Глава тринадцатая
ДЕНЬ СЕДЬМОЙ. ВОСХОЖДЕНИЕ НА ГОРУ
…Здесь камни похожи на мыло,
А сталь похожа на жесть…
В.Цой
"Нас утро встречает прохладой"… Меня утро встретило мерзким колючим холодом - это был настоящий сибирский колотун, которого боятся не только наслышанные о Сибири иностранцы, но и жители русской равнины. Мороз не по-родственному разбудил меня ледяным дыханием, сковавшим руки и ноги. Зубы уже привычно болезненно заныли.
"Пора вставать, - подумал я, - природа зовёт… Нужно срочно проглотить таблетку, иначе всё утро будет коту под хвост".
По сравнению с вчерашним утром сегодняшнее было холодней, причем значительно. Казалось, температура понизилась градусов до пятнадцати, видимо, поэтому и снег не шёл. Сквозь предутренние красные облака пробивались первые лучи солнца, поднимавшегося из-за гор. Ветер, нагулявшись, отправился в другие края. Легкий ветерок и тот оставил в покое могучие деревья, не беспокоя и не тревожа их зимнего сна.
В рассветный час лес был погружён в сумерки, и только самые макушки высоких деревьев освободились от власти ночи. Все, что было ниже широких крон, оставалось в полумраке. Благодаря ночному морозу снег покрылся крепким настом, по которому, если шагать осторожно, можно было передвигаться, почти не проваливаясь.
Я прислушался. Тишина. Изредка, чуть слышно, тишину нарушали сухие, падающие вниз, ветви. Ни одной живой души.
"Оно, может быть, и к лучшему, - подумал я. - Уж лучше одному бичевать, чем с волками. К чёрту таких соседей! Брр, как холодно, однако. Прямо "Winter fresh". Настоящая зимняя свежесть!"
Мне захотелось покричать - от души, что я и сделал.
- Эге-гей! - огласился лес истошными криками, как будто я желал разбудить тайгу от долгой спячки.
Я вернулся в каморку, где уже стало почти жарко, ибо, проснувшись, я щедро подкинул дровишек. В моем деле главное - сохранять спокойствие и тепло, а всё остальное наладится. Я уселся перед импровизированной печкой и принялся готовить завтрак.
"Мне бы, наверное, следовало помолиться, поблагодарить Бога, не оставляющего меня без своей незримой помощи", - неожиданно подумал я. Недаром Провидению было угодно второй раз подарить мне жизнь? Но для чего? Для каких целей? Может, чтобы обрести веру. Нащупать нить Ариадны, способную вывести мою заблудшую душу из потёмок меркантильного мира?
Я уже говорил, что никогда прежде не молился, да и не мнил себя верующим человеком, не искал смысла бытия, не искал утешения в храме. А нынче, оставшись с собой наедине, пережив страшную катастрофу, задумался о промысле Всевышнего.
Помолившись, как смог, попросив у Бога помощи, я стал кумекать над сегодняшним планом действий. Оценив запасы продовольствия, которых оказалось в достаточном количестве, я решил пока не ходить к самолёту. В мой голове созрел смелый план: подняться на вершину горы, у подножья которой лежал хвост самолета. Желательно подняться как можно выше и внимательней осмотреть округу, расширить кругозор. Но в тоже время я себя не обнадеживал, я не считал, что это восхождение увеличит мои шансы на скорейшее спасение. Сейчас, после прошедших сильных снегопадов, спасателям понадобится не один день, чтобы обнаружить обломки лайнера.
Я сжевал свой завтрак и, сидя около огня, продумывал план восхождения.
- Сюда, - вслух сказал я и покрутил в руках женскую сумку, - нужно положить провиант, причем побольше. Есть придётся много и часто. Не на прогулку иду, да и путь не ближний!
Сказано - сделано. Я разогрел с десяток бутербродов, отчего провиант, ранее казавшийся большой кучей, резко уменьшился в объёме. Этот факт меня удручил, ибо после восхождения придётся сделать ходку к лайнеру. Надеясь сохранить бутерброды тёплыми, я завернул их в полотенце, принесенное из самолёта.
"Конечно, перед дорогой было бы неплохо горячего супчика слопать, да время поджимает. В моём распоряжении всего часов шесть светового дня, а ещё не известно, сколько времени потребуется для сегодняшнего марш-броска по тайге! Так что придется питаться сухпайком!.. Кстати, а чем его запивать?"
Казалось бы, ответ лежит на поверхности - вином конечно! Взять с собой литровый пакет и… Но вино в пакете на таком морозе неизбежно замерзнет… А во фляжке, которую я вывез еще из Москвы, много не поместиться… Что же делать? И тут меня осенило - презервативы! Отличные польские резинки, тонкие, но прочные, которые я обнаружил в дамской сумочке. Наполнить несколько штук вином, тщательно завязать и положить за пазуху, ближе к телу! Сказано - сделано. Для прочности, я вставил один презик в другой. Нацедил в эти импровизированные емкости теплого вина. Завязал и испытал на "непроливаемость". Вроде, держат! И пошло хмыкнув, аккуратно убрал во внутренний карман.
Закончив собирать провиант, я перешёл к собственной экипировке. Путешествие предстояло рискованное, и поэтому с особым вниманием и серьёзностью стоило подойти к амуниции. Надлежало проверить все, начиная с того, как на мне сидели трусы, заканчивая шнурками на ботинках. Ничто не должно мешать, развязываться и спадать. Экипировка была простой, то есть без прибамбасов, которые имеют привычку подводить в самую неподходящую минуту. На мне не было ничего мудреного, ничего лишнего.
Впрочем, я не удержался еще от одной рационализации и, развязав свои суперпортянки, вложил внутрь ботинок по прокладке с крылышками, уповая на то, что целый день мне будет сухо и комфортно. Снова обернув ноги, я поверх обмоток натянул еще и по пластиковому пакету.
"Вот теперь можно идти, хоть на Северный полюс, хоть на Южный, хоть к чёрту на кулички", - с удовлетворением подумал я.
Последним штрихом, а точнее, важнейшим атрибутом моего экзотического костюма был почти двухметровый посох, остро заточенный с обоих концов. Посох должен был при встрече с волками испортить настроение и шкуру этим серым и зубастым разбойникам. С этой же целью, я взял с собой швейцарский нож, положив в правый карман куртки, чтобы при случае его можно было быстро извлечь.
- Если мне повезет, они от одного моего вида "сделают лапы". Эх, еще бы на лицо нанести боевую раскраску, тогда и сам дьявол испугается, - произнес я и вышел на улицу.
Уже окончательно рассвело. Солнечный свет пробивался сквозь высокие облака. Хотя утро нельзя было назвать ясным, с непривычки мне пришлось даже прищурить глаза и дать им время привыкнуть к свету, за несколько дней постоянного снегопада я отвык от солнца.
Я вдохнул полной грудью. Воздух был чистый и прозрачный, как горный хрусталь, вот только что не играл яркими искрами. Чем может пахнуть зимняя тайга, когда деревья укутаны в снежные одеяла? Морозом и арбузами…
- О, старая знакомая, - тихо воскликнул я.
Рыжая белка снова крутилась недалеко от моего убежища. - Может, тебя угостить чем-нибудь вкусненьким, а?
Не знаю, о чем подумала белка, но, быстро перескакивая с одной ветки на другую, она спустилась на нижнюю, уселась и стала грызть кедровые орешки, как и в прошлый раз, не спуская с меня своих черных глаз-бусинок. Я посмотрел на рыжую бестию и достал из кармана с десяток из припасенных на всякий случай орешков.
- Белка, белка, белка, - стал я подманивать рыжую красавицу. - Ишь ты, какая красивая! Ну, спускайся, спускайся, красотка!
Я слегка подбрасывал орешки, которые стучали, как в погремушке. Этот, приятный для беличьего острого уха, звук магнитом притягивал её, и чем дольше я тряс орешками, тем ближе она ко мне подходила. Я помнил еще со школы, что белки в нашем Битцевском парке ради подсолнечных семечек запрыгивали даже на ладонь. Я подумал, что и эту вертлявую красотку можно будет приручить, тем более что людей она, скорее всего, никогда не видела.
- Ладно, Бог с тобой, грызи, - сказал я и, не дожидаясь, пока белка сядет на руку, швырнул ей орешки. - Некогда мне тебя, словно девицу, уламывать. Покедова!
Посмотрев вверх, на вершину горы, скрытую от меня лесом, я проложил мысленно свой путь. Получилось как в геометрии - от точки А до точки Б, и всё по прямой. Итак, условия задачки ясны, значит пора двигаться.
Предстояло идти через незнакомую местность, поскольку в поисках самолёта мои маршруты не проходили в этих местах; однако меня это не смущало. Я почувствовал себя настоящим лесовиком, своим среди разношерстных таежных обитателей.
Первые десять шагов я шёл очень осторожно, прощупывая снежный наст ногой, который оказался очень прочным, только поскрипывал, как половая доска в старом доме. От посоха толку было мало, он проваливался почти на половину, поэтому я просто нес его на плече. Убедившись, что мне не грозит погрузиться в снег, я смело стал вышагивать вперед. Небольшое неудобство доставляли скользкие пакеты, одетые на ноги, из-за которых я раза три падал. Буреломы на моем пути были редки, как пятерки в дневнике двоечника. Погодка стояла чудная, и всё говорило о том, что вояж должен удастся.
Бодро вышагивая, мурлыча песенку, я чувствовал себя лесником, обходящим свои владения. Я с одобрением смотрел на высокие зеленые кедры, этих таёжных пижонов, никак не желающих быть похожими на своих обнаженных собратьев, сиротливо скинувших листву. Вот упрямцы! Я остановился возле одного из кедров, приложил руку к его шершавому стволу, а потом вовсе уткнулся носом, принюхиваясь к еле-еле осязаемому смолистому аромату. Хорошо! Уходя, я не удержался и ударил посохом по стволу. Кедр не остался в долгу - упавшая шишка попала мне точно по макушке.
Постепенно шаг за шагом я поднимался в гору. С каждой сотней пройденных метров наклон горы становился всё круче и круче. Я не мог знать, сколько еще предстоит идти, ибо вершина все еще была скрыта деревьями. Приблизительно часа через два я поднялся на значительную высоту и, очутившись на открытом участке склона, мог увидеть ближайшие окрестности тайги.
Внизу, огибая гору, тонкой змейкой бежала речушка. Я обратил внимание, что она почти замерзла, постепенно переставая быть водной преградой, став и мостом, связывающим берега, и ровной дорогой, убегающей неизвестно куда. Я видел только небольшой ее участок, но он вызвал какое-то смутное беспокойство, неуловимую мысль… Ага, вот она: издревле на Руси зимние реки использовали как дороги, ибо они были удобны для езды, да и не заблудишься, река всегда выведет к людям. Вот об этом я подумал, но вдумываться в эту идею не стал - несвоевременно. Да и неизвестно в какую сторону следует идти, чтобы наткнуться на ближайшее поселение. Для меня главное в этой картинке было то, что она указывала на неумолимое приближение ранней зимы. Боже мой, а ведь на дворе только октябрь! Что дальше-то будет?
Я почесал замерзший нос. Вдруг мне в голову пришла забавная мысль, ведь если бы мне довелось очутиться здесь летом, то комары и гнус уже через пару дней свели бы меня с ума, а потом заживо сожрали. Оставалось благодарить Бога за мороз и снег.
"Всё не так уж и плохо, - усмехнулся я, подумав, что смог адаптироваться к холоду и привыкнуть к снегу. - Правда, после того, как меня появились огонь и тёплая одежда".
Я присмотрелся, надеясь увидеть место падения самолёта, но сколько не смотрел, так и не нашёл его.
Может быть, увижу с вершины, подумал я. Мне очень хотелось, чтобы так оно и было, потому что, если увижу я, то, значит, смогут увидеть и спасатели, спешащие на помощь погибающему налогоплательщику.
Чем ближе я поднимался к самой вершине, тем тяжелее было идти. Задыхался я не от нехватки кислорода, его-то как раз было предостаточно, меня замучила одышка. Никогда не думал, что в тридцать лет буду страдать от старческой напасти; вдобавок вся спина промокла от пота.
- Пора остановится… отдохнуть… перекусить… Иначе не поднимусь, - запыхавшись, сказал я сам себе.
Неподалеку лежало давным-давно поваленное дерево. Его ствол был погребен под снегом, но обширное корневище торчало наружу. Я втиснулся между двумя толстыми корнями, и достал сумку, которую предусмотрительно надел под пончо. Бутерброды все-таки остыли, но были мягкими. Бережно достав двойной презерватив с вином, я с предельной осторожностью развязал его и сделал хороший глоток. Конечно, хорошо бы развести костёр, но мне было не холодно, поэтому я решил не тратить попусту драгоценное время. Для того чтобы вернуться домой засветло, мне следовало подняться на вершину максимум в течение ближайших полутора часов. Эта мысль заставила меня побыстрее покончить с обедом.
После отдыха и обеда идти было веселей. Вино приятно затуманило голову и грело изнутри. Казалось, ноги сами несли в гору. Пройдя метров пятьсот, я резко остановился и замер.
- Ух, олень! - с удивлением прошептал я. - Какой красавец. О, да здесь целое стадо!
Первый олень, которого я заметил, был вожаком. Он шёл впереди, указывая своей семье путь. Олень-вожак был самый крупный из шести прочих. Стадо было от меня в двадцати метрах, но даже с этого расстояния можно определить рост вожака. Спина старого оленя доходила бы мне до самого подбородка. Животные забавно вытягивали вперёд шеи, словно пытались постоянно дотянуться до чего-то вкусного. Когда они идут вот так, не спеша, а не мчатся как угорелые, их головы равномерно покачиваются в разные стороны, а большие грустные глаза смотрят настороженно.
- Бог мой, сколько мяса ходит-бродит! - воскликнул я. - Эх, жаль, ружья нет, а то поел бы сейчас свежей оленины.
С моим ножом делать здесь нечего. Разве что пращу смастерить да попробовать в лоб засветить старому оленю! Вожак словно поняв меня, покачал головой и поспешил прочь, увлекая все стадо. Олени уходили осторожно, стараясь копытами не пробивать наст. Через несколько минут стадо скрылось, и больше его я не видел.
Вершина возникла на моем пути неожиданно. Сначала между деревьями показалась обнаженная скала, похожая на выпирающую сломанную кость, а затем голубой лоскуток неба над нею. От нетерпения я прибавил ходу и вскоре оказался почти на самом верху, заросшем редкими деревьями, в основном березами и орешником. Оставалось сделать последний рывок и забраться на саму скалу.
Вблизи она оказалась огромной. Несмотря на отвесные стены, во многих местах скала была разрушена и покрыта трещинами. Глубокий разлом делил весь скальный массив на две почти равные части.
Поправив одежду, я стал карабкаться вверх. На мое счастье трещины и многочисленные уступы сделали подъём сносным и почти безопасным. Впрочем, обёрнутых в обмотки ног я почти не чувствовал, отчего боялся, что оступлюсь и сорвусь вниз.
На довольно просторной скалистой площадке я прилёг передохнуть. Лежал и смотрел в голубое небо, которое проглядывало из сплошного потока серых туч. Оно было так близко, что, казалось, протяни руку и коснешься… Никогда в своей жизни я не видел небо столь близко, если не считать катастрофического путешествия на самолете. Это было настоящее небо, не прокопченное выхлопными газами города, не подсвеченное миллионами фонарей и прожекторов. Я смотрел на него и тонул в нем, как иногда тонут в глазах любимой женщины.
Восстановив силы, я поднялся на ноги и осмотрелся. Внизу раскинулось бескрайнее море тайги. Горные отроги, заросшие деревьями, казались застывшими огромными волнами. Только самые высокие гранитные скалы, словно островки, возвышались над тайгой. Где-то там внизу бежала под ледяным панцирем река и, может быть, кружила в поисках добычи стая волков, а также бродили медведи, лоси, олени…
"Ну, медведи, скорее всего, спят, - подумал я, - не хватало нарваться на злобного шатуна… Будь повнимательней, дружище, от черта косолапого тебе не смыться!"
Ничто не радовало глаз, ни дороги, ни дымка над людским жилищем, ни единой человеческой души. Куда ни кинь взгляд, всюду тайга. Зимой, обильно засыпанная снегом, она серая и безрадостная, а вот летом, наверное, притягательная, радующая глаз. Но только с высоты, издалека. Тайга всегда опасна. В ней и летом полно ловушек. Скольких она сгубила в своих болотах? Скольких утопила в быстрых холодных реках? А скольких сожрали, населяющие ее, хищники?
Я вдруг почувствовал на себе её голодный взгляд.
- Я вижу, какая ты на самом деле! - закричал я. - Я знаю, как ты страшна и коварна. Ты во стократ сильнее и умнее всех хищников, что обитают в твоих лесах, но тебе, слышишь, - бешено, надрывая горло, орал я, - тебе меня не одолеть и не запугать! А знаешь, почему? Потому что я человек, царь природы, а ты только куча дров и потенциальное сырье для туалетной бумаги! Ты думаешь, что я не вырвусь из лап твоих. Ошибаешься, очень скоро вырвусь, слышишь? Очень скоро я буду дома. А то раскинулась тут передо мной, показываешь, какая ты могучая… Хрен тебе!.. На, выкуси!..
Я ещё долго продолжать бы рвать глотку, если бы не заметил блестящую серую точку, движущуюся по небу.
"Вертолёт. Это же вертолёт!"
Я стоял и заворожено смотрел на винтокрылую машину, - я уже мог разглядеть её окраску, настолько близко вертолет подлетел ко мне. От волнения у меня перехватило дыхание. Я не верил своему счастью.
"Нашли, нашли, - моей радости не было предела, моя душа готова была выскочить наружу. - Нашли, нашли, спасибо тебе, Господи, спасибо".
Мне хотелось рухнуть на колени и благодарно сложить руки. Я уже мысленно подвёл черту под своей робинзонадой, когда вертолёт неожиданно изменил курс. Я просто не поверил своим глазам.
- Эй, - вначале неуверенно сказал я, - эй, постойте, - прошептал я уже с ужасом, понимая, что разворачивается не вертолёт, а моя надежда, моё спасение. И когда до меня окончательно дошло, что я остался незамеченным, я с отчаянием, смешанным с гневом, подпрыгивая, закричал что было сил:
- Стойте, стойте, я здесь, здесь!
Я прыгал и размахивал руками, но всё напрасно. Вертолёт удалялся. Нужно было что-то делать, предпринимать, - я сходил с ума от отчаянья, - не прыгать, а действовать. Я заметался по скале, не зная, что предпринять. В голове царил полный сумбур.
"Спуститься и догнать его, - возникла сумасшедшая идея, изначально невыполнимая. - Нужно срочно спуститься!"
Действительно, взобраться на скалу было делом не из легких, а спуститься - архисложным, тем более в обувке совершенно не предназначенной для альпинистских трюков. Покряхтел я, пометался, да и стал, упираясь всеми конечностями, сползать вниз. Несколько раз я чуть было не сорвался, но, поцарапав лицо и ободрав руки, кое-как спустился на грешную землю. Со всего духу я помчался в ту сторону, в которую полетел вертолёт. Я бежал без оглядки, ежеминутно рискуя врезаться в какое-нибудь дерево, с большой скоростью скользя по насту. Любое столкновение или неудачное падение привело бы к серьезной травме. Но в тот момент я забыл об осторожности. Ведь вертолет улетал, улетал без меня…