Прежде чем вернуться в каморку, я решил осмотреться. Небо заволокло низкими облаками. Неуклюжее зимнее солнце поднималось из-за гор. Наступал новый день, и, судя по всему, ничего хорошего он мне не сулил. Видимо, прошедшую ночь небесный художник провел в плохом расположении духа. И сегодняшнее утро стало доказательством этому. Плакали мои надежды на скорейшее окончание сибирской робинзонады…
Придется идти к самолету. Жратвы осталось на пару дней!
Мысль о вчерашнем бездарно устроенном костре, в котором сгорели мои легковоспламеняющиеся надежды, окончательно привела меня в паршивое настроение.
Я посмотрел на кострище. Однако большое черное пятно, как улика на месте преступления, оказалось укрытым снегом. Только неглубокая овальная впадина указывала на то, что вчера на этом месте полыхал большой костер. Общую картину окружающей меня природы можно было охарактеризовать одним словом - "тоска".
Между тем нужно было заниматься делами. Прежде всего - завтрак. Я бы слопал целого слона под татарским соусом, но пришлось удовольствоваться тремя рыбными бутербродами и несколькими глотками горячего вина.
Психологи утверждают, что сытый человек всегда добрее и оптимистичней голодного пессимиста. Может быть, всякие уроды и появляются оттого, что их в детстве нормально не кормили? Не лишайте детишек сладкого, а то потом вырастет какое-нибудь жуткое чудовище, которым будут в детском саду пугать друг друга малыши.
Это умозаключение ознаменовало собой окончание завтрака. Пора было собираться в путь.
"С учетом того, что я хорошо знаю дорогу, разумно будет добраться до самолета до обеда, и там заморить червячка", - подумал я.
Мысль, на первый взгляд, показалась удачной. Лишь позже обед в компании мертвецов я сочту сомнительной идеей - с моральной точки зрения.
Думая о предстоящем налете, я смотрел в пол, заваленный мелкими сучками, древесной корой, давно потухшими углями и золой.
"О, какая-та коробочка, - подумал я, увидев под толстым слоем мусора пластмассовую штукенцию бордового цвета, несомненно, когда-то принадлежавшую хозяйке сумочки-полумесяца. - Кажется, пудреница!"
Мое предположение подтвердилось. Я раскрыл пудреницу, оказавшуюся на удивление большой. Находящегося внутри порошка хватило бы, по моим подсчетам, на целый полк или всех артистов Большого и Малого театров.
"Может быть, девушка была рябой или прыщавой", - предположил я.
- Боже мой!
Последние слова были произнесены с удивлением и ужасом. Было отчего содрогнуться.
Из зеркала на меня смотрело какое-то чудовище. По крайней мере, такова была первая моя реакция. Оправившись от шока, я смог в зеркальном отражении идентифицировать самого себя, отчего чудовище, понятное дело, перестало быть чудовищем. Оно чудесным образом трансформировалось в обросшего щетиной мужчину средних лет. Сначала я долго рассматривал себя в анфас, а затем, в профиль.
"Н-да, - прошептал я, - похож на людоеда с Андаманских островов".
Пройдет еще несколько дней, прежде чем выросшая на подбородке и щеках щетина, благополучно перейдет в иную стадию развития, более серьезную - бороду. А пока эта грязная поросль даже у меня вызывала отвращение.
Мое лицо и без того никогда не отличалось мужественными чертами. Отсутствовал точеный профиль и римский нос. Подбородок был маленький и не похож на своего волевого собрата, удачно пристроившегося на лице Пирса Броснана. Не было ничего такого, что так нравится в мужчинах женщинам. Хотя нет, вру. Глаза! Мои глаза, раньше излучавшие наивный и жизнерадостный свет, многим казавшийся совершенно неуместным и несерьезным, утратили прежний блеск. Но это не было незаменимой утратой, взамен я получил нечто другое. Ведь недаром говорят, что глаза - зеркало души. Несомненно, в моей душе произошли качественные изменения, и сейчас на меня смотрел совершено другой человек, не тот, что купил билет на несчастливый самолет. В глазах была целеустремленность, приятно сочетающаяся с решительностью, и любовь, любовь к жизни.
К сожалению, кроме этой целеустремленности во взгляде, любоваться было не на что. Серые разводы копоти на щеках, следствие не частого умывания снегом, поджившая рана на лбу с коркой запекшийся крови, волосы, сбитые в колтун: вот мой портрет. Кстати, украшенный страшной беззубой улыбкой. Зубов почти не было. Вот уж поистине потребуются геркулесовы усилия, чтобы воссоздать их в прежней красоте. Но на тот момент это было не важно. На повестке дня значилось другое, более важное мероприятие, - марш-бросок к скопищу мертвецов. Стоило мне подумать об этом, как перед глазами рисовалась картина последних мгновений жизни несчастных пассажиров
Изготовив новый посох с остро заточенными концами, поменяв пакеты на ногах, поправив лямки на одежде и надев большую черную сумку на плечо, я покинул свое жилище.
Солнце было надежно спрятано в облаках, и можно было только гадать о том, в какой же точке небосвода оно сейчас находится. Убедив себя, что времени около девяти или десяти утра, и перекрестившись, я направился вниз к реке.
Когда-то стремительное течение горной реки теперь покрылось ледяным панцирем. Выйдя на реку, теперь похожую на дорогу, я ногой расчистил снег. Лед был прозрачным и блестящим, будто бы хрустальная река неожиданно устала и остановилась. Чтобы проверить надежность льда, подпрыгнул. Лед недовольно скрипнул, но выдержал. Я содрогнулся, подумав о жутких ночных морозах, которые всего за несколько суток победили гордую и непокорную речку.
Пакеты сыграли со мною злую шутку. Я поскользнулся на коварном льду, причем так резко, что ноги мои взвились вверх, а тело всей тяжестью ухнуло вниз. И лед снова выстоял. Он был крепок, как голова второгодника, с философским спокойствием сносящая директорский гнев.
В лесу ветер поутих. Тропа, ранее проложенная мною, полностью скрылась под снегом, но, помня направление и некоторые ориентиры, я уверенно устремился к самолету.
Наверное, в сотый раз я заставлял себя не думать о мертвецах. Когда это не получалось, мое сердце начинало неприятно колотиться. Не хотел я идти к самолету, воротило меня от одной мысли, что опять придется заглянуть в лицо Смерти, но голод толкал вперед. Голод, заставляющий леммингов отправляться в последний путь, волков и медведей - бросаться на людей, а людей толкающий на совершение отвратительных, гнусных поступков. Как я ненавижу его! Кто хоть раз испытал на себе силу и коварство голода, ни за что не пожелает испытать его вновь.
Борясь с самим собой, я не заметил, как подошел к перевернутому креслу. Помня о том, что лежит под ним, я постарался обойти этот ориентир стороной.
Отойдя метров на сто, я достал из кармана надежно укрытую от холода фляжку с еще теплым вином. Не спеша, маленькими глотками отпил треть содержимого. Взвесив в руке фляжку и надеясь, что вина хватит и на обратную дорогу, направился дальше.
Впереди меж деревьев показалась махина разбитого лайнера. Шаг за шагом я приближался к месту, где пережил не самые лучшие моменты в своей жизни.
Я осмотрел место трагедии, вроде бы с последнего посещения здесь все осталось без изменений. Мертво и тихо. Только вот снега прибавилось. Вздохнув, я приблизился к знакомой двери лайнера, ведущей в салон.
Не успев войти в самолет, я увидел первый, чрезвычайно неприятный, сюрприз.
"Следы! - прошептал я, уставившись на хорошо видимые на снегу отпечатки. - Свежие!"
Моя реакция была смешанной. Первоначальный эффект был похож на тот, что возник у известного рогатого животного при виде новых ворот, то есть произошла полная остановка двигательного процесса. Как только я вышел из ступора, тотчас засвербила, застучала в голове одна мысль: "Беги!", ибо следов, заметьте, свежих следов было множество, и все они принадлежали хищным млекопитающим семейства псовых, в простонародье называемым - серыми волками.
Следы вели внутрь. Осмотрев все вокруг, я заглянул в самолет. Тишина. Я вслушивался и вслушивался: вдруг волки затаились и ждут, пока я сам не попаду прямехонько им в лапы. Но нет, тишину не нарушали ни шорохи, ни звериное дыхание.
"Кажется, путь свободен, - с некоторым облегчением подумал я, - была - не была… Пошел!"
В салоне с проемами иллюминаторов, забитых снегом, было темно. С одной стороны, темнота скрывала ужасные последствия катастрофы, с другой, пробираться в потемках, на ощупь, дело почти всегда рискованное. Но постепенно мои глаза стали привыкать к тьме; им открылась картина, от которой кровь медленно леденела. Волчья стая здесь потрудилась на славу. Снег в салоне был весь затоптан десятками лап серых хищников. Сжимая в руке швейцарский нож, я стал осматриваться. Увиденное заставило меня зажмуриться. Трупы несчастных в креслах были изуродованы. У кого-то не доставало ушей, носа, губ. Видимо, серым хищникам нелегко было добраться до остальных частей тела, пристегнутого к креслу мертвеца. Повсюду были разбросаны клочья одежды. От маленького ребенка, замеченного мною еще при прошлом визите, почти ничего не осталось. Я увидел только обрывки одежды и ботинок с какими-то страшными клочьями. Мощные челюсти хищников перемолотили кости и мясо.
Тошнота подступила к горлу. Я зажал рот ладонью, задержал судорожное дыхание, и только таким образом мне удалось остановить рвотный приступ. Стараясь не смотреть по сторонам, я стал пробираться к буфету.
В бренных останках крупного мужчины, загородивших проход, произошли значительные изменения. На месте головы и шеи теперь торчали обгрызенные позвонки. Снег возле туловища был перемешан с мельчайшими окровавленными кусочками. По всей видимости, волки, обладая большим запасом свежезамороженного мяса, побрезговали этим коктейлем из снега и крови. Кистей рук не было. Среди лохмотьев рубашки и брюк, разорванных в клочья мощными челюстями, виднелись ошметки плоти, розовели обнаженные ребра и кости голеней. Из-за мороза волки не сумели добраться до "филейных частей" - лежащее на спине тело примерзло к полу.
Стоять, как памятник не имело смысла, и поэтому, попытавшись уверить себя, что это только кино, я протиснулся к буфету. Волки похозяйничали и здесь. Они сожрали все что можно. Ни одного из бутербродов, опрометчиво оставленных мною, не уцелело. Волки даже попробовали сгрызть банку с икрой, но, судя по всему, благоразумно отказались, опасаясь лишиться зубов.
Впрочем, до некоторых полок волчары так и не добрались. В мою сумку посыпались пакетики чая, по которому я так соскучился. Следом за ними сумку приятно отяготили три банки икры. Я не мог нарадоваться пакету с красным вином, чудесным образом избежавшему волчьих зубов. С десяток пакетиков с сахаром, после недолгого сомнения, приобщились к вышеуказанным продуктам. Фуражирское дело продвигалось хоть и верно, но непозволительно долго. Я нервничал, желая как можно быстрее покинуть этот страшный чертог смерти. Но еды было очень мало, я бы сказал, чертовски мало.
Прищурив глаза, стараясь не смотреть по сторонам, я направился прямехонько по проходу. Пройдя метра три, за что-то зацепился ногой и упал на мертвеца. Я попытался ухватиться за подлокотник кресла, но правая рука промахнулась и, падая, я очень больно ударился плечом.
С трудом поднявшись, проклиная все на свете, я выбрался к выходу из самолета. Меня бил озноб, словно трупный холод только от одного прикосновения к мертвецу проник в меня, заразив чем-то очень страшным. Я хотел одного - как можно быстрее покинуть эту обитель смерти.
Я высунулся из самолета. Мне показалось, что на улице как-то потемнело, хотя в лайнере я провел совсем немного времени. В двадцати шагах от меня сидело млекопитающее, принадлежащее к виду Canis lupus - серый волк обыкновенный.
Сидевший на снегу волк с олимпийским спокойствием рассматривал свой гипотетический ужин - время-то как раз было к вечеру. Надев сумку наподобие рюкзака, подобрав, оставленный у входа посох, я выступил в поход. Волк, заметив движение наблюдаемого объекта, насторожился, а затем лениво поднялся. Меня успокоила мысль, что это, в общем-то, симпатичное в иных условиях животное с забавными большими ушами пока явно не собиралось познакомиться со мной поближе. И желание сие было обоюдным.
Бытует мнение, что нужно показать хищнику, что вы его не боитесь, и тогда ваши шансы выжить резко увеличатся; и я решил придерживаться этой, несомненно мудрой, тактики.
К моему огорчению, через несколько минут наше общество увеличилось ровно на треть за счет еще одной четвероногой твари. Мой второй спутник следовал по левую руку, и, таким образом, я очутился между двух волков. Как говорится, загадывайте желание, господа хорошие.
Невзирая на "счастливое прибавление в семействе", я продолжал идти ровным шагом, с гордо поднятой головой, но не забывая посматривать по сторонам. Я бросал на хищников высокомерные взгляды, всем своим видом и поведением, как бы говоря: "плевал я на вас". Не имею представления, насколько такое поведение было адекватным ситуации, но позже у меня возникли вполне серьезные подозрения, что волкам было тоже плевать на мое высокомерие.
Не знаю, что, в конце концов, заставило меня оглянуться. Но когда моя голова развернулась почти на сто восемьдесят градусов, до меня дошло, что к двум моим попутчикам, присоединилось еще трое ушастых и остромордых хищников, которые уверенной трусцой пытались сократить дистанцию, нас разделяющую. Теперь волков стало пятеро. Сразу вспомнилась весьма подходящая к ситуации кинофраза: "Кажется, вечер перестает быть томным".
Я резко развернулся к наглой троице и замахнулся на них посохом. Волки тоже остановились, один даже испуганно присел, остальные отбежали немного назад.
Вечер действительно переставал быть томным. Мне следовало перейти если не на галоп, то хотя бы на аллюр. Я пожалел, что сегодняшним видом спорта была простая ходьба, переходящая в бег, а не веселый биатлон с лыжами и пальбой из охотничьего карабина.
Итого, волков пятеро, а я один. Соотношение сил явно не в мою пользу. Дело запахло жареным. Нужно было поспешать, причем, чтобы нога ногу обгоняла. В некоторых случаях меня не нужно долго упрашивать, и это был как раз тот случай. Я пустился наутек. Волки побежали за мной.
Я не осознавал всю опасность таежного спринта, убеждая себя, что волки, это те же собаки… Подумаешь, пятерка лесных собак! Такие стаи я в свое время каждый день видел возле станции метро. Но иногда, когда серые друзья оказывались слишком близко, я резко останавливался и начинал со зверским оскалом кричать на них, размахивая посохом, изображая из себя дикаря-людоеда, живущего в дремучих джунглях Борнео. После демонстрации боевого танца наш бег по тайге продолжался по обычному сценарию, а волки предпочитали некоторое время держать приличную дистанцию.
Из-за скользких пакетов, одетых на мои ноги, мне постоянно приходилось контролировать почти каждый свой шаг или прыжок. Риск поскользнуться и упасть был велик. Мне же совершенно не хотелось играть с волками в поддавки.
Промчавшись около двух километров, я стал мучиться одышкой, обильно обливаясь потом. Лицо и спина словно побывали под соленым душем. К концу третьего километра (подсчет километража в данном случае, конечно же, приблизительный) до меня дошло, что далеко мне не убежать. Сердце едва справлялось с мощным напором крови, которая с трудом прорывалась через клапаны в желудочки и аорты. Совершенно неправильное питание, а точнее диета, на протяжении почти двух недель и тяжелая одежда сделали свое дело…
Уж и не помню, как я вылетел на лед реки. До "дома" оставалось бежать всего ничего. "Мне бы только добежать, а там я им напомню, - думал я, - кто царь природы…"
Добежав до хвоста, я оглянулся. Волки пропали.
"Волки не перешли реку, как будто это государственная граница, - удивился я, утирая раскрасневшееся лицо, - ну и слава Богу… Боюсь, правда, что эта честная компания просто так от меня не отстанет…"
Вернулся я вовремя, ибо вечер начал передавать полномочия своей холодной подружке ночи. Тревожная мысль заставила меня осмотреться.
"Вот дьявол! - воскликнул огорченно я, - дров-то опять нету!"
Было отчего расстроиться. Я снова наступил на старые грабли своей безалаберности. И времен до наступления темноты осталось совсем мало. Вдобавок ко всему, где-то совсем близко бродит целая банда волков. Но делать нечего! Пришлось идти за дровами.
Шарахаясь от каждого шороха и треска, звуков падающих шишек, пугливо осматриваясь по сторонам, я поспешно собирал хворост, точнее сказать, выкапывал его из-под снега.
Поднятым шумом я разбудил сову, мирно спавшую в уютном дупле, расположенном высоко над землей. Ночной птице, наконец, удалось разглядеть того, кто неоднократно мешал ей спать после ночной охоты. Сова спикировала над моей головой, издавая жуткое глухое "ху-ху-у". Бог мой, у меня от испуга чуть душа не выскочила из пяток. Когда птица резко взмыла над моей головой, я присел и одной рукой закрыл голову. Но продолжения атаки не последовало. Сова хотела меня напугать, отогнать прочь, и это у нее получилось. Я предпочел вести поиски топлива в другой стороне, как говорится, от греха подальше.
Поиски продолжались до тех пор, пока глубокая тьма не опустилась на тайгу. Как я не спешил, но дров набрал явно недостаточно, предстояло экономить их всю ночь, балансируя на грани замерзания.
Мне пришла в голову идея: чтобы продержаться до утра, стоит хорошенько пожрать, приготовив обильный и горячий ужин, тогда количество калорий внутри меня хоть как-то компенсирует образовавшийся дефицит топлива. Взвесив идею, я понял, что она тянет граммов на триста копченой колбасы, которую следует побыстрее отправить в котелок с кипятком. Сказано - сделано!
"Пожалуй, эту фразу стоило бы начертать на своем родовом гербе, если бы таковой имелся", - с этой оптимистической ноты я принялся за приготовления ужина.
Раньше воду для супа я брал из реки. Теперь же мне, как и отважным полярникам, приходилось, чтобы накипятить котелок воды, несколько раз наполнять его снегом. Оказывается, полный котелок снега не равен полному котелку воды. Удивительно!
За кулинарной работой постепенно стали забываться неприятности и страхи. Наверное, чем плотнее забит пищей желудок, тем более стойко можно переносить удары судьбы, так сказать, встречая их с улыбкой на устах. Для эффекта улыбку хорошо бы дополнить бодрящей песней, например, такой: "Однажды вечером, вечером, вечером, когда пилотам, прямо скажем, делать нечего, мы выпьем раз, мы выпьем два…"
Я выпил раз, я выпил два из пакета сладкого вина. Тепло вновь вернулось в мою каморку. Колбасный аромат разбудил аппетит, который уже не поддавался укрощению. Я буквально плавал в волнах благоухания. Только едкий дым от сырых дров ломал кайф от предвкушения пиршества.
- Ничего, ничего, будет мне су-у-упчик, - приговаривал я, помешивая варево и шмыгая носом, - будет его много, очень много самого вкусного супчика… Я бы сказал супчика из супчиков… У-у-у, не суп, а сказка!
Осторожно сняв горячую емкость с огня, я едва дождался, когда суп остынет до приемлемой температуры, после чего приступил к ужину. Меньше слов - больше дела! Не менее достойная для герба фраза.