- Нет уж, я в тривиум!.. - произнес он. - Только вот как же с грамматикой быть: ведь она запрещена папами?..
Раздался хохот.
- Э, брат, да ты сто лет тому назад родился, должно быть?.. - заговорили кругом. - Откуда этот чудак взялся…
Двое рослых, рыжих, как огонь, студентов, стоявших чуть поодаль и прислушивавшихся к разговору с новичком, вмешались в толпу товарищей.
- Ты из Германии?.. - спросил по–немецки один из них, плотный молодец с веснушчатым лицом и бело–желтыми жгутами висячих усов, имевшими вид моржовых клыков; брови его были такого же цвета.
Лицо Марка просияло.
- Да, я из Баварии!.. - ответил он на родном языке.
- Ступай за нами; мы тебе все объясним и расскажем!..
И три отметных головы словно поплыли к выходу над морем черных и смуглых итальянцев.
- Меня зовут Мартин!.. - сообщил усач. - А это Адольф из Швабии.
Мартин расспросил Марка о его намерениях и одобрил его выбор факультета; Марк узнал, что о помещении ему беспокоиться нечего, так как чуть не сплошь все обитатели окрестных домов сдают у себя комнаты и целые квартиры студентам и что такие помещения именуются коллегиями.
Прежде всего надо было выбрать профессоров и записаться к ним; Мартин, сопровождаемый как тенью безмолвствовавшим Адольфом, провел Марка в небольшую каморку, ютившуюся в том же подвале. Под единственным окном ее сидел, склонившись над толстою книгой, невысокий монах, облаченный в серую рясу; услыхав шаги, он поднял черные глаза и кивнул вошедшим в ответ на поклон их.
- Записаться? - спросил он.
- Да!.. - ответил за Марка Мартин.
Монах взял лежавший на столе калам и обмакнул его в глиняную баночку с чернилами.
- Как фамилия? - спросил он, приготовясь писать.
Марк смутился: фамилии у него не было.
- Как же это могло так случиться?.. - удивился монах.
Марк, запинаясь, рассказал свою историю.
- Вот оно что?.. - проговорил монах и задумался. - Ты говоришь, монастырь ваш высоко в горах стоит?
- Да.
- Так будь же ты Хохбергом! Аминь! - монах стукнул рукой по столу и принялся за запись в книге.
Марк обомлел, когда монах назвал ему цифру платы за право ученья - таких денег он не имел и трети.
- Что, капиталов не хватает?.. - произнес монах, заметив смущение молодого человека. - Да, брат, наука что яблоня, приносящая золотые плоды… Взращение ее стоит трудов и денег. Но ничего, я тебе дам отсрочку на три месяца: за это время оглядишься и достанешь все - товарищи тебе помогут и укажут, как и что делать!
Он пометил что–то в книге, и трое студентов вышли на площадь. Яркий солнечный свет заставил Марка зажмуриться; шум и говор поразили его после тишины канцелярии; поблизости от себя он увидал тесный круг из людей. Среди него, как бы на арене, находились двое студентов; крича, они наступали друг на друга; толпа вокруг них то хохотала, то разражалась рукоплесканиями.
- Это диалектики диспут ведут! - пояснил Мартин. - А где твои вещи?
- В траттории…
- Так ты перенеси их к нам в коллегию - в нашей все немцы! Тебе найдется местечко.
Он указал свою квартиру и, будто окрыленный, Марк поспешил в тратторию.
Не больше как через час он уже стоял у входа в свое новое жилище и оглядывался, не зная, куда идти дальше. Перед ним впадиной темнел коридор; в глубине виднелась закрытая дверь, слева вела наверх, полная вечной ночи, каменная винтовая лестница; будто ребра скелета, белели сточенные посередине ступеньки; Марк поднялся по ней и попал в лабиринт коротких закоулков и извилин, обычных в те времена… За одной из дверей он услыхал голос и постучал в нее; выглянула рыжая голова Мартина.
- Входи, входи, ждем!.. - произнес он.
Марк перешагнул через порог и очутился в низкой длинной комнате, освещавшейся только одним окошком. Несмотря на яркий день, половина его тонула в сумерках - солнечные лучи не проникали в глубину уличных ущелий. Вдоль стен, прямо на каменном полу, лежали набитые соломой, сплющенные и рваные тюфяки; поверх каждого валялась либо куртка, либо плащ, заменявшие простыни и одеяла; подушками служили узелки и походные сумы. У окна боком стоял простой дубовый стол; на нем чернели грифеля и стопка тонких, с изломами по краям, аспидных плит, служивших вместо драгоценной бумаги. По обе стороны стола имелись коротенькие лавки, но разместиться на них могли не свыше четырех человек. Никакой другой мебели в комнате не было, между тем обитателей в ней, кроме Адольфа и Мартина, находилось еще пять человек, все на подбор рослых молодцов.
Марк познакомился со всеми, и Мартин указал ему на один из тюфяков у стены.
- Вот твоя постель - восьмая! - сказал он. - У нас артель, и мы все дела ем сообща; каждый вносит свой пай… - А старшим выбран я, со мной и будешь вести все счеты!
Марк покраснел.
- У меня сейчас очень мало денег, - ответил он.
- А у нас, думаешь, их много? - возразил Мартин. - Бо- гатых–то разве десятка два на весь университет, а все остальные сами себе хлеб добывают! Когда есть что жевать - мы учимся; нет - по монастырям идем петь, прелаты и монахи нас любят! А кто не может - предсказаниями занимаются, сказки рассказывают, книги списывают; есть и такие, что милостыней питаются: всячески перебиваются люди!..
- А как же с лекциями? - недоуменно спросил Марк.
- Потом наверстываем; от товарищей узнаем!.. Конечно, год–другой лишний приходится из–за этого поучиться… торопиться некуда!
В коридоре раздался шум и смех; дверь отворилась, и вошла кучка студентов.
Жизнь втянула Марка в колею.
ГЛАВА XIX
Ян с тонким бронзовым обручем на лбу и волосах сидел на толстейшем чурбане у самого окна полутемной мастерской и усердно постукивал молоточком по чекану, кончая заданную ему пробную работу; в ряд с ним за тем же занятием размещались четверо молодых людей.
В мастерскую то и дело заглядывали и входили посетители, рассматривали вещи, спорили, но Ян только мельком кидал на них взгляд и опять погружался в свое дело. Полный, благодушного вида, седовласый хозяин - Пиетро Бонавентури - стоял у дубового прилавка, навалясь на него, как обвал горы, и что–то объяснял нескольким синьорам.
Яну вдруг почудился свежий и звучный женский голос; он оглянулся и увидал, что хозяин показывает какие–то серебряный вещи молоденькой девушке и пожилой даме. Ян чуть не выронил молоток - девушка была та самая, что вместе с отцом уже дважды встречалась ему. Кровь начала приливать к щекам Яна; чтобы скрыть это, он еще ниже склонил над работой голову, молоток его застучал усерднее.
- Уж не знаю, что еще показать синьорите?.. - разведя руками, сказал Бонавентури. - Вам труднее угодить, чем святому Петру! Разве взглянем на то, что делает мой новый помощник… Вещь еще не готова, я говорю про замысел!..
Он подошел к Яну и взял у него из рук небольшой серебряный стакан с округленными боками и уже покрытый с одной стороны вычеканенными изображениями.
- А ведь хорошо!! - от души вырвалось у старого ювелира. Он приподнял в руке стакан и, видимо, стал любоваться им. - Есть талант!.. Эта вещь украсит любой стол!..
- Да… очень недурно!.. - согласились обе дамы, и Ян, негодуя на себя, почувствовал, что опять краснеет.
- Этот стакан я возьму!.. - заявила девушка. - Когда он будет готов?
- Я думаю, послезавтра, не раньше… - ответил Бона- вентури, взглянув на Яна.
- Завтра!.. - вырвалось у того.
Хозяин опять посмотрел на него.
- Завтра так завтра!.. - согласился он. - Если так, то он же и принесет его вам.
Гостьи простились и ушли, сопровождаемый слугами, ожидавшими их на улице.
Бонавентури проводил их до порога и обратился к Яну:
- Не хотел я говорить при синьорите Габриэлле… - заявил он, - а теперь скажу - тише, брат, едешь - дальше будешь!.. А рука у тебя верная и чутье есть, но в рисунке имеются промахи - видно, и тут торопился! Смотри, например, на эту руку, она чуть длинна; больше всматривайся в пропорции людей! А в общем, я доволен: оставляю тебя у себя в мастерской! Будешь усерден - станешь настоящим мастером… Ну, посмотрите и вы все, - продолжал Бонавентури, передавая стакан товарищам Яна.
Один из них - неприветливого вида, со сросшимися на переносье черными тонкими бровями - мельком взглянул на стакан и с недовольной гримасой отстранил его от себя рукою; трое остальных отнеслись к работе новичка с горячим одобрением.
К сумеркам работа в мастерской прекратилась; толстую наружную дверь заперли железным засовом; Ян, закрывавший ставнем окно, на минуту задержался у него. Улица уже опустела; в двух–трех местах на ней, будто выходцы из ада, куда–то спешили темные человеческие фигуры; лица их, озаренные раскаленными углями, лежавшими в глиняных чашках, казались огненными: обыватели, не подбросившие вовремя дров на очаг, бегали за огоньком к соседям.
С закрытием ставень домашняя жизнь резко отмежевывалась от уличной, становившейся совсем чуждой и даже враждебной.
По обычаю тех времен, подмастерья и хозяева обедали и ужинали вместе в кухне - самой обширной комнате в доме; освещалась она очагом, а иногда по вечерам и сальною свечкой, горевшей в огромном, как блюдо, медном подсвечнике. На темных стенах красовались ряды полок, тесно уставленных всевозможной посудой; прислуживала хорошенькая, румяная и черноглазая Моника, приходившаяся дальней родственницей бездетной хозяйской чете.
Старый Бонавентури любил поговорить и, если был в духе, то после ужина, за стаканом вина, часто заводил рассказы о разных интересных делах и приключениях и о чертовщине. Эти последние бывали так страшны, что подмастерья сидели с побледневшими вытянутыми лицами, а хорошенькая Моника застывала, где пришлось, с раскрытым ртом и побелевшими, как от инея, щеками.
Тогда вмешивалась жена Бонавентури - полная, седовласая приветливая старушка.,
- Полно тебе людей пугать… спать пора!! - заявляла она, подымаясь со стула. - Ишь, до чего доболтались - лиц ни на ком нет!
Все приходили в себя, старались улыбаться и казаться молодцами, но никто не решился бы один сделать хоть шаг в соседнюю темную комнату.
Спать подмастерья отправлялись всею гурьбой - обиталище их находилось на чердаке, где были расставлены деревянные кровати.
Долго не мог заснуть Ян в эту ночь. Его постель помещалась прямо против слухового окна и с густой синевы неба ему мигали и переливались небесные сигнальные огни. Глубокая тишина на улице однажды нарушилась топотом бежавших ног; через некоторое время мерно прошагали несколько человек и по карнизу противоположного дома красною мышью скользнул луч света: проходили с фонарем сбиры.
Что–то особенное и непонятное творилось в душе Яна. Он лежал, закинув руки за голову, что–то видел перед собою, чему–то улыбался. И мысль его вертелась на том, что завтра он увидит Габриэллу…
Бонавентури еще в постели заслышал стуки одиночного чекана и сперва удивился, затем улыбка забралась к нему под густые усы: новый помощник ему нравился.
К полудню стакан был готов; Ян наскоро похватал кое- чего из обеда, бережно завернул свою работу в чистую тряпочку и устремился по указанному ему пути.
На углу улицы он чуть не столкнулся с двумя богато одетыми молодыми людьми в маленьких черных шапочках; в каждую было воткнуто по орлиному перу; на боках висели длинные шпаги.
- Эй!.. - пустил ему вслед один из щеголей. - Если ты на виселицу торопишься, то еще успеешь - она свободна!
Ян, не ответив, пустился дальше. Несколько поворотов и перед ним открылась цель его стремлений - узкий, высокий дом, примыкавший к еще более высокой башне, несколько выдвинутой на улицу для обстрела ее по всему протяжению.
Дубовая дверь была закрыта.
Ян постучал молотком и услыхал гул, раскатившийся по комнатам: в приоткрывшуюся щелку выглянуло лицо молодого слуги.
- Что надо? - спросил последний.
- От Пьеро Бонавентури… - ответил Ян. - Нужно видеть синьориту Габриэллу Готье.
Слуга шире отворил дверь и Ян попал в полутемную обширную прихожую; из нее вела наверх деревянная коленчатая лестница; потолок опирался на четыре тонкие витые колонны; за ними у стен виднелись длинные сундуки; всюду висели шлемы, шпаги и арбалеты; в те времена оружие всегда держалось под рукою.
Яна повели по лестнице; за поворотом ее на него уставились узкие бойницы, черневшие за простором зала; у стен чередами высились тяжелые резные шкафы, обитые тисненой кожей диваны и кресла; все свободные места занимало отборное, дорогое оружие - зоркий глаз Яна сразу выделил два вороненых шлема, покрытых художественной чеканкой и вышедших из рук знаменитых миланских мастеров. Слева разевал огромную черную пасть камин. В стене с бойницами багровела низенькая дверь из толстого железа, ведшая в башню: попасть в третий этаж можно было только через нее.
Из соседней комнаты слева слышался разговор; Ян узнал голоса обеих синьор, бывших вчера в мастерской Бо- навентури; к ним примешивался густой бархатистый баритон.
Слуга доложил о приходе ювелира и позвал Яна.
С сильно забившимся сердцем молодой художник переступил через порог и увидал приветливо улыбавшееся лицо Габриэллы; она сидела за пяльцами; как в тумане различил он помещавшуюся за прялкой около нее пожилую даму и представительного человека в лиловой щегольской сутане епископа. Ян отвесил низкий поклон вставшей ему навстречу девушке и подал ей свое произведение.
- Какая прелесть!.. - громко воскликнула она. - Посмотрите, тетя!..
- Очень хорошо… отлично!.. - произнесла дама, мельком взглянув на стакан.
- Ничего… недурно!.. - снисходительно согласился епископ. Тут только Ян заметил, что епископ был бы красив, если бы его не портил нос таких размеров, что казался приставленным.
- Это твоя работа?.. - осведомился епископ.
- Моя… - ответил Ян.
- Так зайди ко мне на днях со своим хозяином; у меня есть работа для тебя!..
Епископ стал расспрашивать Яна, кто он и откуда; тем временем Габриэль выскользнула в боковую дверь со своим стаканом и через несколько минут вернулась уже без него.
Ян удовлетворил любопытство своего собеседника и откланялся. Пожилая дама и епископ ответили легкими кивками; молодая девушка проводила его в зал.
- А кольцо и деньги я занесу вашему хозяину завтра около полудня… - сказала она и вдруг быстро оглянулась и прижала палец к губам; лицо ее сразу изменилось и приняло умоляющее выражение.
Не успел Ян сообразить в чем дело, в руке его очутился сложенный маленьким квадратиком кусок тончайшего папируса.
- Пожалуйста, передайте!.. ответ завтра!.. - едва слышно шепнула она и громко добавила: "До свиданья!"
- До свиданья!.. - пробормотал ошеломленный Ян. Он зажал записку в кулаке, чуть не скатился с лестницы и очутился на улице. Что означало это внезапное письмо? К кому оно? Прочесть его было невозможно - кругом мелькали люди; надо было найти укромный утолок и без свидетелей взглянуть на имя.
Он метнулся за угол, потом за другой - везде либо глазели из окон, либо шли прохожие. Ян сделал наугад еще несколько поворотов и очутился перед громадой собора.
На широких каменных ступенях, восходивших на паперть, сидели и лежали кучки баратиери - босых людей разного возраста в длинных белых рубахах и с ничем не покрытыми лохматыми головами; все были подпоясаны ремнями, на которых висели небольшие кожаные сумки.
Несколько голов повернулось в сторону Яна. Двое или трое запустили руки в сумы и вытащили оттуда игральные кости.
- Есть кости, кости! - воскликнул один, подкидывая на ладони черные кубики.
- Ох, сегодня удачный день для тебя!!.. - возгласил другой. - Попытай счастье!
- Не беги сам - дай я за тебя это сделаю?.. - предложил третий.
Яну было не до игры. Он качнул отрицательно головою, почти бегом взлетел по ступенькам и скрылся в соборе.
Сидевший поодаль статный и еще молодой черноусый человек с бронзовым, смелым лицом и с курчавой, как у негра, головою проводил его внимательным взглядом.
- Куда бы это он так спешил?.. - проронил он.
- Да в церковь!.. - наивно отозвался ближайший, глуповатого вида человек.
- Как же… помолиться приспичило! - насмешливо сказал курчавый. - Нет, брат, молиться так не бегают! Не
пахнет ли здесь чем вкусным? Эй, Беппо?!.. - крикнул он.
На зов его с противоположной стороны поднялся невысокий, щуплый человек с вострой, как бы хорьковой мордочкой.
- Что тебе?.. - спросил он, подойдя.
- Проследи–ка пойди за этим молодцом!.. - приказал курчавый, видимо, бывший начальством. - Нет ли свиданья у него в соборе? Рожа–то еще незнакомая… добычкой попахивает!..
Беппо юркой, быстрой походкой затыркался по лестнице, мелькнул в портале и исчез.
Собор был пуст; на заполнявших его скамьях в полусу- мерках рисовались всего две–три поникших черных фигуры. Ян торопливо преклонил перед средним главным алтарем колено, выбрал местечко у колонны поближе к окну, из которого врывался свет, оглянулся кругом и разжал кулак.
Записка была запечатана большой восковой печатью; на другой стороне было выведено чернилами: "Помпео Маркони, у Флорентийских ворот".
В первую минуту Ян ничего не понял.
- "Какой такой Маркони?.. почему эта записка сунута мне?" - пронеслись мысли. Он сделал было движение, чтобы распечатать ее, но удержался и стал приходить в себя. Письмо, несомненно, заключало в себе какую–то тайну синьориты. Она доверилась ему, значит, надеется на него и желание ее надо выполнить во что бы то ни стало.
Ян тщательно запрятал записочку за пазуху, склонился головой на спинку скамьи, находившейся впереди, и несколько минут просидел среди глубокой тишины в этой благочестивой позе. Он не видал, что позади него в то время, когда он бережно засовывал письмо во внутренний карман, на ближайшей колонне обрисовалось смуглое настороженное лицо.
Ян поднялся и вышел на паперть; за ним поодаль следовал Беппо. Яна сейчас же окружили с разными предложениями несколько назойливых пройдох, а Беппо в это время шепотом сообщил пославшему его, что видел.
Курчавый кивнул головою, сделал незаметный знак и кучка пристававших к Яну людей сразу отстала от него.
Ян сошел с лестницы и остановился.
- А вот не скажете ли вы мне, где Флорентийские ворота? - спросил он, обращаясь ко всем.
- О, это далеко!.. - отозвался ближайший баратиери. - Молодому синьору нужно, конечно, передать любовное письмо, так давайте его нам: это наша специальность! Все будет шито–крыто…
- И обойдется всего в какие–нибудь два десятка кват- рони!.. - подхватил другой.
Ян почувствовал, что краснеет.