Рузвельт пришел к власти в момент, когда Штаты находились на самом пике экономического кризиса. И в первую очередь он собирался разобраться в причинах, приведших его страну к полному краху. Такому, от которого до революционной могилы оставался один шаг, не больше. С этой целью ему пришлось нанять целый штат преподавателей университетов: юристов и экономистов. Причем часть из них отличалась откровенно левацкими, а то и прокоммунистическими идеями и настроениями. Однако инициатива Рузвельта пришлась не по душе финансовым воротилам, получавшим благодаря экономическому коллапсу крупные барыши. Естественно, "жирные кошельки" не желали изменения ситуации в стране. Поэтому нашли лучший, по их мнению, выход из положения: поменять президента.
Замысел мятежников сводился к тому, чтобы военные под руководством генерала Макартура арестовали Рузвельта и заключили в тюрьму. Главой нового правительства планировалось объявить Государственный совет под руководством все того же Макартура. Мятежников поддержали банки Моргана, химический концерн "Дюпон" и, естественно, представители американского генералитета.
О заговоре Рузвельту сообщил Эдгар Гувер, глава ФБР. И Рузвельт отреагировал немедленно. Макартур приказом президента был отправлен на Филиппины, а генералитет подверг кардинальным кадровым перестановкам. Заговор провалился.
Рузвельт до сих пор помнил тот момент, когда Гувер буквально ворвался в его дом и, не в силах сдержать эмоций, кричал о предательстве в правительственных кругах. Наверное, это был самый Кошмарный вечер в жизни Рузвельта…
"Интересно, - подумал президент, - как бы пошла дальнейшая жизнь страны, если бы меня тогда сместили? Скорее всего к власти пришли бы либо коммунисты, либо фашисты. Наглядные примеры история знает".
* * *
Эрвин Роммель пришел в сознание поздним вечером. Сиделка, ухаживавшая за ним, проспала тот момент, когда он открыл глаза. Фельдмаршал попытался приподняться, но слабость в мышцах и боль в голове тут же снова приковали его к постели. Вырвавшийся из его уст тяжелый стон разбудил женщину.
- Пи-ить.
Сиделка не столько расслышала, сколько догадалась, чего хочет больной. Она смочила губку в воде и поднесла ее к губам пациента.
- Где я?
- Вы у себя дома. Но вам пока нельзя разговаривать.
- Позовите мою жену.
- Она только что заснула. Не тревожьте ее. - Сиделка присела рядом. - Если вам что-то нужно, скажите мне.
- Как я здесь оказался?
- Вас привезли после ранения. Тяжелого, к сожалению.
- Да, припоминаю… Мы ехали в машине. Потом налет. Бомбы с неба. Мы не успели свернуть с дороги… Кто-нибудь еще выжил?
- Нет. Только вы.
Женщина ошибалась. В живых остался и адъютант Роммеля, Вирмер. Он покинул машину сразу, как только начался авиаобстрел трассы. Но прожил недолго. Через шестьдесят восемь часов его расстреляли. По приказу Шелленберга. Но сиделка, естественно, знать про то не могла.
- Какой сегодня день?
- Тяжелый, ох, тяжелый… - запричитала женщина. - В пять часов по радио передали, что на нашего фюрера совершено покушение. Но, хвала Всевышнему, он остался жив. В Берлине сейчас творится что-то невообразимое…
Роммель закрыл глаза. Всё. Начало конца.
* * *
На этот раз Мюллеру пришлось воспользоваться собственной служебной машиной. Борман ждал его в пригороде, на трассе в районе Вюндсдорфа. Водитель, необстрелянный неопытный юнец, нерв-но вздрагивал, когда в двух кварталах от них изредка раздавались автоматные выстрелы.
"Сопляк", - подумал Мюллер. Но сейчас ему нужен был именно такой шофер. Ничего не знающий и ни о чем не догадывающийся мальчишка, слепо выполняющий приказы.
Бормана Мюллер вызвал сам. И место встречи выбрал он же. Час назад ему принесли результаты прослушивания телефонов Шелленберга. Всех телефонов. В том числе и того "закрытого" номера, о котором, казалось, знали только Гиммлер и еще два-три верных его человека.
Внимательно выслушав Мюллера, Борман пришел к выводу, что встреча действительно необходима. Через десять минут руководитель рейхсканцелярии позвонил Герингу. Сообщений было два: о смерти фюрера и вылете Гиммлера в Берлин.
- Сколько нам нужно времени для подавления восстания в городе? - Геринг спрашивал конкретно и лаконично.
- Как минимум шесть часов. На подходе две танковые роты полковника Штолленберга. Бойцы Скорцени остановили бронетехнику в районе станции метро "Ноллендорфплац". Мюллер начал аресты среди представителей высшего командного состава. Но шесть часов нам нужны как воздух.
- У вас будут эти шесть часов. Гиммлер появится в Берлине только в семь утра…
Борман сидел на заднем сиденье. Мюллер расположился рядом, протянул отпечатанный на бумаге текст разговора Шелленберга с Гиммлером. Исподволь взглянув на собеседника, рейхслейтер удовлетворительно кивнул: текст практически слово в слово совпадал с" тем, о чем ему сообщил сам глава внешней разведки.
- Теперь о проблемах. Что у вас произошло?
- Двойник фюрера скрылся.
- Искали?
- Идо сих пор ищем. Но он словно сквозь землю провалился.
- Это плохо, Мюллер. Очень плохо. Двойника нужно отыскать. И как можно скорее. До приезда Гиммлера.
У Бормана никак не выходил из головы последний разговор с Геббельсом. Впервые за многолетнюю историю их взаимоотношений рейхслейтер неожиданно согласился с "Хромоножкой" не для вида, а по сути. Действительно, "бабник" прав: Геринг страну не вытянет. Она рухнет как карточный домик. А значит, времени на отступление у него не останется. Да, напрасно он сделал ставку на "Борова". Теперь не мешало бы отыграть все обратно. Да так, чтобы толстяк остался доволен и новой ситуацией.
- Из города двойник исчезнуть не мог, - продолжал тем временем Мюллер. - Скорее всего где-то затаился. Например, в городе, в развалинах.
- А вы не думаете, что он находится сейчас у доверенных людей вашего патрона?
- Нет. Я бы об этом знал.
- Не думайте, Генрих, что вы всезнайка. Чаще всего те, кто думают, что они всё и про всех знают, ошибаются. На чем и горят. Теперь следующее. Срочно произведите аресты этих людей. - Борман протянул список. - Здесь в основном те, кто нас в дальнейшем не поддержит. Нам же нужны преданные союзники, а не критики. Сделайте так, чтобы до утра они не дожили. Допустим, были убиты при попытке к бегству. Или покончили жизнь самоубийством. Словом, придумайте сами, как и что.
- Будет сделано. Еще один момент, рейхслейтер. Меня интересует, что будет с Шелленбергом? - Мюллер давно готовил свой вопрос. И теперь, когда озвучил его, неожиданно понял, что сделал это напрасно. Ответ Мюллер увидел в глазах собеседника еще до того, как тот начал говорить.
- У каждого из нас, группенфюрер, есть собственное направление деятельности. И совсем необязательно, как говорят охотники, вторгаться на чужую территорию. Шелленберг грамотный молодой человек, хотя и несколько специфичный. Но он нам нужен. Так же, как нам нужен и ваш начальник Гиммлер. Причем живым и невредимым. А иначе на кого народ будет спускать всех собак после объявления капитуляции? Только не надо так на меня смотреть, Мюллер. Мы с вами всегда говорили на одном языке. Любая театральность нам претила. Да, Мюллер, Вальтер Шелленберг нам сейчас необходим. Контакты с Западом вы, что ли, будете налаживать? Или ваши костоломы? Нет, Шелленберг нам еще послужит. А когда станет лишним, вы, Мюллер, узнаете об этом одним из первых, обещаю. Кстати, вы ему Канариса отдали, как я советовал?
Мюллер утвердительно кивнул.
- Вот и хорошо. Пусть сломает зубы об этого динозавра. - Борман на секунду задумался. - А знаете, Мюллер, ведь он наверняка попытается его спрятать. И спрятать так, чтобы даже Гиммлер не смог разыскать.
- Я бы на его месте поступил так же. У адмирала остались кое-какие связи. И здесь, и за рубежом.
- Вот и проследите, куда он его спрячет. Нам этот "лис" тоже понадобится. Вместе со всеми своими связями.
* * *
Шелленберг приказал охране остаться у входных дверей двухэтажного дома Вильгельма Канариса, который располагался в пригороде Берлина по Шлахтензее, и в случае чьей-либо попытки бегства из помещения стрелять на поражение. Сам же бригадефюрер, облаченный в черную генеральскую форму, прошел внутрь, пересек холл, поднялся по ступенькам лестницы на второй этаж и открыл двери кабинета.
Адмирал Канарис, бывший руководитель абвера, сидел в кресле напротив камина. В правой руке он держал бокал, а левой выбивал по подлокотнику мелкую дробь в такт музыке, раздающейся из радиоприемника.
- А, бригадефюрер, - брезгливая гримаса исказила морщинистое лицо старика. - Не ожидал, что арестовывать меня пришлют именно вас.
- А какая разница, господин адмирал? - Шелленберг встал напротив своего бывшего противника. - Неужели вам стало бы легче при виде папаши-Мюллера?
- Это для вас он папаша. - Канарис отвернулся к камину. - Сколько у меня есть времени?
- Смотря на что. - Шелленберг осмотрелся. - У вас давно был ремонт?
Адмирал хмыкнул.
- Если вы по поводу прослушивания, то его нет. Я и так под арестом, хоть и домашним. Так что надобность в подобных игрушках в моем доме отсутствует.
- В таком случае, господин адмирал, у меня есть к вам конкретное предложение. - Шелленберг взял стул и сел напротив собеседника: - Фюрер мертв.
Канарис на минуту оторвался от созерцания огня:
- Все-таки они это совершили…
- Да. Полковник Штауффенберг взорвал бомбу прямо под ногами Гитлера. И в Берлине начался бунт. Впрочем, судя по вашему спокойствию, вы обо всем проинформированы. Даже несмотря на домашний арест.
- За информацию нужно платить. Хорошо платить. И тогда она сама будет стекаться к тебе.
Шелленберг спокойно перенес укол в свою сторону. О его скупости в Управлении ходили анекдоты. Но сейчас было не время обсуждать недостатки друг друга. И бригадефюрер решил забыть об унижении до лучших времен.
- В Берлине начался дележ портфелей. Время, как обычно, выбрано не вовремя. Вместо того чтобы сохранить корабль на плаву, у нас принялись распиливать капитанский мостик.
Канарис вновь отвернулся в сторону камина.
- Я понял. Вас интересуют мои связи. Хотите покинуть тонущий корабль.
Адмирал не спрашивал. Адмирал разгадал цель визита.
- Я наш корабль пока не назвал бы тонущим. Но пробоина у него серьезная.
- Он тонет, Вальтер. И он начал тонуть еще в тридцать третьем.
- Бессмысленный спор. Тем более у нас сложилась довольно любопытная партия: король убит, а игра продолжается. И ею можно руководить. И не обязательно в Германии.
- Неужели вы хотите покинуть тысячелетний рейх? - В голосе адмирала прозвучало любопытство. И ничего более.
- А вы не хотите? - Шелленберг начал нервничать. Старик явно не собирался делиться с ним информацией. - Только не нужно мне говорить, что вы прожили долгую и скучную жизнь и что вам все равно, где и как умирать. Жизнь не может быть долгой и не может надоесть. Невзирая на возраст.
- Тем не менее так оно и есть. Представьте себе, мною руководит усталость. Обычная старческая усталость. Ну, предположим, я спасусь. Вы поможете мне выехать из Германии. Обосноваться где-нибудь в Африке или Америке. На худой конец, в горах в Европе. И что? Кем или, точнее, чем я там буду? Ничтожеством третьего сорта? Нет уж, увольте. Лучше умереть здесь, вместе со всеми, на тонущем корабле.
Шелленберг вскочил на ноги:
- Знаете, за что я вас всегда ненавидел? За ваш снобизм! За вашу непрактичность. Вы и подобные вам живут началом века, со всеми его правилами и законами. И не понимают, что ваше время давно прошло. Кануло в Лету. Вы построили свой мирок и не желаете из него высовываться. И бог бы с вами: сидите в своем архаизме и наслаждайтесь жизнью. Но нет! Вы и нас заставляете жить по вашим правилам! - Бригадефюрер дал волю эмоциям: - При этом ловко используя нас. Я не сомневаюсь: идея убийства фюрера принадлежала вам, однако исполнитель до последней минуты считал, что она принадлежит ему. Вы приняли позу созерцателя, оставаясь одной из главных действующих фигур Германии. Браво, господин адмирал. Я вами восхищен! - Руководитель внешней разведки рейха нервно зааплодировал.
"А он не так глуп, как казался. - Адмирал мысленно проанализировал спич Шелленберга и вынужден был отдать ему должное. - Неплохо он меня "просчитал"".
- Один вопрос, Вальтер. И если я получу на него правильный ответ, наш диалог будет иметь продолжение.
- Наш диалог будет иметь продолжение в любом случае. Так что теперь только от вашего вопроса зависит, где конкретно он будет продолжаться.
Канарис поднялся с кресла, запахнул полы халата.
- Министр пропаганды занят сейчас подавлением бунта. Геринг оказывает ему помощь. Гиммлер в "Вольфшанце". Борман, насколько мне известно, покинул Берлин, но ситуацию держит под контролем. С кем из них я должен буду встретиться в ближайшее время?
Шелленберг задумался. Он и сам не знал, с кем старику предстоит иметь дело.
- А если я скажу, что ни с одним из названных вами лиц?
- В таком случае наш диалог завершен. Подождите меня несколько минут. Я приведу себя в порядок и буду в полном вашем распоряжении. Кстати, если вам нужно отчитаться перед Мюллером, телефон в холле.
* * *
Бургдорф медленно наклонился над столиком, осторожным движением рук открыл колпак переносной лампы, зажег фитиль.
- А свет не увидят? - Курков повел подбородком в сторону лаза.
- Не беспокойтесь, господин русский. - Голос корректора звучал глухо, словно бы првдавленно. - Пока ваши товарищи по оружию будут расправляться со своими коллегами, наш маленький светильник никто не заметит.
Курков усмехнулся. Действительно, на фоне того пожарища, которое буйствовало наверху, вряд ли кто заметит в щели между лазом и накрытием тоненький язычок фитиля.
Бургдорф указал на ящик:
- Присядьте. Так вы говорите, в Берлине оказались совершенно случайно и данная, мягко выражаясь, бойня вам безразлична?
- Совершенно верно. - Курков поставил автомат между ног. - Я, честно говоря, до сих пор не могу понять, чего не поделили господа генералы.
- Власть. Только и всего. - Бургдорф прислушался: - Почти рядом стреляют. Власть, она, молодой человек, вещь притягательная.
- А вы откуда знаете? - Курков тоже прислушался. Бой не утихал.
- Да вот узнал, довелось… - Бургдорф внимательно присматривался к русскому "гостю". Судя по разговору и поведению, тот говорил правду. Солдата явно не интересовал корректор, и он не горел желанием продолжать войну. Он просто ждал, когда же великогерманская междоусобица наконец закончится. И всего.
Попутно в голове проносились и другие мысли. Двойник Гитлера прекрасно понимал, что одному ему долго не продержаться. Верный человек "на воле" был бы очень кстати. Неужели Господь услышал его молитвы?
- Вы слишком пристально на меня смотрите. - Слова Куркова заставили Бургдорфа отвести взгляд. - Так обычно смотрят, когда ждут помощи.
- Странно, что вы в таком полумраке смогли определить, как именно я на вас смотрел. Но вы правы. Мне действительно необходима ваша помощь. - Бургдорф принялся на ходу сочинять себе "легенду". - К сожалению, я совершил преступление. Нет, нет, не уголовное. Никакого криминала. Я укрываюсь от службы в армии.
- Дезертир?
- Ну какой из меня дезертир? - Бургдорф развел руками. - В моем-то возрасте. Однако посудите сами: человеку пятьдесят четыре года, а его хотят отправить на фронт… Впрочем, вы правы. Да, я трус. Я не хочу потерять жизнь только из-за того, что наши генералы не смогли правильно вести военные действия и теперь вынуждены призывать в армию стариков и детей. В конце концов, мне осталось не так уж много. Но я хочу прожить это отпущенное мне "немного" и умереть от старости, а не от пули или осколка. Хотя бы так, как мой дед.
- И как же умер ваш дед?
- В кресле. Под звуки классической музыки. - Бургдорф не помнил своего деда. И понятия не имел, как тот умер.
- А если я молод, то мне, получается, можно умереть и на поле боя? Интере-е-есная у вас логика, - протянул Сергей.
- Логика войны, - тяжело вздохнул корректор. - Война в первую очередь пьет кровь молодежи. Она всасывает ее неуемную энергию и за счет нее живет. Но как только на передовую выходят старики, с их опытом, болезнями и мудростью, война замирает. Она становится неинтересной. Скучной. Облезлой. Как и те старики, что пришли в нее. Старикам нет места на войне. Старики никогда не приносили победу. Они могут принести только предсмертную агонию. Старики в окопах… Нет более постыдного и мерзкого зрелища.
Автоматная очередь прогремела почти над их головами.
- Похоже, бой приблизился к нам. - Курков передернул затвор автомата.
- Может быть. Затушите фитиль. - Бургдорф нервно вжался в стену. - Не дай бог, нас заметят. - Выстрелы стихли. - И все-таки это ваша война. - Двойник фюрера неожиданно почувствовал желание выговориться. - Моя закончилась двадцать пять лет назад. На той войне я мог горы свернуть. Но не сегодня. Как вы смогли убедиться, я и с оружием-то обращаться разучился. Старики вроде меня не способны к активной деятельности.
- А к чему они способны? - Курков отметил мысленно, что шум боя переместился несколько левее лаза. - Я, например, видел одного старичка вроде вас. Так он со своей снайперской винтовки не один десяток вашего брата-немца положил.
- Им двигала ненависть.
- А что движет вами?
- Инстинкт самосохранения.
- Значит, действительно страх. Но вы не стыдитесь. Это далеко не самое постыдное чувство.