XXVI
НОЧЬ С 5 НА 6 ОКТЯБРЯ
Ночь была довольно спокойной.
Национальное собрание заседало до трех часов пополуночи.
В три часа, прежде чем разойтись, члены Собрания послали двух стражников обойти парк Версаля и осмотреть подступы ко дворцу.
Все было или казалось спокойным.
Около полуночи королева хотела выйти через ворота Трианона, но солдаты национальной гвардии не пропустили ее.
Она сказала, что ей страшно, но ей ответили, что в Версале она находится в большей безопасности, чем в любом другом месте.
Она удалилась в свои покои и успокоилась, видя, что их охраняют самые преданные ей гвардейцы.
Перед ее дверью стоял Жорж де Шарни. Он опирался на укороченное ружье (ими были вооружены гвардия и драгуны). Это было непривычно, обыкновенно во дворце гвардейцы на посту стояли вооруженные одной только саблей.
Королева подошла к нему:
- А, это вы, барон?
- Да, ваше величество.
- Верны, как всегда!
- Разве я не на посту?
- Кто вас назначил?
- Мой брат, государыня.
- А где же ваш брат?
- Подле короля.
- Почему подле короля?
- Потому что он глава семьи, - отвечал юноша, - и имеет право умереть за короля - главу государства.
- Да, - сказала Мария Антуанетта не без горечи, - а у вас есть право умереть всего лишь за королеву.
- Для меня будет большой честью, ваше величество, - сказал молодой человек с поклоном, - если Бог когда-нибудь дозволит мне исполнить этот долг.
Королева уже сделала шаг, чтобы уйти, но тут в сердце ее шевельнулось подозрение.
Она остановилась и, полуобернувшись, спросила:
- А… графиня, где она?
- Графиня вернулась десять минут назад, государыня, и приказала поставить ей кровать в передней у вашего величества.
Королева закусила губу: кого ни возьми в этом семействе де Шарни, они неизменно верны долгу.
- Благодарю вас, сударь, - королева ласково кивнула ему и сделала движение рукой, исполненное непередаваемой прелести, - благодарю вас за то, что вы так хорошо охраняете королеву. Передайте мою благодарность брату за то, что он так хорошо охраняет короля.
И она вошла к себе. В передней она нашла Андре: молодая женщина не ложилась, она встретила королеву стоя, почтительно ожидая приказаний.
Королева в порыве признательности протянула ей руку:
- Я только что поблагодарила вашего деверя Жоржа, графиня, - сказала она. - Я поручила ему передать мою благодарность вашему мужу, а теперь благодарю также и вас.
Андре сделала реверанс и посторонилась, давая дорогу Марии Антуанетте.
Королева прошла в спальню, не пригласив Андре следовать за ней; эта преданность без любви, беззаветная, но холодная, была ее величеству в тягость.
Итак, в три часа пополуночи все было тихо.
Жильбер вышел из дворца вместе с Лафайетом, который двенадцать часов не слезал с коня и валился с ног от усталости; в дверях он наткнулся на Бийо, пришедшего в Версаль с национальной гвардией. Бийо видел, как Жильбер покинул Париж; он подумал, что может понадобиться Жильберу в Версале и пришел за ним, как верный пес за бросившим его хозяином.
В три часа, как мы уже сказали, все было тихо. Члены Национального собрания, успокоенные докладом стражников, разошлись.
Все надеялись, что покой не будет нарушен.
Но надежды эти не оправдались.
Почти во всех народных волнениях, предшествующих революциям, случаются часы затишья, когда люди думают, что все закончилось и можно спать спокойно.
Они ошибаются.
За теми людьми, кто поднимает бунт, всегда стоят другие люди, которые ждут, пока первые волнения улягутся и те, кто в них участвовал, утомятся либо остановятся на достигнутом и решат отдохнуть.
Тогда приходит черед этих неведомых людей; таинственные орудия роковых страстей, они возникают из мрака, продолжают начатое и доводят его до крайности, так что те, кто открыл им путь и заснул на полдороге, думая, что путь пройден и цель достигнута, пробуждаются, объятые ужасом.
Два войска - одно пришло в Версаль вечером, другое ночью - были движимы двумя совершенно различными побуждениями.
Одно войско пришло, потому что хотело есть, и просило хлеба.
Другое пришло потому что ненавидело и жаждало мести.
Мы знаем, кто вел за собой первое войско: Майяр и Лафайет.
А кто же вел второе? История не называет имени. Но когда молчит история, слово берет легенда.
Марат!
Он нам знаком, мы видели его во время празднеств по случаю бракосочетания Марии Антуанетты на площади Людовика XV. Мы видели, как на площади перед ратушей он призывал граждан идти к площади Бастилии.
Наконец, теперь мы видим, как он скользит в ночи, подобно волку, который рыщет вокруг овчарни, ожидая, пока уснет пастух, чтобы отважиться задрать ягненка.
Верьер!
Имя этого человека мы называем впервые. Это был уродливый карлик, отвратительный горбун на коротеньких ножках. При каждой буре, сотрясающей недра общества, кровожадный гном всплывал с пеной и барахтался на поверхности; два или три раза в самые ужасные дни парижане видели его верхом на черном коне; он походил на видение из Апокалипсиса или на одного из немыслимых дьяволов, родившихся в воображении Калло, дабы искушать святого Антония.
Однажды в одном из клубов он взобрался на стол и обрушился на Дантона: он нападал, угрожал, обвинял. Это было в эпоху, когда любовь народа к герою 2 сентября начала ослабевать. Под этим злобным натиском Дантон растерялся, растерялся, как лев, заметивший у себя под носом отвратительную голову змеи. Он огляделся вокруг, в поисках либо оружия, либо поддержки. По счастью, он заметил еще одного горбуна. Он тут же подхватил его под мышки, поднял и поставил на стол напротив его товарища по несчастью.
- Друг мой, я передаю вам слово, ответьте этому господину.
Все разразились смехом, и Дантон был спасен.
Во всяком случае, на этот раз.
Итак, легенда называет зачинщиками Марата, Верьера и еще одного человека.
Герцога д’Эгильона.
Герцога д’Эгильона, заклятого врага королевы.
Герцога д’Эгильона, переодетого женщиной.
Кто это говорит? Все.
Аббат Делиль и аббат Мори, два аббата, имеющие так мало общего.
Рассказывают, что именно аббат Делиль сочинил о герцоге д’Эгильоне знаменитую строку:
В мужском обличье трус, а в женском он - убийца.
Что касается аббата Мори, тут другое дело.
Через две недели после событий, о которых мы рассказываем, герцог д’Эгильон встретил его на террасе монастыря фейянов и хотел заговорить с ним.
- Иди своей дорогой, шлюха, - отрезал аббат Мори и гордо удалился.
Итак, по слухам, три эти человека прибыли в Версаль около четырех часов утра.
Они вели за собой второе войско, о котором мы упомянули.
Оно состояло из людей, приходящих вслед за теми борцами, что сражаются за победу.
Эти люди приходят, чтобы убивать и грабить.
В Бастилии им удалось кое-кого убить, но грабить там было нечего.
Версаль давал прекрасную возможность наверстать упущенное.
Около половины шестого утра объятый сном дворец вздрогнул.
В Мраморном дворе раздался выстрел.
Пять или шесть сотен людей неожиданно бросились к решетке ограды и, распаляя, подзадоривая, толкая друг друга, разом одолели это препятствие: кто перелез через ограду, кто выломал из нее прутья.
Тогда-то и прозвучал выстрел часового - сигнал тревоги.
Один из нападающих упал замертво, тело его распростерлось на мостовой.
Этот выстрел разделил группу грабителей, одни из которых покушались на дворцовое серебро, другие - как знать? - быть может, на королевскую корону.
Словно разрубленная могучим ударом топора, толпа раскололась надвое.
Один поток устремился в покои королевы, другой поднялся в сторону часовни, то есть к покоям короля.
Начнем с того, что хлынул к покоям короля.
Кто не видел, как вздымаются волны во время прилива?
Такова же и народная волна, с той лишь разницей, что у нее не бывает отлива.
Вся королевская охрана состояла в это мгновение из часового у дверей да офицера, который выбежал из передней, вооруженный алебардой, отнятой у перепуганного солдата швейцарской гвардии.
- Кто идет? - закричал часовой. - Кто идет?
И поскольку ответа не было, а волна поднималась все выше и выше, он в третий раз спросил:
- Кто идет?
Часовой прицелился.
Офицер понимал, к чему приведет выстрел в королевских покоях; он опустил ружье часового, бросился навстречу наступающим и перегородил своей алебардой всю лестницу.
- Господа! Господа! - закричал он. - Что вам нужно? Чего вы хотите?
- Ничего, ничего, - насмешливо ответили несколько голосов. - Ну-ка, дайте нам пройти; мы добрые друзья его величества.
- Вы добрые друзья его величества и идете на него войной?
Но на этот раз его не удостаивают ответа… Он видит только зловещие усмешки.
Какой-то человек вцепляется в древко алебарды, но офицер не отпускает ее. Чтобы заставить офицера разжать ладонь, человек кусает его за руку.
Офицеру удается вырвать алебарду; он хватается за дубовое древко обеими руками, расставив их на ширину двух футов, изо всех сил обрушивает удар на голову противника и раскраивает ему череп.
От сильного удара алебарда переламывается надвое.
Теперь у офицера в руках не одно, а два орудия для защиты: палка и кинжал.
Палкой он делает мулине, кинжалом колет нападающих. Тем временем часовой открывает дверь передней и зовет на помощь.
Пять или шесть гвардейцев выбегают на площадку лестницы.
- Господа, господа, - кричит часовой, - на помощь к господину де Шарни, на помощь!
Выхваченные из ножен сабли, сверкнув в свете лампы, горящей на верху лестницы, начинают яростно разить нападающих справа и слева от Шарни.
Раздаются крики боли, летят брызги крови, людская волна откатывается назад по ступеням, ставшими красными и скользкими.
Дверь передней открывается в третий раз, и часовой кричит:
- Возвращайтесь, господа, это приказ короля!
Гвардейцы пользуются минутным замешательством, возникшим в толпе, и бросаются к двери, Шарни возвращается последним. Дверь за ним закрывается, два крепких засова скользят в широких пазах.
Град ударов обрушивается на дверь. Но ее загораживают скамейками, столами, табуретками. Она продержится добрых десять минут.
Десять минут! За эти десять минут, даст Бог, подоспеет помощь.
А теперь посмотрим, что происходит у королевы.
Второй поток устремился к ее покоям, но к ним ведет узкая лестница и не менее узкий коридор, где с трудом могут разойтись два человека.
Именно здесь несет службу Жорж де Шарни.
Он также трижды спрашивает: "Кто идет?" - и, не получив ответа, стреляет.
На звук выстрела из покоев королевы выглядывает Андре, бледная, но спокойная.
- Что случилось? - спрашивает она.
- Сударыня! - восклицает Жорж. - Спасайте королеву, жизнь ее величества в опасности. Я один против огромной толпы. Но это ничего, я постараюсь продержаться подольше. Торопитесь! Торопитесь!
Потом, когда наступающие бросаются на него, он захлопывает за Андре дверь, крича:
- Задвиньте засов, задвиньте! Я проживу столько, сколько нужно, чтобы королева успела одеться и бежать.
И повернувшись лицом к нападающим, он колет штыком первых двух человек, которых встречает в коридоре.
Королева все слышала, и входя к ней в спальню, Андре видит, что она уже встала с постели.
Две придворные дамы, г-жа Оге и г-жа Тибо, торопливо одевают ее.
Кое-как одев королеву, женщины проводят ее потайным ходом в апартаменты короля, меж тем как неизменно спокойная, словно бы равнодушная к собственной судьбе Андре идет следом за Марией Антуанеттой, запирая за собой многочисленные двери, встречающиеся на пути.
XXVII
УТРО
На границе малых и больших покоев королеву ждал человек.
Это был покрытый кровью граф де Шарни.
- Король! - воскликнула Мария Антуанетта, заметив красные пятна на мундире молодого человека. - Король! Сударь, вы обещали спасти короля!
- Король вне опасности, сударыня, - ответил Шарни. Окинув взором анфиладу комнат, соединяющую покои королевы с Бычьим глазом, где уже находились под охраной нескольких гвардейцев Мария Антуанетта и ее дети, он хотел было спросить, где Андре, но тут встретился взглядом с королевой.
От этого взгляда, проникшего в сердце Шарни, слова замерли у него на устах.
Ему не было нужды говорить, королева угадала его мысль.
- Она идет, - сказала Мария Антуанетта, - не тревожьтесь.
И, подбежав к дофину, сжала его в объятиях.
Тем временем Андре, заперев последнюю дверь, входила в Бычий глаз.
Андре и Шарни не обменялись ни единым словом.
Они улыбнулись друг другу, только и всего.
Странное дело! Два эти сердца, так долго прожившие врозь, начинали биться согласно.
Королева огляделась вокруг и, словно радуясь, что уличила Шарни в ошибке, спросила:
- А король? Где король?
- Король вас ищет, ваше величество, - спокойно ответил Шарни, - он пошел к вам одним коридором, а вы тем временем пришли другим.
Вдруг из соседней залы раздались громкие крики.
То были убийцы; они кричали:
- Долой Австриячку! Долой Мессалину! Долой Вето! Мы ее задушим, мы ее повесим!
Прозвучали два пистолетных выстрела, и две пули пробили дверь на разной высоте.
Одна из этих пуль пролетела на самой головой дофина и застряла в обшивке стены.
- О Боже мой, Боже мой! - воскликнула королева, падая на колени. - Всех нас ждет смерть.
По знаку де Шарни пять или шесть гвардейцев заслонили королеву и детей своими телами.
В это мгновение вошел король; глаза его были полны слез, лицо бледно; он искал королеву, как она искала короля.
Увидев Марию Антуанетту, он бросился в ее объятия.
- Спасен! Спасен! - воскликнула королева.
- Благодаря ему, ваше величество, - ответил король, указывая на Шарни. - И вы тоже спасены, не правда ли?
- Благодаря его брату! - отвечала королева.
- Сударь, - сказал Людовик XVI графу, - мы многим обязаны вашей семье, слишком многим, чтобы достойным образом вознаградить вас.
Королева встретилась взглядом с Андре и, покраснев, отвернулась.
Нападающие заколотили в дверь.
- Послушайте, господа, - сказал Шарни охране, - нам надо продержаться час. Нас семеро, если мы будем умело защищаться, нас убьют не раньше чем через час. Быть не может, чтобы за это время к их величествам не подоспела помощь.
И Шарни стал двигать огромный шкаф, стоявший в углу королевской спальни.
Другие телохранители последовали его примеру; вскоре они нагромоздили целую гору мебели и проделали в ней бойницы, чтобы стрелять.
Прижав к себе детей и подняв руки над их головами, королева молилась.
Дети глотали слезы.
Король вошел в кабинет, прилегающий к Бычьему глазу, чтобы сжечь несколько важных бумаг.
Наступающие ожесточенно рвались в дверь. Под ударами топора или лома от нее то и дело отламывались куски.
Через эти проломы просовывались окровавленные пики и штыки, несущие с собой смерть.
Между тем пули изрешетили застекленный верх двери над баррикадой и избороздили штукатурку позолоченного потолка.
Наконец диванчик, стоявший на шкафу, рухнул вниз. Шкаф начал поддаваться; створка двери, которую он загораживал, распахнулась настежь, но из дверного проема, зияющего, как пропасть, вместо штыков и пик протянулись окровавленные руки, цепляясь за края отверстий-бойниц и все более расширяя их.
Гвардейцы расстреляли все патроны до последнего, и в дверной проем было видно, что пол галереи усеян ранеными и убитыми.
Услышав крики женщин, которым казалось, что через эту дыру входит сама смерть, король вернулся.
- Ваше величество, - сказал Шарни, - запритесь вместе с ее величеством королевой в самой дальней зале; заприте за собой все двери; поставьте нас по двое у каждой двери. Я прошу позволения быть последним и охранять последнюю дверь. Я ручаюсь, что мы продержимся два часа; чтобы высадить эту дверь, у них ушло больше сорока минут.
Король колебался; ему казалось унизительным бежать из комнаты в комнату, укрываться за каждой перегородкой.
Если бы не страх за королеву, он не отступил бы ни на шаг.
Если бы не дети, королева осталась бы такой же стойкой, как король.
Но увы! Такова участь смертных! И у королей и у подданных всегда есть в сердце тайная лазейка, через которую выходит отвага и закрадывается страх.
Итак, король уже собирался распорядиться отступить в самую дальнюю комнату, как вдруг руки убрались, пики и штыки исчезли, крики и угрозы замолкли. Наступил миг тишины: каждый стоял, раскрыв рот, прислушиваясь, затаив дыхание.
Послышался мерный шаг регулярного войска.
- Это национальная гвардия! - крикнул Шарни.
- Господин де Шарни! Господин де Шарни! - позвал чей-то голос, и в щель просунулась хорошо знакомая физиономия Бийо.
- Бийо! - воскликнул Шарни. - Это вы, мой друг?
- Да, это я. Где король и королева?
- Они там.
- Целые и невредимые?
- Целые и невредимые.
- Слава Богу! Господин Жильбер! Сюда!
При имени Жильбера два женских сердца дрогнули, каждое на свой лад.
Сердце королевы и сердце Андре.
Что-то заставило Шарни обернуться: он увидел, как Андре и королева побледнели, услышав это имя.
Он покачал головой и вздохнул.
- Отворите двери, господа, - сказал король.
Телохранители бросились исполнять приказ, сметая остатки баррикады.
С улицы донесся голос Лафайета:
- Господа из парижской национальной гвардии, вчера вечером я дал слово королю, что ничему из принадлежащего его величеству не будет причинено ни малейшего ущерба. Если вы не защитите королевских гвардейцев, то я тем самым нарушу слово чести и не буду достоин командовать вами.
Когда двери отворились, в них показались два человека - генерал Лафайет и Жильбер; немного левее держался Бийо, счастливый, что ему довелось принять участие в освобождении короля.
Это Бийо разбудил Лафайета.
Позади Лафайета, Жильбера и Бийо был капитан Гондран, командир роты прихода рульской церкви святого Филиппа.
Принцесса Аделаида первой бросилась навстречу Лафайету и, обняв его с той признательностью, которая является следствием пережитого страха, воскликнула:
- Ах, сударь, вы нас спасли!
Лафайет почтительно вышел вперед и собрался переступить порог Бычьего глаза, но один из офицеров остановил его.
- Прошу прощения, сударь, - сказал он, - у вас есть право присутствовать при большом утреннем выходе короля?
- Если и нет, я его даю, - сказал король, протягивая руку Лафайету.
- Да здравствует король! Да здравствует королева! - закричал Бийо.
Король обернулся.
- Знакомый голос, - произнес он с улыбкой.