- Ну, если уж дело обстоит именно так, то почему бы вам не вернуться и не покорить в одиночку сам полюс? И потом, что-то я не заметил, чтобы вы пришли к единому мнению относительно нового маршрута, джентльмены.
- Мы не утаим от вас решения, которое примем, господа, - еще более сдержанно и вежливо пообещал лейтенант. И Скотт впервые почувствовал, что благодаря своей выдержке и прирожденному такту Бауэрс становится лидером группы. К тому же он по-прежнему оставался самым здоровым и совершенно невредимым.
Когда они отошли от саней, Бауэрс с минуту молча смотрел в сторону вершины, затем перевел взгляд на небо, которое впервые после похода на полюс представало перед полярниками таким высоким и даже… звездным, хотя во время полярного дня звезды обычно не появлялись.
- Вы что-то хотели сказать мне, лейтенант?
- Если вы успели успокоиться.
- Нервы и в самом деле начинают подводить меня.
- Просто чаще напоминайте себе, что вы - англичанин и джентльмен; что вы - всемирно известный полярный исследователь и что чин у вас - капитана первого ранга, а после возвращения наверняка будете возведены в чин контр-адмирала британского флота.
- Почему вы заговорили об этом, лейтенант?
- Мы должны знать истинную цену себе и своей экспедиции, сэр. Это позволит нам, как говорят японцы, сохранить лицо, сохранить свое достоинство, а, прежде всего, сохранить группу. Даже перед лицом гибели.
- Чтобы сохранить группу, нужно ужесточить дисциплину. Именно это я и пытаюсь сделать.
- Правда заключается в том, что нас слишком мало, мы больны и изувечены. Тем более что никто не позаботился о том, чтобы сформировать из нас армейское или флотское подразделение. Впрочем, разговор не об этом.
- Хотелось бы верить, - процедил Скотт. - Какая у нас ситуация с продовольствием, лейтенант?
- Осталось по одной порции на человека, сэр. Поэтому предлагаю: на завтрак ограничиться кружкой чая и одним сухарем, без пеммикана. От второго завтрака следует вообще отказаться, а пеммикан оставить на ужин. Таким образом мы продержимся еще один день. На послезавтра у нас останется всего лишь по два сухаря в сутки. Если учесть, что в предыдущие дни мы питались неплохо, и морозы несильные, то… В общем, в запасе у нас трое суток.
- А сколько миль до склада?
- Мы не знаем, где мы находимся относительно склада и какие преграды ждут нас на пути к нему.
Скотт задумчиво помолчал, вновь взглянул в сторону горы, очертания которой становились теперь едва уловимыми. В эти минуты капитан вдруг явственно понял, что они бессильны против ледового безумия, которое представало перед ним некоей мыслящей сущностью - бездушной и крайне жестокой, что Антарктида не желает выпустить их из своих жестоких объятий, а значит, и в самом деле не выпустит.
- Вы тоже считаете, что я совершил ошибку, направляя группу в сторону горы?
- Все ошибки я считаю нашими общими, сэр. В этом суть моего принципа.
- И все же?
- Окончательные выводы появятся завтра, - передернул плечами Бауэрс. - И зависеть они будут от того, сумеем ли определиться, где находимся мы, а где - склад. И хватит ли у нас сил дойти до него.
Скотт задумчиво кивал почти после каждого его слова, а затем произнес:
- Продуктами распоряжайтесь по своему усмотрению. Направление тоже определяйте сами. - Когда же они вернулись в палатку, капитан коротко обрисовал ситуацию, а потом неожиданно для всех, а, возможно, и для самого себя, предупредил: - Ситуация у нас с вами сложная. Случиться может все, что угодно. Но если бы я вдруг оказался неспособным возглавлять экспедицию, то возглавить ее должен лейтенант Бауэрс. Уверен, что никто из вас не станет оспаривать уместность этого назначения.
Все, в том числе и лейтенант, удивленно посмотрели на Скотта, пытаясь понять, чем вызвано это завещание.
- Для меня это полнейшая неожиданность, сэр, - сразу же предостерег лейтенант своих спутников, что разговор наедине, вне палатки, этого вопроса не касался. - И будем молить судьбу, чтобы ваша предосторожность оказалась излишней.
- Однако капитан прав, - молвил Уилсон. - Предвидеть нужно и самые неожиданные ситуации.
24
Выйдя на рассвете из палатки, Скотт увидел, что небо затягивается серой пеленой и начинается снегопад. Вернувшись, он тяжело вздохнул и на вопрос Бауэрса: "Что, уже пора вставать?", - ответил: "Надо бы, но придется пока что отдыхать и молить Господа, чтобы не наслал на нас снежной бури".
В половине девятого капитан вновь вышел и с облегчением обнаружил, что снег прекратился, а на северо-востоке начали прорезаться контуры горной вершины.
Завтрак их действительно состоял из кружки чая с одним сухарем, однако полярники не роптали. Молча сняли лагерь и молча выступили, чтобы вновь в течение двух часов петлять между трещинами и ледяными глыбами. Первой удачей их стало то, что неожиданно они оказались на моренной тропе, своеобразной "просеке", наверное, давным-давно проложенной оползневым ледником. Она сразу же позволила ускорить движение и, хотя туман заставлял время от времени останавливаться, чтобы навигатор в очередной раз мог определить их местонахождение, тем не менее все воспряли духом. Особенно радостно они встретили сообщение Эванса, который, оказавшись впереди группы, вдруг прокричал, что видит впереди гурий с флагом, а значит, видит склад.
Пройдя какое-то расстояние, полярные скитальцы убедились, что это была всего лишь тень от нависающей ледяной глыбы, но предчувствие унтер-офицера все же не обмануло. Преодолев еще около мили, они, теперь уже глазами доктора Уилсона, все-таки увидели флаг.
- Судя по всему, сэр, и на сей раз мы тоже спасены, - доложил Бауэрс, убедившись с помощью подзорной трубы, что там, впереди, действительно флаг, а не тень от очередной глыбы. И слезы, которые блеснули в его глазах, вызваны были не сиянием солнца и не "снежной слепотой".
- Причем спасение это пришло во многом благодаря вам, лейтенант-навигатор.
- Что вы, сэр?! Никогда еще я не был так неуверен в своих расчетах, как в этот раз.
- Ваши сомнения меня не интересовали, лейтенант. Главное, что, невзирая на все наши блуждания, мы все же вышли к складу. В условиях Антарктиды, где нет знакомых нам на карте увековеченных ориентиров, это представляется почти невероятным.
- Возвращаться на маршрут здесь действительно трудно, - признал Бауэрс. - Значительно труднее, нежели в океане, где нет долин и плоскогорий, где каждый островок нанесен на карту и где не приходится часами блуждать в лабиринтах скал, ледяных глыб и пропастей.
- И все же, видит Создатель, я, как никто из группы, верил в ваши способности, лейтенант. Если нам все же суждено будет вернуться в благословенную Господом Британию, буду ходатайствовать о возведении вас во внеочередной чин капитана третьего ранга. Вы этого вполне заслужили, лейтенант Бауэрс.
- Благодарю, сэр. Удостоиться такого чина - мечта каждого моряка, и я - не исключение.
Из записки, оставленной лейтенантом Эвансом, начальник экспедиции узнал, что и этот склад вторая вспомогательная партия прошла успешно, обнаружив здесь следы первой партии, и что возвращение их в базовый лагерь проходит, хотя и с немалыми трудностями, поскольку люди устали, но без каких-либо трагических последствий.
Выяснив, что продовольствия, оставленного на складе, хватит на трое с половиной суток, Скотт позволил Бауэрсу усилить обед за счет какой-то части остатков прошлого запаса, что было встречено всеми с восторгом. Конечно, горький опыт предыдущих переходов учил капитана, что, даже получив "подпитку" из склада, продовольствие следовало экономить, но слишком уж все они были истощены.
Капитану и самому хотелось устроить себе у склада отдых до следующего утра, но долина, в которой они оказались, постепенно наполнялась невидимым пока что солнечным светом, и терять такое время было нельзя. Он приказал отправляться в путь, хотя Бауэрс неожиданно почувствовал сильный приступ "снежной слепоты". В принципе этого следовало ожидать, поскольку лейтенант отдыхал меньше всех; он постоянно всматривался вдаль и работал с инструментами, но все же для всей группы слабость Бауэрса оказалась пугающей неожиданностью: "Если еще и несгибаемый лейтенант начнет сдавать, тогда уж нам точно до Старого Дома не дотянуть!"
Утром, вместо того, чтобы немедленно выступать, полярным странникам пришлось заниматься полозьями санок. Еще вчера было очевидно, что санки нужно менять, однако до того склада, на котором находились запасные, нужно было добраться. Поэтому их пришлось разгрузить, перевернуть и, старательно очистив от наледи, натереть полозья шлифовальной бумагой. Обычно этой работой занимался унтер-офицер Эванс, его и брали в экспедицию как человека мастерового, однако теперь он отошел, опустился в палатке у самого входа, чтобы можно было наблюдать за работой своих спутников, и просидел так, пока не пришла пора снимать палатку и уходить.
Это безделье спутники готовы были ему простить, но как раз в тот момент, когда, казалось, ничего не мешало убрать палатку, унтер-офицер раздраженно пожаловался на резкую боль в ноге. Закрывшись с ним в палатке и включив примус, чтобы немного повысить температуру воздуха, доктор Уилсон обнаружил, что на левой ступне пациента появился угрожающий волдырь. Помазав его жиром, врач посоветовал унтер-офицеру надеть просторные сапоги с шипами, а значит, таким образом, отказаться от лыж.
Эванс как-то неадекватно реагировал на его слова, он то морщился от боли, то странновато улыбался, и доктору пришлось самому обувать его и готовить к дороге.
Капитан знал, что доктор тоже страдает от жутких болей в ноге, но, забывая об этом, он каждый вечер осматривал своих спутников, стараясь обработать их раны и волдыри, помочь советом или хотя бы подбодрить.
Оценив обстановку, Скотт приказал и всем остальным тоже надеть сапоги с шипами. Это заняло еще какое-то время, зато теперь все полярники были в одинаковых условиях, шли без лыж, а утраченные мили капитан надеялся наверстать тем, что поставит парус - как-никак ветер, прорывавшийся в эту низину с глетчера, оказался попутным.
Казалось бы, все было предусмотрено, да и температура воздуха держалась в пределах семнадцати-восемнадцати градусов ниже ноля, и тем не менее в тот день им удалось преодолеть всего лишь около семи миль, в то время как до склада "Нижний глетчерный" оставалось пройти еще около тридцати.
На следующий день они уже старались не отвлекаться ни на какие подготовительные работы и сумели преодолеть более тринадцати миль, но и после этого до склада еще оставалось порядка двадцати миль, притом, что провизии у них было всего на двое суток. "Мы бредем, напрягая все силы, страшась голода, - писал в своем дневнике Скотт, - а сил, очевидно, осталось мало. Вечером небо затянуло пеленой, а земля надолго спряталась. Мы уменьшили количество не только еды, но и сна; и порядком-таки отощали. Думаю, что через полтора или в крайнем случае через два дня мы дойдем до склада… У Эванса, кажется, помутился разум. Он совсем не похож на самого себя - куда девалась его естественная самоуверенность! Сегодня утром, а затем и днем, он задержал нас в пути по поводу каких-то глупостей".
В ночь с четверга на пятницу, шестнадцатого февраля, капитана измучила бессонница. А когда на рассвете он наконец погрузился в сонное полубытие, настала пора подниматься.
- Температура минус четырнадцать, сэр, - сообщил Бауэрс, склоняясь над ним. - Если не налетит буран, можно считать наш дневной поход прогулкой в окрестностях Лондона.
- Если только он в самом деле не налетит, - сквозь сон пробормотал капитан, поняв, что в палатке они одни. - Как чувствует себя Эванс?
- Как всегда плохо, господин капитан первого ранга. Но сегодня он еще и очень плохо соображает. По-моему, он даже не представляет себе, где он и что с ним происходит. Боюсь, что не сегодня, так завтра это кончится бедой.
- Признаться, меня тоже одолевает предчувствие развязки, - в полудреме пробормотал Скотт. - Хватит ли у нас с вами сил воспринимать ее как неизбежность?
- Неизбежность всегда приходится воспринимать в бессилии, сэр, - молвил Бауэрс, помогая капитану выбраться сначала из спального мешка, а затем из палатки.
Выступили они спокойно и уверенно, однако уже через час оба предсказания лейтенанта начали сбываться. На одном из изгибов долины, по которой они шли, Эванс вдруг свернул в сторону и побрел к видневшимся неподалеку ледяным завалам. Он держался чуть позади санок, и группа не сразу заметила его уход. А потом Скотт решил, что он отошел, чтобы справить естественные надобности. И только Бауэрс тут же почувствовал что-то неладное и поспешил вслед за беглецом.
Свое: "Унтер-офицер Эванс! Сейчас же остановитесь, унтер-офицер!" он прокричал как раз в тот момент, когда Эдгар оказался на краю глубокой трещины.
Когда лейтенант приблизился, Эванс полулежал на осколке ледника с каким-то блаженным видом на лице и загадочно ухмылялся.
- Как это понимать, унтер-офицер?! - Бауэрс умышленно говорил с ним предельно строго, с армейской жесткостью, поскольку убедился, что именно этот тон, да еще употребление в разговоре его чина, заставляют мутнеющий рассудок унтер-офицера хоть немного просветляться. Старый тридцатисемилетний служака, Эванс привык к языку приказов, и даже в таком сумеречном состоянии реагировал на них.
- Я хотел взглянуть, нет ли поблизости корабля, лейтенант.
- Его нет, наше судно "Терра Нова" придет чуть позже.
- И хижины нашей тоже почему-то не видно.
- Просто вы сбились с пути, унтер-офицер. Хижина в том направлении, куда идет вся наша группа.
Бауэрс попытался помочь Эвансу подняться, но тот вырвал руку и с силой оттолкнул его. Даже изрядно истощавший, он все еще оставался довольно сильным человеком, и лейтенанту пришлось почувствовать это. Только вдвоем с Уилсоном навигатору удалось почти силой привести беглеца к санкам. Но что взбредет ему в голову в следующую минуту и как вести себя с ним дальше, - этого никто не знал.
Буквально через полчаса Эванс уселся на какой-то ледяной валун и заявил, что будет переобуваться в ночные сапоги. Понадобилось несколько томительных минут, чтобы уговорить его идти дальше. А как только унтер-офицер немного успокоился, повалил густой пушистый снег, который превратил полярных странников в своеобразных "путников в тумане".
- Мы столкнулись с очень серьезной проблемой, господин капитан, - молвил доктор, пока Бауэрс и Отс предпринимали попытку вновь вернуть беглеца к саням. - В группе появился по-настоящему больной человек, физическое нездоровье которого усугубляется еще и психическими отклонениями.
- Это уже очевидно, Уилсон. Но что мы можем предпринять? Оставить его на маршруте, привязать к саням, остановиться на несколько суток в надежде, что унтер-офицер настолько поправится, что придет в себя?
Уилсон отрешенно промолчал. Он понимал, что вскоре в таком же состоянии окажется Отс, а, возможно, и сам он, врач экспедиции.
Вместе с капитаном они проследили за тем, как ротмистр и лейтенант пытаются убедить Эванса возвращаться вместе с ними, а затем почти силой вели, а временами даже волочили своего спутника по земле.
- Нет, господин капитан первого ранга, - сокрушенно покачал головой доктор, прерывая свои размышления, - мы с вами слишком цивилизованны, для того чтобы найти выход из той западни, в которую заводит экспедицию появление в ее рядах настолько больного полярника.
25
Сделав в журнале запись: "Суббота, 17 февраля", капитан Скотт тут же непослушной, дрожащей рукой вывел: "Ужасный день!" Он и в самом деле оказался ужасным, причем во всех отношениях.
Утром Эванс выглядел выспавшимся и отдохнувшим, а глаза его казались достаточно просветленными для того, чтобы принимать его за вполне здорового, вменяемого человека.
- Как вы чувствуете себя, унтер-офицер? - спросил Скотт, видя, что впервые за несколько последних дней Эванс намеревается надеть на себя саночную лямку.
- Неплохо, господин капитан, - попытался бодриться Эванс. - Достаточно хорошо для того, чтобы работать вместе со всеми.
- Несказанно рад за вас, - настороженно произнес Скотт, внимательно всматриваясь в лицо унтер-офицера.
- Может, вам все-таки лучше поберечься и какое-то время идти рядом с санками? - разделил его сомнения врач.
- Не волнуйтесь, доктор, - угрюмо, но все же достаточно уверенно произнес Эванс, занимая свое место в упряжке.
Скотт и врач переглянулись и решили пока что к этому вопросу не возвращаться. Даже если унтер-офицер продержится хотя бы в течение часа, это уже облегчит им жизнь.
Буквально в нескольких шагах впереди них небо упорно стремилось слиться с землей, а снег оказался слишком глубоким и пушистым, чтобы кто-либо без особой нужды решался совершать по нему лыжно-санную прогулку. Он постоянно налипал на лыжи, которые время от времени приходилось очищать, и на полозья санок, очищать которые без основательного привала ни сил, ни возможности у полярных странников не было.
Около получаса Эванс тянул свою лямку вместе со всеми, но на ледниковом косогоре вдруг выяснилось, что он потерял лыжу. Это заметил Отс и, как только объявил об этом унтер-офицеру, который умудрялся идти на одной лыже, сильно припадая при этом на свободную ногу, тот сразу же оставил упряжь и отправился на поиски своего имущества, чернеющего неподалеку.
- Мы будем идти медленно! - крикнул ему Бауэрс, убедившись, что унтер-офицер подобрал свою лыжу и даже прикрепил ее к ноге.
- Идите, я догоню! - едва слышно ответил Эванс.
- Считаете, капитан, что он в самом деле будет догонять? - не поверил Отс, который, похоже, устал возиться с унтер-офицером. - Подозреваю, что Эванс решил окончательно оставить группу.
- В каком смысле? - спросил Бауэрс.
- В самом естественном - уйти во льды, чтобы навсегда остаться в них, - задумчиво ответил ротмистр, оглядываясь и стараясь на ходу проследить за действиями унтер-офицера.
- Считаете, что он решил сделать это осознанно? - поинтересовался Уилсон. - Что он попросту затеял с нами игру, чтобы мы привыкли к его уходам и отставаниям и смирились с ними?
- Не исключено.
- Сомневаюсь. По-моему, он уже почти не отдает отчет своим действиям.
- Разве это имеет какое-то значение: осознанно - неосознанно? - возразил Отс.
- Имеет, ротмистр, конечно же имеет, - уверенно вклинился в их полемику Скотт. - Если он уходит осознанно - это поступок мужественного человека. Но пока что мы видим рядом с собой человека растерянного, серьезно больного, которого не имеем права бросить на произвол судьбы.
- Тогда что предпринять? - растерянно спросил Уилсон.
- Будем возвращать его к саням до тех пор, пока Эванс способен двигаться. При этом мы должны идти вперед, к ближайшему складу, иначе погибнем вместе с унтер-офицером.
Бауэрс пытался продолжить этот разговор, однако ему никто не ответил. В наступившем молчании было явственно слышно шуршание лыж и ревматический скрип полозьев.