- Что вы хотите, чтобы мы сделали? - спросил Шарп. - Чтобы мы пошли и спасли их? А что в это время произойдёт здесь? Ублюдки захватят высоту, - он ткнул пальцем во французских вольтижёров, которые топтались на полпути к вершине, не зная, продолжать ли подъём или оставить свои намерения. - А когда вы доберётесь до деревни, что вы найдёте там? Драгунов! Сотни проклятых драунов! И когда погибнут последние из ваших солдат, вы почувствуете удовлетворение от мысли, что попытались спасти деревню… Нет, вы ничего не можете сделать для них.
Но Висенте был упрям:
- Мы должны попробовать.
- Вы хотите послать людей в патруль? Сделайте это, но остальные будут здесь. Это место - наш единственный шанс остаться в живых.
Висенте содрогнулся:
- Вы не собираетесь идти на юг?
- Если мы спустимся с этого холма, - сказал Шарп, - драгуны скосят нас своими чёртовыми саблями. Мы в ловушке, лейтенант.
- Вы позволите мне послать патруль в деревню?
- Троих, - уступил Шарп.
Он бы даже троим не разрешил идти с Висенте, но видел, что портулагьский лейтенант отчаянно хочет узнать, что случилось с его соотечественниками.
- Передвигайтесь скрытно, лейтенант, - приказал Шарп, - Укрывайтесь в деревьях. Передвигайтесь очень осторожно.
Висенте вернулся три часа спустя, так и не добравшись до деревни. Вокруг Вила Реаль де Зедес было слишком много драгун и синемундирной пехоты.
- Я слышал крики, - сказал он.
- Да, - согласился Шарп. - Вы сделали, что могли.
В долине, ниже виллы, сырой тёмной ночью горела деревенская церковь. Это был единственный свет, который он видел во мраке. Ни звёзд, ни мерцающих огоньков свечей и ламп в деревенских окнах - только мрачное красное пламя пожара. И Шарп понимал, что завтра французы придут сюда снова.
Утром французские офицеры завтракали на террасе, укрытые сенью увившей решётки виноградной лозы. Деревня изобиловала продовольствием, и на завтрак подали недавно испеченный хлеб, ветчину, яйца и кофе. Дождь прошёл, в ветре ещё ощущалась его влага, в долине пряталась ночная тень, но небо обещало тёплый солнечный день. Дым сожженной церкви плыл на север, и с ним - тошнотворный запах горелой плоти.
Рыженькая Мария принесла подполковнику Кристоферу его утренний кофе. Подполковник извлёк изо рта зубочистку из слоновой кости и весело поблагодарил её:
- Obrigado, Мария.
Мария содрогнулась, но торопливо кивнула и удалилась.
- Она заменила вашего слугу? - спросил бригадир Виллар.
- Несчастный парень куда-то делся, - пожал плечами Кристофер. - Сбежал.
- Хорошая замена, - заметил Виллар, следя за Марией. - Она гораздо симпатичней.
- Была, - согласился Кристофер. - Но будет симпатичной снова.
Лицо Марии было покрыто ужасными синяками и всё распухло, и от былой красоты осталось немного.
- Вы сильно избили её, - с лёгким упрёком сказал Виллар.
Кристофер отхлебнул свой кофе.
- У англичан есть поговорка, бригадир. Чем больше колотишь собаку, женщину и ореховое дерево, тем лучше.
- Ореховое дерево?
- Говорят, чем сильнее трясёшь ствол, тем больше нападает орехов. Понятия не имею, верно ли это, но точно знаю, что женщину надо сломать, как собаку или лошадь.
- Сломать? - Виллара покоробил хладнокровный цинизм Кристофера.
- Глупая девчонка сопротивлялась, - объяснил Кристофер, - Устроила драку. Я показал, кто её хозяин. Каждой женщине нужно показать это.
- Даже жене?
- Особенно жене, - сказал Кристофер, - Хотя тут надо действовать медленнее. Хорошую кобылу надо объезжать неторопливо. Но эту нужно было быстро вздуть. Я не возражаю, если она злится на меня, но никто не хочет, чтобы жена кисла от недовольства.
Не у одной Марии сегодня утром было разбито лицо. У угрюмого майора Дюлона на переносице красовалась чёрная отметина. Именно он с небольшой группой своих людей добрался до сторожевой башни, опередив британских и португальских солдат, и был потрясён свирепостью, с которой враг напал на него.
- Позвольте мне вернуться, mon General, - умолял он Виллара.
- Конечно, Дюлон, конечно.
Виллар не обвинял офицера в ночном конфузе. Оказалось, что британские и португальские солдаты, которые должны были оказаться на конюшенном дворе за виллой, почему-то двинулись на юг и оказались на полпути к сторожевой башне, когда начался штурм. Но майор Дюлон не привык терпеть неудачи, и поражение больно ударило по его гордости.
- Разумеется, вы вернётесь, - заверил его бригадир. - Но не сразу. Думаю, мы вначале позволим проделать этот грешный путь les belles fille.
- Красивым девушкам? - Кристофер удивился, зачем это Виллару посылать девушек к сторожевой башне.
- Так император называет пушки, - объяснил Виллар. - На батарее в Валенго есть пара гаубиц. Я уверен, что артиллеристы будут рады позволить нам поиграть их игрушками, не так ли? Один день учебных стрельбищ - и те идиоты на вершине будут сломлены, как и ваша рыжая.
Бригадир кинул взгляд на девушек, которые готовили завтрак.
- Я осмотрю нашу цель после завтрака. Может быть, вы предоставите мне честь воспользоваться вашей подзорной трубой?
- Конечно, - Кристофер передал трубу через стол. - Но будьте осторожнее, мой дорогой Виллар. Это очень ценная для меня вещь.
Виллар достаточно знал английский язык, чтобы прочесть на латунной табличке инициалы:
- Кто это - "АW"?
- Сэр Артур Уэлсли, разумеется.
- И за что же он выразил вам благодарность?
- Неужели вы ожидаете, что джентльмен ответит на подобный вопрос, мой дорогой Виллар? Это было бы хвастовсто. Будет достаточно сказать, что я получил сей дар не за то, что ваксил его ботинки.
Кристофер скромно улыбнулся и обратил своё внимание на хлеб и яйца.
Офицер с запросом о паре гаубиц в сопровождении двухсот драгун быстро съездили назад в Валенго и вернулись тем же утром. Правда, только с одной гаубицей. Но Виллар знал, что этого более чем достаточно. Стрелки были обречены.
Глава 6
- На самом деле вам нужна мортира, - сказал лейтенант Пеллетье.
- Мортира? - бригадного генерала Виллара удивила самоуверенность лейтенанта. - Вы считаете себя вправе давать такие советы?
- Вам нужна мортира, - упёрся Пеллетье. - Проблема в том, что цель расположена на высоте.
- Проблема, лейтенант, - заявил Виллар с явным намеком на невысокое звание Пеллетье. - в том, чтобы наглые ублюдки на той проклятой вершине захлебнулись в собственном дерьме, - он ткнул пальцем в руины сторожевой башни. - Я не хочу ничего слышать о высоте. Я хочу знать, что они уничтожены.
- Уничтожение - это наша работа, мсье, - ответил лейтенант, совершенно не задетый гневной тирадой Виллара. - но, чтобы это сделать, я должен приблизиться к наглым ублюдкам.
Лейтенант был очень молод, настолько, что Виллар задался вопросом, начал ли Пеллетье бриться. К тому же он был худой, как палка, и его белые лосины, белый жилет и короткий тёмно-синий мундир висели на нём, как тряпьё на чучеле. Тощая шея торчала из жёсткого синего воротника, на длинном носу красовались очки с толстыми линзами, придававшими ему вид несчастной, полудохлой от голода рыбы. С истинно рыбьим хладнокровием Пеллетье повернулся к своему сержанту:
- Двухфунтовым на двенадцать градусов, верно? Если мы приблизимся примерно до трёхсот пятидесяти toise?
- Toise? - Бригадир знал, что стрелки пользовались старыми единицами измерения, в которых он не рзбирался. - Какого черта вы не говорите по-французски?
- Триста пятьдесят toise? Это примерно…, - Пеллетье замялся, производя подсчёты.
- Шестьсот восемьдесят метров, - встрял его сержант, столь же худой, бледный и молодой.
- Шестьсот восемьдесят два, - уточнил Пеллетье.
- Триста пятьдесят toise? - вслух размышлял сержант. - Двухфунтовым зарядом? На двенадцать градусов? Думаю, получится, мсье.
- Может быть, - пробормотал Пеллетье и повернулся к бригадиру. - Цель высоко, мсье.
- Я знаю, что высоко, - с сарказмом заметил Виллар. - Это ведь холм.
- Сложилось мнение, что гаубицы замечательно поражают цели на высотах, - продолжил Пеллетье, игнорируя сарказм Виллара. - На самом деле угол подъёма ствола у гаубицы чуть больше двенадцати градусов от горизонтали. Мортира имеет угол подъёма значительно больше, но, наверное, ближайшая мортира есть лишь в Опорто.
- Я хочу всего лишь, чтобы эти ублюдки сдохли! - прорычал Виллар, и вдруг ему на память пришло кое-что ещё. - А почему трёхфунтовый заряд? Артиллерия использовала трёхфунтовые заряды при Аустерлице.
Он хотел добавить: "Ещё до вашего рождения", - но сдержался.
Сержант-артиллерист был настолько поражён невежеством бригадира, что выпучил глаза, но Пеллетье понял причину его недоумения и попытался объяснить доступно:
- Только трёхфунтовый. Эта гаубица из Нанта, мсье. Отлита в Средневековье, до революции, и качество отливки просто ужасное. Её напарница взорвалась три недели назад, мсье, и убила двух человек в расчёте. В металле был воздушный пузырь. Я же говорю - ужасное качество отливки. Из неё небезопасно стрелять зарядами свыше двух фунтов.
Гаубицы обычно развертывались в парах, но произошедший за три недели до этого взрыв оставил Пеллетье с единственной гаубицей в батарее. Это была странная, словно игрушечная пушка, взгромоздившаяся на несоразмерно большой для неё лафет: ствол длиной всего в двадцать восемь дюймов торчал между колесами, высотой в человеческий рост. Зато это орудие могло то, на что не были способны другие полевые орудия: стреляло высокой дугой. Ствол полевого орудия редко поднимался больше, чем на один-два градуса от горизонтали, и его ядро летело по пологой траектории, а гаубица выстреливала заряды высоко вверх, и они летели вниз на врага. Её предназначение состояло в том, чтобы поражать оборонительные укрепления или вести огонь поверх голов пехоты. Гаубицы никогда не стреляли твёрдыми зарядами. Ядро, выпущенное из обычного полевого орудия, ударяясь о землю, подпрыгивало, летело дальше, и даже после четвёртого или пятого удара о землю всё ещё обладало достаточной силой удара, чтобы искалечить или убить. Выпущенное же в воздух и упавшее потом на землю ядро, вероятнее всего, просто зарылось бы в грунт и не нанесло никакого другого повреждения. Гаубицы стреляли зарядами, заключёнными в оболочку, которые взрывались при ударе о землю.
- Дважды по сорок девять, мсье, потому что у нас с собой и боезапас взорвавшейся гаубицы, - ответил Пеллетье, когда Виллар спросил его, сколько зарядов у него в наличии. - Девяносто восемь разрывных снарядов и двадцать два снаряда с картечью. Двойной боезапас!
- Забудьте про картечь! - приказал Виллар.
Картечь, мелкая, как дробь для утиной охоты, применялась для поражения живой силы на открытых пространствах, а не для пехоты, укрывшейся среди скал.
- Забросайте снарядами ублюдков. Если понадобятся ещё боеприпасы, мы привезём ещё. Но вам они не понадобятся, потому что вы уничтожите ростбифов, не так ли? - добавил Виллар недобро.
- Мы здесь именно для этого, - с удовлетворением заявил Пеллетье. - И, со всем моим уважением, мсье, пока мы здесь беседуем, ни одна англичанка не овдовеет. Лучше я поищу место развёртывания орудия, мсье. Сержант! Лопаты!
- Зачем лопаты? - спросил Виллар.
- Нужно выровнять основание, сэр, - ответил Пеллетье. - Видите ли, Бог не думал об артиллеристах, когда творил мир. Он создал слишком много камней и слишком мало ровных мест. Но мы исправляем его недоделки.
Он повёл своих людей к холму в поисках площадки, которую можно выровнять под позицию. Всё это время подполковник Кристофер осматривал гаубицу, но теперь, когда Пеллетье оставил их, заметил:
- Вы отправляете на войну школяров?
- Он, кажется, дело знает, - неохотно признал Виллар. - Ваш слуга вернулся?
- Проклятый мошенник пропал. Должен был побрить меня.
- Побрейтесь сами, а? - усмехнулся Виллар. - В жизни встречаются проблемы, подполковник, иногда весьма крупные.
А иногда, подумал он, просто убийственные - наподбие тех, что ждут дезертиров, укрывшихся на вершине холма.
Наступил сырой рассвет. Порывы ветра стремительно несли облака с юго-востока. На рассвете Додд разыскал на северном склоне холма беженцев, которые прятались в скалах от французского патруля, двигавшегося вдоль опушки леса. Их было семеро: шестеро оставшихся в живых бойцов из отряда Мануэля Лопеса и Луис, слуга Кристофера.
- Это всё подполковник, - сказал он Шарпу.
- Как это?
- Подполковник Кристофер. Он там, в деревне. Он привёл их, он сказал им, что вы здесь!
Шарп посмотрел вниз, где столб чёрного дыма поднимался от обугленных развалин церкви.
- Ублюдок, - сказал он спокойно, потому что удивлен не был.
Уже не был. Он только винил себя в том, что не сразу сообразил, что Кристофер - предатель. Луис рассказал обо всём: о поездке на юг ради встречи с генералом Крэддоком, о званом обеде в Опорто, где французский генерал был самым дорогим гостем, и о том, как Кристофер иногда носил вражескую форму, - но честно признал, что не знал о кознях подполковника. Луис видел у Кристофера драгоценную подзорную трубу Шарпа, и ему удалось украсть старую трубу подполковника, которую он торжественно преподнёс Шарпу со словами:
- Сожалею, что она не ваша собственная, сеньор, но подполковник носит её в кармане мундира. Я теперь буду драться за вас, - добавил он гордо.
- Вам приходилось воевать? - спросил Шарп.
- Человек может всему научиться, - сказал Луис. - И никто лучше парикмахера не сможет перерезать горло. Я, обыкновенно, думал об этом, когда брил клиентов. Это, должно быть, легко. Конечно, я никогда этого не делал, - торопливо добавил он, чтобы Шарп не подумал, что имеет дело с убийцей.
- Думаю, лучше я побреюсь самостоятельно, - улыбнулся Шарп.
Висенте выдал Луису один из захваченных французских мушкетов и коробку боеприпасов, и парикмахер присоединился к отряду, засевшему в редуте на вершине. Людей Лопеса привели к присяге как потругальских солдат. Один из них сказал, что предпочитает рискнуть пробираться на север к партизанам, но сержант Мачедо с помощью кулаков заставил его принять присягу.
- Хороший парень этот сержант, - одобрительно заметил Харпер.
Влажность, ощущающаяся в воздухе после дождя, вначале сгустилась туманом, потому что мокрые склоны парили под утренним солнцем, но постепенно утро становилось всё более жарким, и дымка рассеялась. Теперь со всех сторон холма стало видно драгун. Они патрулировали долину, ещё один большой отряд перекрыл южную тропу; спешенные, они следили за фортом от опушки леса. Шарп понимал, что их окружили, и пытаться бежать бессмысленно: порубят на фарш.
Широкое лицо Харпера, внимательно следящего за перемещениями врага внизу, блестело от пота.
- Знаете, сэр, я кое-что заметил с тех пор, как вы стали нами командовать в Испании.
- Что?
- Нас всегда окружает превосходящий числом враг.
Шарп не обратил внимания на заявлеие Харпера, оценивая обстановку.
- Что-нибудь заметили?
- То, что мы окружены и их больше, сэр?
- Нет, - Шарп замолчал, вслушался и нахмурился. - Ветер с востока?
- Более или менее.
- Не слышно канонады, Пат.
Харпер вслушался:
- Господи, сохрани, вы правы, сэр.
Висенте это тоже заметил и заглянул в сторожевую башню, где Шарп устроил командный пункт.
- Из Амаранте ничего не слышно, - печально сказал португальский лейтенант.
- Значит, там сражение закончилось, - прокомментировал Харпер.
Висенте перекрестился, признавая этим поражение португальской армии, оборонявшей мост на Тамега.
- Мы не знаем, что произошло, - попытался подбодрить его Шарп.
По правде говоря, его тоже угнетала мысль, что Амаранте пал. Пока с востока звучала отдалённая канонада, все были уверены, что кто-то воюет с французами, что война продолжается, и есть надежда, что они когда-нибудь соединятся с союзниками, но тишина утра была зловещей. И если португальцы отступили в Амаранте, что делают британцы в Коимбре и Лиссабоне? Садятся на корабли в широком устье Тахо, готовые к отправке домой? Из Испании уже выгнали армию сэра Джона Мура, и теперь удирает и меньший контингент из Лиссабона? Внезапно Шарп почувствовал противный страх при мысли, что он - последний британский офицер в Северной Португалии, последний кусок пирога, который готовится сожрать жадный враг.
- Это ничего не означает, - соврал он, видя тот же самый страх на лицах своих товарищей. - Прибудет сэр Артур Уэлсли.
- Неплохо бы, - сказал Харпер.
- Он и правда так хорош? - спросил Висенте.
- Он, чёрт возьми, лучше всех, - но это пылкое заявление ободряющего действия не возымело, и Шарп решил занять чем-нибудь Харпера, чтобы ему было некогда киснуть.
Провиант, который удалось донести до сторожевой башни, сложили в одном из углов руины, где Шарп мог контролировать его сохранность. Так как позавтракать ещё не успели, он распорядился, чтобы Харпер проконтролировал распределение:
- Давайте порции поменьше, сержант. Один Бог знает, как долго нам здесь сидеть.
Висенте вышел вслед за Шарпом на маленькую площадку перед сторожевой башней, с которой можно было наблюдать за передвижениями находящихся далеко внизу драгунов. Волнуясь, он бессознательно дёргал отпоровшийся кончик белого шнурка, украшавшего его тёмно-синюю форму, и всё сильнее его отрывал.
- Вчера я впервые убил человека саблей, - выпалил он и, нахмурившись, оторвал ещё пару дюймов оторочки. - Это тяжело.
- Особенно такой саблей, как эта, - кивнул на ножны лейтенанта Шарп.
Сабля португальского офицера была тонкой, слишком прямой и не выглядела прочной. Такая годилась для парада, для того, чтобы красоваться перед дамами, но не для грязной драки под дождём.
- Посмотрите на мой, - Шарп погладил висящий в ножнах на поясе свой тяжёлый кавалерийский палаш. - Он не режет, он рубит ублюдков, нанося тяжёлые удары. Этим клинком можно зарубить быка. Найдите себе палаш, Джордж. Такие клинки сделаны для убийства. А с саблей пехотного офицера можно танцевать.
- Мне было трудно смотреть ему в глаза, когда убиваешь, - сказал Висенте.
Я понимаю, - ответил Шарп. - Но вы всё сделали правильно. Думаете, лучше смотреть на саблю или штык? Но только если видишь глаза противника, понимаешь, что он собирается делать. И никогда не смотрите туда, куда собираетесь нанести удар. Продолжайте смотреть в глаза и наступайте.
Висенте, наконец, сообразил, что отрывает шнурок от мундира и запихнул висящий кончик в петлицу.
- Когда я стрелял в своего сержанта, это, казалось, происходило не со мной. Словно в театре. Но он не пытался меня убить, как тот, вчера вечером. Это было страшно.