Я сказал Джанни, что все пушки и суда Османской Порты собраны у Константинополя и на Босфоре, поэтому он может совершенно свободно пройти по Мраморному морю через незащищенные Дарданеллы в Средиземноморье и Италию. Наша миссия по помощи генуэзцам заканчивалась у трапов их кораблей, после чего мы возвращались в Галату и отплывали в свое родное Черное море.
На встрече присутствовал секретарь императора Священной Римской империи Эней Сильвий, который попросил Влада взять его на свой корабль, на котором он хотел добраться до Вены. Влад, которому как воздух нужны были такие добрые знакомцы при австрийском дворе, с радостью согласился. Никто, даже я, не мог предположить, к чему приведет и чем закончится эта судьбоносная встреча двух будущих вершителей европейских судеб.
Мы вместе шли по вечернему Константинополю, доживавшему свой последний день, и слушали, как жители на чем свет стоит ругали своего императора, что он 6 апреля не сдал город на почетных условиях. Многие открыто говорили о том, что и в рабстве можно как-то жить, и меня, Влада и Энея передергивало от этих слов живых мертвецов. Влад спросил у секретаря императора Священной Римской империи, почему она не стала помогать обломку Византии, правда, очень богатому обломку, понимая, что от Босфора Мехмед опять пойдет за Дунай, и Эней спокойно ответил, что Европа отказалась от Константинополя только после того, как он сам отказался от себя.
Мы уже подходили к нашим "Альбам", как над Константинополем вдруг разразилась страшная майская гроза, и молнии без перерыва били по стенам города, создав вокруг него огненное кольцо. Многие жители в ужасе рванулись за стены и попадали прямо в руки османов, которые пришли в восторженное возбуждение. Эней, Влад и я почувствовали, как почва как будто уходит из-под наших ног, и молча переглянулись.
Было уже совсем поздно, штурм должен был начаться на рассвете, и мы пошли хоть немного поспать, не зная, сможем ли мы это сделать завтрашним вечером.
Через несколько часов Влад и триста наших воинов заняли свои места на второй линии обороны, имея передвижные группы по всему пути от валов до генуэзских кораблей, а я во главе двух пятерок стоял на среднем ярусе башни Романа, готовый прикрывать Джустиниани, если это понадобится вообще.
С первым лучом солнца, вырвавшегося прямо из моря, в турецком лагере разом забили сотни барабанов.
Все. Началось. 29 мая 1453 года на рассвете османские полчища без единого выстрела атаковали Константинополь по всему периметру его стен. Внутри города беспрерывно звонили все церковные колокола, продолжавшие перезвон до самого конца штурма. Защитники сбили первую волну атакующих, и двадцать восьмой штурм с начала осады продолжился с новой силой.
Вскоре вдоль стен вместо рвов появились валы из трупов убитых турок, товарищи которых лезли и лезли по лестницам к полуразрушенным башням и стенам. Пушки громили город с суши и моря, барабаны и трубы специально заглушали несущиеся от стен крики ужаса и боли умиравших янычар, защитники со стороны бухты яростно отбивались греческим огнем, оставлявшим на воде страшные черные полосы, а над обреченным Константинополем клубами поднимался серый дым.
Мы уже давно помогали раненым, вынося их с башни Романа вниз, к новому валу. Генуэзские воины были великолепны, и этот бой на стенах я запомнил в мельчайших подробностях на всю жизнь. Итальянцы рубились и бились копьями, то превращаясь в железного ежа, то в фалангу, то по всей боевой площадке башни разгорались одиночные поединки, но затем стена защитников раз за разом сбрасывала вниз стену нападающих.
Долго так продолжаться не могло, потому что штурм не останавливался ни на мгновение, и даже перевести дух генуэзцы никак не могли. Несмотря ни на что, они стояли как каменные стены, и мессир Джанни все время был среди них, уже дважды сменив измятую кирасу.
Когда солнце поднялось над морем уже на две пяди, Мехмед бросил в атаку на башню Романа двадцать тысяч янычар. Ужасный бой продолжался совсем не долго, и атакующие, которым не было конца, своей огромной массой смели защитников боевой площадки на средний ярус, и генуэзцев уже было меньше половины. Император Константин стоял у башни с последним резервом, и когда мы проносили мимо него Джустиниани с расплющенным плечом и разорванным боком, начал взывать к нему остаться в строю, так как без него Константинополь падет. Я не выдержал и успел спросить у последнего византийца, почему по приказу Нотары пушки остались в арсенале, а не появились на валах за башней, но последнему Палеологу было все равно. Едва стоявшие на ногах воины мессира Джанни, усиленные нашими бойцами, почти зубами удерживали неудержимых янычар, пока мы не вытащили всех раненых.
В последний момент и мне пришлось обнажить меч, прикрывая израненный итальянский арьергард, и я даже не заметил, как рядом со мной оказался Влад, уже с красным до крестовины мечом. На нас надвигалась монолитная толпа воинов султана, и отбиться от нее одним рукопашным боем было невозможно. Плечо в плечо, ощетинившись тремя рядами копий, мы в порядке отступили к проходу на валу, наши воины бросили с него на рвущихся вперед янычар сразу десять кувшинов с греческим огнем, и огненная стена закрыла нас на несколько мгновений, достаточных для того, чтобы уйти, а потом завалить деревьями и щитами ставшим опасным проход.
Все было кончено, передвижные группы от Золотого Рога были уже здесь и рассказали, что Константинополь с моря захвачен и четыре генуэзских корабля сожжены в бухте со всеми остальными судами. Конечно, это была совсем не та новость, которую мы не ожидали. Еще две недели назад мы нашли рядом с городом удобное место на Мраморном море, куда генуэзцы перевели пять своих кораблей из двенадцати. К полудню живые и раненые воины мессира Джанни уже были на готовых к отплытию судах, Влад и Джустиниани сердечно, но быстро распрощались, и корабли без помех растаяли в синеве Пропонтиды, еще не контролируемой османами, чтобы благополучно добраться до Генуи.
Почти двести валахов во главе с Владом должны были вернуться в Галату, которой султан, нуждавшийся в европейских купцах как никто другой, обещал неприкосновенность во время штурма. Нам нужно было пройти через весь Константинополь, и мы сделали это бегом, четырьмя группами, изображая османскую пехоту, посланную для охраны дворцового комплекса. Это оказалось не так трудно, как думалось. Столица Византии умирала, во всех домах и зданиях раздавались крики ужаса жителей и вопли радости османов, дорвавшихся, наконец, до обещанного грабежа. Мы бежали без награбленного по давно уже известным до каждого сарая маршрутам, и поэтому до нас никому не было никакого дела. Грабежи и насилия шли во всех дворцах, монастырях, церквах, домах, и нигде не было ни одного места для спасения. По улицам бесконечной вереницей, как домашних скотов, вели жителей города, с угрозами и ударами, и никто из них, оставшихся в живых, не избег своей рабской участи.
Мы благополучно достигли Галаты, ворота в которую охраняли и наши воины, и без шума, группами по нескольку человек вошли в торговое предместье Константинополя. Генуэзским купцам, как и обещал султан, ничего не грозило, и мы, рассказав их старшинам, что Джустиниани и его воины благополучно ушли в Пропонтиду, быстро погрузились на готовые к отплытию бриги, подняли якоря и ушли в Черное море почти сразу перед закатом. Над Константинополем стоял черный дым, сквозь который совсем не было видно жаркого, почти летнего солнца.
У Игнеады мы остановились и забрали на борт четыре пятерки моих мастеров, задержавшихся в Константинополе, для того чтобы досмотреть падение империи до конца. Даже не сняв янычарской одежды, а только выпив чуть ли не по ведру воды каждый, измученные, но живые, слава богу, воины подробно рассказали Владу, Энею и мне, что произошло в бывшей столице Византии с 29 мая по 2 июня 1453 года, и я, как всегда, выслушав мастеров еще раз, подробно записал их рассказ для архива тайной стражи господаря Влада III Дракулы.
Последний император Византии Константин Палеолог был убит или задавлен в огромной груде тел у башни святого Романа, и его опознали только по красным сапогам. Его первый министр Лука Нотара с тремя главными сановниками в целости и сохранности сдал выехавшему в Константинополь 1 июня Мехмеду II огромную государственную сокровищницу Византии, которую тридцать евнухов не могут пересчитать до сих пор. Султан официально помиловал Луку и его вельмож, но уже ночью янычары убили этого предателя и изменника в собственном доме вместе с семьей страшной смертью. Всех оставшихся в живых сто тысяч жителей Константинополя вывели из города и продали в рабство.
Сейчас в опустевшем от византийцев городе второй день идет огромный пир среди трупов, в котором участвует все турецкое войско. Мехмеду II присвоен почетный титул Фатих-Завоеватель. Константинополь переименован в Истанбул, Стамбул, и объявлен столицей Османского государства, которое больше не Порта. Двадцатилетний султан назвал Стамбул столицей мира, матерью Вселенной и алмазом, обрамленным двумя изумрудами и двумя сапфирами. Мехмед II Фатих объявил себя правителем Европы и Азии, а Турцию – империей, и принял ее новый герб и эмблему, прибавив к византийскому полумесяцу османскую звезду.
В самом начале июня грозного 1453 года "Альба Регия" и "Альба Юлия" плыли по спокойному, как стекло, Черному морю, оставляя далеко по левому борту Бургас и Варну. Среди наших воинов не было убитых, а двадцать шесть раненых благополучно залечивали свои колотые и резаные раны. У нас всего было вдоволь – и припасов, и впечатлений, воины отдыхали, обсуждая пережитое, а я перебрался на "Альбу Регию", где мы сидели с Владом и Энеем на корме, вдыхая живительный морской ветер, и я делился с ними своими знаниями и выводами из увиденного, которые потом записал по горячим следам.
Европа не слишком горевала о судьбе Византийской империи, и это было совершенно правильно.
Восточная Римская империя, названная Византийской, просуществовала более тысячи лет как военная и чиновничья монархия. Императора-базилевса сначала провозглашала армия, затем к ней присоединялись сенат и население. Власть в огромной половине Древнего Рима по наследству не передавалась, и попытки некоторых императоров создать династии заканчивались на их детях.
Потеряв в X веке половину своих земель, собранных вокруг Константинополя за семьсот лет, Византия, погрязшая в войнах с европейцами и арабами, которых она высокомерно и оскорбительно называла варварами, окончательно превратилась в империю воровства, продажности и бесконечных интриг. В ней беспрерывно происходили заговоры, мятежи, перевороты и бунты, представлявшие из себя верх коварства, жестокости и цинизма. Самым страшным преступлением в империи было "оскорбление величества". За словесное оскорбление императора, повреждение его скульптур виновные карались четвертованием, обезглавливанием, сожжением заживо, травлей дикими зверями и поркой до смерти, поэтому народ, населявший столицу и окрестности Константинополя, постепенно превратился в население, состоявшее из лицемерных чиновников и покорных им рабов.
Силу Византии давал контроль над мировыми торговыми путями, над средиземноморской торговлей между Европой и Азией, между Западом и Востоком. Всех невизантийцев она считала варварами, которые должны были быть никем в ее составе. Средневековый константинопольский хронист тайно писал о своей империи, и эти слова дошли до тех, кто хотел их услышать:
"После того как армия присвоила себе право возводить на трон людей самого низкого достоинства и звания, любой мог надеяться достичь этого высшего поста в государстве. Чтобы стать императором, достаточно было в нужное время и нужном месте применять подлость, коварство и убийство".
Императоры не считали нужным держать свое слово, любыми способами устраняли конкурентов во власти и претендентов на трон. Правители Византии, не задумываясь, совершали все преступления, подвластные земному и божьему суду, делая это с удовольствием со словами "по воле народа".
Императоры угасающей Византии не могли найти на министерские посты сановников, которые соглашались начинать свой рабочий день хотя бы в полдень. К концу XII века Византийская империя совершенно разложилась, и когда в 1200 году рыцари первого Крестового похода напали на Константинополь, их армия была впятеро меньше, чем византийская, что не помешало крестоносцам разгромить ее вдребезги, взять город и основать в нем Латинскую империю, просуществовавшую более полувека.
Я определил причины гибели Византии, назвав среди главных хамство и издевательства меньшинства богатых над большинством бедных, продажность судей, воровство чиновников, пренебрежение войском и морским флотом. Влад добавил к ним пренебрежение столичного Константинополя к остальным частям империи, а Эней Сильвий, который нравился нам все больше и больше, сказал, что общим благом византийских подданных было объявлено выполнение обязанностей по отношению к империи, которую представляли заворовавшиеся до предела вельможи. Именно это и погубило Византию, о которой никто жалеть не будет.
Секретарь императора Священной Римской империи, которая, как и Византийская, называла себя наследницей и правопреемницей Древнего Рима, не побоявшийся в одиночку приехать в Константинополь, чтобы самому увидеть силу Османской Порты, разговорился с нами от души, признав нас похожими на него и по образованию, и по воспитанию европейцами. С его разрешения я записал откровенные рассуждения Энея Сильвия о том, как он видел происходившие в наших странах события.
"Христианство – это тело без головы, республика, не имеющая ни законов, ни должностных лиц. Папа и император имеют только блеск, который им дает высокий сан. Они не более, как блестящие призраки. Они не в состоянии повелевать, да и повиноваться им никто не желает.
Каждая европейская страна управляется своим государем, и каждый государь имеет особые интересы. Чье красноречие может соединить под одним знаменем такое множество государств, различных по своей природе и враждебных друг другу? Если бы можно было соединить их войска, кто бы осмелился взять на себя обязанности главнокомандующего? Какой порядок учредили бы в этой армии? Кто был бы в состоянии управлять их противоречивыми влечениями?
Кто может примирить англичан с французами, генуэзцев с арагонцами, немцев с венграми, богемцами и дунайскими народами? Если бы мы войну против османов предприняли с малым количеством войск, то единые под одним командованием неверные нас бы одолели. Большое количество наших войск, подчиняющихся самим себе, погубит себя беспорядком".
Я пишу эти слова талантливого Сильвия потому, что они уже не могут ему повредить. Влад, четыре года проведший, как и я, в заложниках у отца Мехмеда, сказал, что новый султан просто не хочет признавать над собой вообще никакой власти, потому что неистовство и непреклонность его страстей неоспоримы. Он думает поставить себя рядом с Александром Македонским и Тамерланом, но тогда ему придется за себя покраснеть. Султан будет побеждать, но только потому, что силы османов, которыми он предводительствует, всегда намного многочисленнее войск его противников. Победы Мехмеда никогда не перейдут Евфрат и Адриатическое море, и пусть он хотя бы справится с иоанитскими рыцарями и персами, прежде чем прорвется через Скандербег и Дунай.
Они сидели и спокойно беседовали о судьбах Европы – князь Влад, которому предстояло еще вернуться в Валахию господарем, и князь Эней Сильвий, чиновник австрийского двора, и никто тогда не мог предположить, что всего через несколько лет эти два человека смогут остановить неостановимый поток Мехмеда II на Европу, и звать их тогда будут совсем по-другому – Влад III Дракула и римский папа Пий II.
Мы спокойно и без приключений проплыли по Дунаю до самой Вены, где распрощались с Энеем Сильвием, договорившись помогать друг другу. Об этом я еще расскажу в своем месте. Известие о гибели одной и появлении другой империи всколыхнуло Европу небывалой новостью, и всем пока было не до грабежей на большой дороге. Доставив Сильвия в целости и сохранности домой, мы вернулись в Хуст-на-Тисе привычным путем и были с восторгом встречены родными и близкими и всей нашей пока еще не полной тысячей, которой нам было о чем рассказать. Опыт осады Константинополя мы изучали несколько месяцев и сделали много полезных выводов для будущего Валахии. Влад с моим участием написал Хуньяди о своей торговой поездке, помня о его советнике при Мехмеде II, и наше удивительное путешествие в Константинополь не вызвало никакого гнева у регента Венгрии, которому было не до того. Пять бочонков с золотом были надежно укрыты в потайном ходе первого Дракона, и до возвращения в Тырговиште оставалось три долгих и коротких года.
Глава 6. Потерянную честь вернуть невозможно, ибо народ на коленях жить не может! 1453–1456 годы
Осенью 1453 года до Хуста дошли речи Мехмеда Завоевателя о новом мировом порядке, устанавливать который он собирался от Дуная: "Наша власть требует, чтобы любая земля, на которую наступил конь султана, навечно вошла в нашу империю. Силу государям дает не корона и золото, а меч и железо".
Мехмед хотел завоевать весь мир, в котором должны быть один правитель, один язык и одна вера. Сразу же после захвата Константинополя, ставшего Стамбулом, Османская империя начала подготовку вторжения в Европу. Османы не воевали холодной зимой, но уже весной 1454 года огромное турецкое войско во главе с султаном отправилось за Дунай добивать северную Сербию, в которой правил Джордже Бранкович, в 1444 году спасший войско Мурада II от разгрома под Варной, не пропустив на помощь Владиславу III и Хуньяди армию албанского князя Скандербега.
Бранкович получил заслуженное возмездие за свое предательство, а османов перед венгерскими землями на Дунае с трудом остановило объединенное войско Яна Хуньяди.
Наши воины в этот поход не ходили. Регент обоснованно боялся, что после ухода его войск к Дунаю Казимир Ягеллончик попытается захватить не только Варецкий перевал, но и все Предкарпатье с Унгваром и Мункачем. Венгерские гарнизоны из карпатских замков ушли на юг, наша валашская тысяча заняла их места, и Хуньяди личным письмом очень просил Влада удержать польские хоругви от удара в его тыл. Это было очень откровенное и дружеское письмо, на которое Влад открыто ответил, что князь Ян может не волноваться за Карпаты, которые мы удержим любой ценой и несмотря ни на что.
Мы встали в Хусте, Унгваре, Мункаче, Рахове и Сваляве, небольшой крепости у Варецкого перевала. В Черновицах, Хотине, Каменце, Баре, Збараже, Калуше и, конечно, Львове, Люблине и Кракове находились наши конфиденты, сообщавшие в Хуст о малейших передвижениях польских хоругвей в сторону Карпат.
Умирать под польскими мечами за венгерскую корону требовал от нас долг, но не отданное Валахии сердце. Мы с Владом решили сделать так, чтобы у Казимира Ягеллончика не возникло даже мысли о захвате Варецкого перевала.
В Кракове быстро узнали, что на всех дорогах из Польши в Венгрию встали сильные валашские отряды, с помощью гуцулов активно укреплявшие границу. Это было правдой, в которой наши конфиденты только увеличили число воинов Влада до семи тысяч. Я с десятью пятерками мастеров тайной стражи незаметно прошел по Карпатам до Черновиц, а затем от Хотина под видом людей Петра Арона имитировал неудачный захват двух командиров польского гарнизона в Каменце, оставив на месте драк неоспоримые доказательства участия в налете господаря Молдовы, являвшейся вассалом Польши.