Василий посматривал то на Семена, то на незнакомца. И ему было странно слышать из уст Семена, самого настоящего красного, рассказ о схватке с бандитами, ведь в доме Стрюкова бандитами считали именно красных.
- Глядит! - воскликнул Василий, заметив, что Обручев открыл глаза.
Семен и Надя склонились над ним. Взгляд у раненого был мутный, подернутый дымкой. Трудно было понять, видит ли он что-нибудь или все еще без сознания.
- Живой? - заботливо спросил Семен.
Раненый услышал и понял вопрос: глаза его беспокойно забегали по сторонам.
- Где я? - чуть слышно спросил он.
- За каменной стеной, - дружески сказал Семен. - Тебя, дорогой товарищ, как зовут?
Словно стараясь что-то вспомнить, раненый пристально всматривался в Семена. Наконец, сообразив, кто перед ним, он тихо, но внятно сказал:
- Шестаков... Сергей...
Так поручик Обручев превратился в студента Сергея Шестакова.
- Вот здорово! - обрадованно воскликнул Семен, ни к кому не обращаясь и не поясняя, что же именно "здорово" - то, что раненый пришел в себя и заговорил, или то, что его зовут Сергеем. - Сережка, значит. А меня Семен Маликов. Понял?
Обручев кивнул головой. Это еле заметное движение вызвало новый приступ головной боли, к тому времени немного поутихшей. На короткое мгновение лицо Обручева исказила судорога, он закрыл глаза и крепко стиснул зубы, чтобы не закричать. Это не прошло мимо внимания Нади.
- Голова болит? - склонившись над Обручевым, спросила она.
- Кружится...
- Ничего, брат, - успокаивал его Семен, - покрепче будет. Только сам духом не падай. Договорились?
Обручев через силу улыбнулся.
- Во, видали его? Башка еле-еле на месте держится, а он лыбится. Родом-то откуда будешь или здешний?
- Из Актюбинска, - тихо сказал Обручев и, опираясь на подлокотники кресла, поднялся, но пошатнулся и, не подхвати его под руку Надя, грохнулся бы на пол.
Обручева снова усадили в кресло.
- Может, вам отдохнуть? - заботливо спросила Надя.
- Нет, нет, спасибо. И без того столько беспокойства. Я пойду.
- Вам нельзя, на ногах не стоите, - попыталась убедить его Надя.
Видя, что ее слова не достигают цели, вмешался Семен. Придвинув стул, он уселся поудобнее и голосом старшего, более опытного, внушительно заговорил:
- Ты, Сергей, вот что: никуда не собирайся, все равно не отпустим. Маленько оклемайся - тогда хоть на все четыре стороны. Так я говорю, Надя? Место в доме найдется?
- Конечно! Весь же дом пустой...
- Ну, положим, долго он пустовать не будет, - делая вид, что сообщает тайну, сказал Семен. - Я сказал комиссару Кобзину, что Стрюков драпанул, он и послал меня к вам на разведку. Должно, штаб тут разместится.
- Пожалуйста. Места на десять штабов хватит, - с готовностью сказала Надя. - А господина студента можно наверху, в мезонине поместить.
- Ты, Надя, учти - никакой он не господин, а товарищ студент или же гражданин, ну, а самое лучшее - Сергей. Верно, друг?
- Да. Конечно, - согласился Обручев.
- А все слова о господах - на свалку истории, как говорил у нас на митинге комиссар Кобзин.
- На свалку, так и на свалку! Я с удовольствием.
- А ты, Василий? - спросил Семен. - За господ или же против?
- Наше дело какое: пожевал - и в хлев. Так что я ничего не знаю и ведать не ведаю.
- Все это будете потом обсуждать, а сейчас давайте человека на место определим. Сеня, бери его под руку, а я с этой стороны, - предложила Надя и наклонилась, чтобы поднять Обручева с кресла.
- Ну, что вы, что вы! - запротестовал он. - Мне уже лучше. Даю слово.
- Ежели так, то пошли, - предложил Семен. - А тебе вот что скажу, товарищ Сергей: давай, чтоб все было по-простецки. Не выкамаривайся. У нас все так. Сегодня ты мне, завтра я тебе. Понял? Ну, давай, Надя, веди куда там.
Оставшись один, Василий тяжело вздохнул. Вон как оно бывает на белом свете: то Семена и на порог не пускали, а тут пришел, как настоящий хозяин. И со студентом разговаривает - в карман за словом не лезет. И Надя тоже... На квартиру студента определила, хозяйничает, будто в собственном доме. И насчет штаба - давай, говорит... Будь Иван Никитич дома - как раз пустил бы, держи карман шире!
В гостиную вернулись Семен и Надя.
- Ты чего такой пасмурный? - спросил Семен. - Беляков из города вышибли, хозяева деру дали, надо бы радоваться, а он пасмурный, будто кто по шее надавал.
- Я вроде как всегда такой, - возразил Василий.
- А ты считаешь, человеку не о чем думать? - спросила Надя. - А если ему совсем деваться не куда? Как тут быть? Хозяин у нас уехал.
- Ну и скатертью дорога, без них только и жить.
- Тебе хорошо, - хмуро ответил Василий. - Ты при деле.
- Вот и ты давай к нам пристраивайся, тоже будешь при деле.
- У вас воевать надо, а я крови до смерти боюсь, - сказал Василий и, чтобы прекратить неприятный разговор, спросил Надю, заперла ли она калитку.
Надя всполошилась. Нет, калитку они с Семеном оставили открытой.
- Видали?! - недовольно пробубнил он. - Еще кто ворвется. Побегу.
Он схватил ружье и торопливо выбежал из комнаты.
Глава восемнадцатая
Семен проводил Василия пристальным взглядом.
- Темный как ночь, - с сожалением сказал он.
- Не с чего ему светлым быть.
- Тоже верно, - согласился Семен. - Наш комиссар товарищ Кобзин так про эту самую темноту поясняет... Между прочим, ты про Ленина слышала?
- Ну, конечно.
- Я рассказывал?
- Нет. Слышала, когда была в Петрограде.
- А звать как, знаешь?
- Владимир Ильич, - не задумываясь, ответила Надя.
- Гляди ты, все правильно! Ну, а скажем, насчет звания, должность у него какая? - входя во вкус роли наставника, не без чувства превосходства спрашивал Семен.
- А ты что это взялся меня допрашивать? - шутливо возмутилась Надя. - Тоже мне - экзаменатор нашелся.
- Не знаешь? Люди добрые, она не знает, кто такой Владимир Ильич Ленин! - Семен горестно сложил руки на груди. - А еще образованная барышня считается. В гимназию ходила! Горы книжек перечитала! Просто дальше ехать некуда! Да его все на свете знают, все народы, в лесах где-нибудь живет негр или же китаец, для примеру, только спроси, каждый сразу отрежет: вождь мирового пролетариата! Поняла?
Слушавшая с доброй улыбкой речь своего друга, Надя, наконец, не выдержала и рассмеялась:
- Ты подожди упрекать и всякие там выводы, я тоже все это знаю. Но запомни, Семен, такой должности - вождь мирового пролетариата нет и быть не может.
- Вот чудачка, ей одно, а она свое! Ты смотри, еще где-нибудь не скажи, ей-богу, засмеют! В бане шайками забросают.
- Это над тобой могут посмеяться и еще скажут: темнота, как ты давеча про Василия. Ленина назвали вождем из уважения. И не каждого люди могут вот так. Или не согласен?
- Это, конечно, верно... - Поняв, что спорить с Надей ему не очень-то выгодно, Семен возвратился к прерванной теме: - Товарищ Кобзин рассказывал, что он не так давно виделся с Лениным, и знаешь, что Ленин насчет темноты пояснил? Что это и есть первый враг революции, что темнота нужна всей этой белогвардейской и буржуйской сволочи, и надо бороться с ней.
- Ты все о своем комиссаре. Он что - и вправду хороший человек? Я не о том, какой он командир или, может, оратор, а просто человек... К людям как он относится?
- К людям? - Семен на мгновение задумался. - Я, право, и не знаю, как тебе сказать... Ну, он, знаешь, такой, словом, вся душа у него нараспашку, А неправды терпеть не может. Вот он комиссар, да? Это же, я так слыхал, ну как у беляков генерал, только советский. А он с каждым словно брат родной. Знаешь, как все его любят? Каждый головы своей не пожалеет. Верно говорю!
- И ты тоже?
- Или я, по-твоему, хуже других? - обиделся Маликов. - Да я за него под пули пойду!
Это было сказано так горячо и с такой убежденностью, что Надя поверила: да, действительно, если понадобится, Семен грудью заслонит своего комиссара. Какой же это, должно быть, исключительный человек, если Семен, перевидавший на своем, не так уж и большом еще, веку много плохого, привыкший относиться к людям с недоверием, так крепко привязался к Кобзину. Это не шутка...
Семен Маликов тоже верный, преданный человек, на него можно положиться в самую трудную минуту не выдаст, беду отведет, на себя ее примет. И она к нему будет относиться так же... Трое у нее дорогих, самых дорогих людей: Костя, бабушка Анна и Семен. Какое же спасибо надо сказать этому студенту - Сергею Шестакову... По спине пробежал озноб, Надя даже вздрогнула.
- Ты чего? - спросил Семен.
- Да так... Рассказ твой вспомнила о бандитах.
- Есть о чем вспоминать! Каждый день у нас что-нибудь случается. И не такое.
- Значит, он, - Надя глазами указала наверх, где находился Обручев, - значит, он выручил тебя?
- Как тебе сказать - он меня, я его. А иначе нельзя.
- Смелый, правда? - спросила Надя и мысленно представила, как безоружный студент бросился на выручку Семену. А ведь Семен ему никто. Совершенно незнакомый человек. Бывают же такие люди!
- Смелый, говоришь? - спросил Семен. - Подходящий парень. К нам бы его. Я расскажу о нем комиссару, Петр Алексеевич поговорит - и дело сделано. Вот увидишь, студент у нас останется.
Семен вдруг заулыбался и, подойдя к Наде, ласково и осторожно взял ее за руку.
- Надь, заметила, мы даже не поздоровались?
- Правда... - сказала Надя и положила левую руку на его руки, крепко сжимавшие ее правую. - Я как увидела тебя в калитке, все позабыла...
- Напугалась?
- Я и сама не знаю. Должно быть. Прямо вот в сердце кольнуло. Думала, что-нибудь с тобой.
- Эх ты, трусиха!
Надя в этих словах услышала другие слова и много слов о том, как он любит ее, как рад встрече, что он смотрит на нее и не может насмотреться...
- Да со мной до самой смерти ничего не будет... - проговорил он и крепко обнял ее, прижал к груди.
Надя не сопротивлялась.
- Ну, здравствуй! - шепотом сказал он и поцеловал ее в губы.
- Не надо... - так же тихо сказала она.
- Не буду... Не буду... - шептал Семен и продолжал целовать ее.
Сейчас он забыл обо всем на свете: в его душе, в его сердце жила только она, его мальчишечья невеста, его почти невысказанная любовь.
- Говоришь, не буду, а сам?
- Все! - решительно сказал он и бросил руки за спину. - И не думал, веришь? Само так получилось. Соскучился-то! Вроде целый год не виделись. Сама знаешь, кто ты есть для меня... Только вот ты... - Он безнадежно махнул рукой.
- А что я?
- Не знаю. Не пойму тебя. Видать, хороша Маша, да не наша. Я все время надеюсь, а ты даже никакого намека.
- Сеня, милый! Ну зачем же бросать слова впустую? Сам знаешь, ты же мне вместо брата...
- Спасибочко!
- Вот видишь, уже и обиделся... - огорченно сказала Надя. - А я ведь так по тебе соскучилась...
- Неправды, Надя, мне не надобно, - вдруг окрепшим голосом решительно сказал Семен. - И хватит об этом. Брат так брат! - Он тут же заговорил о другом: - У Чакмары мне недосуг было и порасспросить тебя, как жилось тут. Не болела без меня?
- Нет. С чего ты взял? - удивилась Надя.
- Лицо вроде как осунулось. И побелело.
Надя усмехнулась.
- С хорошей жизни...
Ей захотелось поведать ему все-все, что накопилось на душе, и она торопливо стала рассказывать о своих бедах, особенно щедро валившихся на нее в последние дни.
- Веришь, Сеня, иногда хотелось петлю на шею или с обрыва в омут кинуться, чтоб один конец...
- Да ты что? - возмутился Семен. - Прежде подумала бы, чем такое говорить.
- Не раз и не два обдумано. Правда! Вот, бывало, делаю, что-нибудь, а в голове все одни и те же мысли роятся... Ну, зачем я живу на белом, свете? Что хорошего вижу и вообще что видела хорошего в своей жизни? Ничего. Не жизнь, а маета одна. Черная, беспросветная ночь...
- И, значит, по такому случаю - в Урал головой? Ловко получается! Другой голове такого и не сварить, - вдруг озлившись, сказал Семен. - Так считаешь, что всей это золотопогонной сволоте и стрюковым досадить сможешь? А как же, держи карман шире! Только обрадуются. Скажут, дуракам туда и дорога. Надо их заставить, чтоб в омут ныряли, а сами не полезут - силой затолкать ко псам! Да я бы ни за что на такое не пошел! Никогда! Поковеркали они наши жизни, и твою и мою, так я назло им не помру! Выживу, покамест всех их к ногтю не прижмем! Тебе понятно такое дело? Буду палить в них до последнего патрона! И ни разу не промажу! И ни одного гада не пожалею. Они меня тоже, в случае чего, не помилуют. Не подумай, что я впустую слова на ветер бросаю. Нет! Я добровольно в отряд пошел. И другие тоже. У нас все так. Я тебе, Надя, одно скажу: одолеем - все переменится. По-людски заживем. Рассопливимся - на шею опять ярмо накинут, только, может, еще покрепче да потеснее прежнего. Ночь - само собой - ночь! Только и ей конец придет. Все еще переменится. Сама увидишь! Ну, а ежели у человека нет никакой надежды - тогда, конечно.
- Вот и меня такие же мысли удерживали. Вспомню, как ты со Стрюковым спорил, и думаю: не напрасно же революция и все ваши бои. Я за тебя очень волновалась...
- Почему?
- Да потому, что каждый день слышу, как они против вас. Ты сейчас говорил - и весь кипел... Они тоже - Стрюков и все, кто к нему приходил, купцы разные. - Надя только рукой махнула. - Прямо живьем бы в землю зарыли.
- Дело пошло на то, кто кого... Понимаешь?
- Понимать-то я все понимаю... - Надя, не закончив, вздохнула.
- Говоришь - понимаю, а сама вздыхаешь.
- Думаешь, легко сидеть сложа ручки и ждать? Все что-то делают, за что-то борются, а тебе как будто и места нет. От тех я навсегда отстала, да и не приставала к ним, жила сбоку припека.
- Между прочим, я о тебе рассказывал комиссару нашему, Петру Алексеевичу.
- Правда? - удивилась Надя.
- Или я буду тебе врать? - обиделся Семен. - Когда я доложил все по порядку, он просто-таки обрадовался и говорит, что против атамана не только те, что фронт держат, а и те, что в тылу у него. Мы тебя за свою понимаем. Так и считай.
- Послушай, Сеня, я и в прошлый раз тебе говорила, а ты велел подождать... Что, если я теперь попрошусь к вам в отряд? Примут?
Подобного вопроса Семен сейчас не ожидал и немного растерялся.
- Ну что ж, дело такое... Если, конечно... Подумать надо, если что... поспрашивать... - проговорил он и, понимая, что плетет несуразицу, замолчал. Нет, Надя спросила не просто так себе, значит, ей и отвечать надо с полной ясностью, А что он может сказать? Не сразу и найдешься, не сразу придумаешь. А между тем Надя пристально смотрит в глаза и ждет ответа, да не просто какого-нибудь, а самого что ни на есть задушевного. - Ну, а что ты будешь в отряде делать?
- Да все, что надо! - удивленная его вопросом, ответила Надя. Она думала, что на этот раз Семен обрадуется и одобрит ее решение, но вместо этого на его лице смущение, полная растерянность и, стало быть, возражение. Почему? - Ты не бойся, краснеть за меня не придется, - сказала она.
- Даже не думал. Или не знаю тебя?
- Так в чем же дело? - допытывалась Надя.
- Как бы тебе объяснить... - Путаясь и сбиваясь, Семен начал пространно рассказывать, что у них очень большой отряд и почти одни мужчины. - Правда, есть милосердные сестры и женщина-врач, но то уже не молоденькие, даже можно сказать - пожилые женщины, а чтоб девчонка - так девчонок нет. А что касается простых казачек, да еще молоденьких - ни одной.
- Ну, вот я и буду первая. Нет, вижу, ты не согласен. Тогда скажи, почему? Ведь не так давно сам приглашал. Правду я говорю? Или что изменилось у вас? Говори прямо, что думаешь.
- Приглашал, не отказываюсь. Что было, то было. Мне тогда казалось... Я так думал...
- Не узнаю тебя, Семен. Ну, чего петляешь? Может, знаешь, чего я не знаю, - так давай все напрямик!
- Была бы ты замужем... - неожиданно сорвалось у него с языка то, чего он не решался сказать.
Эти слова Семена не столько удивили, сколько рассмешили Надю.
- Разве к вам только женатых да замужних принимают?
- Напрасно смеешься, - с обидой в голосе сказал Семен. - Народа-то у нас много, люди разные. Мало ли чего бывает. - Поняв, что он дает отряду не очень-то завидную характеристику, Семен поспешил поправиться: - Конечно, народ у нас хороший, и ты ничего такого, так сказать, не думай. Ну, а все ж мужики остаются мужиками. И парни тоже приставать могут...
- Никак пугаешь?
- Вот и выдумает же человек, - вдруг рассердившись на себя, сказал Семен. - Ей про дело, а она... Хочешь, я сам поговорю с комиссаром Кобзиным? Так прямо и скажу: Надя, мол, Корнеева просится к нам в отряд.
- Не надо, - поспешила отказаться Надя.
- Ну, как знаешь. Только на меня не обижайся.
С лица Нади сбежала улыбка, оно стало немного грустным, а глаза потеплели и смотрели на Семена с добротой и лаской, и была еще в них просьба не сердиться на нее, потому что она перед ним ни в чем не виновата.
- За что же мне на тебя обижаться? Эх, Семен, Семен. Я ведь все понимаю.
Семен повесил винтовку на плечо.
- Ну, ладно... Надо идти, - сказал он, торопливо напяливая шапку. - Скажу Кобзину, что дом пустует.
- Подожди! А обед?! У меня же все готово! Вот дура-то, увидела, обрадовалась, и из головы вон.
Но Семен отказался: комиссар ждет! Все равно сегодня он еще наведается.
- Не позабудь студента накормить, - уходя, напомнил Семен.