Сложили наши вещички возле агентства Аэрофлота на клумбу чахлого скверика и стали думать, что делать дальше. Теперь нам надо их как-то переправить в аэропорт, приобрести билеты до Новосибирска на ближайший рейс, зарегистрировать и отправить тем же самолетом наш багаж, а Сане попытаться улететь в Сеймчан в авиаотряд: очень мы боимся, что нам понаписали там черте-те что и впоследствии сдерут три шкуры. Конечно, лучше всего туда лететь нам было бы вдвоем (и веселее, и в документах я разбираюсь хорошо), но я уже говорил, что опаздываю на работу. Пока ребята решали, как жить дальше, я отправился гулять по Магадану (более всего мне охота покопаться в развалах здешних книжных магазинов).
Вернулся я через час и на условленном месте застал лишь Саню: и ребята, и все наши вещи уже в порту - Саня встретился наконец со своим однокашником по Московскому университету, Германом, тот мигом организовал грузовик и вообще решил все наши проблемы, кроме, правда, сеймчанских. (Билетов на Сеймчан достать не смог даже он - будем в порту пробиваться сами). Кроме того, мы с Саней приглашены нынче вечером в ресторан. (Кольке в ресторане вечером делать нечего; Юра себя все-таки еще неважно чувствует; Гена решил остаться с ним: во-первых, из солидарности, во-вторых, надо же кому-то и вещички наши в порту сгружать.)
Ресторанов в Магадане очень много. По числу ресторанов на тысячу жителей этот город занимает, я полагаю, одно из первых мест в нашей стране, а может, даже и в мире. В условленном месте нас уже ожидали Гера с супругой. Гера - здоровенный детина с обветренным лицом и значком мастера спорта на лацкане пиджака (Саня говорил мне, что Гера - в прошлом чемпион Москвы по борьбе самбо).
- Нас с Саней ни за что не пустят, - в панике говорю я, когда мы наискосок пересекаем дорогу, подходя к ресторану "Приморский". - Во-первых, оба мы в рваных штанах, черте-те сколько не брились, а я к тому же в кедах.
- Еще как пустят, - смеется Гера.
- Если не вас, так кого и пускать, - добавила его жена.
Я не понял, почему это, хотел переспросить, но мы уже входили в двери. Швейцар распахнул их настежь, отдал честь, а с Герой поздоровался за руку.
"Понятно, - про себя решил я, - швейцар знакомый".
За столиком, который был покрыт крахмальной скатертью, нас уже ждали Санины и Герины друзья (все геологи) с женами. Официантка, казалось, все внимание решила обратить только на нас: она проявляла чудеса распорядительности - каждое наше желание моментально исполнялось.
- Тоже ваша знакомая? - спросил я Геру, указывая взглядом на нее.
- Нет, - пожал плечами тот, - похоже, вообще новенькая. Первый раз вижу.
- Это она для вас старается, - пояснила Герина жена.
- Для нас? - вытаращил глаза я.
- Ну да, - сказал Гера, - про вас думают, что вы старатели-золотишники, прямо с поля... Чего же здесь непонятного?
- Старатель, как в Магадан прилетит, первым делом куда? В ресторан, - рассказывает нам геолог Володя. - Свои робы прямо в примерочной кабинке универмага - долой! И все новенькое - от трусов до пиджака и ботинок - на себя. А наиболее нетерпеливые мимо универмага сразу сюда. Вот за этих-то мужичков вас и принимают.
- Погодите, то ли еще будет, - засмеялась жена Володи.
Мы чинно сидим, пьем ледяную водочку, закусываем какими-то очень вкусными рыбками, и Коля, другой приятель Геры, тоже геолог, рассказывает про Козина. Про того самого Вадима Козина, популярнейшего в тридцатых и сороковых годах певца, который сейчас известен лишь старым меломанам да коллекционерам патефонных пластинок:
- На Колыму Вадим Алексеевич попал сразу после Тегеранской конференции. Сталин туда с собой нескольких весьма популярных артистов привез, и Козина в их числе. Спел Вадим Алексеевич в концерте четыре своих лучшие песни: "Осень", "Встреча", "Снова пою" и "Прощай, мой табор". Но его выступление никакого успеха за границей не имело, и в результате оказался наш соловей и любимец публики здесь, на прииске "Комсомолец".
Начальником Дальстроя в те поры Никишов был, личность яркая, но противоречивая. И была у него страсть: он по всем лагерям разных знаменитостей отыскивал и в Магадан их собирал. Отыскал он и Козина. Вскорости стал Вадим Алексеевич Козин в театре выступать с сольными концертами (концертмейстера ему выдающегося подобрали, тоже из зэков, разумеется). Никишов очень любил слушать Козина и старался концертов его не пропускать.
- С билетами-то у него, наверное, проблем не было? - пошутил я.
- Не было, - подтвердил рассказчик, - сидел Никишов всегда в четвертом ряду, было у него там определенное кресло. Между прочим, если даже Никишов в концерте и отсутствовал, кресло это никто занимать не смел, какой бы битковый аншлаг ни был. Все знали, чье оно, это кресло...
И вот однажды пел Вадим Алексевич особенно здорово. Устроили ему овацию, впрочем, в этом ничего необычного не было. Все хлопали - и Никишов тоже. И вдруг какой-то лейтенантик с балкона как заорет на весь зал: "Ура Козину!" Никишов встал - все сразу замолчали. И в гробовой тишине спрашивает: "Кто кричал "Ура!" этому педерасту?" Все молчат. Начальник свой вопрос повторил - вновь никакого ответа. Повисла грозная пауза. Козин со сцены: "Мне можно идти, Иван Николаич?" Тот рукой махнул: иди, дескать; потом поднялся и в полной тишине покинул зал. А Вадим Алексеевич Козин на другой же день уже на своем "Комсомольце" был.
Сейчас он, конечно, старик. Реабилитирован, разумеется. На днях однокомнатную квартиру в центре города получил. Один раз в месяц сольный концерт в театре дает - театр-то наш во многом именно из-за него называется музыкально-драматическим, - но из своего старого знаменитого репертуара всего две-три песни поет, а так все новенькие: про прекрасный колымский край, который расцвел теперь полным цветом.
Тем временем на эстраде захлопотал музыкальный ансамбль, состоящий из пожилых золотозубых мужичков, и вскорости начались танцы. Какие-то совсем молоденькие девочки, проходя мимо нас с Саней, как бы невзначай задевали то его, то меня, кто коленочкой, кто бедром, кто даже грудью.
- Ну, что я вам говорил?! - смеется Гера. - Видали, каким успехом вы тут пользуетесь.
- Молоденькие щучки на свободной охоте, - усмехнулась Герина жена. - Со всей Колымы да и с Чукотки тоже народ в отпуск летит через Магадан, да мало кто дальше Магадана улетает: такие вот девочки, друзья-приятели до гроба, которые возникают неизвестно откуда, шантрапа всякая, быстро помогают денежки спустить. Неделя-другая - глядь, пяти, а то и десяти тыщ как не бывало! И приходится ему, родимцу, возвращаться к себе на прииск, в тундру или же в тайгу несолоно хлебавши.
К великому разочарованию официантки (и, наверное, девочек), мы с Саней покинули ресторан задолго до закрытия: через полчаса в аэропорт отходит от агентства Аэрофлота последний автобус. Геологи попробовали было уговорить нас остаться и уехать потом в аэропорт на такси, но мы рисковать не стали, поскольку наш самолет уходил поздно ночью и наши ребята наверняка стали бы волноваться.
В автобусе было очень тесно. Мы с Саней с трудом втиснулись на заднюю площадку, и толпа разъединила нас. В дальнем углу лежал, скрючившись, бесчувственно пьяный парень, одетый в измазанную белую рубашку, грязный же, но щеголеватый костюм и широкий цветастый галстук. Четыре наглых подвыпивших пижона всячески издевались над ним: тыкали ему в лицо зажженными сигаретами, пытаясь разбудить, вытирали ему об галстук и рубашку свои грязные ботинки, плевали и даже сморкались на него. Причем делали они все это откровенно на публику, словно бы нарочно провоцируя скандал. Мы с Саней, конечно, тут же в этот скандал вляпались да со всего маху и я даже умудрился двинуть ближнего ко мне пижона по шее (как мне показалось, весьма ощутимо). Пассажиры кто робко, кто решительно, но почти все поддержали нас, и это еще более подлило масла в огонь нашей склоки. Однако, как я уже говорил, в автобусе была невообразимая теснота и не только что устроить драку, но даже и размахнуться толком было невозможно. Тогда четыре этих наглых пижона бросили измываться над пьяным и все свое внимание обратили на нас с Саней (они, как ни странно, не догадывались, что мы едем вместе и "тянули" нас каждого по отдельности). Они стращали нас всю дорогу и "пером", и "пикой" - словом, всяческими ужасами, которые, безусловно, ждут нас, едва только мы выйдем из автобуса. Причем чем ближе подъезжали мы к аэропорту, тем сильнее духарились мерзавцы.
И вот автобус остановился. Наглые пижоны не отходят от нас ни на шаг, даже будто придерживают за руки, причем двое демонстративно сунули свои руки в карманы, давая понять, что там у них оружие. Однако пижонов ждало большое разочарование: мало того, что мы с Саней оказались друзьями, так нас еще встречала целая компания мужиков: Юра, Гена с Колькой и еще трое бородатых парней во главе с Валерой - тоже отряд из Института геологии, который улетает с колымского поля в наш Академгородок. Молодцы ребята, как они догадались, что нам понадобится их помощь?! (А что, мой приятель Эдик в Норильске вот так же вступился за кого-то в автобусе, но хоть и был он здоровяком, да никого с ним не было, и его, одного, так отделала компания таких же вот мерзавцев, что остался он на всю жизнь калекой.)
- Ну что? - весело спрашивает пижонов Саня. - Будем разбираться? Идите-ка, гуси-лебеди, сюда!
- Что такое? - спрашивает Юра. - О чем и с кем нужно разбираться? - Он собирает в кулак свою огромную пятерню, единственный глаз его загорается (а у Юры, надо сказать, первый разряд по боксу).
- Да нет, мы пошутили, - трусливо отступает в тень один из пижонов, - может, неудачно, извините.
- Весело шутите, - замечаю я.
- Простите нас, ребята, - хнычет второй, - мы больше не будем.
- Мы не шпана какая-нибудь, - трясется третий. - Мы на местной телестудии работаем: я - редактором, вот он - режиссером, а те двое - операторами.
- Понятно, - говорю я, - вот, пожалуйста, местная творческая интеллигенция, знакомьтесь, ребята.
- Да-да, - радостно соглашается третий, совершенно игнорируя мою иронию, - мы товарища на материк провожаем. Улетает он из Магадана. Насовсем.
- Выпили лишнего, - добавил первый, - посошок на дорожку. Извините, мы больше никогда так не будем.
- Ну что? - спрашиваю я Саню. - Простим их? По случаю хорошего настроения.
- Нельзя таких вещей прощать, - убежденно говорит Юра. - А то они поверят, что им все всегда сходить с рук будет!
- Нет-нет, - простите нас, ребята, - говорит второй и вдруг валится на колени, - здоровьем детей клянусь, никогда, ни за что!..
- Ладно, - говорю я Юре, - охота тебе об эту мразь мараться, руки пачкать!
- Хорошо, - говорит Саня, - мы вас простим. Но парня, над которым вы всю дорогу измывались, из автобуса достать, отнести в туалет, умыть, почистить, привести в чувство...
- И смотрите, - добавляю я, - если у него из кармана хоть копейка пропадет!..
- Ну что вы?.. - обижается третий.
- А с вас станет, - говорит Юра, - с интеллигенции!.. Ничего, я за ними присмотрю. - Это он говорит уже нам.
Заметно сморщившиеся наглецы сломя голову бросились в автобус (благо с раскрытыми настежь дверьми он все это время стоял на остановке) и бережно вынесли того самого бесчувственно пьяного мужика. Третий пижон нес его чемодан. Под строгим взглядом Юры (он и вправду пошел провожать их) они понесли ничего не соображающего пассажира в туалет.
- А по разику их все-таки двинуть надо было, - сказал Гена, - так, для профилактики.
Вылет нашего рейса дважды переносили и затем отложили до следующего полудня. Что же, будем устраиваться на ночлег. Достали свои резиновые матрасы, надули их, положили сверху спальные мешки и улеглись спать прямо на полу аэропорта.
21 августа
Ребята еще спят, а мы с Саней встали довольно рано. Будем пытаться достать билет до Сеймчана (хотя бы один). Еще вчера Гена с Юрой, тряся нашими замечательными бумагами, пытались добыть место на сегодняшний, завтрашний или хотя бы послезавтрашний рейс у диспетчера по транзиту, но попытка эта кончилась полной неудачей. Теперь у нас осталась слабенькая надежда на командирскую бронь, а также на то, что лететь в Сеймчан Сане нужно в авиаотряд и по делам Аэрофлота.
К сожалению, и дежурный начальник смены нам ничем помочь не смог: командирская бронь, урезанная до одного места, в связи с напряженной ситуацией на ближайшие пять рейсов аннулирована вообще.
- Ладно, - вздохнув, сказал Саня, - нет худа без добра: все вместе полетим в Новосибирск. Оттуда разберемся - телеграммами да междугородными звонками.
Улетали, как и было обещано, в полдень. Один из тех четырех мерзких пижонов (тот, что все время молчал) летит нашим рейсом до Новосибирска. В разговор с нами он, естественно, не вступает и даже отводит глаза, если кто-нибудь из нас смотрит на него.
Сели в Якутске. За те сорок минут, что отдыхает и перезаправляется самолет, Сане с Геной нужно сгонять в город до товарища Данилова, взять там оставшиеся вещи, привезти их в аэропорт (при условии, разумеется, что товарищ Данилов или его жена будут дома), зарегистрировать вещи в качестве дополнительного багажа (это акция нестандартная, а потому - непростая) и попытаться улететь до дома с нами. Если же они не успеют (что скорее всего), придется им двое суток куковать в Якутске (рейсы до Новосибирска идут сейчас отсюда через день).
Такси поймали быстро и, пожелав ребятам фарту, отправились договариваться о возможной регистрации дополнительного багажа либо о задержке Сани и Гены в Якутске. Против ожидания, к нашей просьбе пожилая якутка, проводившая регистрацию, отнеслась спокойно и пообещала всяческое содействие (видимо, такое здесь - не редкость).
Но вот уже объявили посадку на наш рейс, вот уже прошла проверка документов и ручной клади (какое замечательное слово - "кладь"!), а наших ребят все нет и нет. Мы отметились последними, последними нарочито медленно тащились через взлетное поле на посадку, последними уселись в кресла и прильнули к иллюминаторам. И когда совсем уже мы решили, что ребятам придется остаться в Якутске, вдруг распахнулись двери аэропорта, и мы увидели две тощие голенастые фигуры, которые большими скачками неслись к самолету через летное поле. Следом за ними на тележке рассерженный якут (тоже бегом) вез дополнительный багаж. Успели!
22 августа
И вот наш самолет приземлился в родном Толмачевском аэропорту. Мы почти что дома. Почти, да не совсем: нам еще нужно добраться до Академгородка. А нас шестеро (все мы плюс Валера), Бася да гора вещей: рюкзаки, спальные мешки, оружие, рыба да мясо. На стоянке такси толпа народа, порядка нет никакого, и таксисты сами определяют, кто и куда поедет с ними. Но в этой толпе вертятся какие-то хитрые мужички с масляными глазками. Один из них подходит ко мне, любопытствует:
- С Колымы, мужики?
- С Колымы, - отвечаю я.
- И долго там работали?
- Два с половиной месяца.
- Ну, два с половиной месяца на Колыме - это хорошо. Штуки по две-три на брата небось заколотили?
- Да откуда, - машу я рукой.
- Ладно-ладно, - лыбится мужичок, - будет прибедняться-то. Куда вам?
- В Академгородок.
- Так уж и быть, - машет рукой благодетель, - идемте, подброшу.
- Нас шестеро, - вздыхаю я, - собака да куча вещей.
- Ничего, я с товарищем тут. Вдвоем вас и подбросим.
К нам подходят Саня с Юрой.
- Об чем разговор? - спрашивает Юра.
- Да вот мужик увезти в городок предлагает, - говорю я.
- Почем? - интересуется Юра.
- Ну вот, уж сразу и "почем", - продолжает улыбаться мужичок, - я думаю, не обидите...
- Тебя обидишь... - себе под нос бурчит Юра.
- Из порта в городок счетчик десятку бьет. Вас шестеро, значит, шесть червонцев, ну и червонец сверху, полагаю, набросите от колымских щедрот, - словно не слыша Юркиных замечаний, говорит благодетель.
- Семьдесят рублей?! - кричит Юра. - Да ты ошалел, дядя?! Наглец!
- Ну и сидите тогда в порту до вечера, - обиделся мужик. - Тоже мне колымчане, старатели-золотишники. Жмоты дешевые!
Только отошел он, разобиженный, как вдруг прямо к зданию аэропорта лихо подкатил "рафик" Института геологии и геофизики - он привез отряд, едущий в поле куда-то в Среднюю Азию. Мы быстренько загрузили в него все наши вещи, сверху сели сами и благополучно (а главное, совершенно бесплатно!) добрались до Академгородка.
Я позвонил в дверь своей квартиры. Она отворилась, и пред взором домочадцев явился я со всеми своими мешками и баулами.
- Ну, здравствуйте, граждане! - сказал я и вошел в свой в дом.
...Итак, в "Колымском дневнике" поставлена последняя точка. Колымское поле было богато событиями, яркими личностями и впечатлениями, а потому и дневник этот вышел насыщенным и интересным. В заключение - несколько слов о том, что стало с участниками нашего замечательного отряда в дальнейшем.
Как и обещал магаданский глазной хирург, пораненный глаз у Юры восстановился совершенно (правда, для этого понадобилось почти полгода). Общение с наукой не прошло нашему Великому Охотнику даром: его обуяла жажда знаний. В течение пяти лет он, продолжая работать в Институте геологии, вечерами учился. Сперва осваивал он шоферское ремесло, получив за год последовательно права водителя третьего, второго, первого класса, а затем и механика-водителя. Потом поступил в вечерний автодорожный техникум, успешно закончил его и, по слухам, сейчас утюжит ямальскую тундру где-то в районе Ямбурга на канадском вездеходе.
Гена после нашего поля еще года три или четыре проработал наладчиком радиоприборов в КИПе все того же Института геологии, женился, потом развелся и завербовался работать радистом на одну из полярных станций. После чего след его совершенно затерялся.
Самым причудливым образом сложилась судьба нашего Кольки. Переэкзаменовки с грехом пополам он выдержал, но в девятом классе учиться не стал. У него вдруг открылся футбольный талант. Его приняли в одну из команд мастеров первой лиги на амплуа опорного защитника. К восемнадцати годам (то есть к моменту призыва в армию) он уже был известен футбольным специалистам и сразу попал в какую-то армейскую команду средней руки, где и остался после армии. К сожалению, пристрастился он к спиртному (помните, как понравилось ему сухое шампанское?), а потому довольно быстро он перешел из опорных защитников в футбольные администраторы, где и работает по сию пору (то ли в Хабаровском, то ли в Свердловском СКА).
Лишь Саня и поныне работает там, где и работал в период описываемых событий: в Институте геологии и геофизики СО АН СССР. Мы часто встречаемся в городке, вспоминаем замечательное колымское поле 1969 года. Саня стал совершенно серебряным и сейчас заведует отделом. Он подготовил и защитил докторскую диссертацию (а впоследствии был избран членом-корреспондентом Академии наук России). Как-то, году в 75-м, он приглашал меня с собою в поле на Чукотку; я совсем уже было собрался, да что-то помешало осуществлению моего намерения. Впрочем, оно и хорошо: ничего в жизни не повторяется, все бывает только один раз.