7
Михаил Михайлович Бродов и Феликс следующим утром на машине Вадима отправились в Москву устраивать дела будущей концертной бригады. Зашли в Гастрольбюро, к важному начальнику, давнему приятелю Бродова–старшего. Михаил Михайлович представил сына, сказал: - Чем тебе не выездной администратор? Молодой, импозантный! - Отец, довольно! - смутился Феликс.
- Ты это серьезно? - спросил приятель.
- Почему бы нет! Он инженер, имеет высшее образование, но всю жизнь тянется к искусству. Возьми, будет хороший кадр.
- А где бригада?
- Есть бригада. И ещё какая! - Бродов прищелкнул пальцами. Продолжал: - Хуторкова не забыл?
- О!.. Баянист экстракласса. Да только пьет он вроде?
- Завязал!.. На три узелка. Грамма в рот не берет. В паре с ним певец будет. Егор Лаптев. Пока это имя для тебя пустой звук, но пройдет два–три года, и ты будешь гордиться им. Показывая внуку на экран телевизора, скажешь:
- Я ему командировки подписывал.
- Ты, Михаил, всегда был горазд… - приятель посмотрел на Феликса, - вертеть языком. Ведь, наверное, преувеличиваешь?.. Так или иначе, а сразу в бригаду его не включу. Вези как самодеятельного певца. И если зритель примет, возьму в бригаду. А сына твоего - хоть сейчас. Администраторы выездных бригад… вот как нужны.
Приятель чиркнул пальцем по горлу.
***
В тот же день Бродовы вернулись в Железногорск. Отец сказал сыну:
- Иди к Егору, зови его сюда. И сейчас же! Нам нельзя медлить. Первую поездку надо организовать в ближайшие дни, пока Егор свободен от работы на стане. По слухам, стан простоит десять дней.
- Его остановят завтра. Нам дают отгулы за выходные и сверхурочные.
- Вот и прекрасно! Свозим Егора в близлежащий город. Всего на два дня. И дело будет сделано.
Егор был дома: рылся в книжном шкафу, складывал в стопки учебники. Феликс, неожиданно появившийся в квартире, сунул ему руку, оглядел учебники.
- О, да ты никак в институт собрался? Если бы Феликс заглянул в глаза Лаптеву, он бы увидел в них ненависть и отвращение. Но Феликс перебирал книги и не подозревал о бушевавшей в душе приятеля буре.
- Тебя отец зовет, - небрежно сказал Феликс.
- Зачем?
- Откуда мне знать!
- Не пойду.
- Ты что, сдурел! Какая тебя муха укусила? Ты не пойдешь, он к тебе придет. У вас же дело общее - ансамбль.
- Я сказал - не пойду! И убирайся!..
Феликс отступил, развел в растерянности руки.
Сердцем почувствовал неладное. Былая почтительность к нему словно и не ночевала. "Ревнует", - обожгла догадка. "Этот… если любит… так, просто не отступит" На глазах рушился только что возведенный замок.
"Он дикарь. Все карты нарушит".
Заговорил примирительно.
- Хорошо, хорошо… Только не бесись, пожалуйста. Мне наплевать на ваши музыкальные дела!..
И вышел из квартиры. А через несколько минут явился Михаил Михайлович. Тряхнул Егора за плечи, сказал:
- Давай–ка, старик, чайку на стол - важное дело обсудим.
Сумрачный сидел Егор за столом. На гостя не смотрел, слушал. А Михаил Михайлович, подозревая ссору между Феликсом и Егором, делал вид, что не замечает смурной физиономии Егора, заливался соловьем:
- Четверть века грохнуло, а достиг чего?., клещами ворочаешь?..
- С отцом я теперь. На пульте.
- Экая невидаль!.. Пульт, рычаг и полтораста в клюве!.. Всю жизнь… полтораста - слышишь!.. И каждое утро, а то и в ночь, шлепай на работу. Всю жизнь - шлепай!.. Да я тебе перспективу даю!.. Подаю руку и в мир искусства веду. В большой и яркий мир, где свет, музыка, любовь народа. Тебя показывают по телевидению.
Сердце Егора дрогнуло. Он всегда мечтал стать певцом. Славу артиста пророчили ему ещё в школе, затем в армии, где он пел в самодеятельном ансамбле и всех восхищал своим голосом. Но сейчас его смущало то обстоятельство, что первые шаги на сцене он должен был сделать с Феликсом Бродовым, которого он теперь ненавидел.
И Егор решительно заявил:
- Я уезжаю.
- Куда? - онемел Михаил Михайлович.
- В Кострому. Вот и билет!..
Утром Егор видел бригадира Куртынина. Тот показал ему новое письмо от Лены; в нем она сообщала, что с ноября по апрель будет работать на строительстве Костромской ГРЭС. Егор, не заходя домой, купил билет на ближайший поезд.
- Надолго туда? - На недельку. А там видно будет. Понравится - совсем останусь.
Последние слова Егор сказал со значением и грустно улыбнулся.
- Отлично! - стукнул кулаком по столу композитор. - Ты едешь сегодня, мы послезавтра. Феликс сколотит бригаду и махнет. Ты споешь две песни. Под аккомпанемент Хуторкова. Споешь так, как пел. Репетировать не надо.
- Я их пел в армии. Под оркестр.
- Отлично! Поезжай, а Феликс к тебе прикатит.
- Хорошо, я согласен, - сказал Егор с созревшим в одну минуту убеждением. Ему вдруг пришла мысль: черт с ним, с Феликсом! Устроитель концерта! Роль–то какая?.. Пусть бегает, хлопочет, а я… спою. А там видно будет.
"Вот тебе и Феликс! - подумал он о Насте с каким–то злым удовольствием. - Устроитель концерта. Хлопотун…"
Егор поднялся и протянул композитору руку:
- Попробуем!..
8
Егор уезжает! В один миг поняла Настя всю страшную суть этой вести. Захолонуло её сердце. Ходила по квартире из комнаты в другую, ничего перед собой не видела. Взглянет на себя в зеркало - бледная, дурная, и глаза черные нездоровым огнем светятся. Трет виски ладонями, шепчет: "В Кострому?.. Почему в Кострому?.. Зачем он - а?.."
Затрезвонил телефон.
- Кто? Плохо слышу вас.
А трубка бубнит. Вроде бы знакомый голос, но глухой, неясный - точно из подземелья.
Вот слышнее стало.
- Егор беспокоит. Я это, Лаптев!..
Жмет в руках трубку, а ответить не может, слова на ум не идут.
- Проститься хотел. Уезжаю, - слышит в трубке.
- Когда? - выдохнула Настя, хотя ей известно: сегодня вечером.
Егор объяснил: когда и куда он едет, но зачем - этого не сказал.
- Зашел бы, - приглашает Настя, но сама хорошенько не понимает, зачем она зовет Егора. А Егор будто бы того только и ждал.
- Я сей миг, Настя! Приду!
Положила трубку и присела на диван.
"Сейчас… сейчас он придет".
Убрала со стола вязанье. Поставила рядком стулья. А тут и звонок грянул.
Ввалился Егор - щеки с мороза костром пылают, в глазах синь шальная.
- Надолго ли уезжаешь? - Навсегда, товарищ технолог. Изменяю вашему ремеслу. Не с руки мне прокатное дело.
"Говоришь так, словно хвастаешься", - подумал о себе в третьем лице Егор. И опустил голову над покрасневшими от холода руками, устыдился развязности своего тона. Решил про себя: "Она же меня насквозь видит".
Оглядел квартиру - книги, книги… В углу большой телевизор. На журнальном столике - диктофон.
И кругом чистота. Ничего лишнего. "Так живут академики", - явилась мысль.
А Настя и вправду насквозь видела Егора. Чутьем своим женским уловила. Стесняется. Робеет. И где–то глубоко–глубоко шевельнулась счастливая догадка: "Уж не любит ли?.." И от этой мысли вдруг потеплело на душе. Настя широко и вольно вздохнула.
- Хочешь, я тебя пирожками угощу. Сама пекла.
- Не откажусь, - откинулся на спинку стула Егор.
На кухне Настя загремела посудой. Спросила: - Почему в Кострому?.. Егор!
Ударила в голову мысль: дай–ка задену Настю:
- Аленка зовет. Подружка ваша.
Настя вышла из кухни. Стояла бледная, как полотно.
- Она в Костроме разве?.. Вы знакомы?..
- А как же! Я тогда же с ней познакомился, когда вас на трубе подсаживал. А разве вам… не пишет она?
Настя скрылась на кухне. Оттуда ответила:
- Раньше… С Кольского полуострова… писала. А теперь нет, давно не слышно о ней.
И потом окрепшим голосом спросила: - Что там… делать будете? - ГРЭС построим. Самую большую в мире. А потом… дальше… двинем куда–нибудь.
- Обо всем договорились?.. Или как? - спросила Настя, подавая на стол и стараясь не смотреть на Егора.
Ей бы одной теперь… уткнуться в подушку, забыться, но надо сидеть, говорить, улыбаться.
- Как ваш дедушка? - спросил Егор.
- Дедушка ничего. Все время на стане пропадает. Очень рад, что комсомольцы приехали. Нас с тобой благодарит. Говорит, расшевелили москвичей.
"Или она ничего не знает, или успокоить меня хочет?.. Не знает, конечно. Знала бы, не улыбалась. И вообще… презирала бы".
- Говорят, петь на стройке будешь?
- Может, спою.
- Вот бы послушать! А что?.. - оживилась Настя, и черные её глаза наполнились влажным блеском, - Два дня–то будет выходных. Возьму да прикачу! У деда "Волгу" попрошу. Тут ведь недалеко. А, Егор?.. Приглашаешь?..
Егор улыбнулся, развел руками.
- Аленка похожа на вас? - проговорил он в самый неподходящий момент.
- Аленка?.. Нисколько! Ленка маленькая, глаза у нее раскосые и синие–синие. Как у тебя.
Сказала и усовестилась своих слов. "Зачем ты так?" - подумала о себе в третьем лице.
Поставила чай.
- Угощайся, Егор. Перед дальней дорогой…
Егор не притронулся к еде. Не сводя взгляда с Насти, встал из–за стола, подошел к девушке. Тронул за руку, спросил: - Феликса… любишь? Настя вздрогнула. Отдернула руку.
А Егор отстранился. Испугался своего голоса - пятился назад. И Насте, которая отвернула от него голову и стояла притихшая, в задумчивой позе, сказал:
- Извини. Так я… без умысла. Извини.
Кинул на плечи пальто и выбежал на лестничную площадку.
* * *
Отцу Егор сказал:
- На недельку в Кострому съезжу.
Ждал расспроса: зачем, для какой цели, но обычных в таких случаях расспросов не последовало. Михаил Михайлович Бродов был не из тех людей, которые держат при себе секреты. Павел Лаптев знал все подробности задуманной Бродовым–старшим операции.
- Ты никак насовсем в артисты собираешься? - не то спросил, не то отметил свершившийся факт отец. Он говорил так, будто никакой истории с "Молнией" не было.
- На пробный концерт еду - вроде экзамена. Примет зритель, обещают штатным певцом зачислить.
- Настю Фомину вроде бы в институт столичный приглашали. Не пошла Настя. Отказалась.
Видно, сочинял отец про Настю. Уязвить хотел Егора.
- Про Настю не знаю, - буркнул Егор.
- Да, девица, а вишь как: рабочего места держится.
- Настя - инженер! - возвысил голос Егор. - У нее есть за что держаться, а я…
- С годок постоишь подручным, а там, глядишь, и ты…
- Что ты меня раньше времени хоронишь? Я ещё заявления на расчет не подавал. Сам же на десять дней отпустил. Съезжу на недельку - и снова на пост.
- А если позовут… в артисты? - озабоченно спросил отец.
- А ты что - не одобряешь?.. Скажи прямо.
- Нет, сын, не одобряю.
- Почему? - удивился Егор. - А мой голос, талант?.. Неужели судьба простого рабочего…
- Простых рабочих нет, Егор! - распрямил плечи и резко заговорил отец. - Есть рабочие плохие и хорошие. Как, впрочем, и певцы. Я хотел сделать из тебя хорошего рабочего. И верю: никакая карьера певца… Ну, да ладно. Поезжай с богом!.. Только помни: если уж певцом, так хорошим!..
И он крепко пожал сыну руку.
Глава третья
1
К месту строительства ГРЭС - в приволжское село Чернопенье - Егор приехал поздним вечером. На пристани никого не было. Один только сторож стоял лицом к Волге на большом валуне.
- А что, дядя, будет сегодня паром или нам тут куковать до утра?
Сторож отвечать не торопился - смотрел то на Егора, то на трех путников, поджидавших на пригорке, - как бы оценивал обстановку. Нехотя заговорил:
- А ты отколь будешь, парень? - Заводской я, из Подмосковья.
- К нам–то зачем? На побывку или насовсем?
Егор всматривался в сырой туманный полумрак на том берегу реки. Там, где должен быть противоположный берег, черной лентой тянулась полоса леса, а может быть, песчаного плеса или гладкого поля, за которым голубела другая полоса, и этой другой освещенной полосе не было предела; Егор не сразу понял, что это никакой ни плес, ни поле, а край хмурого зимнего неба Потом вдруг над лесом, в том месте, куда смотрел Егор, точно новогодняя елка, вспыхнула гирляндами огней высоченная труба ГРЭС.
- Вась, смотри–ка! - показал один из ребят, ожидающих вместе с Егором паром, - тот, что помоложе и меньше ростом. - Мы там будем работать!
- Да, здорово… Предупредительные огни, - чтоб самолет не налетел, - ответил Василий.
- А высокая! Такой я нигде не видал.
- Я тоже, - согласился Василий.
Лаптев думал о Лене. Она должна быть здесь. По дороге он купил местную газету, в ней прочитал: в лесах под Костромой строится самая большая в мире тепловая электростанция; здесь будут установлены невиданной мощности агрегаты - на миллион двести тысяч киловатт каждый.
Все самое, самое… Егор улыбнулся, покачал головой. Пигалица, как её изобразила Настя, а поди ж ты, строит все самое, самое В этом находит радость, смысл жизни.
Егор хотел бы представить, как Аленка устанавливает агрегат мощностью в миллион двести тысяч. Но представить ему такую картину было трудно: ни агрегата такого, ни самой Аленки он не видал. Однако чудилось красивое, романтическое.
Думал об Аленке, а сам невольно поглядывал на дорогу, по которой из Костромы он только что приехал на автобусе. По той дороге через два–три дня приедут Феликс, Хуторков и с ними бригада артистов. Приедет по той дороге и Настя.
- Ребята, айда за мной! В гостиницу! - крикнул с бугра парень. - Паром будет завтра утром.
За ними пошел и Егор.
Гостиница оказалась рядом с пристанью, на бугре, с которого открывался вид на Волгу и окрестные леса, едва различимые под завесой ночи Постояльцев почти не было, всем отвели по комнате. Егор бросил на кровать портфель и вышел на улицу, вновь спустился к сторожу. На этот раз дед его встретил дружелюбно.
- Тут на ГРЭС мой дружок работает, может, слышали, Борис Иванов, строитель?.. - соврал Егор.
- Нет, не слыхал про такого. Да и где услышишь?.. Строителей–то на станции три тысячи человек.
Поди там, разберись!..
- И все в одном месте работают или по разным объектам?
- Станция - она на пятачке, вся на виду. Есть, конечно, отводной канал, приводной, а ещё пруды–отстойники, но тоже недалеко от здания. Глазом поведешь - всех увидишь.
- Это хорошо, - обрадованно закивал головой Егор. - Там я своего дружка и встречу. В армии вместе были. Хороший парень.
- А не то, так - в столовой, в клубе, - продолжал дед.
Егор простился с дедом и пошел на взгорок, к гостинице. У крыльца остановился, посмотрел на Волгу. Оттуда тянул тугой, но не холодный южный ветер. Слышно было, как у причалов пристани плещутся волжские волны. Труба в ночи горела ещё ярче, причудливо сверкали на ней ожерелья кроваво–красных огней, и чудилось Егору, что она не стоит на месте, а точно ракета медленно поднимается в небо.
Спать не хотелось. Решил пройтись по селу, посмотреть, что там на том краю, и можно ли с того конца выйти к Волге.
Егор вышел на край села и увидел Волгу. Свинцово тяжело она лежала у темной черты берега. Туман отступил от села, и тоненький, едва народившийся месяц, весело вылетевший из–за туч, бросал на прибрежную полоску воды безжизненный пепельный свет, и вода под ним казалась поседелой.
2
Вечером в столовой строителей шел концерт. Роль конферансье исполнял Феликс. Он перед отъездом наскоро разучил несколько нехитрых реприз и сценок, подготовленных его отцом. Занавес открыли, и Феликс заметался у стола, изображая конферансье, которому надо объявлять артистов, но он ещё не успел отгладить костюм, повязать галстук и вообще привести себя в порядок. А тут ещё беспрерывно звонил телефон, кто–то ошибочно набирал номер и требовал Нюсю. Феликс то обращался к залу - просил извинения, то кричал в трубку: "Нет Нюси, нет, вам говорят!", а то хватал раскаленный утюг и с криком отдергивал руку. При этом он все время говорил: "Одну минуту, товарищи, одну минуту - я сейчас объявлю вам артистов, сейчас…"
Павел Павлович считал этот номер пошлым–он сидел за краем занавеса и, облокотившись на баян, ждал выхода. Егор и его напарница, молоденькая певица, смотрели в щелочку между одеялами. В зале кое–кто хихикал, кое–кто откровенно, раскатисто смеялся, но большинство смотрели равнодушно и даже как будто неодобрительно.
Зал столовой был очень большим; рассчитан на то, чтобы в полчаса пропускать смену строителей, но и он оказался тесным для желающих посмотреть столичных артистов. До отказа был набит "партер", трехэтажным плотным ярусом теснилась у тыльной стены галерка, шпалерами тянулись живые ленты по бокам, - и люди все молодые, парни и девушки, приехавшие на стройку изо всех районов страны, но больше из соседних областей - Ивановской, Владимирской, Вологодской, Ярославской, Кировской…
Егор украдкой заглядывал в щелочку, искал среди строителей Настю. Феликс ему сказал: "Настя приедет к началу концерта". Конечно же приехала! Выбрала укромное место и сидит вместе со своей подругой Леной.
Он даже представил, как она улыбается и как на ухо говорит Лене: "Вот сейчас увидишь Егора - он петь будет".
- Народу–то, народу!.. - зашептал над ухом Хуторков.
Егор, Павел Павлович и певица были одеты в форму солдат–фронтовиков - первым номером шла песня "В лесу прифронтовом". Егор не должен был исполнять эту песню, но профессиональный певец простудил в дороге горло, Феликс был в отчаянии. И тогда Егор предложил свои услуги. Дважды "прогнали" песню перед концертом, а теперь - на сцене.
Старик Бродов, готовивший репертуар, включил фронтовую песню по настоянию Павла Павловича, и вообще, вся программа на этот раз была составлена при участии старого музыканта - Бродов только значился режиссером программы, и фамилия его в афишах была проставлена большими буквами.
"Насти нет среди зрителей, - думал Егор, продолжая разглядывать ряды строителей, преимущественно молодых людей, сидящих и стоящих в зале. - И здесь ли она?.. Может, не приехала?.. Или приехала, да не пришла. Дома у подруги осталась".
О Насте он думал неотступно. Вчера вечером Егор видел на стенах домов афиши со своим именем и фотографией и тайно, стыдясь самого себя, представлял, как подойдет к афише Настя и будет долго стоять и рассматривать его портрет. И если с ней рядом окажется Лена, скажет ей: "Он представительный, Егор Лаптев! И… красивый!..
Очень ему хотелось, чтобы именно так говорила о нем Настя Фомина.
"На сцену", - прошептал Павел Павлович. И первым вышел из–за занавеса. За ним - Егор и певица.
Свет был притушен, в полумраке сели на "пни" и "кочки", склонились над "костром" - задумались. В зале тоже наступила тишина - необычная для такой массы людей. И в этой тишине раздался голос Егора: - Песню, что ли, сыграй, старина!..
- Можно и песню! - встрепенулся солдат с усами (Павел Павлович). Встряхнул на коленях баян, кинул пальцы по ладам. И замер на высокой чуть слышной ноте. Вначале трудно было уловить мелодию, узнать любимую песню, но вот она полилась - любимая песня отцов:
С берез неслышен, невесом