В конце концов главнокомандующий, раздраженный этим топтанием на месте, наметил мощное наступление. Он решил во что бы то ни стало прорвать блокаду чакдарского военного лагеря, окруженного бандами наглевших день ото дня бунтовщиков. А для этого необходимо было взять высоты в северо-восточной части плато, на котором разместился этот лагерь. Честь первым пойти в атаку предоставили Гордонскому полку шотландских горцев.
Полк стоял на левом фланге осажденного лагеря. Выстроившиеся аккуратными рядами палатки создавали общий фон, на котором сбившиеся группками верблюды выглядели особенно экзотично. Да и на самих шотландских горцев стоило посмотреть. Все - высокого роста, атлетического сложения, неутомимые, прекрасно приспособленные к этой полной неожиданностей войне на отвесных горных склонах. Одежду их составляли красный мундир с короткими и закругленными полами, шотландская юбка килт из шерстяной клетчатой ткани и такой же клетчатый плед, переброшенный через левое плечо. На ногах у них были шерстяные чулки с отворотами и подвязками, гетры и башмаки с пряжками. Спереди на ремне висел отороченный мехом кошель, нечто вроде кармана из барсучьей кожи. В общем, национальный костюм во всей красе!
Только вместо меховой шапки со страусовым пером солдаты носили белые тропические шлемы с прикрепленным сзади куском плотной, в несколько слоев простроченной ткани, которая должна была уберечь затылок от беспощадных лучей индийского солнца. Этот головной убор, напоминающий те, что носят докеры при разгрузке угля, выглядел не очень эстетично, но зато соответствовал местным условиям.
Полк готовился к наступлению. Воины в последний раз осмотрели свое снаряжение. Сержанты проверили наличие боеприпасов. Конюхи взнуздали офицерских лошадей и подтянули подпруги. Волынщики, заменяющие в шотландских полках трубачей, наигрывали милые сердцу солдата старинные народные мелодии, напоминавшие о далекой родине.
У большой палатки вели беседу два офицера, а рядом два денщика-туземца держали под уздцы великолепных, всхрапывавших от нетерпения лошадей. На эполетах у одного из офицеров поблескивала вышитая золотом корона - знак отличия майора, у другого - лейтенантская звездочка. Оба они были сильными, атлетического сложения мужчинами, образчиками типичных английских офицеров, достигших совершенства во всех видах спорта и обретших благодаря ему исключительную выдержку и выносливость. Одному из них можно было дать лет сорок, второму - года двадцать два - двадцать три. Первый, что постарше, был майором Ленноксом, герцогом Ричмондским, другой - лейтенантом Ричардом Тейлором, сыном председателя верховного суда.
- Скажите, дорогой Тейлор, - обратился герцог Ричмондский к своему юному собеседнику, - верите ли вы в ясновидение?
- Раз уж вы удостаиваете меня своим вопросом, отвечу: нет, милорд, никоим образом, - почтительно произнес тот.
- Это потому, что вы не шотландец! Мы, шотландские горцы, свято верим в ясновидение. Оно позволяет нам наблюдать происходящие вдали от нас и, как правило, важные реальные события.
Видя, что майор говорит вполне серьезно и даже с грустью, молодой человек заметил:
- Если в подобное явление верят столь достойные, как вы, люди, то вера эта в любом случае заслуживает уважения.
- Ах, Тейлор, можете мне поверить, обладать даром ясновидения - сомнительное благо, - сказал майор, сильно побледнев. Обычно крайне скрытный, сейчас он как будто решил выговориться. - Три недели тому назад я видел совершенно отчетливо, как жена моя упала замертво, сраженная ударом кинжала. Я слышал ее предсмертный крик… Прямо у меня на глазах закрылись ее очи… из груди полилась кровь… И с тех пор я ничего не знаю ни о ней, ни о детях… Нет ни единого письма… ни записки…
- Но вспомните, милорд, ведь мы окружены и почте к нам не прорваться. А если мы и общаемся с внешним миром, то только благодаря оптическому телеграфу.
- Вот поэтому-то я еще и надеюсь… Но это не все. Представьте себе, сегодня ночью я внезапно проснулся, и у меня опять было видение, не менее ужасное. Я услышал, как мои дорогие дети, Патрик и Мери, жалобно зовут меня на помощь, и в их криках было столько ужаса, что я покрылся холодным потом. Мне привиделось, что Мери отчаянно пытается вырваться из чьих-то грубых рук, а Патрик лежит недвижимый среди омерзительной горы трупов. Согласитесь, друг мой, что все это ужасно.
- Да, милорд, это действительно ужасно. Когда нет ни единой весточки от близких людей, ясновидение причиняет любящему сердцу сильные страдания, которые становятся с каждым часом все невыносимее. Но я думаю, нам удастся прорвать окружение, и мы наконец получим почту… Осмеливаюсь надеяться, милорд, что хорошие, полные нежности письма опровергнут ваши видения.
- Благодарю вас за добрые слова, мой дорогой лейтенант, хотя и не очень-то я верю в них. - И, обратившись к волынщику, отцу Кетти, который с непринужденностью старого и преданного слуги подошел поприветствовать его, майор сказал: - А ты, Килдар, не видел ли чего-нибудь? Близится час большого сражения. В такое время чувства настолько обостряются, что позволяют видеть как никогда и то, что происходит, и то, что будет потом.
- Да, милорд, я действительно кое-что видел.
- Что же?
- Что меня ранили в самом начале сражения. Но все обошлось, поскольку я смог продолжать играть на волынке.
- Вы слышите, Тейлор?.. Слышите?.. Килдар тоже видел!.. И знайте, все так и будет! - воскликнул герцог с жаром, свидетельствовавшим о его непоколебимой вере в подобные вещи.
Молодому лейтенанту захотелось избавиться как-то от гнетущего чувства, которое овладело им помимо воли: он искренне любил майора, своего командира, считая его человеком добрым и отважным, и тот платил Ричарду тем же. Не найдя ничего, что можно было бы противопоставить такому воззрению, юноша весело воскликнул:
- Ну так и я тоже видел кое-что, вернее, кое-кого… Я видел моего замечательного батюшку. Вы знаете, как он любит поесть, милорд. Так вот, я его видел сидящим во главе стола, уставленного различными яствами. Вид у него был такой величественный, словно он председательствовал в верховном суде. И он сказал: "Нужно будет отправить нашему дорогому лейтенанту туда, в страну афридиев, ящик старого вина и паштет…". Так что я жду паштет и вино, чтобы отпраздновать победу… Приглашаю и вас, мой славный Килдар!
Внезапно прозвучали трубы, к ним присоединились волынки Гордонского полка. Промчались вестовые. Солдаты кинулись по своим местам.
Сев на коня, командующий в сопровождении штабных работников и охраны направился было к холму, чтобы следить за битвой. Но по лагерю пронесся какой-то шум, раздались радостные возгласы:
- Почте удалось прорваться сквозь вражеские заслоны!
Мешки с письмами и депешами доставили на двух охраняемых взводом улан артиллерийских подводах, в которые впрягли по шестерке лошадей. Среди ездовых и кавалеристов было много раненых, но глаза этих мужественных людей светились радостью от сознания выполненного долга: ведь почтовая связь имеет особо важное значение для действующей армии.
Учитывая обстановку, командующий задержал начало атаки до тех пор, пока не будет роздана почта. Явившимся в штаб посыльным сразу же вручали письма, заранее рассортированные по батальонам, и они тотчас возвращались в свои подразделения.
Командующий получил документ первостепенной важности, солдаты и офицеры - во всяком случае, кому повезло, - долгожданные письма.
И на все это ушло не так много времени.
Но война есть война.
- Вперед! - прогремел голос командира Гордонского полка.
- Вперед! - повторили батальонные командиры.
И полк выступил в боевом порядке.
Майор Леннокс, бросив поводья, дрожащими руками распечатал конверт. Писала Мери, но как же изменился ее почерк, каким стал неровным!..
Лейтенант Тейлор тоже получил письмо. На конверте - черная кайма, адрес написан рукой его матери.
И вдруг ехавшие рядом с молодым офицером его соратники увидели, как он пошатнулся в седле и так побледнел, что, казалось, вот-вот потеряет сознание.
Тогда же майор, глухо вскрикнув, судорожно схватился за сердце.
С ужасом во взоре вчитывался лейтенант в кошмарные слова, и строчки плясали у него перед глазами: "…Отец убит главарем банды тхагов… задушен прямо в постели…"
Взгляд майора с трудом схватывал расплывавшиеся душераздирающие, со следами слез, строки, написанные Мери: "…Нашу горячо любимую мамочку ударил кинжалом фанатик… Она почти выздоровела… но была задушена ночью главарем тхагов…".
Лейтенант временно исполнял обязанности командира первой роты возглавлявшегося майором Ленноксом батальона и поэтому ехал следом за ним. Когда майор обернулся и они смогли взглянуть друг на друга, то сразу поняли, что их обоих постигло несчастье.
- Ах, Тейлор, - прошептал майор, какая ужасная вещь это ясновидение!.. Поистине, бывают дни, когда мечтаешь о смерти!
Трубачи подали сигнал к атаке, волынщики Гордонского полка тут же ответили им маршем шотландских горцев…
- Вперед!.. Вперед!..
Всадники пришпорили коней, спеша добраться до передовых позиций туземцев у подножия и на склоне горы, где то и дело вспыхивали белые облачка порохового дыма. Хотя расстояние от повстанцев до англичан в два раза превышало убойную дальность полета пули, по наступавшим открыли пальбу. Но солдатам было приказано вплоть до особого распоряжения на огонь не отвечать.
Послышались отрывистые команды, и загрохотали орудия: две батареи - одна на левом, другая на правом фланге - ударили картечью по оборонительным укреплениям туземцев. Воспользовавшись возникшей паникой, шотландцы подошли к противнику. Полковник приказал остановиться и дать три ружейных залпа подряд. Свинцовый град тотчас смел первую линию мятежников. Высунувшись из-за оборонительного вала, сооруженного из камней, туземцы изрыгали проклятия в адрес английской армии.
Солдаты двинулись дальше, и в это время из расположения соседних полков донесся поданный трубачами сигнал к атаке. Для шотландцев же таким сигналом служат старинные народные мелодии. И они не оригинальны: некогда подобная музыка исполнялась во время сражений и французскими полковыми оркестрами, оснащенными обычно фаготами, гобоями, кларнетами и флейтами.
Килдар, шедший во главе первой роты, наигрывал старинный шотландский марш "Северный петух", дружно подхваченный волынщиками остальных рот. При первых же звуках этого довольно примитивного инструмента ряды атакующих охватило лихорадочное возбуждение. Бросившиеся в боевом порыве вперед, могучие горцы энергично взбирались по скалам.
Встревоженные неудержимым продвижением противника, туземцы, суетясь и вопя, открыли по отважным шотландцам бешеный огонь, и первые ряды их значительно поредели.
Вещее видение Килдара сбылось: его тоже сразили. С раздробленными ногами, он тяжело повалился на землю, не издав ни единого крика. Но, ощупав инструмент и убедившись, что он не пострадал, музыкант воскликнул:
- Волынка цела, так вперед же, друзья! И да здравствует добрая старая Шотландия!
Не обращая внимания на безвольно волочащиеся ноги, Килдар, упираясь руками и коленями, дополз до ближайшего камня и уселся на нем. Затем поднес к губам свой инструмент и - истекающий кровью, под адским огнем противника, - задул в мундштук во всю силу своих легких, продолжая играть все тот же старинный шотландский марш "Северный петух". Вдохновленные этим примером, шотландские горцы с удвоенной яростью ринулись на противника и, пробегая мимо героя-волынщика, приветствовали его восторженными криками:
- Ура Килдару!.. У-р-ра!.. Ура Килдару!..
Майор с лейтенантом неслись вперед во весь опор, за ними решительно следовали солдаты.
Герцог скакал в состоянии какого-то болезненного безразличия, едва замечая грохочущие вокруг выстрелы. Руки его судорожно сжимали роковое письмо. Вдруг лошадь под ним резко рванула в сторону, и он, очнувшись, обнаружил, что находится в двадцати шагах от первой укрепленной полосы, расположенной на уступе. Оттуда, в клубах белого дыма, вырвались огненные вспышки.
Пришпорив коня, майор воскликнул:
- Вперед!
Лошадь с трудом преодолевала крутой подъем по осыпи из обломков скал. Когда же она вынесла всадника на ровную площадку, офицер бесстрашно, словно не было мятежников, которые стреляли в него чуть ли не в упор, но всякий раз почему-то промахивались, поднял коня на дыбы и заставил одним прыжком перемахнуть через каменный вал.
Лейтенант не отставал от майора, и вот уже оба они понеслись ко второму укреплению, хотя солдаты едва успели добежать до первого вала.
За спиной офицеров завязалась жестокая рукопашная схватка. Но длилась она недолго. Оставляя на поле боя проткнутые штыками тела соплеменников, афридии с дикими воплями начали отходить ко второму валу. Услышав сзади неистовые крики и обнаружив, что очутились между двух огней, майор с лейтенантом осознали опрометчивость своего поведения. Возможно, им и удалось бы прорваться на всем скаку сквозь ряды бежавших в панике туземцев, но они не пошли на это, так как устремившиеся в атаку шотландцы могли принять их спешное возвращение за сигнал к отступлению. Приняв единственно правильное в подобном положении решение ошеломить противника внезапным появлением, офицеры помчались дерзко прямо на укрепление. Путь ко второму валу был куда опаснее и значительно труднее, чем к первому. За крутым каменистым подъемом, который еще предстояло преодолеть, простиралось плоскогорье - неровное, с выбоинами и разбросанными то тут, то там камнями, что делало почти невозможной лихую скачку на коне.
Совершить столь безрассудную выходку могли только отлично выдрессированные английские лошади и их бравые всадники. Выказывая пренебрежение к туземцам и свистящим пулям, офицеры под исступленные возгласы туземцев перемахнули через огромный, ощетинившийся тысячами ружей каменный вал. Они рассчитывали воспользоваться тем смятением, какое всегда вызывает конница, ураганом врывающаяся в ряды пеших воинов, и прорвать очередной вражеский заслон. Но, к несчастью, лошадь майора резко остановилась. Раненная прямо в грудь, она мелко задрожала, замотала головой и медленно повалилась на землю. Успев выскочить из седла, майор с револьвером в руке бесстрашно смотрел на кинувшихся к нему туземцев. Хладнокровно целясь, как будто это тир, он выпускал одну пулю за другой. Лейтенант, подлетев к нему, осадил коня:
- Милорд, прыгайте ко мне!
Он освободил левую ногу из стремени и наклонился, чтобы майор мог ухватиться за его пояс. Но тут раздался свист пули, и лошадь, раненная в голову, упала. Вовремя спрыгнув на землю, юноша встал плечом к плечу с майором, чтобы достойно встретить противника.
У Леннокса быстро кончились патроны. Тейлор произвел из своего револьвера шесть выстрелов и тоже остался без боеприпасов. Но у них были сабли!
Только что эти два всадника, летевшие на полном скаку, казались укрывшимся за валом мятежникам мифическими богатырями, но теперь они превратились в обыкновенных людей. Лошади их убиты, револьверы, которые еще могли бы испугать туземцев, умолкли. Правда, оставались сабли, которыми англичане хорошо владели. Но к холодному оружию, хотя оно и опасно, мусульмане приучены давно.
Тем временем покинувшие первую оборонительную полосу повстанцы перестроились на бегу и вступили в схватку с шотландцами. Стало ясно, что солдаты не смогут выручить своих командиров.
Туземцы с громкими криками окружили майора с лейтенантом плотным кольцом. Офицеры, обладавшие недюжинной силой и к тому же в совершенстве владевшие искусством фехтования, умело орудовали сверкавшими саблями, нанося врагам сокрушительные удары. Они понимали, что их хотят взять живыми, иначе им бы давно уже не жить. Сила, ловкость и отвага могли лишь отсрочить неизбежное пленение, но не более.
Первым вышел из строя майор. Он только что рассек надвое голову одному из противников и отрубил руку другому, замахнувшемуся на него кривой турецкой саблей. Но при следующем ударе клинок майора, натолкнувшись на ствол ружья, сломался в двадцати сантиметрах выше рукоятки. Отбросив ненужный теперь обломок и хладнокровно скрестив на груди руки, офицер стоял, глядя гордо в лицо врагам. Рядом с ним, сбитый с ног, упал лейтенант, которого тут же ухватили за руки и ноги.
Доблестные офицеры шотландского полка попали к туземцам в плен!
ГЛАВА 2
В башне молчания. - Ужасная ситуация. Фокусы Джонни. - Свобода, но не спасение. - Погребальная яма. - Фосфоресценция. - Подземные работы. - Патрик в опасности. - Обвал. - В заточении. - Сундук. - Имя и фамильный герб герцогов Ричмондских.
Биканэл, занимавший ответственный пост в полиции, не без причин поспешил покинуть башню молчания. Прежде всего он не хотел, чтобы его заподозрили в похищении и тем более в убийстве человека, который подлежал законному суду. Ведь англичане - удивительные формалисты, они не выносят ни малейшего нарушения законности, и совершивший должностное преступление чиновник подлежит наказанию вплоть до каторжных работ.
Кроме того, неприятности грозили ему и со стороны парсов, если бы им стало известно о непрошеном вторжении в их святилище: они крайне религиозны и непременно отомстят любому, кто совершит кощунство.
У Биканэла не было ни малейших сомнений в том, что жертвы его ненависти обречены на смерть.
Это действительно было так. Лежа на палящем солнце, связанные по рукам и ногам, с кляпами во рту, четверо несчастных увидели вдруг, как стая омерзительных грифов стремительно кинулась на них, и души их охватил ужас в ожидании неизбежного и близкого мучительного конца. Патрик - бедный мальчик! - закрыл глаза и потерял сознание.
Из заткнутых кляпами ртов вырвалось сдавленное мычание, когда когти омерзительных хищников вцепились в одежду, а их клювы угрожающе потянулись, словно змеиные жала, к глазам и щекам.
Мариус и Бессребреник не могли даже пошевельнуться. Зато рулевой Джонни крутился как безумный. Он корчился, перекатывался с боку на бок, и на какой-то момент ему удавалось отогнать грифов, не привыкших к столь строптивым трупам. И вдруг, в результате всех этих беспорядочных дерганий, веревки, как по волшебству, спали с него! Он тотчас вытащил кляп изо рта и исполнил победный пируэт, - очевидно, чтобы размять онемевшие мускулы.
Но тут один из грифов, более смелый или более голодный, чем остальные, кинулся на Патрика. В мгновение ока Джонни схватил омерзительную птицу за облезлую шею и, не обращая внимания на то, что та царапалась и отчаянно хлопала крыльями, начал вращать ее, словно пращу:
- А ну прочь отсюда, пес шелудивый!.. Шельмец!.. Подлюга!.. Погоди у меня, я тебе все перья повыщипаю!..
Размахивая мерзкой птицей, словно живой дубинкой, моряк изо всех сил колотил ею по другим грифам, а те в полном ошеломлении лишь топорщили перья, встряхивали крыльями и вытягивали шеи. Рулевой сбил их не менее дюжины и столкнул ногой вниз, в яму. Остальные, придя в ужас от столь необычного поведения людей, которых им принесли на съедение, тяжело взлетели обратно на стену и оттуда в полном изумлении смотрели вниз, не понимая, что там творится.