- Ну чего тебя понесло к ним? Скажи ты мне, Андреевна, - снова заговорил Рухлин. - Мы же с твоим батьком кровь свою вместях проливали за веру, за царя и отечество, за нашу волюшку казачью. А ты плюнула на все и растоптала. Я уже слыхал про тебя - пошла дура-овца под ножик. Сам собирался повидать и покалякать маленько. Ты только о том подумай, что с тобой сделал бы твой батя покойный, случись такое при его честной и примерной жизни? Ведь кавалер егорьевский! А ты все небось позабыла. Заголил бы он тебе зад, взял бы плетку...
Надя все больше осознавала, что здесь не место говорить о том, что ей пришлось испытать в своей жизни и почему пошла к красным, - все равно ее никто не поймет, потому что они совсем иные люди и не могут понять тех, у кого иное отношение к себе подобным. Спорить с рыжим ей ни к чему. Но и нельзя уйти молчком, как побитая дворняга.
- Хватит о моем отце, - прервала она Ивана Рухлина. - Я знаю, какой был у меня отец! И знаю то, что будь он сейчас живой, за эти ваши поганые слова он напрочь выдрал бы всю твою рыжую бороду. Помнишь, как он тебя дразнил: "Рыжий красного спросил, чем ты бороду красил"?
Надя бросилась к двери, во двор, к калитке. Она слышала, что за ней бежит, изрыгая брань, Иван Рухлин и еще кто-то. Она уже распахнула калитку и выскочила на улицу, когда ее настиг удар. Надя вскрикнула, стукнулась правой щекой о столб и опустилась на снег. Калитка захлопнулась.
Глава пятая
Семен Маликов сидел в прихожей на стуле, ближе к входной двери, и чуть слышно играл на гармонике. Рядом стояла прислоненная к подоконнику винтовка, чуть поодаль, ближе к кабинету, пулемет. В углу комнаты лежали несколько седел, шашка, скатка шинели и разные другие принадлежности солдатской жизни.
Несмело приоткрыв дверь, в прихожую бочком втиснулся Василий. На нем была все та же заношенная, покрытая заплатами одежда, только на ногах красовались почти новые опойковые сапоги, щедро смазанные свежим дегтем. Едва Василий вошел, как всю комнату заполнил такой едучий дегтярный запах, что Семену не составляло никакого труда отыскать, откуда он исходит.
- Здорово, - несмело сказал Василий.
Семен молча кивнул головой и, не прекращая игры, указал на стул рядом. Василий сел, не спеша оглядел комнату, еле слышно вздохнул: то ли не понравился увиденный беспорядок, то ли еще что...
- Играешь? - шепотом спросил он.
- Нет. Дрова рублю, - не сразу ответил Семен Маликов.
Василий добродушно ухмыльнулся.
- Веселый ты человек, Сень.
- Ужасно, - отозвался Семен и, ощерив зубы, изобразил на своем лице улыбку, какой можно было пугать детей.
- А я, брат, ухожу. Прощай, друг, - погрустневшим голосом сказал Василий.
- Куда уходишь? - удивился Семен.
- Так что в Соляной городок.
Ответ Василия совсем озадачил Семена.
- В Соляной? Там же белые! Контрразведка ихняя! Может, к ним потянуло?
- А на кой они мне нужны? - недовольно сморщившись, сказал Василий. - Урождением я оттудова.
- А-а, ну тогда все понятно-о! - насмешливо протянул Семен. - Контрики будут там расстреливать нашего брата, а ты станешь им на руки воду сливать.
- Да ты, Сень, чего несешь?! - опешил Василий. - И скажет же человек!.. Слушать неудобно.
- А что? Очень даже просто! Заставить могут? Свободно! Глядишь, и тебе зуботычину отвалят.
Посерьезнев, Семен с упреком сказал:
- Не сидится здесь? Да?
- И без меня тут голод, - Василий помрачнел. - Мрут люди, да и только. А мне обитаться тут совсем никакого резону нет. Там, может, еще и в работники наймусь... А тут чего? Задарма и то никому не набьешься.
- Тянет батрачить? - с издевкой спросил Семен.
- Тянет или же не тянет, исть-пить надо. - Василий вместе со стулом пододвинулся к Семену и таинственно сообщил: - Иван Никитич Стрюков письмишко мне написал, хорошее. Хочешь почитать? На, читай, - не дав Семену ответить, Василий торопливо вытащил из кармана неопределенного цвета тряпицу, когда-то служившую носовым платком, достал из нее вчетверо сложенный лист бумаги. - Во, почитай-ко! Только давай в голос.
Семен нехотя, главным образом из-за того, чтоб не обидеть Василия, взял лист, не спеша развернул и стал читать. То, что было написано там, называлось аттестацией. Стрюков усиленно расхваливал Василия за его тихий и скромный нрав, за трудолюбие, честность и уважительность. Он заверял будущего хозяина, что, если тот возьмет Василия к себе в работники, раскаиваться не станет. Семен пробежал глазами бумажку еще раз.
- Ну, чего скажешь? - с гордостью спросил Василий.
- Ничего бумажка. Хвалит Стрюков. По его мнению выходит, будто весь ты из чистого золота или даже вообще драгоценный.
- А я тебе о чем? - довольно улыбаясь, сказал Василий.
Семен зажал бумагу меж двух пальцев и, слегка помахивая ею, заговорил:
- Знаешь, чего я посоветую? По-дружески. Кинь эту бумажку в нужник и оставайся у нас.
- Да ты что?..
На лице Василия появился испуг, будто его драгоценной бумажке грозила страшная опасность. Он решительно выхватил листок у Семена.
- Верное слово говорю, - продолжал Семен, - оставайся у нас, доконаем разных стрюковых и всякую другую беляцкую сволочь и тогда, знаешь, как станем жить? И во сне никому не снилось!
- Погоди, Сень, - взмолился Василий. - Ты про Стрюкова всякие слова... А я тебе другое скажу: ну что Стрюков? Он мне ничего плохого, окромя хорошего. Вот так я тебе скажу!
- Сапогами он наделил?
- Сапоги тут ни при чем, - немного смутился Василий. - Сапоги - что? Ничего.
- Ты все ж сознайся, он?
- Ну, он. Ничего в том плохого.
- Эх, ты, Вася-Василек, - вздохнув, с сожалением сказал Семен. - Ну, до чего же ты темный! Лес дубовый, кол еловый. В башке никакого просветления. Толкуешь человеку, а ему вроде бы и дела нет. Ты хоть то пойми, что на земле революция, Советская власть шуровать начинает, а ты все под каблук буржуякам лезешь.
- Как я тебя ничем не обидел, ты и не злись на меня, Семен, не злись, - сказал Василий, неясно сознавая, что он все-таки в чем-то повинен и Семен налетает неспроста.
А Семен от этих слов распалился еще больше.
- Так за тебя же, слышь ты, обидно! - зло зашептал он, размахивая перед лицом Василия своей грубой рукой с бугорками окаменевших мозолей на ладони. - Хочется, чтоб человеком стал.
- По-твоему, что ж, выходит, я обезьяна? Или как? - спросил Василий.
- Хуже обезьяны! - сердито бросил Семен. - Кто есть такая обезьяна? Животная! Понятно? Думать она может? Извините, зверь! А в обиду себя не даст, зубами огрызается. И опять же - когти у нее... А ты? Слюни распустил. Ей-же-ей, отвратно глядеть на тебя. Ты, может, думаешь, что какая-нибудь девка тебя такого полюбит? Повесится от одной твоей противности. Тьфу!
Яростный наскок Маликова не произвел на Василия того впечатления, на которое рассчитывал Семен, напротив, вызвал в нем дух несогласия и противления.
- Ну и пускай будет все по-твоему, плакать от того не станем. А воевать меня все равно не усватаешь. Ни за красных твоих, ни за белых. Пускай тот воюет, кому жить надоело.
- А я и не собирался никого усватывать, особливо тебя! Ну какая мне в том нужда? Иди в свой Соляной городок, шут с тобой! Гни спину, если без того жить не можешь. Набивай буржуям карманы. А с тебя и таких вот драных штанов хватит.
Семен отвернулся от Василия и снова заиграл на гармошке.
Но Василий не уходил. Он придвинул стул вплотную к Семену и, положив руки на колени, с завистью и восторгом следил за его пальцами, ловко бегавшими по клавишам. Наконец он не выдержал и, восторженно щелкнув языком, сказал:
- Гляжу я на тебя, Семен, удачливый ты. Право слово!
- Спасибочко! Низко кланяюсь! Чем это я такой удачливый? - буркнул Семен, не приостанавливая игры.
- Да всем! - все так же восторженно проговорил Василий. - Взять хотя бы эту самую гармошку! и не глядишь на нее, глазами куда-то в сторону пялишься, пальцы вроде бы сослепу тычутся туды-сюды, а гармонь ладно играет. Слова плохого не скажешь. Этак-то не каждый сможет. Верно!
- Я, брат, к музыке привязанность имею, - немного смягчившись, сказал Семен. - Ты, может, думаешь - гармонь пустое дело? Трень-брень, и все? Ошибаешься. Она, скажу тебе, душу требует. А без души и не суйся.
- К тому сказать, везет тебе, за что ни возьмись. Ей-богу! - постучав рукой в грудь, побожился Василий.
- Ты наскажешь.
- Так я чистую правду. Опять же и насчет Надьки...
- А что с ней? - взглянув на Василия, спросил Семен.
- Должно, поженитесь? - стараясь заглянуть Семену в глаза, сказал Василий, скорее утверждая, нежели пытаясь узнать истину.
- А-а-а... - неопределенно протянул Семен и, помолчав, добавил: - Должно. Все возможно.
- Вота! - воскликнул Василий, не скрывая зависти. - Я так и думал! Выходит, моя правда. Семен нахмурился.
- Нет, Васек, до правды ты не докопался. Она, брат, по всему похоже, разлуку мне сыграть собирается, - грустно улыбнувшись, сказал Семен и, подыгрывая на гармонике, тихонько запел:
Разлука ты, разлука, чужая сторона...
Василий в изумлении раскрыл рот.
- Неуж правда?! - спросил он, не зная, принять ему слова Семена всерьез или же в шутку. - Побожись! Можешь?
Семен пожал плечами.
- Неверующий я. Ну для тебя, как для друга, можно: свят крест, правда.
Василий весь задергался, как в лихорадке.
- Эх ты, друг... - запричитал он. - Дык что же?.. Дык энто как же?.. Выходит, у нее кто-то другой наклюнулся?
- А ты-то чего так расстрадался? Рот закрой, а то муха влетит... Возьми да у самой и спроси.
Лицо Василия стало прямо-таки заговорщицким. Он наклонился к самому уху Семена и, давясь словами, забубнил:
- Слышь, Сень, может, энтот, а? Сергей? Как думаешь? Я не раз видел их вместе... Студент, он, видать, такой!
Семен решительно отстранил его рукой.
- Тебе, говоришь, видать? А мне нет! И какое наше с тобой собачье дело до всего этого? И вообще, что ты с ней пристал ко мне, как овечий клещ? А ну, вали отсюдова!
Василий опешил:
- Так я, Сень, ничего. Вроде как просто для разговору.
- Не нужен мне твой разговор! Понятно? Растрепался, как баба на базаре.
- А я просто так. Ну и сердитый же ты, Сень! Прямо и на хромой козе к тебе не подъедешь.
- И не подъедешь. Потому - не люблю я подъездов. Надумал чего спросить - давай напрямки. Без всяких подъездов.
Глава шестая
В прихожую вошла Надя. Поздоровалась с обоими, поблагодарила Семена за коня - приехала в столовую вовремя, похвалила Орлика и спросила, здесь ли Петр Алексеевич.
- Ты к нему? Придется подождать. Уехал с отрядом. Человек пятьдесят с ним. Хлеб добывать двинулись.
- Когда вернется? Не знаешь?
- Обещал скоро быть.
- А мне его вот так надо, - Надя провела ладонью по горлу.
- Из Самары звонили. Тоже интересуются.
Василий недоверчиво взглянул на Семена.
- Неужто из Самары? - спросил он.
- Ничего особенного.
- Расстояние большое...
- Это, можно сказать, пустяк. На днях из самого Петрограда был звонок, а туда в десять раз дальше, - пояснил Семен.
- Даже и не верится!
- Твое дело. Ленин звонил. И с Петром Алексеевичем беседу имел, вроде как я с тобой.
- А это, стало быть, кто же такой? - спросил Василий. - Ленин-то?.. Я уже где-то слыхал об нем.
Не скрывая своего беспредельного возмущения, Семен укоризненно покачал головой.
- Видала такого типа? - обратился он к Наде. - Словно в лесу человек живет! - И к Василию: - Так ведь кто, по-твоему, всю эту революцию закрутил? Ленин! Понял?.. Кто самый главный у большевиков? Ленин! Понял?.. Кто всей Советской властью заправляет? Ленин! Понял?.. Словом, говорить можно много. Понял?
- Так что ж? Теперь-то вот и понял. - Василий обратился к Наде: - Больно сердитый Семен. Чего ни скажи - сразу закипит.
- Из-за такого дуба в стенку башкой треснешься, не то что... - уже совсем дружелюбно сказал Маликов, исподтишка поглядывая на Надю. Ему показалось, будто правая ее щека немного припухла, а у нижней губы темнеет не то ссадина, не то синяк. Надя же умышленно поворачивалась так, что он не мог рассмотреть правой стороны ее лица. Занятый мыслью - что же с Надей произошло? - он чуть шевельнул мехи и пальцами пробежал по клавишам.
Затем пересел на другой стул.
- Что ты играешь? - спросила Надя.
Она заметила пристальные взгляды Семена и отошла к окну, опять спрятав от него ушибленную щеку.
- Мне Петр Алексеевич велел разучить "Интернационал", а я все времени не выберу, вот и захватил сюда свою подружку.
- Сень, а скажи ты мне по правде, трудно играть? А? - поинтересовался Василий.
- Да как тебе сказать, известное дело, не дрова рубить, - и сознался: - Одному, без помощи, не больно-то складывается. Ты хочешь свое, а оно другое получается. И самое главное - пальцы вроде как не мои. Я их туда, а они вон куда, в обратную сторону. Ну, а все равно научусь. Кровь из носу! Вот Надя сказывала, в Петрограде есть такая школа, где учат музыке...
- Консерватория, - подсказала Надя.
- Во-во! Слыхал? Консерватория. Одно название чего стоит! Так я ударюсь туда. Как пить дать.
Василий недоверчиво улыбнулся.
- Смеешься, Сень...
- И ничего тут смешного, - возразил Семен. - Сам увидишь. Ясное дело - не сейчас, а вот когда маленько Советскую власть покрепче на ноги поставим. Думаешь, ты бы не смог? Айда вместе!
- Тоже скажешь! Ты грамоте знаешь, а я только денюжки считать научился. Мне совсем не подходит такое дело, - ответил Василий, но было заметно, что слова Семена все-таки растревожили его.
- А думаешь, Надежда не будет учиться? - продолжал развивать свои мысли Семен.
- Вроде бы ей и так хватит. Вон чего превзошла. Ей взамуж пора.
- Не первый раз слышу, Вася, - со значением сказала Надя, и Василий смутился. - А мне, ребята, и вправду учиться охота. Если удастся, я обязательно закончу гимназию.
- Погоди, - прервал ее Василий, - а ты что, разве не всю ее превзошла, эту самую гимназию?
- Не удалось.
- Чудно, - ухмыльнулся Василий. - И сколько годов там маялась?
- Три года, - усмехнувшись, сказала Надя.
- Ей-право?! А потом? Бросила? Или как?
Надя махнула рукой: мол, не стоит вспоминать. Но тут заговорил Семен:
- Был такой каприз у Стрюкова, твоего дорогого хозяина, за которого ты хоть под пулю.
- Видала, чего он наговаривает? Щиплет меня и щиплет, как курчонка, - обиженно обратился к Наде Василий.
- А ты слушай. Не перебивай оратора, - деланно строго прикрикнул Семен. - ...И захотелось тому подлюге Стрюкову Надю в гимназию определить. Пожалуйста! А Надьке только того и надо: как пошла, как пошла, как поперла, всех других обогнала! И вдруг, что ты думаешь? Стрюкову понадобилась прислуга в Петроград. Для дочки, для Ирины Ивановны. Марш, Надька, хватит ученья! Вот так. Понял?
Василий ничего не ответил, только молча взглянул на Надю.
- Было, Василий. Было, - подтвердила она.
- И больше никогда такого не будет! - твердо произнес Семен и всей пятерней нажал басовые клавиши.
- Слыхал, Василий? Как думаешь, правильно он говорит? - не скрывая легкой усмешки, спросила Надя.
- Не наше дело. Может, и правильно. Как тут узнаешь? - неохотно откликнулся Василий.
- Шел бы ты к нам да потолковал с Петром Алексеевичем по душам и еще с кем из командиров - сразу бы все в голове прояснилось. Говорю тебе потому, что на себе испытала...
- Тоже мне - сказала, - засмеялся Семен. - Он в Соляной городок топать собрался, кулакам прислуживать!
По лицу Нади промелькнула тень.
- Правда? - Поняв, что Семен не шутит, Надя подошла к Василию и, глядя ему в глаза, с сожалением сказала: - Зря, Вася, ой как зря!
В ее голосе Василий уловил тревогу и беспокойство. На душе у него потеплело. Может, и вправду остаться? Послушать их, жизнь должна повернуться. Кто знает, куда она еще повернется... И все же они себе не враги, Надька и Семен. Да и нету такого человека, чтоб себе хотел худа. Вот если бы наверняка знать, что здесь ему положена удача, тогда зачем переться в Соляной городок?! И думать бы не думал. Но, с другой стороны, поступи к ним, сразу винтовку в руки и - айда в бой! Может, только и жил... Атамановы казаки тоже небось не для того воюют, чтоб свои головы под пули подставлять, возьмет на мушку, тюкнет в голову и поминай, как звали. Нет, кому не терпится, пускай себе воюют, а ему война совсем без надобности. И опять же - письмо Ивана Никитича! Такое славное письмо человек выдал! Не кто-нибудь рекомендацию дает, а сам Стрюков! Да с этой бумажкой можно самое лучшее место сыскать - никому и не приснится. Оно, конечно, может все и по-другому обернуться - в Соляном городке никто для тебя сала с маслом не припас, как придешь ни с чем, так ни с чем и в обрат потопаешь. Все ж попробовать не мешает. А останься тут, сразу же на глаза хозяину попадешься. "Ты что же, - скажет, - такой-рассякой, хвостом крутишь, то сюда кидаешься, то туда? Или не знаешь, к какому берегу причалить?" А возможно, сейчас ни слова не скажет, а когда белые вернутся, коленкой так наподдаст, места не найдешь... Вот кабы знать наперед, куда она, жизня, направится!
- Заснул, что ли? - окликнул его Семен. - Или размечтался, как буржуйские пышки будешь молотить? Твое, конечно, дело, но ты попомни мое слово: придет время, не простишь себе такую оплошность, спохватишься, да не вернется.
- Ну и пускай, - набравшись храбрости, сказал Василий. - Я живу себе помаленьку, никому не мешаю...
Семена начинало разбирать зло - не доходят до Василия добрые слова, отскакивают, как горох от стенки.
- Вот такие, как ты, поперек дороги у нашей революции лежат. Ты можешь себе представить?
- Ну и неправда! - возмутился Василий. - Ты, Сень, на меня совсем навалился и зряшное говоришь.
- Не обижайся, Василий, - вмешалась Надя. - Он тебе как лучше хочет.
- Так я разве чего? - подобрел Василий. - Я ничего. И еще есть у меня просьба к тебе, Надежда, и опять же к Семену, - он просяще глянул сначала на Надю, потом на Семена. - Тут у меня кой-чего остается из одежки, потому как пешком ударюсь в Соляной.
- Замерзнешь к чертям, мороз-то вон какой.
- Ничего, Сень! У меня есть валенки. Правда, подшитые, ну, а как новые... Так я оставлю у тебя, - обратился он к Наде, - свой шухер-мухер? На сохранение.
- Ну, конечно, - согласилась Надя.
- Я скоро вернусь и заберу, - торопливо заверил Василий.
- Не волнуйся, места не пролежит, - успокоила его Надя. - Давай приноси.
- Между прочим, можно и ко мне - тоже никуда не денется, - предложил Семен.
- Ну, спасибочки, - поблагодарил Василий и собрался уходить.
В это время Надя, забыв предосторожность, повернулась к Семену так, что он увидел правую часть ее лица. Он положил гармонь на стул и шагнул к Наде.
- Это что у тебя со щекой?
- Да, так, пустое, - отмахнулась Надя, но Семен крепко взял ее за руку.
- Ничего себе - пустое! И вроде кровь запеклась?! - строго и встревоженно допытывался он.