- А если тот, к кому вы меня отправляете, - первым нарушил молчание Шилов, - хочет устроить провокацию против нас, только моими силами? Вы ведь, насколько я понял, совершенно, не знаете его планов.
- Вряд ли, - быстро отозвался Рыбак, однако уверенности в его голосе Шилов не уловил. - Человек он вроде проверенный. Ни разу нас не подводил. А если в его мозгах и впрямь что-то непотребное сообразилось, так ведь на то и у тебя голова на плечах есть. Думаю, разберешься, что к чему.
Шилов перекатился на бок, повернулся лицом к капитану:
- Там Наташка, сестренка. Ты сам говорил. Где она конкретно, знаешь? В селе, в городе?
- Понятия не имею. Извини. И запомни, Серега: в Германии сел нету! У них там фермы. И искать ее пока не советую. Вот война закончится, тогда и займешься поисками. Иначе и себя угробишь, и ее не спасешь.
- А если ее сейчас мордуют? А я буду рядом и не помогу?!
- А ты вспоминай о тех, кого расстрелял. Пойми, Сергей, я не бью тебя по больному месту! Просто помни: они отдали свои жизни для того, чтобы ты смог выполнить задание. А начнешь искать сестру - можешь все провалить. И тогда их смерть останется неоправданной. Вот так-то, Серега. - Ким замолчал, но, понаблюдав недолго за состоянием Шилова, добавил: - Главное, чтобы она выжила. А там, Бог даст, разберемся…
…Дверь кабины пилота распахнулась.
- Господин обер-лейтенант, Берлин!
Грейфе откинул одеяло, потянулся и радостно произнес:
- Господин русский, у вас начинается новая жизнь.
Курков снова выглянул в иллюминатор. Внизу, в первых солнечных лучах, под ним раскинулись кварталы знаменитого города.
- А какое сегодня число? - повернулся он к обер-лейтенанту.
- Что?! - не расслышал его из-за рева моторов Грейфе.
- День какой сегодня?
- Тринадцатое июля. А что?
Шилов прокричал в ответ:
- Неплохое число для начала новой жизни!..
* * *
- Господин группенфюрер, вот списки тех, кто прибыл в Берлин за последние сутки.
Адъютант протянул шефу гестапо Генриху Мюллеру несколько листов бумаги, испещренных мелким печатным шрифтом.
- И что мне с ними делать?
Адъютант раскрыл было рот, но тут же, передумав, закрыл его и развел руками.
"Кретин", - мысленно оскорбил подчиненного шеф гестапо. И задал второй вопрос:
- Здесь всё или только уже отобранная информация?
- Всё, господин группенфюрер.
- И что, - не сдержался-таки Мюллер, - прикажете мне самому их перебирать?!
- Никак нет, господин группенфюрер! Просто я решил, что вам…
- Гюнтер, - взгляд поверх очков не предвещал ничего хорошего, - я, и только я, в этом кабинете, в этом доме и в этом городе буду решать, что и кому делать. Вы меня поняли?
- Да, господин группенфюрер! - Подчиненный, неожиданно не по уставу пристукнув каблуками сапог, развернулся и направился к двери, однако его остановил резкий окрик:
- Ладно, давайте ваши чертовы бумажки. Копии имеются?
- Так точно!
- Работайте.
Адъютант вышел, оставив шефа одного. Мюллер быстро пробежал взглядом по спискам. Знакомых фамилий вроде бы не встретилось. Впрочем, нет, на чем-то глаз все-таки споткнулся. Нужно просмотреть еще раз.
Гестапо-Мюллер, как его называли сослуживцы, положил документы на стол, снял китель, аккуратно повесил на спинку стула, несколько раз присел, сделал круговые движения руками - полегчало. В который раз посетила мысль, что напрасно не перетерпел он тяжелые дни девятнадцатого-двадцатого годов. Остался бы в авиации - глядишь, и не занимался б теперь всяким отребьем. Убийства, заговоры, измены - всё свалено в одну кучу. И отвечать за всё приходится ему. Одному.
Мюллер снова вернулся к спискам. Кажется, на второй странице. Не то, не то… Вот оно. Точно! Ганс Берндт. Ганс Берндт… Очень, очень знакомо. Мюллер довольно улыбнулся: память, как обычно, не подвела. Птенцы Канариса слетаются в Берлин?..
Итак, Ганс Берндт Гизевиус. По прибытии не указал в документах своего полного имени. Думал, не заметят. Ай-ай, господин Гизевиус, нехорошо так поступать человеку с дипломатическим паспортом и тем более сотруднику абвера.
Мюллер подошел к встроенному в стену сейфу, открыл его, вытянул из стопки документов тонкую папку, раскрыл ее.
"…В мае - начале июня американских подданных, проживающих в особняке Херренгассе, Цюрих, Швейцария, трижды посетил Ганс Берндт Гизевиус, сотрудник абвера (дипломатическая неприкосновенность). Приватная беседа Г.Б.Г. и АД. /Алена Даллеса/ представляла собой диалог по поводу будущего Германии после открытия "второго фронта ". "Валет" /позывной Г.Б.Г/ интересовался, будет ли правительство Рузвельта вести переговоры с Адольфом Гитлером? Если да, то на каких условиях. Если нет, то с кем из Белого дома следует установить контакт? АД., в свою очередь, зондировал, кого именно представляет Г.Б.Г. Последний ответил, что будто бы работает в интересах абвера, точнее, адмирала Вильгельма Канариса. Однако несмотря на то что фигура В.К. является одной из ключевых в руководстве рейха, АД. предложил перенести переговоры на более поздний срок: с тем, чтобы Г.Б.Г. увеличил круг заинтересованных в этих переговорах лиц".
Мюллер захлопнул папку. Вот она, та ниточка, которая поможет распутать клубок. Только каков он, интересно, окажется?..
За свою долгую карьеру сыщика Мюллер неоднократно сталкивался с тем, что власть имущие, как только им приходилось вступать в конфликт с законом, в целях спасения тотчас находили и использовали всевозможные рычаги давления на полицию и суды. В результате он был вынужден точно так же, как эту папку, захлопывать их "дела" и убирать до поры до времени в самые потаенные места. Возможно, два месяца назад Мюллер отложил бы это "дело" в сторону или и вовсе не взял к рассмотрению, но сейчас, когда Канариса сместили, а все бразды передали Шелленбергу, картина кардинально изменилась.
- Гюнтер! - крикнул в коридор Мюллер, приоткрыв дверь, и через мгновение адъютант стоял перед ним. - Вот вам фотография. Этого человека нужно найти. До девятнадцати часов вся информация о нем должна быть у меня. - Потом протянул несколько листов из папки: - Здесь имена и адреса его друзей и знакомых. Вполне возможно, он у кого-то из них.
- Сколько оперативных работников разрешите задействовать, господин группенфюрер?
- Шесть человек. Всю группу Шольца.
- Можно идти?
- Да, Гюнтер. Только предупредите Шольца, чтоб его ребята действовали осторожно. Чтобы не спугнули клиента ненароком. Простая слежка: где живет, куда ходит, с кем встречается. Обязательно фотографии! И никакой самодеятельности.
- Господа, - генерал-полковник Людвиг фон Бек вывел вперед явно уверенного в себе, дружелюбно улыбающегося человека, - тем из вас, кто еще не знаком с нашим другом, разрешите его представить: представитель абвера, преданный человек адмирала Канариса Ганс Бернд Гизевиус!
Помимо генерал-полковника в комнате присутствовали восемь человек. Указав рукой на одного из них, Людвиг фон Бек представил его гостю:
- Знакомьтесь. Карл Гердлер, наш верный советник.
Гизевиус тут же вспомнил, что представленный ему человек действительно является советником, причем в самом прямом смысле этого слова: с 1937 года Карл Гердлер работал советником концерна "Бош АГ". Меж тем Людвиг фон Бек уже подвел его к следующему присутствующему:
- Начальник Управления Генерального штаба Фридрих Ольбрехт.
"Имя представленного офицера проскальзывало иногда в беседах с руководителем абвера, - отметил про себя Гизевиус. - По данным Канариса, он стал противником режима еще в тридцать восьмом году".
- Полковник, граф фон Штауффенберг, представитель Генерального штаба.
Высокий мужчина в полевой военной форме, стоявший к ним левым боком, кивнул головой, не поворачиваясь. Гизевиус заметил черную повязку, скрывающую пустую глазницу.
- И наконец наш друг, журналист "Фелькишер беобахтер" Карл Штольц. С остальными, насколько мне известно, вы уже знакомы.
Худощавый сутулый молодой мужчина протянул Гизевиусу руку для приветствия.
Генерал-полковник пригласил всех сесть.
- Итак, господа, наш гость только что прибыл из Швейцарии.
- Из Франции, - уточнил тот.
- Да-да, прошу прощения. И ему есть что нам сообщить. Мы вас слушаем, господин Гизевиус, - генерал-полковник сделал легкий кивок в сторону гостя.
Ганс Бернд Гизевиус поднялся:
- Благодарю вас, господа, за то, что собрались. Я действительно буквально на днях прибыл из Парижа, где имел встречу с генералом фон Клюге и фельдмаршалом Роммелем. У нас с ними была продолжительная беседа по поводу будущего устройства нашей Германии. Конечно, не во всем мы нашли общие точки соприкосновения. Но в одном все-таки пришли к соглашению. Они поддерживают наше решение о смещении фюрера с поста главы государства.
- О смещении каким путем?
Гизевиус обернулся к перебившему его человеку. Им оказался полковник-инвалид.
- Мирным путем, господин Штауффенберг. Только мирным.
Гизевиус хотел было продолжить свою речь, но инвалид снова его перебил:
- Нам такой путь не подходит. - Одноглазый полковник тоже поднялся и вышел из-за стола. Газевиусу бросилось в глаза, что у него нет еще и правой руки: пустой рукав был аккуратно заправлен в карман кителя. - Мирный путь - это путь самообмана. Мы неоднократно призывали фюрера к переоценке наших сил и возможностей. Но если его непонимание было более-менее терпимым до начала лета, то с вступлением в войну англо-американцев оно стало не только нетерпимым, но и преступным. Вести войну на два фронта мы не в состоянии. Впрочем, вся наша военная кампания была ошибкой с самого начала.
Гизевиус не ожидал такого напора.
- Я с вами отчасти согласен. Но война есть, как говорят господа атеисты, реальность, данная в ощущение. И в этой ситуации нам следует найти выход из создавшегося положения. Арест или физическая ликвидация, а речь, насколько я понял, идет именно об этом, только накалят обстановку. Особенно на фронтах. Фюрер должен сам подать в отставку. Только в этом случае мы сможем сохранить единство в рядах партии и рейха.
- О каком единстве вы говорите? - в голосе Штауффенберга прозвучал неприкрытый сарказм. - Рейх утратил его, когда вступил в ненужную, бесперспективную войну с Россией! А партия лишилась сего атрибута и того раньше.
- Имеете в виду "ночь длинных ножей"?
- Именно. Единственное, что нас еще может спасти, - это перемирие с англичанами и американцами. Необходимо создать все возможные предпосылки для скорейшего заключения мира. Но подобное возможно лишь при физическом устранении Гитлера и замене ныне действующего режима временной военной диктатурой, которая, в свою очередь, обязана подготовить почву для создания демократического государства.
- Ого! - вскинулся журналист Карл Штольц. - Хотите полностью изменить строй? А как же тысячелетний рейх? Что станет с нашей национальной идеей? Или вы предлагаете объявить миллионам арийцев, что до сих пор они шли неправильным путем? И что все военные жертвы напрасны? Боюсь, господин полковник, та старушка, которая стоит сегодня в очереди за водой и у которой сын погиб где-то под Смоленском, первая плюнет вам в лицо.
Полковник отреагировал на эмоциональный всплеск молодого человека спокойно.
- Господин журналист, вас устраивает то, что происходит сейчас? Тотальная слежка? Концлагеря? Эрзац-кофе? Полная разруха?
- А как иначе, господин полковник? Война! И не мне вам рассказывать, чем она всегда сопровождается.
Во время спора никто не заметил, как хозяин дома покинул кабинет и вернулся с очередным гостем тайного собрания.
- О господи, Ганс! - прибывший начальник разведки Генерального штаба Рудольф Ганзен чуть приобнял Газевиуса. - Не думал, не думал встретить вас здесь, в Берлине. Неужели в Цюрихе всю работу закончили?
- Никак нет, господин полковник. Наоборот, дел прибавилось. И прибыл я не из Цюриха, а из Парижа. Но об этом чуть позже.
- А вы что нового нам можете сообщить? - поинтересовался хозяин у нового гостя.
Ганзен многозначительно оглядел присутствующих.
- Добрый вечер, господа! Представьте, новости действительно есть. Но довольно неутешительные. Так, на Центральном фронте мы потеряли более двадцати полнокровных дивизий. Говорю неопределенно, поскольку точных данных пока нет. - Ганзен сделал паузу и продолжил: - Девятой и Четвертой армий больше не существует. Обе окружены в районе Бобруйска. Отдан Минск. Русские продвинули фронт на несколько сот километров в глубь наших территорий. Там сейчас мясорубка.
В зале установилась тишина. Карл Штольц выложил портсигар на стол и застучал по нему кончиками пальцев, выбивая незамысловатую дробь. Людвиг фон Бек взволнованно спросил:
- И каковы действия Генерального штаба? Что думает по этому поводу фюрер?
- Действия нашего руководства я бы охарактеризовал одним словом: бездействие. - Ганзен сплел пальцы в нервный клубок. - А фюрер запрещает отступать. Понимаете, он просто запретил отступать! Более того, отныне в войсках усилены дисциплинарные наказания. За малейшее непослушание - расстрел. Солдат удерживают на оборонительных позициях страхом! Однако положение от этого лучше не становится: русские продолжают наступление. А наши войска отходят к старой советской границе.
Фридрих Ольбрехт перекрестился:
- Боже, храни Германию.
Гизевиус тут же воспользовался паузой:
- Положение на Восточном и Центральном фронтах можно спасти только немедленным прекращением сопротивления на Западе и заключением мира с Эйзенхауэром!
- Увы, в понимании американцев мир есть сдача всего того, что Германия завоевала начиная с тридцать девятого года. Фюрер на это не пойдет, - высказал свое мнение Бек.
- И не только на это, - вставил Ганзен. - В одном из своих выступлений Рузвельт произнес фразу о "безоговорочной капитуляции Германии".
- Выходит, оккупация неизбежна, - задумчиво проговорил Карл Гердлер. - Вопрос только в том, кто именно нас оккупирует. Лично я предпочел бы англичан.
- А я считаю, что об оккупации рано еще говорить! - полковник Штауффенберг с силой хлопнул ладонью по столу. - Если мы успеем сменить лидера нации, если докажем западным правителям, что по-прежнему сильны и радикально меняем курс Германии в сторону Запада, тогда возможен вариант сохранения страны как единого целого. Американцы и англичане пошли на союзнические отношения с Россией только потому, что их не устраивала политика Адольфа Гитлера. С устранением же фюрера их отношение к нам, я полагаю, в корне изменится.
- Господин полковник, напрасно вы надеетесь, что Рузвельта или Черчилля устроит простая смена лидера, - вставил реплику Карл Штольц. - Они сейчас находятся в самом начале пути глобального захвата Германии, и, зная этих господ, могу сказать с большой долей уверенности: они не остановятся ни перед чем, когда впереди маячит столь лакомый кусок.
- В таком случае, господин журналист, - изрек Ольбрехт, - я разделяю точку зрения господина Гердлера. Лучше без боя отдать Германию цивилизованным англичанам и американцам, нежели капитулировать перед варваром Сталиным.
Кто-то слева от Гизевиуса неожиданно выкрикнул:
- Господа, наступление русских протекает крайне стремительно. А что, по-вашему, ждет Восточную Пруссию, польское генерал-губернаторство?
Гизевиус обернулся на голос:
- Если будем бездействовать, случится самое худшее. Следует срочно провести переговоры с теми же Эйзенхауэром, Монтгомери. В конце концов, можно выйти и на другие структуры: американский сенат, управление стратегических служб. С ними нам в любом случае придется вступать в контакт.
- Опять переговоры… - Граф фон Штауфенберг закурил. - Время, господа, мы теряем время! От чьего имени будут вестись переговоры? Учтите: пока мы не решим для себя этот вопрос, никто с нами на контакт не пойдет.
Гизевиус чуть не крикнул: как не пойдет?! Пойдет, уже пошел! Но в таком случае пришлось бы открыться, а как соотечественники воспримут его в качестве агента УСС, "Валет" не знал.
- Господа, - Штауффенберг задумчиво покрутил сигарету, - я ненавижу русских. Впрочем, все вы прекрасно знаете мое отношение к Совдепии. Но сегодня русские ближе к Берлину, чем американцы. А потому у меня появились некоторые соображения: что, если нам начать переговоры с ними?
Бек от неожиданности даже всплеснул руками:
- Полковник) От кого угодно, но от вас я подобных мыслей не ожидал!
- А что, - неожиданно поддержал графа Гердлер, - мысль недурна. Если я правильно понял господина полковника, нам нужно просто оттянуть время. И такой тактический ход, я считаю, был бы уместен. Вопрос в другом: а пойдут ли русские на переговоры?
- Пойдут, - уверенно ответил Штауффенберг и затушил окурок. - Если мы устраним Гитлера.
"Валет" мысленно выругался: вот тебе и результат встречи! Вся работа псу под хвост.
Сталин мягкой кошачьей походкой вышагивал по ковру за спинами Берии, Фитина и Старкова. Никто из них не смел оглянуться. В кабинете висела тяжелая, давящая тишина. Прошло минут двадцать. Старков чувствовал, как внутри у него вес напряглось, тело превратилось в одну туго натянутую струну.
- Товарищ Фитин, - голос Сталина звучал глухо и хрипло. ("Наверное, выпил что-то холодное", - подумал Старков.) - То, о чем вы нам только что рассказали, это факты или ваши размышления?
Двадцать минут назад Фитин озвучил непроверенную информацию о том, что в скором времени на Адольфа Гитлера будет совершено покушение. Теперь данное предположение следовало как-то обосновать.
Фитин поднялся со своего места:
- Это мои размышления, базирующиеся на донесениях наших корреспондентов, товарищ Сталин.
- И что, все ваши корреспонденты в один голос утверждают, что Адольфа Гитлера хотят убить? Причем даже не коммунисты, а его собственные генералы?
- Так точно, товарищ Сталин. Информацию регулярно просеиваем. Источники черпаем из Германии, ее сателлитов и у наших союзников. В заговоре против Гитлера принимают участие не только генералитет, верхушка вермахта, но и промышленники, а также некоторые представители остатков социал-демократической партии. Именно последние установили контакт с полковником Штауффенбергом. Я даже предполагаю, что это именно они оказали решающее влияние на мировоззрение графа. К сожалению, наши товарищи из коммунистической партии Германии в данном процессе принять участия не могут. В связи с тем, что…
- Достаточно, я понял, - остановил Сталин выступление Фитина небрежным взмахом руки.