Все умолкли. Ветер жаловался и стонал; казалось, не один, а несколько человек припали к крыше и то плачут, то угрожают тем, что сидели в тепле и при свете. - Вод близко носится… - вполголоса проговорил кто–то. Опять наступило настороженное молчание.
- Пойдем–ка мы спать?… - заявил косой и поднялся; встали и остальные.
Все кучей вышли на двор и задержались у лестницы, на которой совершилось убийство; на нижние ступени ее падала из кухни полоса света; казалось, на них натекла лужа крови; выше густилась тьма; ночь стояла облачная, беззвездная; багровая полоса пожара напоминала разверзшийся вход в ад. Косой держался позади всех.
- Душновато будет, я думаю, в номере?.. - заявил Луиджи. - Я пойду, около Яна в стойле пустом лягу: его без надзора еще никак нельзя оставить!..
- Ну что ж, и я с тобой!.. - простодушно согласился Марк. Он и не подозревал, что страх охватил не только его приятеля, но и всех остальных мужчин.
- А ведь верно?.. - произнес голос из их кучки. - Холодно наверху нынче - небось, насквозь продувает?.. Идем к мулам, там вот как тепло - лучше, чем на кухне!..
Ян крепко спал, пригревшись в соломе. Марк и Луиджи устроились около него; Луиджи долго, с разных сторон, закрещивал свое место, потом лег и покрылся с головой; через несколько минут он вскочил и опять принялся за то же самое; Марк слышал, что он бормотал какие–то латинские заклятья. Затем Луиджи снова завернулся в попону, лег и уже не шевелился.
Марк долго не смыкал глаз и смотрел на зарево: оно казалось ему предвестием ожидающих его испытаний.
ГЛАВА XIII
Солнце осветило путешественников уже за воротами гостиницы. Ветер утих; шагалось легко, было свежо и приятно. Дорога вилась по самому гребню хребта и то спадала в седловины, то подымалась и огибала вершины; вид открывался неизмеримый. Позади, в долине реки, словно грибки- подосиновики в корзине, виднелся краснокровельный город; мир заполняли сине–сизые тучи гор; впереди, словно белые облака, сверкали снеговые шапки; за пропастью увенчивал скалу замок; левее его, за вторым ущельем, тлело обширное пожарище; будто окутанные дымом великаны, то появлялись, то исчезали обнаженные, красноватые скалы.
- Лес горел!.. - сказал, всматриваясь, Луиджи. - Ишь, до сих пор еще дымится! И шут их знает, чего это дурачье вчера перетрусило! Да я один на десятерых чертей пойду!
- А нам мимо замка придется проходит?.. - обеспокоился Ян.
- Нет, он в стороне останется, дорога внизу! - отозвался Луиджи.
- И не опасны эти места?..
- Здесь? - Луиджи засмеялся. - Это кому как! Таким, как мы, отсюда самое приволье начнется! Пилигримов и кающихся теперь в Рим отовсюду реки текут!
- Какие кающиеся?.. - полюбопытствовал Марк.
- Да ты, брат, и впрямь с луны свалился?! - воскликнул Луиджи. - Иль ты полагаешь, что люди, как херувимы, безгрешные живут? Помирать–то ведь всякому надо и страшно! А кто поцелует ногу у папы и получит его благословение - конец: сразу как ангел, чистым сделается! Какие бы не накопил грехи - все сразу к сатане! Вот оно каждому и лестно в Рим сходить: чмокнул у папы туфлю, тебе - это что, наплевать, - ан за это местечко в раю для тебя уже веником подметают!.. - Луиджи подмигнул. - Были бы, брат, деньги, а с ними куда хочешь попадешь!..
- Ну, это ты что–то уж очень хватил!.. - возразил Ян.
- Сильны деньги, да не перед Богом!.. - вымолвил Марк.
- А ведь вы еретики! - воскликнул Луиджи. - Да у кого ключи–то от рая, знаете вы это?
- У апостола Петра!
- А папа чей наместник?
- Христа… ну так что же?
- А то, что, значит, папа все может сделать! Потолкуй с ним как след - даже целое поместьице в раю приобретешь. Главное - нажиться надо! потом целую латифундию себе на том свете обеспечу!
В разговорах время текло незаметно; отдохнув и подкрепившись раза два едой, путники часам к пяти вечера достигли до перекрестка, на котором высился большой черный крест; несколько поодаль подымалось большое бурое здание монастырской гостиницы; орден цистерианцев много их возвел на путях в Рим. Над воротами имелась башенка, в ней висел колокол. Всю площадь между широкой дорогой и строением заливал пестрый табор; разносился говор и шум. А на голубом небе, как виденье фата–морганы, белели стены и башни герцогского замка.
- Э, народа–то сколько собралось?! - воскликнул Луиджи.
Устроиться в битком набитом дворе гостиницы нечего было и думать; сообразительный неаполитанец приметил с краю поляны развесистый старый дуб и через несколько минут трое товарищей уже расположились под ним, как под навесом; пахло конским навозом и жареным мясом; Марк и Ян сразу обратили внимание на странный вид табора: половина его состояла из калек и больных.
Луиджи всей грудью втянул в себя воздух и зажмурился от удовольствия.
- Баранину жарят! - сказал. - Сейчас расследуем все обстоятельства!.. - и он собрался уже нырнуть среди палаток и шалашей, но его окликнул Ян.
- А ослика расседлывать?
- Черт с ним; не сдохнет, постоит и так! - и Луиджи исчез среди народа.
Ян недовольно мотнул головой, с трудом сам снял вьюки, привязал ослика на длинную веревку и пустил пастись на траве. Марк сбежал по откосу к лесу набрать для костра сучьев и, когда вернулся с большой охапкой их на спине, одновременно появился и Луиджи.
- Переправы нет, река бурлит!.. - заявил он. - Третий день люди ждут! Придется и нам дневку здесь сделать!
Луиджи принес с собой большой каравай хлеба, и заднюю жареную ногу баранины, и живого, только что начавшего оперяться вороненка, выпавшего из гнезда.
- Зачем он тебе? - удивился Ян.
- Не пропадать же такому носачу! - весело ответил неаполитанец. - Выкормлю - товарищ нам будет! - и он, позабыв о себе, принялся совать куски баранины в жадно разевавшийся рот птенца.
Ян сорвал несколько широких листов лопуха, постелил их на бугорке вместо скатерти и приятели сели обедать.
- Посмотри?.. - вдруг с глубоким изумлением произнес Марк и указал головой за спину Луиджи.
Тот оглянулся: высокий, мрачный человек с бровями, сросшимися на переносице, пробирался между палатками; на спине и груди его белели укрепленные доски с крупными черными надписями: "Убийца".
Луиджи мельком посмотрел на него и опять принялся за баранину.
- Ну так что же?.. - равнодушно проговорил. - И отцеубийц встретим и святотатцев… кого угодно! Все идут каяться!..
- Да ведь таких вешают?.. - сказал Марк.
- Если поймают!.. - пояснил Луиджи. - А раз человек в другой город ушел - кто же его станет трогать?
Марк ел и продолжал внимательно рассматривать табор. У многих шалашей стояли прислоненные костыли и даже носилки; виднелись забинтованные головы, руки, подвязанные щеки; иные не владели согнутой ногой и ходили, опираясь коленом на деревянную култышку. Странное дело - весь этот оборванный, бедный и больной люд не имел изможденного вида и явно обладал достатком: на кострах в изобилии жарилось мясо; из торб и шалашей появлялись большие глиняные сулеи с водкой; разговоры шли оживленные; то здесь, то там раздавались взрывы хохота либо ругань; о благочестии или даже о простой сдержанности не было и помина.
- Надо и нам на ночь шалаш поставить, иначе подохнем от холода! - сказал Луиджи. - Река здесь близко - сейчас под горой за гостиницей!
- Ах, вот туда бы попасть? - с завистью добавил он и кивнул головой на замок. - Там, говорят, нынче рыцарями и дамами полным полно!
- Тоже каяться идут? - удивился Марк.
- А то как же? У них–то, брат, грехов побольше нашего! Вот там бы угостили нас!.. жаль, свидетельства нет!
- Какого свидетельства?
- А о том, что и мы убили кого–нибудь, ну, тетку свою, что ли! Епископы их выдают тем, что идут каяться! Это, брат, лучше всякой охранной грамоты! С ними везде принимают в замках, даром кормят!..
- Почему?
- Богоугодное дело: милосердием оно называется; ну и дубы же вы, если этого не понимаете!..
- Бог с ним, с кормом!.. - возразил Марк. - Лучше одни желуди есть, чем такую доску надеть!..
Луиджи залился смехом.
- А ты думаешь, что и вправду они все злодеи? Да девяносто девять человек из ста такие же убийцы, как и мы с вами: жрать хотят, вот и притворяются!
Шум и звяк железа, раздавшиеся со стороны дороги, заставили беседовавших умолкнуть.
Медленно приближалась новая орда босоногих паломников, душ в тридцать; часть их шла в длинных черных и грязных серых и белых балахонах; в глаза бросались доски с надписями на груди у некоторых; шеи других охватывали широкие железные ошейники, с которых накрест спускались к железным же поясам тяжелые цепи; на третьих висели целые плиты; между тяжело ступавшими, согбенными кающимися пестрели лохмотья всклокоченных людей. Они большею частью шли в обнимку и, видимо, были пьяны.
- Друг?!.. - орал один, колотя левой рукой себя в грудь, а правой обхватив шею товарища. - Что ж, что мы пьяны?.. Недолго уж теперь мы свиньями будем: в Риме ангелами сделаемся!..
Вновь прибывшие частью разбрелись по табору, частью расселись между кустами опушки.
Не прошло и получаса - пестрый ковер стал развертываться на дороге; показалось семеро рыцарей, шедших босиком с простыми посохами в руках, с обнаженными головами и в скромных темных одеждах; пышно разодетые слуги вели позади них коней; длинные яркие попоны были расшиты шелками и золотом, высокие луки седел сверкали серебром обивки и камнями; на особых вьючных лошадях блестели доспехи и торчали к небу копья.
Рыцарей сопровождала пешая и тоже босая свита человек до ста; над всеми возвышались два конных странствующих рыцаря, возложивших на себя охрану дорог и защиту всех несправедливо обиженных - эти ехали молчаливые, в полном боевом вооружении; в поднятые забрала их шлемов виднелись носы и темные усы.
Среди рыцарей замечалась молодая девушка в серо–голубом платье с черными полосками; рядом с нею шагал грузный пожилой рыцарь с начавшей седеть черною бородою, по–видимому, отец ее.
Людской поток обтек угол гостиницы и стал исчезать за перевалом; там начиналась дорога к замку.
Один из рыцарей, весь бритый, с темными колючими глазами, окинул презрительным взглядом табор богомольцев и обратился к своему угрюмому, высокому соседу:
- Противно иметь одного Бога с такой сволочью!.. - процедил он сквозь зубы.
Длинный молча кивнул головой.
Тем временем Луиджи достал из сумы топор и вместе с Марком пустился в лес, чтобы нарубить кольев и веток; к наступлению сумерек поспел и шалаш; сделалось так свежо, что Ян и Марк забрались в него, улеглись головами ко
входу и стали следить за происходившим перед ними.
Луиджи вынул из мешка какой–то ящичек, повесил его себе на шею и отправился потолкаться среди народа - это было его излюбленное занятие.
- Надписи делаю?.. - выкрикивал он время от времени. - Господа убийцы и кровосмесители, доски поправлять не хотите ли?.. Дорога с ними легка, всюду пройдете без кошелька!
Какой–то лохматый оборванец, заросший по глаза темной бородою, поднялся с земли и подошел к Луиджи. Марк и Ян видели, что они переговорили о чем–то, ударили по рукам и оба исчезли в одной из палаток.
Площадь делалась все шумнее. Во многих местах загорланили песни, везде пили прямо из кувшинов в изобилии появившуюся водку. Загудела волынка, ей завторил деревянный рожок, засвистала флейта. От протяжных напевов музыканты стали переходить к плясовым. Один из людей в цепях вскинул вверх руки, вскрикнул и затоптался на месте; цепи зазвякали; будто ворон вылетел из тьмы на свет и замахал черными крыльями.
За ним выскочили и загикали еще несколько человек. Раздался резкий подсвист; один из мнимых калек под общий хохот и поощрения отстегнул от ноги деревяшку и пустился вывертывать такие колена, какие не снились и здоровым. Неподалеку от плясунов началась драка.
- В аду мы с тобой или нет?!.. - проговорил изумленный Марк. - Бесы кругом нас!!.. - Он торопливо наложил на себя крестное знамение, затем принялся осенять им прыгающую и орущую толпу, но действия это никакого не оказывало.
- Брось!.. - равнодушно сказал Ян. - Такие же они люди, как и мы… по–разному все хлеб себе зарабатывают!.. А хороша дочка у чернобородого рыцаря?.. - добавил он как бы вскользь. - Какие ножки беленькие!
К полуночи площадь угомонилась. Будто на поле сражения, в разных позах всюду валялись человеческие тела; догоравшие костры освещали их, палатки и опушку леса; басистый голос еще пытался что–то запеть, но ничего не
выходило и умолк и он; приторно пахло спиртом.
А под черным изломом горного гребня, будто кучка больших звезд, ярко светились окна замка: там шло пиршество с прибывшими гостями.
ГЛАВА XIV
Солнечные часы над воротами гостиницы показывали пять, когда Марк вышел из шалаша.
Кругом царил всеобщий мертвый сон; в лесу чирикали и перекликались птички. За безмолвным зданием гостиницы, все повышаясь, темнела горная грива; в конце ее к скале приткнулось заночевавшее облачко; на нем, словно игрушка на белом блюде, пылал в пурпуре первых солнечных лучей замок.
Марк обогнул площадь и, пройдя немного лесом, завидел в просвете синий клочок реки; дорога пологими петлями спадала в обрыв.
Марк спустился к самой воде. Перейти вброд на другой берег было уже возможно; глубина доходила всего до колена и речка быстро неслась между известковыми скалами; за нею тянулись холмы, заросшие густым лиственным лесом; солнца снизу видно не было; небо еще казалось серым и только на середине его начало синеть и шириться небольшое пятно.
Марк выкупался, несмотря на холод, и направился обратно.
Когда он показался на горе, табор уже шевелился; вид у большинства подымавшихся был сердитый и заспанный; все поеживались, откашливались и неизвестно кого поругивали.
Весть о том, что река вошла в свои обычные пределы, обрадовала Луиджи.
- Если так, мы послезавтра в Италии будем!.. - сказал он. - Надо, братцы, поторапливаться, чтобы раньше всех уйти!.. Первыми быть всегда выгодно!
Путники закусили и, оседлав и навьючив ослика, тронулись в путь. На середине площади им навстречу попался бородатый лохмач, с которым накануне беседовал Луиджи. Знакомцы весело покивали друг другу головами; лохмач при этом не без гордости указал пальцем на свою грудь: на ней чернела небольшая доска с белой надписью.
Марк глянул на него и на простодушном лице его написалось изумление.
- Это ты сделал ему надпись?… - спросил он, когда обладатель чудодейственной доски–кормилицы разминулся с ними.
- Я!.. - самодовольно ответил Луиджи. - А что, хороша?…
- Да ты что же ему надписал то?
- Что следовало: "Сукин сын и жулик". Я, брат, человек справедливый: за десять кватрони подкупить себя не дам! За полсотни - дело другое - иная надпись была бы!
- А если кто–нибудь прочтет и ему скажет, тогда что?
- Да кому прочесть–то? Я сам видал, как герцоги и епископы письма вверх ногами держали и "читали". Да еще головами помахивали, глубокомысленные лошади! Дурачье крутом!.. А мы свет разливаем, понимаешь?..
Марк не отозвался. Все слышанное и виденное им за такой короткий промежуток времени - такое простое и понятное для Луиджи и Яна - никак не могло уместиться в голове его.
Минуло еще два дня пути и после нескольких, почти подоблачных, крутых и каменистых перевалов перед путниками засинели мягко очерченные горы, все спадавшие по направлению к горизонту.
- Италия!!. - восторженно воскликнул Луиджи и остановился. - Смотрите - вот она… - совсем другой вид, другие леса! И небо особенное - видите, какая синева?
Марк и Ян обвели его взглядом, но разницы в немецком и итальянском небе не нашли.
- А вон внизу река изгибается!.. - продолжал Луиджи. - Там чудеснейшая долина и среди нее знаменитый монастырь стоить: "Живоносным источником" называется. Какое там вино!!. - Он как бы в истоме зажмурил глаза и покрутил головой. - Воистину живоносное!
Начался спуск. Радостное возбуждение, охватившее Луиджи, передалось и его спутникам; они принялись так быстро шагать, что маленький ростом неаполитанец, подгонявший к тому же ослика, наконец взмолился.
- Да тише идите вы, нечистые духи?!.. - закричал он.
- Что вас как ветром подхватило?.. На свиданье, что ли, спешите?
Марк и Ян опомнились и все пошли позади ослика.
С каждым поворотом дороги простор долины развертывался все более и более; показались возделанные поля, зачернели полоски пашни; с полугоры открылся монастырь,
- целый городок, защищенный стенами и башнями. С трех сторон его обтекала круто изогнувшаяся, широкая река; из–за зубцов стены устремлялся к небу острый и длинный шпиль большой церкви и крутая кровля из серых плит; все строения были белого цвета.
Первым обратил на это внимание Марк.
- Немцы строят здания из кирпича… - пояснил Луиджи, - а мы из известняка; у нас его везде много!.. Говорят, будто здесь Святая Дева явилась кому–то из немецких королей - этих имен и вдвоем не выговоришь - и запретила ему идти с войсками на Рим! А на месте ее появления из- под земли забил целебный источник!..
Близ входа в монастырь, как бы мост, тянулись в два ряда гостиницы, тоже походившие на крепостцы; обитателей в них было множество - чуть не изо всех окон выглядывали головы.
Наши путники заняли коморку под самой крышей, пообедали и отправились в монастырь.
Тяжелые, окованные железом, ворота стояли распахнутыми; двумя тесными кучами сидели около них оборванные нищие и калеки.
Чуть не весь обширный, вымощенный плитняком двор закрывал, как навес, необычайно раскидистый и узластый, но невысокий дуб, обхватов пяти. Близ приземистого черного ствола его с груды булыжников белым видением смотрела статуя Божьей матери с младенцем Христом на руках. Из–под ног ее выбивался родник. Ниже ее, у воды, на широкой деревянной скамье сидел, олицетворяя землю при небе, толстенный, пучеглазый, бритый монах, необыкновенно походивший на черноглазую, дебелую кормилицу; в жирной руке он держал колокольчик и нет–нет встряхивал его и серебристый звон сыпался по всему двору.
- Прикладывайтесь к следу Богородицы!.. - подшле- пывая пухлыми губами, нараспев возглашал толстяк. - Жертвуйте для Матери Божьей… Ах ты свинья, свинья… - огорченно добавил он, закачав круглой головой и обращаясь к одному из богомольцев, очень походившему на него размерами, - намусолил святыню на солид, а даешь кват- рони?.. э-эх, совесть–то у тебя собаки сели!!..
Получивший замечание опасливо оглянулся и поспешил скрыться.