под свист пуль… Курков выматерился: это ж надо, надрывать свой живот ради фюрера, ни дна ему, ни покрышки… Эх, знали б в Москве, чем он тут сейчас занимается…
Невдалеке ухнул взрыв. Сергея подбросило и больно ударило о бетонную плиту. В голове зазвенело. Перед глазами поплыли круги.
Выплюнув горькую слюну, он огляделся. Менцель лежал метрах в двух от него. Из рассеченного осколком горла толчками выплескивалась кровь.
Не жилец. А Герлах?.. Вон он, дальше ползет. Жилистый.
Курков закинул автомат на спину и последовал за немцем. Несколько раз пули заставляли его вжиматься в землю.
Герлах спрятался за куском разрушенной стены. Дождался Куркова.
- Плохо стреляют, - кивнул он в сторону танков. - Отвратительная подготовка. Если их всех так готовят, то войну, можно считать, мы проиграли.
- Необстрелянные, - подтвердил Курков. - Ничего, еще наверстают свое. Если успеют.
Последние слова он произнес по-русски. Герлах усмехнулся:
- Кажется, тебя радует слабость наших солдат?
- Нет. Я рад тому, что до сих пор жив. Будь они хорошими стрелками, лежать бы нам давно здесь трупами.
- Логично. - Лейтенант Герлах выглянул из укрытия, быстрым натренированным глазом оценил обстановку. - Слушай меня, русский. Сейчас ты поползешь к следующему разрушенному зданию. Твоя цель - последний, замыкающий колонну танк. Как только уничтожишь его, прячься. Мы сразу начнем массированный обстрел. А твоя голова еще нужна нашему Отто. Чего ты улыбаешься?
- Перед посадкой в машину штурмбаннфюрер предупредил меня, что после печальной истории с капитаном Шталем я стал нежелательной фшурой в его команде. И вот теперь один из его бойцов советует мне сохранить жизнь. Странно.
- Ничего странного. - Лейтенант добавил в рожок патроны. - Лично мне, признаюсь, ты неприятен. И только по одной причине: потому что ты русский. А на Шталя мне наплевать. Выскочкой был, каких еще поискать. Он ведь мечтал Скорцени подвинуть. Буквально бредил его славой и местом. Отто об этом знал. Да, у покойного остались друзья, и они наверняка горят желанием пересчитать твои кости. Но если ты сейчас сдохнешь, то не доставишь им такого удовольствия. Все, вперед! Я тебя прикрою.
Сделав глубокий вдох, Курков стремительным броском достиг дальнего конца вдрызг разбитой кирпичной стены. Со стороны машин начался массированный обстрел танков. Пули натасканных "орлов Скорцени" били прямо по смотровым щелям водителей и прицельным линзам наводчиков. За спиной простучала очередь из автомата лейтенанта. "Всё, - понял Курков, - пора".
Он с облегчением покинул хлипкое ненадежное укрытие и одним рывком пересек улицу. Сзади ухнул взрыв гранаты, но Сергея не задело. Проползти до следующего укрытия было минутным делом. Помогала темнота, как-то внезапно опустившаяся на поле боя. А может, то был дым сражения…
Спустя несколько минут Курков находился в десяти метрах от цели.
В этот момент ствол орудия последнего танка начал разворачиваться в сторону отряда Скорцени. Впрочем, залпа прямой наводкой он все равно сделать не смог бы: мешала головная подбитая машина, из которой все еще валил черный дым. "Тогда что же он собирается делать?" - озадачился вопросом Курков.
Ответ последовал тут же. Танк выплюнул снаряд, и через тысячную долю секунды металлическая болванка ударила в башню танка погибшего майора.
- Ни хрена себе, - прошептал Курков. - По своим лупит!
Башню срезало с остова машины, словно бритвой. Теперь перед танкистами замыкающего T-IV открылось пространство для прямого обстрела противника.
Курков перевернулся на спину, выхватил из подсумка противотанковую гранату, сорвал кольцо, изогнулся и швырнул ее под днище бронемашины. Взрывная волна подбросила многотонную конструкцию, швырнула ее обратно на землю и отозвалась в ушах и теле виновника звоном и болью. Сергей перекатился на несколько метров вбок, выхватил на сей раз уже противопехотную - с длинной деревянной ручкой - гранату и швырнул ее в сторону двух следующих танков, за которыми укрывались курсанты училища. Криков и стонов он не услышал.
Зато в его сторону полетели пули.
Рука сама собой нащупала в дымовой темноте какой-то деревянный настил и приподняла его. Два свинцовых подарка просвистели над головой. Третий ударил в полуметре справа, выбив из битого кирпича фонтанчик щебня.
Курков напрягся, приподнял настил чуть выше и нырнул в образовавшийся лаз. Под ногами оказалась лестница. Сергей попытался нащупать ступеньки, но неудачно: оступился и скатился вниз. Падение спасло ему жизнь.
Пуля, выпущенная из чьего-то пистолета, ударила в стену аккурат в том месте, где только что должно было находиться тело спускающегося человека. Курков несколько раз быстро перекатился по полу и оказался прижатым к стене. Передернув затвор, он направил автомат в сторону прозвучавшего выстрела.
Сергей буквально кожей чувствовал исходившее из противоположного угла напряжение. Но пока не знал, что ему делать. Дальнейшие действия незнакомца развеяли сомнения. Тот нажал на курок, но вместо выстрела раздался щелчок: осечка. Или у него закончились патроны.
- Советую бросить оружие, - четко и громко произнес Курков. - В отличие от вашего пистолета мой автомат работает безотказно.
- Вы не немец? - донесся из темноты подвала удивленный мужской голос.
- Почему вы так решили?
- У вас акцент.
- Я русский.
- Из штаба господина Власова?
- Нет. Из отряда Скорцени.
- Меня ищет Скорцени?! - теперь в голосе слышался неподдельный интерес.
- С чего вы взяли? В Берлине военный переворот. Здесь, над вами, бойцы Скорцени сражаются с бунтовщиками.
- И им помогает русский?!
- Так получилось.
Наступила пауза. Курков неслышно сдвинулся чуть влево: если тот надумает стрелять на голос, то снова промажет.
- Ну что ж… - Сергей услышал звук упавшего на пол пистолета. - Если вы меня не обманываете, а в моем положении остается только одно - поверить вам, давайте знакомиться. Меня зовут Вальтер Бургдорф.
* * *
Гизевиус расхаживал по узкой камере, заложив руки за спину и выписывая мелкие круги от окна к двери и обратно. За решеткой небольшой квадратной выемки в стене слышались отзвуки боя, выстрелы, команды, крики. "Валет" затравленно смотрел на запертую снаружи дверь.
Он готовился к смерти. Ему не позволят остаться в живых. Как бы ни сложилась ситуация и кто бы ни пришел к власти. Победит Гиммлер со своим окружением - его расстреляют как изменника родины. Победят люди Штауффенберга и Бека - они ликвидируют его как предателя.
Чертова немецкая педантичность, будь она проклята! Каждый шаг расписывать на бумаге. Под любым, даже самым бредовым, текстом ставить подпись. Окажись он сейчас на какой-нибудь нейтральной территории - да плевать бы ему было на все его письменные признания Мюллеру о своем участии в заговоре! Как-нибудь да выкрутился бы. А сумел бы переправиться в Швейцарию - глядишь, и сам Даллес оказал бы какую-никакую поддержку. В конце концов, он ведь действовал по его указанию.
А здесь его ждет расстрел.
Конечно, люди выбранной им профессии давно привыкли ходить, как говорится, по лезвию бритвы. И даже в Швейцарии, нейтральной стране, не принимающей участия ни в каких военных действиях, а потому благополучной и процветающей, Ганс Бернд Гизевиус не смог бы, наверное, чувствовать себя в полной безопасности. Его и там могли бы схватить в любую минуту, вывезти в Германию, отправить в тюрьму… Но все-таки в Берне у него оставались связи, пресса, адвокат. Хоть какая-то защищенность. Пусть даже мнимая. А здесь? Закон по имени "папаша-Мюллер"?
Ареста и насильственного вывоза из Швейцарии Гизевиус ожидал раньше. После февральских событий, связанных с поступком адмирала Канариса. Официально бывший глава абвера считался сейчас "отстраненным от дел", но "Валет" прекрасно понимал значение формулировки: "Отстранен от занимаемой должности".
В те дни дипломата впервые посетили мысли о бегстве в Канаду или Соединенные Штаты. Но реализовать свои планы без помощи Даллеса, главы американской разведки в Европе, он не смог бы. Поэтому в одной из бесед с ним осторожно затронул эту тему. И, к своей радости, получил положительный ответ. Однако помощь такого человека, как Даллес, надлежало заработать. Чем он и занялся.
Болезненный удар кулаком о стену привел Гизевиуса в чувство. Мюллер! Да, ему необходимо снова встретиться с Мюллером. Зачем? Он пока еще и сам не в состоянии был четко сформулировать ответ на свой вопрос. Осознал это лишь на уровне интуиции. Кажется, к такой мысли его привел осколочек только что посетивших голову размышлений и воспоминаний. Но какой именно "осколочек"?..
Гизевиус присел на прикрученный к полу возле стола табурет. Итак, о чем он думал только что? Надо сконцентрироваться. Ах да, Канарир. Его смещение с поста главы абвера. И что? Встреча с Даллесом… Нет, всё не то… Где же, ну где ж затерялся тот спасительный "осколочек", на каких витках капризной памяти?.. Ну вот же, вот веда только что он царапнул его мозг, иглой уколол, осой ужалил и… Стоп!
Гизевиус расхохотался. Господи, как, оказывается, всё просто!
Он вспомнил. И еще более убедился, что ему нужна встреча с Мюллером.
Сразу после ареста Канариса на его место приказом Гитлера, с подачи Гиммлера (а то, что это была подача именно Гиммлера, Гизевиус знал от людей из ведомства Риббентропа, то есть из министерства иностранных дел), был назначен полковник Ганзен. Человек, вплотную связанный с оппозицией. Нет, напрямую Ганзен заговором не занимался. По крайней мере Гизевиусу об этом ничего известно не было. Ну, да, поддерживал заговорщиков. Так таких, как он, в Германии тысячи. И отнюдь не по этой причине следовало встретиться с Мюллером.
А потому, что Ганзен был тесно связан с главным недругом шефа гестапо. С Вальтером Шелленбергом.
Впервые информация об их сотрудничестве поступила к "Валету" от военного прокурора Зака (который тогда же заодно предупредил его, что в ближайшее время появляться в Берлине ему не следует). Чуть позже, в одной из бесед, информацию Зака подтвердил и Даллес. А сам он получил эти сведения из Италии.
Из всего этого следовало, что Гиммлер и его окружение, вкупе с Шелленбергом, знали о заговоре мятежников задолго до 20 июля. И Мюллер, таким образом, мог теперь получить из рук "Валета" сильный козырь. А заодно и сохранить ему жизнь.
Гизевиус вскочил с табурета и бросился к двери.
* * *
Франклин Делано Рузвельт оторвался от чтения газеты, поднял глаза на вошедшего в кабинет помощника, Гарри Гопкинса.
- Что-то произошло?
- Да, господин президент. На Гитлера совершено покушение. Только что поступило сообщение из Швейцарии.
Рузвельт снял очки, аккуратно положил их поверх газетной полосы.
- Вас это удивляет? Будь я на месте немцев, давно бы так поступил.
- Абсолютно с вами согласен. Только как теперь будет строиться наша внешняя политика в отношении Германии и ее сателлитов? Вы ведь помните: представители германской оппозиции делали попытки вступить с нами в переговоры еще до переворота. В тот момент мы закрыли тему. Но теперь она наверняка всплывет вновь.
Рузвельт откинулся на спинку кресла:
- У нас не возникнет никаких проблем, Гарри. Все проблемы возникнут у них. Гитлер мертв?
- Ранен, но, как нам сообщили, находится в крайне тяжелом состоянии.
- Вот видите. - Рузвельт взял стоявший перед ним на подносе кофейник и налил напиток в чашку. - Гитлер живуч. Я на сто процентов убежден, что все, кто в момент покушения находились рядом с ним, погибли. А он, как видите, остался жив. Живучесть подобного рода людей - факт довольно любопытный, но пока необъяснимый. Впрочем, если даже Гитлер умрет, это ничего не изменит. Вот, Гопкинс, взгляните… - Рузвельт кивнул на лежавшие перед ним газеты: - Все они в один голос пишут о послевоенной Европе. О том, что в "Большой тройке" нет единства. Спрашивают меня, почему я не собираю новое совещание "Большой тройки". И, заметьте, ни одно издание даже не заикается о переговорах с гитлеровцами. Ни до покушения на Гитлера, ни теперь. Простому американцу, который сегодня готов голосовать за меня, совершенно безразлично, как зовут того парня, который расстрелял его брата, отца, уничтожил в концлагере его сестру или невестой: Гитлер, Геббельс, Кейтель… Но если я вступлю в подобного рода переговоры, он обязательно проголосует "против" меня. Гопкинс, эта война немцами проиграна. Осталось лишь определиться во времени. Так что наша внешняя политика остается без изменений. Вас такой ответ устраивает?
- Вполне, господин президент.
Рузвельт жестом остановил собиравшегося покинуть кабинет помощника:
- Но это совсем не значит, что мы будем полностью игнорировать контакты с представителями германского командования. Сталин предлагает провести новую встречу "Большой тройки". На своей, заметьте, территории. И для этого у него имеются все основания. Красная армия сейчас как никогда успешно развивает наступление. С такими темпами она вполне может закончить кампанию до Рождества. Устраивает ли это нас? Нужно ли нам, чтобы русские оказались полновластными победителями? И я отвечаю себе: нет. И это тоже наша внешняя политика.
Гопкинс понимающе кивнул и удалился. Если бы он, закрывая дверь, оглянулся, то увидел бы, что оставил президента в крайне задумчивом состоянии.
Покушение на Гитлера напомнило Рузвельту 1934 год, когда его самого хотели насильственно сместить с поста президента.