Разговор зашел о профессиональной этике. Рии была родом из далекого восточного царства. Она рассказала, что император Квин передавал своим лекарям пленных, захваченных в боях, и побуждал целителей использовать их для экспериментов и прижизненного вскрытия. Все согласились, что этот император был дальновиден и умен.
– Большинство людей немногим лучше домашних животных, – добавила Ханна. – Хороший правитель следит за тем, чтобы у них было все необходимое для жизни и многие из ее радостей в зависимости от того, чем сам располагает. Однако ему не следует считать, что жизнь всякого человека бесценна и должна сберегаться любой ценой. Как полководец не вправе колебаться, посылая своих людей на верную смерть во имя победы, так и император должен не задумываясь жертвовать жизнью подданных ради государства и не руководствоваться надуманными соображениями так называемой человечности.
– Полностью согласна, но я бы сказала больше, – подхватила Рии. – Принимая решение, следует учитывать ценность индивида. Раба или простого воина нельзя равнять с мудрецом или посвященным, чьи знания накапливались столетиями. Раб, воин, дурак, юродивый рождены, чтобы умереть. И если умрут во имя великой цели, тем лучше. Однако мудреца и посвященного, чья ценность для общества неизмерима, нужно сохранить.
– Согласен с тобой, Рии. Знания и ученость – вот величайшие сокровища, они гораздо ценней серебра и золота, – сказал Ассем. – Наш ум, наша способность рассуждать и запоминать поднимает нас не только над животными, но и над массой низших людей, которым недостает этих качеств. А ты как считаешь, властительный Таита?
– Очевидного и ясного решения здесь нет, – осторожно ответил Таита. – Мы можем бесконечно спорить на эту тему. Но, по-моему, то, что есть хорошего, следует сохранять, даже если для этого требуется чем-то пожертвовать. Я командовал людьми в бою. Я знаю, каким горьким может быть решение послать их на смерть. Но я не колебался, когда речь шла об общих свободе и благополучии.
Он сказал не то, во что верил, а то, что они хотели услышать. Его внимательно выслушали, успокоились и стали держаться с ним еще более дружелюбно и открыто. Таита словно предъявил свои верительные грамоты, и олигархи убрали преграду и приняли его в свои ряды.
Несмотря на отличную еду и хорошее вино, за столом долго не сидели. Первым спохватился Джибба.
– Нам завтра рано вставать, – напомнил он, и все поднялись, поблагодарили Ханну и попрощались.
Прежде чем распрощаться с Таитой, Ханна сказала:
– Я хотела, чтобы ты с ними познакомился, поскольку они будут участвовать в завтрашней операции. Твое увечье куда серьезнее, чем у твоего любимца, и, что еще важнее, нанесено много лет назад. Для нас это означает гораздо больше работы, и нам понадобятся дополнительные руки и опыт других врачей. К тому же нам нельзя оперировать в твоей комнате, как было с храбрым Камбизесом. Операция будет сделана там, где я проводила осмотр. – Она взяла его за руку и проводила к двери. – Завтра утром к нам присоединятся и другие врачи, чтобы провести последний осмотр и разработать план операции. Спокойной ночи, властительный Таита.
Распорядитель уже ждал. Таита шел по сложному переплетению ходов и коридоров, не думая о дороге. Его мысли занимала застольная беседа, в которой он принимал участие. Но вот его размышления прервал чей-то плач. Он остановился и прислушался. Плакали где-то неподалеку, несомненно женщина. Она рыдала, словно в глубоком отчаянии. Распорядитель, заметив, что Таита отстал, вернулся.
– Кто эта женщина? – спросил Таита.
– Там живут рабы, прислуживающие в доме. Наверно, ее за что-то наказали. – Распорядитель равнодушно пожал плечами. – Не думайте об этом, властительный Таита. Нам нужно идти.
Таита видел, что продолжать нет смысла. Аура этого человека свидетельствовала о его несговорчивости и о том, что он просто выполнял приказ.
– Хорошо, – согласился Таита, но с этого момента стал запоминать дорогу. "Когда он меня оставит, я вернусь и проверю, в чем дело", – решил он. Однако интерес к плачущей женщине быстро рассеялся, и, прежде чем они дошли до его комнаты, Таита о ней напрочь забыл. Он лег и почти сразу уснул крепким спокойным сном.
Сразу после завтрака за ним пришел распорядитель. Он отвел Таиту в кабинет Ханны, где уже ждали четверо врачей. Приступили немедленно. Таите было непривычно, что с ним не советуются, напротив, обращаются, как с бесчувственным куском мяса на колоде мясника.
Начали с внешнего осмотра, в том числе продуктов его пищеварения, состояния кожи и стоп. Доктор Рии раскрыла ему рот и осмотрела язык, десны и зубы, проверила запах дыхания.
– Зубы властительного Таиты сточены и повреждены, доктор Ханна, а их корни почти отмерли. Должно быть, они причиняют ему боль. Это так, господин? – Таита неопределенно хмыкнул, и доктор Рии продолжила: – Очень скоро они превратятся в серьезную угрозу его здоровью, а со временем и жизни. Их нужно как можно быстрее удалить и заново засеять десны.
Ханна сразу согласилась.
– Я учитывала такую возможность и подготовила больше семени, чем нужно для восстановления поврежденной области в паху. Хватит и для десен.
Наконец подошла очередь увечья. Врачи наклонялись к паху Таиты, разглядывали его тело, нажимали, касались области шрама. Рии измерила его ширину особым измерительным инструментом, делая заметки в маленьком папирусном свитке мелкими красивыми иероглифами. Работая, они бесстрастно, во всех подробностях обсуждали повреждения.
– Придется удалить всю окаменевшую плоть в области шрама. Надо добраться до уцелевшей плоти и действующих кровеносных сосудов, чтобы у семени были достаточные условия для роста, – объяснила Ханна и повернулась к Рии. – Можешь проследить ход главных нервов и определить степень их жизнеспособности?
Рии с помощью бронзовой иглы исследовала нервные окончания. Исследование оказалось мучительным. Но Таита быстро настроил сознание таким образом, чтобы не замечать боли. Рии поняла, что он делает, и строго сказала ему:
– Я восхищена твоей способностью справляться с болью, властительный Таита; эта способность очень пригодится тебе позже. Однако во время осмотра ты не должен подавлять боль. Если ты и дальше будешь это делать, я не смогу определить, где именно твоя плоть омертвела и подлежит удалению, а где жива и ее можно сохранить.
Черной краской она чертила в паху Таиты знаки и символы, которыми будет руководствоваться Ханна, орудуя скальпелем. К тому времени как Рии закончила, у Таиты кровоточили сотни мелких уколов, он был бледен и вспотел от мучительной пытки. Пока он приходил в себя, врачи обсуждали заключение Рии.
– Хорошо, что мы приготовили семени больше, чем обычно. Область, которую предстоит засеять, обширнее, чем я полагала. Принимая во внимание количество семени, необходимое для выращивания новых зубов, нам понадобится все, что я подготовила, – сказала Ханна.
– Совершенно верно. Открытая область обширна, и для восстановления потребуется гораздо больше времени, чем во всех реконструкциях, которые мы проводили ранее. А как мы обеспечим выход мочи и кала без загрязнения раны? – спросил Джибба.
– Анус не будет затронут и продолжит функционировать как обычно. Но в уретру я намерена ввести медную трубку. Вначале моча будет поступать в эту трубку, но как только семя укрепится и открытая рана закроется, трубку нужно будет удалить, чтобы орган восстанавливался нормально.
Хотя объектом этого обсуждения был сам Таита, он сумел сохранить научный интерес к нему и даже время от времени вставлял замечания, которые врачи принимали с одобрением. Когда они обсудили предстоящую операцию всесторонне и в мельчайших подробностях, Ассем в последний раз обратился к Таите:
– У меня есть травы, смягчающие боль, но, возможно, они не понадобятся. Когда доктор Рии тебя осматривала, меня поразило, как ты умеешь справляться с болью. Ты сможешь использовать эту технику во время операции или мне понадобится применить свои снадобья?
– Уверен, они весьма действенны, но предпочитаю сам справляться с болью, – ответил Таита.
– Я с величайшим вниманием буду наблюдать за тобой.
Была уже середина дня, когда Ханна закрыла совещание и Таите позволили вернуться в его комнату. Когда он уже уходил, Ханна сказала:
– Доктор Ассем приготовил травяной настой, он ждет у твоей кровати в зеленом стеклянном флаконе. Выпей его с полной чашей теплой воды. Он очистит перед операцией твой мочевой пузырь и кишечник. Пожалуйста, сегодня вечером и с утра ничего больше не ешь. Завтра мы начнем, как только станет достаточно светло. Времени понадобится много. Невозможно предугадать, какие трудности могут возникнуть. Важно закончить засветло. Масляные лампы не годятся для наших целей.
– Я подготовлюсь, – заверил Таита.
* * *
Когда на следующее утро Таита пришел в кабинет Ханны, врачи уже собрались и были готовы начать. Двое помощников, знакомых ему по предыдущей операции, Мерена, помогли магу раздеться. Затем его, обнаженного, уложили на каменный стол и заставили лечь на спину. Камень под ним был жестким и холодным, а воздух приятно теплым, согретый трубами с горячей водой, проложенными под полом. Все четверо врачей были обнажены по пояс и одеты только в чистые льняные набедренные повязки. Груди и плечи Ханны и Рии оказались твердыми и округлыми, как у молодых, а кожа гладкой, без морщин. Таита предположил, что они пользуются своим тайным искусством, чтобы не стареть. И тотчас подумал о себе: разве я, лежащий здесь в ожидании ножа, менее тщеславен? Он перестал улыбаться и в последний раз осмотрел комнату. На втором столе, совсем близко, лежали многочисленные серебряные, бронзовые и медные медицинские инструменты. Среди них он с удивлением заметил не менее пятидесяти блестящих скальпелей, выложенных рядами на белом мраморе.
Ханна заметила его интерес.
– Люблю работать с острыми ножами, – объяснила она, – так удобнее и мне, и тебе. – Она показала на двух служителей, сидевших за рабочим столом в дальнем углу комнаты. – Эти люди искусные точильщики. Как только скальпель затупится, они его заточат. Еще до исхода дня ты будешь им благодарен. – Она повернулась к ассистентам. – Все готово? Можно начинать?
Два лекарских помощника протерли нижнюю часть тела Таиты остро пахнущей жидкостью. Врачи тем временем вымыли в чаше с той же жидкостью руки до самых плеч. Доктор Рии подошла к Таите. Знаки, которые она нанесла вчера, поблекли и стали еле заметны. Она обновила их и отошла, уступив место Ханне.
– Я собираюсь сделать первый надрез. Властительный Таита, пожалуйста, подготовься подавлять боль, – сказала она.
Таита сжал амулет Лостры, лежавший на его голой груди. Он наполнил сознание мягким туманом; лица, склонившиеся над ним, отдалились, превратились в смутные пятна.
Голос Ханны теперь доносился словно издалека.
– Ты готов? – спросила она.
– Да. Начинай, – ответил Таита.
Он почувствовал давление, когда она сделала первый надрез; скальпель проник глубже, и Таита ощутил боль, но она не была нестерпимой. Он опустился на такой уровень, где едва ощущал прикосновения Ханны и разрезы скальпеля. При этом он слышал голоса врачей. Время шло. Раз или два боль резко усиливалась – это Ханна задевала чувствительные области; тогда Таита нырял чуть глубже. Когда боль ослабевала, он поднимался к поверхности и прислушивался к обсуждению: реплики врачей позволяли ему следить за ходом операции.
– Очень хорошо, – с явным удовлетворением сказала Ханна. – Мы удалили всю омертвевшую плоть и готовы вводить катетер. Ты меня слышишь, властительный Таита?
– Да, – прошептал Таита; собственный голос показался ему незнакомым.
– Все идет даже лучше, чем я надеялась. Теперь я ввожу трубку.
У Таиты возникло немного неприятное ощущение, которое даже не требовалось подавлять.
– Из твоего мочевого пузыря уже поступает свежая моча, – сказала Ханна. – Все готово. Расслабься: мы подождем, пока семя принесут из лаборатории.
Последовало долгое молчание. Таита позволил себе погрузиться еще глубже и едва осознавал, что происходит. Тишину ничто не нарушало, но он не чувствовал в ней тревоги или напряженного ожидания. Однако постепенно он ощутил присутствие в комнате чего-то чуждого. Послышался голос; это был голос Ханны, но сейчас он дрожал – от страха или иного сильного чувства.
– Вот семя, – сказала Ханна.
Таита заставил себя подняться на уровень переносимой боли и слегка приоткрыл глаза, так что смотрел сквозь частокол ресниц. Он увидел над собой руки Ханны. В них был алебастровый сосуд, такой же, в каком приносили семя для Мерена. Ханна убрала сосуд из поля зрения Таиты, и он услышал легкий звук: Ханна ложкой набрала содержимое сосуда. Мгновение спустя он ощутил холод в области открытой раны в паху и легкое прикосновение семени. Оно сопровождалось острым жжением. Таита подавил это ощущение и тут же сквозь полуоткрытые веки увидел кое-что еще.
Он впервые понял, что у дальней стены стоит новая, незнакомая фигура. Высокая, величественная, закутанная с головы до пят в тонкий черный шелк, она появилась беззвучно. Единственным движением было легкое поднятие ее груди при каждом вздохе. Грудь под шелком была определенно женской, совершенных величины и формы.
Таиту охватило всепоглощающий благоговейный страх. Он открыл Внутреннее Око и увидел, что у неизвестной нет ауры. И уверился, что это сама Эос, а не одна из ее призрачных личин, – Эос, с которой он пришел сразиться.
Он хотел сесть и бросить ей вызов, но едва попытался выйти на уровень полного сознания, боль обрушилась на него и заставила отступить. Он хотел заговорить, но с языка не сорвалось ни звука. Таита мог только смотреть на Эос. Потом он почувствовал легкое прикосновение к вискам. Он знал, что это не Ханна: Эос пыталась проникнуть в его сознание и завладеть его мыслями. Он быстро воздвиг в сознании барьеры, чтобы помешать ей. Легкое прикосновение исчезло: Эос ощутила его сопротивление и, как опытный поединщик, отступила. Он представил себе, как она стоит, готовая нанести неожиданный удар. Эос впервые осторожно проверила его защиту. Таита понимал, что должен чувствовать угрозу, испытывать страх и отвращение к ее злобности, чуять страшную тяжесть зла, однако, напротив – ощутил сильнейшее влечение к злодейке. Деметер предупреждал о ее красоте и о том, как эта красота действует на мужчин; Таита хотел усилить оборону, но понял, что по-прежнему жаждет смотреть на Эос и ее роковую красоту.
В этот миг Ханна перешла к краю стола и закрыла обзор. Таита хотел крикнуть, чтобы она отошла, но теперь, когда он не видел Эос, к нему вернулось самообладание. Ценное открытие! Теперь он знает, что, если не смотреть прямо на нее, влечению к ней, каким бы сильным оно ни было, можно противиться. Таита уставился в потолок, позволяя боли так разыграться, чтобы она подавляла возникшее у него животное стремление. Теперь Ханна перевязывала рану, и он сосредоточился на ощущении ее рук и полосок льняной ткани, накладываемых на тело. Закончив, Ханна вновь подошла к нему сбоку. Таита увидел дальнюю стену, но Эос исчезла. Остался только слабый эфирный след ее пребывания, призрачная сладость, витающая в воздухе, как изысканный аромат.
Место Ханны во главе стола заняла доктор Рии; она открыла Таите рот и вставила между челюстями деревянные клинья. Он почувствовал, как она берется щипцами за первый его зуб, и подавил ощущение боли еще до того, как та началась. Рии было не занимать опыта: она очень быстро удалила все зубы. Таита опять ощутил жжение семени, нанесенного на открытую рану, и уколы иглы, закрывавшей рану стежками.
Два лекарских помощника осторожно сняли Таиту с каменного стола и уложили на легкие носилки. Мага понесли в его комнату, Ханна шла рядом. В комнате она проследила за тем, как его перенесли на матрац, и распорядилась насчет того, чтобы Таите было удобно и чтобы о нем заботились.
Наконец она присела на пол рядом с ним.
– Один из помощников днем и ночью будет рядом. При любом изменении твоего состояния сразу пошлют за мной. Если тебе что-нибудь понадобится, дай знать. Я буду приходить к тебе по утрам и вечерам менять повязку и наблюдать за твоими успехами, – сказала она. – Мне не нужно напоминать о том, что ждет впереди. Ты присутствовал при укоренении семени в глазу твоего любимца. Помнишь, какую боль и неудобства он терпел. Тебе известен и обычный ход событий: три дня почти без боли, шесть дней боли и облегчение на десятый день. Однако твоя рана гораздо обширней, чем была у храброго Камбизеса, поэтому и боль будет острей. Тебе понадобится все твое умение, чтобы справляться с ней.
Предсказания Ханны оправдались и на сей раз. Первые дни принесли лишь легкое неудобство – тупую боль в низу живота и жжение, когда Таита мочился. Во рту болело сильнее. Было трудно удержаться и не трогать каждую минуту языком швы, наложенные Рии на десны. Таита не мог есть ничего твердого и питался одной похлебкой с растертыми овощами. Ходил он с большим трудом. Ему приготовили пару костылей, но магу требовалась посторонняя помощь, чтобы добраться до умывальной, когда он хотел воспользоваться ночным горшком.
Ханна пришла менять повязку. Таита опустил взгляд и увидел, что рана покрылась мягким липким струпом, словно смолой, какая течет из надрезанной коры акации. Ханна старалась не трогать этот струп, а на бинты, чтобы они не прилипали к ране, накладывала особую мазь, приготовленную доктором Ассемом.
На четвертое утро Таита проснулся от столь острой боли, что не сдержал крик и напряг все силы души и рассудка, чтобы справиться с болью. Лекарский помощник бросился к нему и сразу послал за Ханной. К тому времени как она пришла, Таита уже собрался с силами и мог умерять боль настолько, чтобы разумно отвечать на вопросы.
– Тяжело, – сказала Ханна, – но ты ведь знал, что так будет.
– Ничего подобного я никогда не испытывал. Мне на живот словно вылили расплавленный свинец, – прошептал Таита.
– Могу попросить доктора Ассема приготовить снадобье.
– Нет, – ответил Таита. – Я справлюсь сам.
– Еще шесть дней, – предупредила Ханна. – Может, и дольше.
– Переживу.
Боль была страшная и непрерывная. Она заполняла все его существо, вычеркивая остальное. Он не думал ни об Эос, ни даже о Фенн. Боль была всем.