Хотя женщина не могла теперь двинуть ни рукой, ни ногой и, чтобы не упасть, должна была стоять не шелохнувшись, она вовсе не собиралась признавать себя побежденной.
- Одна американская артистка, Лой Фаллер, тоже жонглирует шарфами, но у нее это получается гораздо лучше. Вот бы вам у кого поучиться! - насмешливо произнесла миссис Клавдия.
Биканэл, уязвленный ее смелостью и самообладанием, заскрипел от злости зубами и резко дернул шарф. Но графине удалось все же удержаться на ногах.
Мери, до сих пор с молчаливым возмущением наблюдавшая за происходящим, не выдержала.
- Подлец! - бросила она в лицо полицейскому.
Услышав такое оскорбление, сообщники Биканэла застыли как изваяния. Он же, увидев, что ему не совладать с пленницами, махнул рукой подчиненным. Четверо из них, загасив пламя своих факелов о каменные плиты пола, грубо схватили миссис Клавдию и Мери и, следуя за Биканэлом, понесли куда-то.
Желая сделать как можно больнее отважной женщине, он с чисто восточной изощренностью решил показать ей ее мужа. Увидев супруга связанным и с кляпом во рту, а рядом с ним - его верных слуг и Патрика, миссис Клавдия до глубины души возмутилась. И хотя на сердце у нее было тяжело, она ничем не выдала своих чувств и со всем присущим ей мужеством бросила небрежно:
- Жорж, друг мой, не хотели бы вы, когда мы будем на свободе, приказать дать пятьдесят ударов плетью этому неблагодарному мерзавцу - двадцать пять за Мери и двадцать пять за меня! Мы, как все женщины, склонны к жалости, но он уж слишком переборщил! Не так ли, Мери?
- Да, госпожа, по двадцать пять ударов за вас и за меня! Но бить нужно будет посильнее! - И, обращаясь к Патрику, девочка добавила: - Я знаю, брат, ты не из трусливых. И все же мне хочется сказать: не бойся, все это просто несерьезно…
- Браво, Мери! - поддержала ее графиня. - Да, все это несерьезно, театр, да и только! Карикатурные людишки хотят нас запугать своими смехотворными пытками… А вы, Жорж, рассчитывайте на меня так же, как я рассчитываю на вас… Вы знаете, что я была и всегда буду вашей верной подругой - как в жизни, так и в смертный час!
Капитан Бессребреник, беспомощно лежа на спине, мог ответить ей лишь взглядом, полным невыразимой любви и жалости. Из груди его вырвался глухой стон, лицо на мгновение стало пунцовым, но он быстро овладел собой и презрительно глянул на Биканэла.
Полицейский сказал женщине:
- Всем вам уже недолго осталось жить. И то, что вы испытаете перед смертью, надеюсь, собьет с вас спесь! - Затем он обратился к сообщникам: - Несите их!
Пленников доставили ко входу в обитель. Стража даже не пыталась оказать сопротивление многочисленному и до зубов вооруженному отряду Биканэла. И дело заключалось не только в том, что на посту стояло всего несколько человек, но и в отсутствии факира: привыкнув лишь беспрекословно подчиняться ему, караульные не были в состоянии принимать самостоятельные решения.
Биканэл, знавший все тайны святой обители, уверенно поднял решетку, опустил подъемный мост, открыл ворота, и, пройдя крытой галереей, его отряд вместе с пленниками оказался среди развалин.
В темноте раздался заунывный вой. Узнав Боба, Биканэл проворчал:
- Подлая тварь! Надо было пристукнуть его или кинуть в ров с камнем на шее! А впрочем, чем он может мне повредить?
Еще через несколько минут послышались грузные шаги и мощное, словно работали кузнечные мехи, дыхание. Воздух огласился хорошо знакомым трубным ревом. Это слон Рама, который давно уже поправился и теперь томился без дела в своем стойле, был потревожен ночным шумом и вышел проведать, в чем дело. Приблизившись к отряду, он вытянул вперед хобот, с силой вдохнул смешавшиеся людские запахи. Сразу же узнав своего спасителя капитана, слон несколько раз издал радостное урчание. И это понятно: ведь он сохранял к Бессребренику самую глубокую привязанность и каждый день навещал его, чтобы получить из рук своего друга какое-нибудь лакомство.
Но Биканэл приказал отогнать его камнями, и обиженный слон убежал в недоумении.
Неподалеку от обители Биканэла поджидала большая группа людей с лошадьми, которых они держали под уздцы. В темноте прозвучал насмешливый голос полицейского:
- Господин Бессребреник в Индии впервые и, наверное, не знает, что такое башня молчания. Но так как всем им, кроме женщин, придется провести там свои последние часы, я просвещу его на этот счет!
ГЛАВА 10
Огнепоклонники. - Славная община. - Башни молчания. - Священный ритуал. - Необычные похороны. - Грифы. - Старая кирпичная дакма. - Обреченные. - Изголодавшиеся грифы. - Месть Биканэла. - Страшная жестокость. - Бедная женщина!
Парсы, или, как их еще называют, гебры, - весьма многочисленная в Индии религиозная община. Их учение восходит к Заратуштре, то есть примерно к третьему тысячелетию от Рождества Христова. Отличаясь высокой общей культурой, они в то же время глубоко привержены своим архаичным обычаям, многие из которых нам кажутся дикими, как, например, поклонение огню.
Парсы доброжелательны, скромны в быту, трудолюбивы и проявляют удивительные способности к изучению языков, к предпринимательству, торговле и финансам. Преуспевают они и в искусстве и науках, пришедших с Запада, и, ценя знания, возглавляют ныне крупное просветительское движение, играющее заметную роль в жизни индийского общества, закостеневшего в многовековом восточном фатализме. Каким бы ремеслом, пусть самым скромным, ни занимался парс, он всегда - среди лучших. Одним словом, они представляют собой жизнеспособный тип людей, умных, терпимых и отлично подготовленных к любым преобразованиям в ходе эволюционного развития даже наиболее высокоорганизованных цивилизаций.
Поскольку стихии для парсов - символы божества, они всячески стараются уберечь землю, воду и огонь от соприкосновения с разлагающейся плотью. Отсюда - один из самых странных их обычаев: оставлять обнаженные тела умерших на открытом воздухе. Объясняя подобную практику, они говорят: "Как приходит человек в этот мир совершенно голым, так должен и уйти". И добавляют: "Надо все сделать для того, чтобы мать-земля и образующие ее вещества не были осквернены распадом материи, и поэтому чем быстрее исчезнут молекулы нашего тела, тем лучше".
Чтобы разложение трупов происходило в достойной обстановке, с соблюдением определенных ритуальных правил, и не наносило вреда здоровью остающихся в живых, парсы строят так называемые башни молчания, или дакмы, где и происходит финальная трансформация материи.
Одним словом, башни молчания - это своеобразные места захоронений. Их довольно много в Индии: они возведены повсюду, где проживают парсы. Даже имеются отдельные башни для преступников. Только в районе Бомбея насчитывается семь таких сооружений, и все они расположены на возвышенности Малабар-Хилл. В этой очаровательной, романтической местности, среди изумительной зелени и цветов, стоят и прелестные коттеджи: мрачное соседство не отпугивает любителей отдохнуть на лоне природы. Кстати, вокруг самих дакм разбиты великолепные сады и парки, и посетители могут любоваться живописным пейзажем со смотровых площадок трех сагри, или часовен, где постоянно поддерживается священный огонь.
Что касается самих башен, то это огромные, построенные на века кольцеобразные конструкции из гранита или весьма прочного кирпича. Регулярная побелка известью придает им опрятный, ухоженный вид.
Впрочем, название "башня", данное этим сооружениям европейцами, строго говоря, не отражает их конфигурации. Возьмем к примеру одну из башен в окрестностях Бомбея. Диаметр ее равен тридцати метрам, а высота - лишь двенадцати. В центре имеется яма глубиной в пять метров и шириной - в пятнадцать. Чтобы в сезон дождей, когда с небывалой силой хлещут ливни, ее не заливало, по четырем сторонам от ямы вырыты широкие, глубиной в два метра колодцы, соединенные с нею ходами, проделанными в каменной кладке под углом в сорок пять градусов. Яму опоясывает широкое кольцо из трех слегка наклоненных внутрь концентрических кругов, разделенных на семьдесят два сектора. Эти числа - три и семьдесят два - не случайны: они считаются священными, им соответствуют, в частности, три заповеди Заратуштры и семьдесят две главы "Ясны", одной из частей "Зенд-Авесты". В каждом секторе, напоминающем собой спицу гигантского колеса, - углубление не более двадцати сантиметров, где и лежит тело усопшего до тех пор, пока от него не остается один скелет. Ждать этого пришлось бы довольно долго, если бы не стаи грифов-стервятников, которым для выполнения обязанностей санитаров требуется всего несколько часов.
Чтобы скрыть от посторонних взоров происходящее внутри, кольцо обнесено тонкой, высотой в пять метров стеной, используемой бесчисленными грифами в качестве насеста. Плотно усевшись на ней, втянув голые шеи, неподвижные и тяжелые, они, не обращая внимания на палящее солнце, жадно вглядываются в даль в ожидании очередной похоронной процессии.
Возглавляют траурное шествие носильщики в белых одеяниях. Покойник в саване, тоже белом, - в железном гробу. Чуть поодаль, связанные попарно белым платком, идут медленным шагом родные и близкие, также во всем белом.
Прожорливые птицы издали замечают их и, вытянув голые розовые шеи, взмахивают крыльями, царапают стальными когтями парапет.
Носильщики открывают вделанные в стену тяжелые железные ворота, вносят гроб внутрь и, совершив положенный обряд и прочитав молитву, укладывают обнаженное тело в углубление, после чего выносят из башни гроб и саван.
Едва ворота закрываются, как грифы, набросившись на труп, начинают остервенело рвать его ногтями и клювом. Когда они вскоре возвращаются на свой пост, на месте их пиршества остаются лишь кости.
Недели через две те же носильщики вновь посещают башню. Они в перчатках, в руках - щипцы. После нескольких торжественно произнесенных священных формул останки усопшего навсегда опускаются в яму, где поколение за поколением скопляются кости парсов, превращающиеся со временем в прах.
Когда-то небольшая община парсов - землепашцев и мелких торговцев проживала в пяти-шести милях от святой обители. Поселились они здесь в незапамятные времена и трудом своим превратили освоенный ими уголок земли в райский сад. Их влиятельные соседи - брахманы - всегда помогали им, хотя те и исповедовали другую религию. И в этом нет ничего удивительного: индусы, буддисты и парсы отличаются большой веротерпимостью и не только не враждуют между собой, но, наоборот, постоянно оказывают взаимную поддержку.
Пока брахманы жили в святой обители, деревня парсов процветала. Но после того, как пандитов разогнали, огнепоклонники перебрались в другое селение, примерно в двадцати километрах от прежнего места проживания.
Однако они сохранили привязанность к родной земле, тем более что поблизости - случай редкий для небольших деревушек парсов у них была своя башня молчания, построенная из кирпича в стародавние времена, возможно, в эпоху расцвета ныне мертвого города, когда здесь проживало куда больше народу. Правда, теперь она стояла забытая и затерянная в джунглях. Крайне редко приносили сюда трупы. И грифы, селившиеся здесь исключительно в силу привычки, были вынуждены летать по всей округе в поисках павшего на рисовых полях буйвола или какой-нибудь мелкой добычи, ускользнувшей от вечно голодных людей. Одним словом, эта дакма была для пернатых хищников своего рода Лагерем Нищих. Подумать только, проходили месяцы, а похорон нет и нет!
Нетрудно представить себе радостное возбуждение, охватившее стервятников, когда они издали увидели многочисленный кортеж, быстро приближавшийся к заброшенной дакме. Огромные птицы хлопали крыльями, покачивали длинными шеями, неуклюже взлетали над мрачной башней.
Люди были на лошадях - зрелище, непривычное для этих отвратительных исполнителей погребального ритуала. Процессия остановилась шагах в двадцати от башни. Завернутые в ткани тела, перекинутые впереди седел, опустили на землю. Всего их было четыре - три покрупнее и одно поменьше. То-то радости для грифов: что-что, а трупы считать они умели!
На носильщиках не было традиционных белых одеяний, да и вели они себя без должной торжественной неторопливости. Но какое грифам было дело до всего этого, если им, прожорливым по природе, пришлось по не зависящим от них обстоятельствам так долго голодать. Нетерпение их возрастало с каждой минутой!
Прозвучал с издевкой хриплый голос:
- Капитан Бессребреник, вы ведь слышите меня, не правда ли? Знайте же, перед нами башня молчания - место вечного упокоения парсов, а теперь и вашего со спутниками!
Так вот какую ужасную смерть уготовил негодяй для своих пленников - бросить их живыми на растерзание грифам, чтобы от этих смелых, добрых и любящих людей вмиг остались скелеты! Только на Востоке могут придумать и осуществить такое!
И никто из всадников не протестовал! В том числе и сохранявший инкогнито изувер-европеец по кличке Король денег, чья взращенная завистью ненависть будет наконец утолена, да еще как! Ибо ничто уже не сможет спасти Бессребреника, Мариуса, Джонни и юного Патрика.
Мрачно заскрипели на заржавевших петлях ворота башни молчания, открывая взору воронкообразное кольцо и все его семьдесят два сектора, а в центре - яму, наполовину наполненную костями. Пленники, по-прежнему связанные по рукам и ногам, с кляпами во рту, тоже увидели этот мрачный храм смерти.
Палачи грубо схватили их и, подтащив к кольцу, на глазах изголодавшихся хищников швырнули в углубления, послужившие последним ложем не одному поколению парсов. Затем по сигналу Биканэла подвели госпожу Клавдию и Мери. Миссис Клавдия полагала, что уже все видела в жизни, все испытала, но когда поняла, какие пытки уготованы близким ей людям, то ощутила такую муку, будто сердце ее резали на куски. Не было сил ни кричать, ни плакать! Как каменная стояла она, ни на что уже не надеясь.
Биканэл, ошибочно приняв молчание женщины за очередную браваду, закричал ей злорадно:
- Нарендра, истый брахман, европейку, ударившую его по лицу, поразил кинжалом. Я же, Биканэл, греховодник-брахман, за пощечину от бледнолицей отомстил куда более жестоко и утонченно. Не правда ли, госпожа? Я додумался до такого, что мне позавидовал бы самый изощренный истязатель! - Затем он повернулся к выказывавшим все признаки нетерпения птицам: - Приятного аппетита, господа грифы!
Но миссис Клавдия уже не слышала его. Хотя мало кто из мужчин смог бы состязаться с нею в стойкости и отваге, она все-таки была женщина и, не выдержав такого испытания, побледнела как полотно и, негромко вскрикнув, опустилась мягко на траву и осталась лежать с остановившимся взглядом.
Мери, растерявшись от страха, не успела ее подхватить. Решив, что миссис Клавдия умерла, она погрозила злодею кулаком:
- Вам отомстят за нас!
Тот лишь засмеялся в ответ и сказал что-то на местном языке. Ворота тотчас с грохотом закрылись. Находившуюся в бессознательном состоянии миссис Клавдию и Мери снова уложили на лошадей, впереди седел, и кони сразу же рванули бешеным галопом, унося всадников подальше от этого страшного места. А грифы, оставшись одни, жадно ринулись на принесенных им в жертву беспомощных, крепко связанных людей.
Конец второй части
Часть третья
СОКРОВИЩА
ГЛАВА 1
Путь завоевателей из Индии и Ирана. - Незначительный инцидент, переросший в войну. - Безумный мулла. - Гордонский полк шотландских горцев. - Второе зрение Ужасное видение. - Майор и лейтенант. - Почта. - Наступление. - Горестные вести. - Героизм волынщика. - Смертельная схватка. - Пленение.
На северо-западной окраине обширной Британской Индии, в той части Пенджаба, что резко вдается в глубь афганской территории, находится знаменитый Хайберский проход, пересекающий горный хребет Сафедкох. Начинаясь у господствующего над местностью форта Джамруд, это ущелье протяженностью пятьдесят три километра извивается змеей меж горных склонов, на высоте от тысячи до двух тысяч метров над уровнем моря, и у города Дхока выходит в Кабульскую долину. Через Хайберский проход издавна пролегал главный путь между Индией и Ираном, которым неизменно следовали завоеватели как с той, так и с другой стороны.
Англичане, сознавая стратегическое значение ущелья, завоеванного ими лишь в 1875 году, привели форт Джамруд в надлежащее состояние и обеспечили его усиленным гарнизоном. Но для того, чтобы надежно удерживать в своих руках важнейший форпост Пенджаба, необходимо было создать опорные пункты и в окружающей крепость местности.
Наилучшим из них был Пешавар - крупный город с восемьюдесятью тысячами жителей, расположенный в семнадцати километрах от форта Джамруд, по берегам двух притоков реки Бара, которая, в свою очередь, впадает в реку Кабул. Но Пешавар представлял собою не только бастион, но и приграничный военный лагерь. Там постоянно находились две полевые батареи, два пехотных полка из солдат-европейцев, три пехотных полка туземцев, бенгальский полк улан и две инженерные роты небольшая армия в боевой готовности.
Кроме того, в горах, которые по мере удаления от Пешавара становились все выше, англичане создали целую сеть возведенных на отвесных скалах фортов с многочисленными гарнизонами. У них было одно назначение - преградить путь воинственным племенам, которые никак не могли смириться с английским владычеством и только ждали случая, чтобы восстать.
Восстание, действительно поднятое за несколько месяцев до описываемых событий, началось с незначительного инцидента, которого, однако, оказалось достаточно, чтобы вызвать бурю. Сперва взбунтовалась небольшая группа туземцев из племени афридиев, с которыми грубо обошелся сборщик налогов. Руки сами потянулись к оружию, и конфликт принял такие масштабы, что афридии, терпя поражение, призвали на помощь родственные им племена юсуфзаев и момандов. Разразилась война. Англичанам пришлось срочно укрепить гарнизон, призвать на подмогу целый армейский корпус и ввести осадное положение но всей провинции.
Возможно, конфликт и не перерос бы в войну, если бы ситуацию не обостряли фанатики, стремившиеся использовать малейшую возможность для призыва к священной войне против неверных. Во все племена были посланы гонцы. Они старались разжечь у туземцев воинственный пыл, распуская разные слухи. Возглавлял их известный бандит, прозванный англичанами Безумным муллой. Под его белым стягом, на котором были изображены пять красных ладоней - две наверху и три чуть пониже, собралась целая армия добровольцев, движимых не только религиозным фанатизмом, но и жаждой наживы.
Несмотря на все принятые меры, стойкость и храбрость солдат, англичанам не удавалось сломить сопротивление восставших племен: сил у европейцев оказалось недостаточно, подкреплений не было, и к тому же туземцы, которых было вдесятеро больше, находились у себя дома.
Лишь иногда гарнизон или дивизия, очутившись в слишком уж плотном кольце, шли в атаку. Верх неизменно брали европейское оружие и военное искусство. Но победа оказывалась временной, и вскоре победители откатывались на прежнюю позицию.