"Среда, 17 января. Лагерь № 69. Температура утром минус 30 градусов, ночью - минус 29. Полюс! Да, но при каких условиях мы достигли его, явно отличающихся от тех, на которые рассчитывали! Мы пережили ужасный день, добавьте к нашему огорчению еще и противный ветер силой в 4–5 баллов, при температуре минус 30 градусов, притом, что товарищи мои шли, пересиливая себя, с обмороженными руками и ногами. Никто из нас из-за нанесенного нам ударане мог уснуть, и мы тронулись в путь в семь тридцать. Какое-то время шли по следам норвежцев. Насколько мы смогли определить, их было только двое…
Великий Боже! Что это за страшное место. У нас ощущение, что мы за все наши усилия не вознаграждены даже ожидаемым триумфом! Конечно, многое значит уже хотя бы то, что мы вообще дошли сюда, и ветер завтра, наверное, будет холодным. Мы, невзирая на свои огорчения, очень хорошо попировали в честь полюса и теперь чувствуем себя удовлетворенными… А вскоре побежим домой; борьба будет упорная. Вопрос, удастся ли?"
Те, кому выпадет когда-либо возможность прочитать его дневник, должны будут понять, что уже там, на полюсе, он предвидел очень тяжелую борьбу за выживание, которую им придется вести в течение всего перехода к базовому лагерю на берегу океана. И что уже тогда перед ним остро стоял вопрос: "Удастся ли в конце концов дойти до него?"
6
День, который им подарила судьба на подступах к полюсу, оказался хотя и морозным, но на удивление тихим, безветренным и даже по-антарктически солнечным. Основательно позавтракав, Скотт и Бауэрс двумя секстантами и прочими инструментами принялись вычислять свое местонахождение и высоту над уровнем океана.
В конечном итоге оба пришли к выводу, что в реальности лагерь их все же находится в трех с половиной милях от географического полюса планеты. Особого огорчения у них это не вызвало: исправить ошибку было не так уж и трудно. Успокаивало и то, что норвежцы тоже разбили свой лагерь не на самом полюсе, а где-то рядом с ним.
Оставив сани и палатку на месте стоянки, полярные странники решили пройти оставшееся расстояние на лыжах и налегке, прихватив с собой в вещевых мешках лишь самое необходимое. Причем к самому необходимому Скотт причислил и два флага Британской империи, которые, вынув из вещевого мешка, старательно осмотрел и даже попытался разгладить складки.
- Мы что, собираемся устанавливать сразу два флага? - поинтересовался лейтенант Бауэрс, беря полотнища под свою опеку.
- Естественно, два, - ответил Скотт. - Один так и останется на полюсе, а другой, "освященный Антарктидой", мы вернем в Англию, чтобы затем официально вручить королеве Александрекак имперскую реликвию.
- Считаете, что это будет возможным, сэр? - усомнился унтер-офицер Эванс.
- Видите ли, джентльмены, вы, очевидно, не знаете, что эти флаги вручила мне сама королева Александра. С тем, чтобы один из них, уже побывавший на полюсе, я вернул королевской семье на вечное хранение.
- И вы, предаваясь своей родовой скромности, пытались скрыть от нас эту историю, капитан?! - с легким ироничным укором молвил ротмистр Отс. - Непозволительное легкомыслие для офицера королевского флота, сэр, совершенно непозволительное!
- Считайте, что свою ошибку я уже исправил, ротмистр.
Освобожденные от привычного груза, полярные странники довольно быстро достигли той ничем не приметной точки на местности, которую следовало считать истинным полюсом, родовой пуповиной планеты, однако задерживаться там надолго не стали - соорудили некое подобие гурия и вернулись в лагерь, чтобы взять палатку и сани.
Впрочем, взбодренные плотным обедом и осознанием того, что цель экспедиции достигнута, они и теперь, в упряжке, чувствовали себя не очень обремененными грузом. Бодро преодолев около мили, Бауэрс, шедший в авангарде отряда, заметил следы саней и лыж, уводящих вправо от маршрута, а еще через полмили указал на что-то черное, возвышающееся над серой заснеженной равниной.
- Правда, это может быть всего лишь очередной гурий норвежцев, - счел необходимым подстраховаться лейтенант, дабы не выслушивать потом упреки. - Создается впечатление, что норвежцы и в самом деле решили исколесить все окрестности полюса, чтобы, выражаясь языком золотоискателей, "застолбить" за собой всю мыслимую территорию вокруг этой географической точки.
- А если там - палатка? - забеспокоился Уилсон.
- Тогда само посещение ее будет служить еще одним доказательством того, что наша группа действительно достигла полюса, - молвил Скотт и тотчас же приказал Бауэрсу прокладывать лыжню к этому "знаку бытия". Пройдя еще около четверти мили, полярные странники оставили свои сани, чтобы остаток пути преодолеть налегке.
Уже несколько минут спустя ни у кого не оставалось сомнения, что там, рядом с очередным гурием, стоит небольшая палатка, само появление которой в этих краях представлялось вселенским чудом. Впервые за много-много дней нечеловеченного, совершенно дикого ледяного однообразия они вдруг наткнулись на нечто такое, что служило им своеобразным посланием из того, обычного земного мира. Именно эта палатка свидетельствовала, что даже на "мертвом континенте мертвых" они не одни; что привычная земная жизнь все напористее вторгается даже в эти ледяные пустыни.
- А ведь, судя по следам, которые просматриваются на этом плато, норвежцев все-таки было не двое, а четверо или даже пятеро! - беззаботно совершенствовался в мастерстве следопыта лейтенант Бауэрс. - Как произошло, что там, у черного флага, я мог ошибиться?
- Ничего странного, - отозвался Отс в свойственной ему иронической манере, - остальные трое мчались на собачьей упряжке, как на городской пролетке.
Услышав это, начальник экспедиции лишь бессильно проскрипел зубами. Ротмистр уже не раз упрекал его в том, что выступать к полюсу без собачьих упряжек - непростительная авантюра. Правда, обычно он это делал в те редкие минуты, когда они оставались наедине. Причем первый упрек прозвучал уже в тот день, когда Скотт отважился включить миллионера Отсав состав своей группы.
- Почему мы решились отправляться к полюсу, не имея ни одной собачьей упряжки.
- Это, однако, не помешало нам достичь полюса, - парировал лейтенант.
- Как же мне надоели ваши соловьиные трели, Бауэрс! - проворчал Отс, явно намекая на экспедиционное прозвище лейтенанта.
Скотт помнил, с каким изумлением встретил его выбор врач экспедиции Аткинсон.
"То, что у Отса сложноватый характер, еще полбеды, - напомнил он. - И что ведет он себя порой как подзагулявший лондонский денди - тоже, в общем-то, простительно. Но ведь он откровенно прихрамывает после ранения в ногу на Англо-бурской войне. Вы обратили на это внимание, сэр?"
"Обратил, док. Как и на то, что участие в войне никогда не делало офицеров покладистее, а их характеры - уживчивее".
"И то, что Уилсон прибыл в Антарктиду с довольно запущенным туберкулезом, вам тоже было известно?"
"Было, док. Уилсон находился в составе моей экспедиции на "Дискавери"".
"Она не была столь суровой, как во время похода к полюсу", - решительно возразил Аткинсон.
"Лично мне Уилсон доверительно говорил, что морозный климат Антарктиды влияет на его легкие благотворно".
В ответ Аткинсон грустно и безнадежно улыбнулся.
"Это трагическое заблуждение, граничащее с самоубийством. Причем не только с самоубийством Уилсона. Когда ваши организмы ослабнут, вы все можете вернуться из экспедиции к полюсу туберкулезниками. Ведь спать-то вам придется в одной, тесной палатке. И потом, что вы станете делать, если болезнь всерьез даст о себе знать где-нибудь в районе полюса? Будете везти Уилсона на санках, и без того перегруженных, или оставите умирать в снегах? А ведь речь идет о медике, который сам должен будет спасать вас от болезней и увечий".
Капитан задумчиво помолчал. Он мог бы возразить Аткинсону, что беда может случиться с каждым из идущих к полюсу, после чего отряд предстанет перед точно такой же дилеммой? И если капитан и не стал спорить, то лишь потому, что понимал: и как врач, и чисто по-человечески Аткинсон все-таки прав.
"Понимаю, что должен был бы отказаться от его услуг, но не могу сделать этого. Кто из наших людей способен предстать передо мной в ипостаси врача, геолога, зоолога, орнитолога, художника и еще бог знает кого? Поэтому решено: Уилсон идет со мной. Как, впрочем, и ершистый, неуживчивый Отс".
Теперь, во время рейда к полюсу, Скотт имел возможность убедиться, что Отс оказался слишком чувствительным к низким температурам и что ни характер, ни манеры его со временем к лучшему не меняются. Там, в базовом лагере, походы из которого были короткими, а большинство ночей ротмистр проводил в их полярном доме, эти особенности в глаза не бросались, но здесь…
- О чем бы вы теперь ни пели мне, лейтенант, я твердо уверен: каюр Йенс Гран с собачьей упряжкой должен был идти с нами, - с явным вызовом молвил ротмистр. - А еще - специально для этого похода мы обязаны были отобрать и сохранить самых крепких и выносливых собак.
- Взять с собой Грана означало бы самим привести на полюс еще одного норвежца, - не согласился с ним Эванс.
- Да, привести, да, норвежца. Но под британским флагом и в составе британской экспедиции. Если бы мы это сделали, нам не пришлось бы ронять слезу скорби, глядя на норвежский флаг над полюсом. И тысячи миль тащить на себе санки тоже не пришлось бы. Их тащили бы собаки, а выдавливать из себя слезу скорби мы заставили бы потомков гордых викингов. Ведь привезли же мы в Антарктиду русских - и ничего, мир от этого не рухнул.
"А теперь представь себе, - мрачно подумал Скотт, - на какие разоблачительные высказывания способен расщедриться Отс, когда в Новой Зеландии или в Латинской Америке его окружат журналисты".
Словно бы почувствовав, что капитан готов взорваться холодной яростью, ротмистр драгунского полка вызывающе оглянулся на начальника экспедиции.
"Ты лучше подумай над тем, что этим же журналистам будешь говорить в свое оправдание ты сам", - жестко умиротворил себя Скотт.
7
Еще шагах в десяти от серо-коричневой палатки капитан остановился, подождал, когда Эванс и Уилсон оставят сани, и только потом взглянул вверх, на возвышавшийся над этой "меткой бытия" шест. То, что открылось его долгому, уважительно-завистливому взгляду, было небольшим, обледеневшим, а потому словно бы застывшим на легком морозном ветру, но все еще прекрасно выглядевшим красным полотнищем - с черным, в белом обводе, крестом посредине.
Этого не должно было случиться. Этого конечно же случиться не должно было! Тем не менее вот и он - флаг Норвегии над полюсом! И хотя все это - и палатка, и прикрепленный к шесту флаг над ней, как и корабельный вымпел с начертанным на нем названием судна "Фрам", - никакой неожиданностью для капитана уже не было, все равно он едва сдерживал слезы горечи.
"Как же это могло произойти, черт возьми?! - сокрушенно покачивал он головой, почти обессиленно бредя к палатке Норвежца. - Почему ты затянул с выступлением к полюсу?! Какого дьявола ты выжидал?! Пока ты возился со своими полудохлыми пони и хоронил во льдах свои идиотские, никоим образом к полярным условиям не приспособленные мотосани, этот Норвежец уложил свои пожитки на санные упряжки и помчался к полюсу. Да и сам лагерь свой он умудрился расположить верст на шестьдесят ближе к заветной точке этого "ледового безумия"!
Там должна была стоять другая палатка, и конечно же над ней должен был развеваться флаг Великобритании! Тогда что же произошло? Как ты объяснишь свое поражение там, в Лондоне, людям, которые доверились тебе со своими амбициями и своими деньгами, которые просто поверили в тебя. Ведь, казалось бы, кто, как не ты?! С твоим, уже немалым, антарктическим опытом… который так убийственно подвел тебя! Если бы вместо тебя экспедицию все-таки возглавил Эрнст Шеклтон, если бы ты позволил ему возглавить этот поход на полюс - все выглядело бы иначе".
"Шеклтон… - тотчас же осадил себя Скотт. - Почему ты должен был уступать этот маршрут Шеклтону, у которого уже была возможность дойти до полюса, но у которого не хватило для этого силы воли? Так что перестань распинать себя и своих людей, - попытался окончательно привести себя в чувство капитан Скотт. - Ты же не станешь уверять новозеландских, английских и прочих газетчиков, что поставил не на то время, не на те средства, не на тех людей… и только поэтому проиграл?! Позорно, со всей очевидностью и неоспоримостью проиграл!" - объявлял он себе приговор, наблюдая за тем, как Бауэрс старательно фотографирует палатку и флаг над ней, покрикивая на спутников, чтобы не подходили, "не мешали чистоте документального свидетельства".
- Внимание, перед вами - занавес очередной полярной драмы! - объявил неугомонный ротмистр Отс, опережая лейтенанта, который в нерешительности остановился у задернутого полога палатки, и бесцеремонно входя в нее.
При этом он проигнорировал ворчание Генри, явно намеревавшегося оставить право первого визита за начальником экспедиции и даже объявившего об этом. Всем своим независимым бунтарским видом ротмистр как бы говорил: "К черту формальности и ритуалы! Здесь, на полюсе, мы все равны перед Господом, королем и природой".
Впрочем, даже беглого осмотра капитаном утепленной палатки, держащейся на толстом бамбуковом шесте, было достаточно, чтобы убедиться, что дальше обычного созерцания этого полярного пристанища норвежцев Лоуренс все равно не продвинулся. И пока Эванс и Бауэрс выносили из палатки три кожаных мешка и ящик со всевозможными инструментами, чтобы при нормальном дневном свете изучить их содержимое, он уже извлек из подвешенной к шесту рукавицы несколько записок.
В одной из них сообщалось, что эту палатку у полюса установили пятеро норвежских путешественников: Руал Амундсен, Олаф Бьоланд, Хельмер Хансен, Сверре Х. Хассель и Оскар Вистинг, которые первыми побывали на полюсе, и произошло это памятное событие 16 декабря 1911 года.
- А вот и имена первых покорителей полюса, - поиграл желваками капитан Скотт, когда Бауэрс вслух прочел список команды Амундсена. - Прошу запомнить их, джентльмены. Всем нам очень хотелось услышать их, разве не так?
Полярные странники устало взглянули на своего командира, затем с еще большей угрюмостью переглянулись между собой. Какая-то странная интонация прорезалась в голосе капитана. Все сказанное им прозвучало так, словно он упрекал своих товарищей в проявленном нежелании или в неспособности бороться за главный приз этой антарктической гонки. А ведь каждый из них на Библии мог присягнуть, что это не так.
- Можно подумать, что и шли мы сюда только для того, чтобы возрадоваться их победе, - процедил Отс. - Чего-то вы не договариваете, капитан.
Как один из финансистов экспедиции, он считал себя вправе не очень-то сглаживать не только эмоции, но и особенности своего испорченного армией характера.
Как оказалось, во второй записке, тоже сочиненной на английском, содержалась просьба к капитану Скотту. Амундсен просил коллегу передать королю Норвегии Хокону VII письмо, в котором норвежская группа уведомляла своего правителя: полюса она достигла, а значит, обещание свое и долг перед Его Величеством и норвежским народом выполнила.
"А что напишешь своему королю ты, капитан Скотт? - поиграл желваками начальник экспедиции. - Что не смог выполнить своего обещания, потому что Норвежец оказался опытнее и мудрее тебя?!"
- И как мы должны воспринимать это стремление Норвежца превратить вас, сэр, в гонца от его верноподданных? - въедливо поинтересовался Отс.
- Прежде всего, должны отметить предусмотрительность Амундсена, с которой он просит передать его сообщение королю Норвегии.
- И что человек, который сочинял это послание, всерьез рассчитывал на то, что капитан Скотт бросится выполнять его великодушное поручение?
- Просьбу, - коротко уточнил Роберт. - Всего лишь просьбу. И кодекс джентльмена потребовал бы от нас… Разумеется, в том случае, если бы экспедиция Норвежца так и осталась бы во льдах Антарктиды.
- Так, может, она там и останется? - сказав это, Отс оглянулся на Скотта и Уилсона и, поняв, что погорячился, тут же, прокашливаясь, извинился.
- Письмо Амундсена, - примирительно объяснил полковник флота, - всего лишь обычная подстраховка, к которой неминуемо прибег бы любой полярник, узнавший, что вслед за ним движется еще одна экспедиция.
- Именно так я и понял, сэр, - с поспешностью подтвердил ротмистр.
8
Усевшись в палатке, Скотт тут же сочинил послание ко всем, кто может оказаться в ней после их экспедиции. В нем капитан перечислил состав группы и сообщил, когда именно она достигла полюса. После этого Бауэрс вновь сфотографировал палатку, а доктор Уилсон сделал набросок рисунка.
Оставив записку там же, где находилась записка Амундсена, Скотт вместе со всеми осмотрел содержимое кожаных мешков, в которых каждый из группы мог подобрать себе запасные носки или рукавицы.
Понятно, что в сложной ситуации любая из этих вещиц могла бы спасти полярнику жизнь, но капитан не мог избавиться от ощущения, что в благородной жертвенности норвежцев заложено нечто унизительное, что должно было еще раз напомнить британцам об их поражении. Кроме того, в одном из мешков полярники нашли очень важные для себя инструменты: два секстанта, искусственный норвежский горизонт и два гипсометра норвежского и английского производства.
- Что ж, по пути к полюсу могло случиться всякое, - задумчиво произнес начальник экспедиции, завершая осмотр норвежской "посылки". - И в определенных условиях нам пришлось бы искренне благодарить Амундсена за его спасительную щедрость.
- Хотя понятно, что таким образом скандинав всего лишь избавлялся от лишнего груза, - проворчал неугомонный Отс.
- Не думаю, чтобы все выглядело именно так - "избавлялся от лишнего груза", - возразил Уилсон. - Тем более что никто не принуждает нас пользоваться щедростью Норвежца.