Когда более часа спустя Скотт остановил группу, то увидел, что фигура Эванса уже едва различима на сером горизонте. Он тут же объявил привал. Отс и Бауэрс хотели идти навстречу Эвансу, однако Скотт приказал им забраться в палатку и отдыхать, явственно давая понять при этом, что не желает потерять во время этого перехода всех троих.
Однако время шло, а унтер-офицер приближался настолько медленно, что Скотт сам не выдержал и, запретив своим спутникам выходить из палатки, пошел ему навстречу.
Эванс все еще стоял на лыжах, но двигался он настолько медленно, и вся фигура источала такую неуемную усталость, что само пребывание его на ногах казалось чудом.
- Что с вами происходит, унтер-офицер? - еще издали спросил начальник экспедиции, наблюдая за тем, как Эванс снимает лыжи, зажимает их под мышками и приближается к нему пешком.
- Я немного устал, господин капитан, - извиняющимся тоном объяснил полярник и попытался улыбнуться.
- Мы все устали, унтер-офицер, смертельно устали, тем не менее держимся и даже тащим на себе сани. Вы же постоянно отстаете, задерживая всю группу. - Говорить начальник экспедиции старался вежливо, но в то же время жестко, и Эванс это почувствовал.
- Просто так получилось, что я потерял лыжи, поэтому пришлось возвращаться. Но ведь, как видите, догоняю вас.
- Мы уже полчаса ждем, когда вы поравняетесь с нами, унтер-офицер. Если так пойдет и дальше, запасы нашего продовольствия закончатся на сутки раньше, чем нам удастся обнаружить очередной склад. Это в лучшем случае, если нас не настигнет снегопад или буран.
В двух шагах от Скотта унтер-офицер поскользнулся, упал и, перевернувшись на спину, разбросал лыжи и руки. Капитан остановился над лежащим, и взгляды их встретились. В глазах Эванса было столько мольбы и столько вины, что суровое сердце капитана содрогнулось.
- Я понимаю, что сейчас вам очень трудно, унтер-офицер.
- Погибельно трудно, сэр, - согласился Эванс.
- Судя по всему, вы совершенно обессилены.
- Только доктора Уилсона звать не нужно, это бессмысленно; пусть пока отдыхает.
- В таком случае, вам нужно подняться. Немедленно. Давайте я помогу, - подошел Роберт так, чтобы подхватить его под мышки.
- Хотя бы десять минут спокойствия, господин капитан первого ранга, хотя бы десять минут! - буквально взмолился Эванс, утомленно приподнимая руки. - Ради всех святых, не торопите. В этот раз не надо. Позвольте полежать, это такое блаженство…
- Свои десять минут и даже больше вы получите в палатке, Эдгар. Взгляните, она уже рядом. В ней теплее, а значит, безопаснее. Мы напоим вас чаем, а доктор осмотрит.
- Понимаю, в палатке хорошо, - проговорил унтер-офицер, закрывая глаза. - Но до нее еще нужно дойти. Я смогу это, если позволите немного отдохнуть.
- Но ведь до сих пор вы вполне нормально двигались, - не смог скрыть накапливающегося у него раздражения капитан. - Осталось сделать последний бросок.
- Только что я сделал его, этот последний бросок, - в свою очередь, стал суровее голос Эванса. - Наверное, он действительно был последним.
- Нельзя терять мужества, унтер-офицер, нельзя…
- Я очень боялся упасть там, в долине, когда вы уже были далеко. Понимал, что если упаду, - погибну. Вы за мной не вернетесь. И действительно не вернулись бы.
Скотт подобрал лыжи и, положив их под голову больному, уселся рядом, на заснеженный кусок льдины. "Вот теперь, - мысленно сказал себе капитан, - все становится на свои места. Ротмистр Отс оказался неправ: никакого желания пожертвовать собой ради спасения своих товарищей у унтер-офицера Эванса пока что не возникало. Наоборот, он панически боится отстать от группы, а значит, погибнуть. Поэтому придерживаться формулы: "Дать унтер-офицеру уйти по-джентльменски" нельзя, в данной ситуации она не применима".
- Что значит: "Не вернулись бы"? Вы не могли так думать, унтер-офицер, не имели права. Разве до сих пор мы не возвращались за вами?
- До сих пор - да. Но теперь… Словом, всему приходит конец, в том числе и человеческому терпению. Я ведь понимаю, что давно стал обузой для группы. - Эванс открыл глаза и с надеждой взглянул на капитана. - Так думают все, кто остался в палатке, в этом последнем пристанище обреченных. Если бы не мои выходки, вы давно оказались бы возле "Нижнего глетчерного" склада.
Унтер-офицер явно ожидал, что начальник экспедиции станет уверять его в обратном, доказывать, что на самом деле ничего страшного не происходит. Скотт понимал всю щекотливость положения, в котором он оказался в эти минуты, тем не менее лукавить не стал. Слишком уж далеко все зашло.
- Вы действительно очень задерживаете нас, унтер-офицер. Как я уже сказал, мы катастрофически теряем время.
- Ничего не могу поделать с собой. Порой в меня словно бы вселяется бес: срываюсь, куда-то бегу…
- Случается и такое, однако заметьте: мы ни в чем не виним вас, Эдгар. В конце концов сдать мог каждый из нас.
- Но по-настоящему сдал только я, превратившись в обузу для всей экспедиции.
Капитан оглянулся и увидел, что, нарушив его приказ отдыхать и не высовываться из палатки, двое полярников все же выбрались из нее. Судя по росту, одним из этих нарушителей стал Генри Бауэрс, другим, очевидно, доктор Уилсон. Они топтались шагах в пяти от "последнего пристанища обреченных", не зная, как поступить: идти навстречу Эвансу и капитану или же снова забираться в палатку?
- Вы правы, унтер-офицер, получилось так, что по-настоящему сдали только вы. Именно поэтому я теперь рядом с вами.
- Это делает вам честь, сэр.
Решив, что десять своих минут Эванс уже отлежал, капитан захотел помочь ему подняться, но вдруг обнаружил, что и сам готов улечься рядом с ним. Лишь с третьей попытки Скотт действительно встал, настолько это было трудно - оторвать свое тело от куска льда, к которому опять готов был прильнуть, как к блаженному камню. Чтобы избежать этого, по-стариковски покряхтев и почти не разгибаясь, Скотт потянулся к Эвансу. В этот раз унтер-офицер не только не противился его намерению, но даже попытался помогать. В конце концов они оба поднялись, но только теперь Роберт по-настоящему ощутил, насколько они ослабли.
- Мне неловко, сэр, что вы, полковник флота, так ухаживаете за мной, обычным унтер-офицером.
- Мне тоже неловко, что вынужден окружать вас опекой, как сопливого гардемарина, - проворчал Скотт, поддерживая Эванса на склоне пригорка. - Но что поделаешь?
- Ничего, я еще приду в себя, еще встану в строй. Хорошо помню, как умолял вас взять с собой на полюс.
- Совершенно верно, унтер-офицер, умоляли. Поэтому меня удивляет: почему же так произошло? - проговорил Скотт, спасая Эдгара от очередного падения. - Еще недавно вы были самым крепким из всех нас, из всей полярной экспедиции, пришедшей к Антарктиде на "Терра Нове". Я возлагал на вас самые большие надежды, справедливо полагая, что уж вы-то продержитесь дольше любого из нас.
- Наверное, меня доконало недавнее падение в трещину, сэр. Доктор прав: произошло самое настоящее сотрясение мозга, а еще - обморожение, трудный путь, недоедание…
- Уже через полгода после возвращения из Антарктиды я начну готовиться к экспедиции по изучению полярной Канады. И не уверен, что соглашусь взять в эту экспедицию вас, унтер-офицер.
- Но ведь я еще встану на ноги, - почти по-детски заныл Эванс, - немного отдохну и…
- Беда не в том, что вы упали в трещину, а в том, что слишком быстро пали духом, - объявил Скотт таким тоном, словно зачитывал приговор дезертиру.
26
После небольшой передышки Эванс поднялся сам, и надеть лыжи помог ему теперь уже Бауэрс. Унтер-офицер хотел впрячься в лямку, однако Скотт решительно остановил его:
- Ваша задача - держаться рядом с санками. Единственное, что от вас требуется, это не отставать, а значит, не сковывать движение группы.
Но, судя по всему, никакие приказы на этого обессиленного, "с мерцающим, - как выразился врач, - сознанием" человека воздействовать уже не могли. Пройдя вслед за санками чуть более получаса, он опять не выдержал темпа движения и начал отставать, а затем еще и потерял лыжи. Причем, как показалось Отсу, сделал это преднамеренно, попросту сбросил их.
- Поговорите с унтер-офицером, лейтенант Бауэрс, - устало-раздраженно попросил Скотт. - Выясните, пожалуйста, что там происходит.
- Почему вы отстаете?! - направился тот к Эдгару.
- Прихватите кусок шпагата! - едва слышно прокричал Эванс. - Он в моем хозяйственном ящичке. Мне нужно закрепить лыжи.
Пока Бауэрс извлекал шпагат, пока возился с унтер-офицером, помогая закрепить лыжи, опять ушла масса времени, и эти бесконечные остановки бесили уже не только капитана, но и Отса и даже Уилсона.
Когда лейтенант буквально под руку привел Эванса к саням, начальник экспедиции вновь попытался убедить его не отставать. Хотя и понимал, что в данном случае увещевания так же бесполезны, как и жесткие приказы или не менее жесткие упреки.
- Прошу прощения у всех, господа, - неожиданно улыбнулся унтер-офицер. - Теперь уже отставать не буду. Можем выступать. Не оглядывайтесь и не обращайте на меня внимания. Даже если отстану, все равно до места привала дотащусь. Наверное, вы сделаете его вон там, у скалы. Кажется, по пути к полюсу вы, капитан, назвали её "Монументом".
- Правильно, "Монументом", - обрадовался просветлению его сознания Скотт, и только теперь обратил внимание, что пелена снежного тумана развеялась и далеко впереди проявились очертания одинокой скалы, немного напоминающей какую-то расплывчатую человеческую фигуру. Да и подножие "Монумента" напоминало грубо сработанный из дикого камня постамент.
Расстояние до скалы оказалось большим, чем можно было предположить, но, радуясь прекрасной погоде, полярники все ускоряли и ускоряли шаг. Они стремились к "Монументу" с такой надеждой и такой нервозностью, словно потерпевшие крушение моряки, пытавшиеся доплыть до крохотного, но спасительного островка на полузатонувшей шлюпке. Они так устали и так опасно вспотели, что, едва установив палатку, тут же заползли в спальные мешки.
Впрочем, уже минут через десять Бауэрс выбрался из своего "убежища" и выглянул наружу, пытаясь определить, где находится отставший от группы Эванс. К нему тут же присоединился капитан.
Фигура унтер-офицера чернела на заснеженной равнине, однако трудно было понять, движется она или застыла на месте.
- Очень медленно, неуклюже, но все же приближается к нам, - сообщил Бауэрс, которому капитан сунул в руки подзорную трубу. - Прикажете пойти ему навстречу?
- Не прикажу, лейтенант. Оставайтесь в палатке. Вы нужны всем нам в упряжке, здоровым и полным сил. Всем - еще двадцать минут отдыха, затем кипятим чай, завтракаем и выступаем.
- А что будет с унтер-офицером Эвансом? - спросил Отс. - Не бросим же мы его?
- Будем надеяться, что к завтраку он не опоздает, - сухо ответил Скотт.
- Очевидно, Бауэрсу все-таки следовало бы пойти ему навстречу.
- У меня создается впечатление, что Эванс устал не столько физически, сколько морально, - резко объяснил свою позицию Скотт. - Если он намерен выжить, должен бороться за жизнь так же упорно, как это делает каждый из нас. Повторяю: каждый из нас! Как только кто-то из нас сдастся, как только лишится силы воли, тут же погибнет: таковы неумолимые условия любой полярной экспедиции, куда бы она ни снаряжалась. Все, что мы можем делать для спасения унтер-офицера Эванса, мы делаем. Разве я не прав, доктор Уилсон?
- Всевышний тому свидетель: мы делаем все, на что способны, - полусонно отозвался врач, который на подходе к скале и сам оказался на грани срыва, - что нам позволяют обстоятельства.
- Так, может, вы с этим не согласны, капитан от кавалерии?
- Слишком тяжело терять его, сэр, - мрачно определил свое отношение к унтер-офицеру Отс.
- Согласен: тяжело, - поддержал его Скотт. - Но, занимаясь бесконечными увещеваниями унтер-офицера, я не могу погубить всю экспедицию. С моей стороны это было бы аморально и преступно.
Пока остальные отдыхали, лейтенант Бауэрс набил снегом чайник и разжег примус. Затем поделил на пятерых пеммикан, масло и сухари. Когда они принялись за завтрак, унтер-офицер на какое-то время скрылся в низине, но обнадеживало то, что как минимум половину расстояния он уже преодолел. Увлекшись едой и уходом за собственными ранами, полярники на какое-то время позабыли об Эвансе, а когда спохватились, то увидели, что он появился, но неподвижно лежит на снегу.
- Сам он уже не поднимется, сэр.
- Его нужно спасать, иначе мы никогда не простим себе…
- Решение принято, господа офицеры. Считаю военный совет завершенным, - молвил капитан, всматриваясь вдаль через подзорную трубу.
- Значит, идем на помощь? - спросил Отс.
- Лично вам, ротмистр, следует отдыхать.
Унтер-офицер пошевелился и даже предпринял попытку подняться, но лишь когда и вторая его попытка оказалась тщетной, капитан окончательно убедился, что выбора у них нет: придется возвращаться. Его спутники были того же мнения, хотя каждый мысленно прикидывал, сколько времени будет потеряно.
- Идемте к нему, лейтенант! - скомандовал Скотт, быстро прилаживая к ногам лыжи. Но как только они отошли от палатки, вслед за ними встали на лыжи Отс и Уилсон.
Скотт приблизился к унтер-офицеру первым и тут же был сражен его видом. Увидев приближение капитана или просто услышав его голос, унтер-офицер все-таки поднапрягся и сумел подняться на колени. Однако на большее сил у него не хватило. Верхняя одежда несчастного была расстегнута и сползала с плеч, лишенные перчаток руки оказались окончательно отмороженными, раскрасневшиеся, словно бы залитые кровью глаза потеряли всякое человеческое выражение.
- Что происходит, унтер-офицер? - на ходу спросил Скотт, проезжая мимо него, чтобы подобрать валявшиеся неподалеку рукавицы.
- Н-не знаю, - заикаясь и едва выговаривая слова, произнес Эванс, покорно позволяя упрятать в заснеженный мех свои руки.
- И все-таки?
- Кажется, я упал и потерял сознание. Больше ничего не помню. При помощи подоспевшего Бауэрса капитан привел в порядок одежду унтер-офицера и вместе они уложили его на снег. После чего доктор сразу же сделал то единственное, что способен был сделать в этих условиях: приподняв голову Эванса, осторожно влил в него немного спирта. Это сразу же подбодрило унтер-офицера.
- Оставьте меня, уходите, - едва слышно проговорил Эванс, - все равно меня уже не спасти.
Полярники переглянулись, но никто не проронил ни слова. Каждый из них понимал, что они оказались в той нравственной западне, при которой здравый рассудок требовал: "Уходите, спасайте свои жизни, поскольку этого человека все равно уже не спасти!", а нравственный запрет возражал: "Неужели вы позволите себе бросить это несчастного, беспомощного человека посреди ледовой пустыни и уйти?!"
Так и не сказав ни слова, они подняли беднягу. Скотт и Уилсон подперли его плечами и попытались вести к скале, однако после каждых трех-четырех шагов ноги унтер-офицера подкашивались, и он опускался на снег. Стало ясно, что дальше так продолжаться не может, а о том, чтобы вести его к лагерю или нести на руках, тоже не могло быть и речи. Да и сил для этого у них уже не хватало.
- Отс, вы остаетесь с раненым, - по-армейски приказал капитан, укладывая унтер-офицера на снег. - Мы втроем идем за санками, чтобы перевезти его в лагерь. Потом будем действовать, исходя из ситуации.
Наполовину опустошив сани, полярники поспешили с ними к месту стоянки унтер-офицера и Отса. Прежде чем положить Эванса на брезент, врач определил, что он, слава богу, жив, но потерял сознание.
- И будет лучше для унтер-офицера, если он так и уйдет, не возвращаясь в этот мир, - пробубнил отставной драгун, впрягаясь в санки вместе со всеми.
- Как, впрочем, и для всех нас, - обреченно признал его правоту Бауэрс.
По пути к лагерю Эванс на несколько минут пришел в себя и что-то произнес, но что именно - этого никто не расслышал. Лейтенант даже оставил лямку и приблизился к нему, в надежде, что тот еще что-нибудь скажет, но вскоре, со словами: "Кажется, это все!", вернулся на свое место в упряжке.
Они сняли унтер-офицера у палатки, и врач опять нащупал на шее его пульс, который едва прослушивался. Словно бы осознавая, что не имеет права больше задерживать своих спутников, Эванс неожиданно простонал, все тело его конвульсивно передернулось и застыло, упокоилось - на сей раз навеки.
- Он уже в царствии небесном, - констатировал Уилсон, убедившись, что унтер-офицер мертв. И Скотт обратил внимание, с каким просветленным лицом врач произнес это. - Надо бы прочесть над ним молитву, - достал он из своего медицинского ящика молитвенник, - и похоронить по христианскому обычаю.
"…Вернувшись, - в тот же день, 17 февраля 1912 года, записал в своем дневнике Скотт, - мы нашли Эванса почти без сознания, а когда доставили его к палатке, он был уже без памяти и в 12 часов 30 минут тихо умер. Осмысливая симптомы, мы приходим к выводу, что он начал слабеть, когда мы подходили к полюсу, и его состояние быстро ухудшалось из-за страданий, которые доставляли ему отмороженные пальцы и частые падения на глетчере, пока, наконец, он не потерял всякую веру в себя. Уилсон убежден, что во время одного из этих падений он повредил себе мозг.
Страшное это дело - так потерять товарища. Но как спокойно рассуждать об этом, ведь нельзя не согласиться, что это лучшее завершение всех тревог прошлой недели. Обсуждение нашего положения во время завтрака показало нам, в каком ужасном состоянии мы пребывали все это время, имея на руках больного".
Выслушав молитву врача, полярники отнесли тело Эванса к ближайшему валуну у подножия горы Монумент и, немного углубив место захоронения, выложили над ним гурий. На груди, под курткой унтер-офицера, капитан Скотт оставил записку: "Здесь покоится тело моряка, унтер-офицера Эдварда Эванса, который умер 17 февраля 1912 года, возвращаясь из экспедиции на Южный полюс в составе отряда капитана первого ранга Р. Скотта. Унтер-офицер Эванс был по-настоящему мужественным человеком и боролся с обстоятельствами, в которые попал отряд, до последней возможности".
- Если бы мы могли переночевать здесь, эту ночь Эванс еще провел бы рядом с нами, - расчувствованно произнес лейтенант.
- И утром пришли бы к его могиле, - со вселенской грустью в голосе добавил Отс. - Смерть в этом ледяном аду тем и страшна, что ты знаешь, что уже никто и никогда из родных и близких тебе людей не побывает на твоей могиле. А возможно, вообще никто и никогда не побывает на ней.
"А ведь, кажется, ротмистр уже предчувствует, что следующим окажется он, - подумалось капитану. - Впрочем, скорее всего, мы все - кто раньше, кто чуть позже - останемся в этом "ледяном аду"". Но вслух произнес:
- Ничего не поделаешь, джентльмены, такова судьба всех путешественников. Как, впрочем, и солдат, чьи могилы остаются в чужих землях, на безымянных полях сражений.