27
На гребне ледяной гряды, на которую они взошли возле горы Монумент, четверо полярников остановились, чтобы в последний раз увидеть внизу, справа от санного следа, гурий на могиле Эванса.
- …И ведь понятно, что унтер-офицер мертв, - произнес Бауэрс, когда настала пора двигаться дальше, к спуску в снежную долину, - а все равно чувствую себя так, словно оставляем его здесь на произвол судьбы.
- Полагаю, что у нас у всех такое же ощущение, - заметил Уилсон.
Они умолкли и ожидающе уставились на начальника экспедиции. "Интересно, что они ожидают услышать от меня такого, что способно их успокоить? - недовольно проворчал про себя Скотт. - Да, мы действительно находились на той последней грани человеческой морали, когда готовы были прибегнуть и к такому шагу. Причем всю вину за это решение мне довелось бы взять на себя. Впрочем, ничего брать не пришлось бы; так или иначе, а все равно её взвалили бы на меня".
- Не теряйте времени, джентльмены, уходим, - молвил Скотт. - А что касается ваших ощущений… Представьте себе на минутку, как бы мы все казнили себя, если бы действительно решились на такой шаг! - молвил Скотт.
- К тому же там, в Британии, многие попросту отказались бы понимать мотивы наших поступков, - поддержал его врач экспедиции.
Преодолев еще одну гряду, полярники вскоре оказались в огромной низине, но даже там время от времени оглядывались назад, словно никак не могли смириться с гибелью Эванса или ожидали, что на горизонте вот-вот появится его высокая сутулая фигура.
Пройдя до изгиба этой долины, полярные странники, к неописуемой радости своей, увидели флаг склада "Нижнего глетчерного". Разобравшись с продуктами, капитан велел врачу внимательно осмотреть группу и оказать первую медицинскую помощь, а лейтенанту приказал увеличить на ужин количество еды и выдать всем по небольшой порции коньяку, которым они не только подкрепились, но и помянули унтер-офицера Эванса.
- Избавляя унтер-офицера от дальнейший мучений, - произнес Скотт вместо тоста, - Господь в то же время даровал нашей группе реальный шанс на спасение. Мы получили возможность ускорить переходы от склада к складу, не прибегая к постоянным остановкам из-за проблем с Эвансом, да упокоится он с миром; увеличился наш рацион, и у нас появилось больше времени заниматься своими болезнями. То есть Создатель смилостивился над нами, и теперь от нас зависит, насколько мудро мы сумеем распорядиться Его милостью.
- Мы постараемся быть мудрыми и рассудительными, господин капитан, - заверил Уилсон начальника экспедиции. - Было бы грешно не воспользоваться дарованной нам возможностью выбраться из этой "мертвой страны мертвых".
- Как навигатор, - поддержал его Бауэрс, - хотел бы добавить, джентльмены, что на полпути к следующему складу мы проходим через нашу бывшую стоянку, которая занесена в моей карте под названием "Лагерь "Бойня"". Если помните, именно там мы забили нескольких наших лошадей. Уверен, что в этом естественном морозильнике мясо животных отлично сохранилось, и его столько, что значительной частью мы сможем пополнить запасы своей провизии, а значит, восстановить свои силы. Кстати, на этом складе нас ждут запасные сани, которыми нужно заменить эти, уже предельно изношенные и расшатанные.
Расщедрившись на пять часов отдыха для своей группы, капитан поднял ее и повел к появившемуся у них на пути невысокому горному хребту. Восхождение оказалось нелегким, однако полярники действовали настолько упорно и слаженно, что, казалось, взошли на ледяной перевал в едином порыве. Спуск оказался не менее трудным, поскольку нужно было постоянно сдерживать движение саней, самим удерживаясь при этом на ногах. Ни один из полярников не сумел сойти с этой вершины без падения, но в конечном итоге все они закончились более или менее благополучно.
Стоянка "Бойня" встретила их двумя гуриями, один из которых был дорожной меткой, а второй указывал на низину, в которой под слоем снега покоились разделанные туши маньчжурских пони. Мясо их сохранилось прекрасно, поэтому Бауэрс тут же принялся за приготовление бульона и рагу, а трое остальных полярников заполняли походные ящики и продовольственные мешки большими кусками конины, создавая запас на будущее. Однако операция эта завершена не была. Понимая, что люди устали, Скотт решил перенести ее окончание, так же, как и замену саней на "свежие", которые ждали их на складе "Бойня", - на утро.
После первого за последние недели полярной одиссеи по-настоящему сытного, калорийного ужина, капитан решил быть последовательным в своем намерении оздоровить группу и объявил о ее праве на восьмичасовый сон, что было встречено одобрительными возгласами.
Спутники капитана уже спали, когда, сделав лаконичную, но преисполненную надежд запись в дневнике, он вновь вышел из палатки. В том направлении, в котором им нужно было идти, от горизонта до горизонта пролегала гористая местность, которая значилась на картах Антарктиды под названием "Прибрежный Барьер". Скотт знал, что, как только группа взойдет на него, она вновь окажется в очень суровых условиях: крайне низкие температуры, туманы, ветры, а главное, огромное количество трещин и ледовых гряд. Снег там всегда напоминал Роберту песок, по которому тащить сани очень трудно, и вся надежда на парус, который утром еще только следует поднять на новой мачте, и на попутный ветер, если только он будет. Да еще - на сильный попутный ветер.
Едва освещенные солнцем отроги Барьера создавали своеобразную снежно-ледовую гамму, которой впервые оказавшийся в этих краях полярный скиталец мог бы бесконечно долго любоваться. Однако Скотт чувствовал, что глаза его давным-давно устали от белизны и ледового блеска местных пейзажей и что подсознательно ему хочется увидеть хотя бы одну лужайку, один покрытый травой или кустарником склон; хоть что-нибудь такое, что напоминало бы о старой доброй Британии, о любом уголке Европы или Новой Зеландии. Как моряк, он не так уж сильно был подвержен чувству ностальгии, но здесь, в Антарктиде, в сознании любого человека зарождался тот, особый вид тоски по родине, который связан был с тоской по всему тому, что свойственно обычной "живой природе".
Вернувшись в палатку, он слегка подергал за плечо Отса, который оглашал не только их "хижину", но и все окрестности настоящим кавалерийским храпом. Подождав, пока ротмистр подарит ему в своем "храп-концерте" небольшую паузу, капитан забрался в спальный мешок и закрыл глаза, но вместо эфемерных сновидений ему явилось вполне реалистичное видение Кетлин с маленьким Питером на руках. И послышались ее слова: "Неужели даже теперь, когда у тебя появилась верная жена и прекрасный сынишка, ты все еще намерен тратить годы своей жизни на блуждания по безжизненным ледовым пустыням?"
"Разве Кетлин когда-либо произносила эти слова?! - усомнился Роберт, но, сколько ни вспоминал, так и не мог вспомнить, были ли они на самом деле произнесены. - По-моему, она поддерживала твои планы. Кто знает, что чувствовала и предчувствовала при этом ее женская душа, но ведь поддерживала же! Правда, в какие-то моменты в словах ее проскальзывали грусть и даже разочарование, связанные с будущим расставанием, но ведь это естественно. А вот произносила ли она когда-либо те слова явного упрека, которые тебе только что послышались?!
…В любом случае, дай себе клятвенное слово, что никогда больше не вернешься в эту "мертвую страну мертвых", - мысленно молвил Скотт, чтобы как-то погасить не только ностальгию, но и вину перед женой и сынишкой. Немного поразмыслив, въедливо посоветовал себе: - Ты лучше позаботься о том, как бы из этой погибельной страны хоть когда-нибудь выбраться!"
28
Несмотря на долгий сон и сытый завтрак, полярники возились с мачтой, мешками и санками медленно и лениво. Скотт чувствовал, что все они расслабились, и теперь организмы их требуют полного восстановления сил, отказываясь подчиняться воле обстоятельств. Нечто подобное капитану приходилось наблюдать и во время экспедиции на "Дискавери", поэтому теперь он жестко потребовал ускорить работы, поскольку и так предстояло выступить с большой задержкой. Спутникам его торопливость не понравилась, однако Скотт не придал этому значения.
Приказав развернуть лежащие на санях спальные мешки так, чтобы они хоть немного просохли на солнце, он, подобно полководцу, указал рукой на видневшуюся вдалеке возвышенность:
- Туда, полярные странники! И ничто не должно остановить нас на этом пути к спасению!
Снег и в самом деле был похож на крупнозернистый песок, полозья не только не скользили, но и вообще с трудом продвигались в его "дюнах", однако у полярников не оставалось иного выхода, как только вновь и вновь из последних сил налегать на лямки.
К концу дня они не сумели пройти даже пяти миль, что было угрожающе мало. Причем самое странное заключалось в том, что Прибрежный Барьер, к которому они направлялись, казалось, нисколько не приблизился.
Вечером своим кулинарным мастерством блеснул Уилсон. Рагу из пеммикана и конины, которое он предложил своим друзьям, можно было считать пределом их антарктического кулинарного искусства. Однако за ужином царила тревожная атмосфера. Все понимали, что самые суровые испытания ждут их впереди, тем более что приближалась полярная осень с её сумеречными днями, морозами и ураганными ветрами, а значит, и с метелями.
Утром капитан не позволил своим спутникам нежиться в спальных мешках, а, подняв их, словно по тревоге, повел в сторону перевала. Что же касается завтрака, то Скотт пообещал устроить его на месте прошлой стоянки, в том лагере, в котором, по пути к полюсу, метель задержала их на целых четверо суток.
- Как бы нам не пришлось точно такие же четверо суток провести в нем опять, - проворчал Отс.
После гибели унтер-офицера Эванса он в течение нескольких дней держался отчужденно, замкнуто, стараясь избегать каких-либо разговоров, но сегодня словно бы решил нарушить обет молчания. Однако Скотта это не раздражало, наоборот, ему хотелось, чтобы к ротмистру вернулись его ворчливость и скептицизм, которые по-своему скрашивали их общение да и вообще существование.
- Даже если небо упадет на землю, мы задержимся на этой стоянке ровно столько времени, сколько понадобится для организации завтрака, - предупредил его капитан.
- …И двухчасового послеобеденного сна, - не внемля его угрозе, сладострастно ухмыльнулся отставной драгун. - По-моему, у испанцев это называется "сиеста", эдакая полуденная мечтательная полудрема.
- Если вы позволите этому драгун-ротмистру устраивать себе сиесты, он тут же потребует испанку, - поддержал шутливое настроение товарища Уилсон.
- Не думаю, что нам стоит предаваться собственной лени, даже если она именуется сугубо по-испански, - парировал Скотт, считая, что подобные разговоры лишь расслабляют полярников.
- Согласен, сэр, лени предаваться нельзя. А мечтаниям? - коварно поинтересовался Отс. - Обычным человеческим мечтаниям?
- Мечтания - всего лишь одна из форм лени. Причем завуалированной.
- К тому же все то время, которое мы могли позволить себе потерять, мы уже потеряли, - поддержал командира лейтенант Бауэрс. - А потеряли мы его угрожающе много.
На место стоянки они прибыли настолько уставшими, что самое время было позволить себе, вслед за завтраком, еще и двухчасовую сиесту. Но единственное, на что Скотт дал согласие - в течение нескольких минут осмотреть окрестности лагеря, поскольку Уилсону вдруг показалось, что где-то неподалеку они оставили добитого пони, благодаря которому можно пополнить свои мясные запасы. Но, убедившись, что поиски туши ни к чему не приводят, Скотт тут же приказал "сниматься с якоря и следовать избранным курсом".
Побуждало капитана к бегству из лагеря еще и то, что на северо-западе от него появились сине-черные тучи, которые в любую минуту могли обрушиться на стоянку ураганным ветром или густым снегопадом.
Последующие три мили полярники шли, все время оглядываясь на эту чернеющую тучу, которая, медленно увеличиваясь в размерах и окраске, оставалась все такой же отдаленной. И лишь когда пришло время остановиться на ночлег, туча вдруг приблизилась к лагерю и окружила его черно-багровой подковой, которая представала перед взорами полярников неким роковым знамением.
Благодаря конине ужин их все еще оставался щедрым, однако поглощали его полярники с угрюмым молчанием, с тревогой думая каждый о своем и о завтрашнем дне.
Когда утром они проснулись, туча застилала уже всю видимую часть неба, так и не разразившись ни метелью, ни снегопадом. Двадцать четыре градуса ниже ноля усугублялись темнотой, предельной влажностью и несильным, но тем не менее пронизывающим ветерком, бьющим полярным скитальцам прямо в лицо.
Когда дело дошло до завтрака, Бауэрсу вдруг показалось, что они окончательно сбились с пути. И каковым же было ликование лейтенанта, когда час спустя группа случайно набрела на остатки снежного вала, насыпанного ими когда-то для защиты лошадей от ветра и для того, чтобы ни одна из них не ударилась во время ночлега полярников в бега.
В этом загоне они и установили свою палатку.
- В Африке мы, где только можно было, возводили подобные "загоны" из камня, почти в человеческий рост, чтобы обезопасить себя и лошадей не только от нападения врагов, но и хищников, - вспомнилось Отсу во время расчистки места под палатку. - Когда же удавалось набрести на "загон", сооруженный кем-то, это воспринималось как величайшая удача. В стычках с африканцами и с львиными стаями, жизни многих белых были спасены только благодаря таким вот валам.
- Так почему бы нам не приложить еще немного усилий и не возвести здесь снежную крепость? - молвил Бауэрс. - Настоящую - с высокими зубчатыми стенами, башнями и бойницами. Постепенно она заледенеет и простоит здесь сотни лет, войдя во все справочники по Антарктиде. К тому же она будет служить прибежищем для всех экспедиций, которые когда-либо достигнут этих мест.
- Мне понятно, что вам так и хочется объявить себя первым комендантом первой крепости Антарктиды, - отреагировал на этот прожект капитан Скотт, - но вынужден вас огорчить: со строительством крепости мы повременим. До следующей экспедиции. Лучше проясните ситуацию, в которой мы оказались.
- Всегда готов, сэр. Температура - минус двадцать четыре ниже ноля. За день мы преодолели восемь с половиной миль…
- Что презренно мало, - процедил капитан.
- Согласен, сэр, в день, даже при такой отвратительной погоде, следует проходить как минимум десять миль. Но пока что результаты таковы, каковы они есть. До очередного склада - два дневных перехода, запасов продовольствия нам должно хватить, хотя желательно было бы пополнить их еще каким-то количеством конины.
- А ведь брали мы с собой этих животных не для поедания, - проворчал капитан.
- На этом участке маршрута гурии установлены редко, - ушел от этой темы Бауэрс, - поэтому нам придется быть особенно внимательными к любым следам, которые могут появиться на нашем пути. Предполагаю, что начнутся наши очередные блуждания.
- Почему же мы не позаботились о том, чтобы гурии, эти "знаки бытия", появлялись как можно чаще? - риторически спросил капитан.
- Мы не могли задерживаться, чтобы не терять времени, необходимого нам для покорения полюса. А командиры наших вспомогательных отрядов об этом почему-то не позаботились.
- Забыли о том, что при возвращении с полюса мы будем радоваться каждому из гуриев как очередному спасительному знаку небес.
В правоте слов лейтенанта группа смогла убедиться на следующее утро. Выйдя из своего форта, полярники тут же обнаружили, что ветер с силой несет поземку, заметая даже те едва различимые следы, которые оставались от их отряда, а также от вспомогательных партий. А к концу дневного перехода, после изучения карты и всяческих измерений, навигаторы Скотт и Бауэрс определили, что в течение всей второй половины дня они отклонялись от маршрута в восточном направлении.
- Если завтра прояснится, мы довольно легко исправим эту ошибку, - пообещал лейтенант, чувствуя свою собственную вину в том, что как минимум милю они прошли впустую.
- Вопрос лишь в том, прояснится ли, - проворчал Скотт.
А еще сутки спустя он оставил в своем дневнике такую запись: "Выступили с солнцем, а ветер почти совсем утих. Бауэрс снял целую серию "углов", и с помощью карт мы приблизительно определили, в каком положении находимся относительно следов. Данных было так мало, что, руководствуясь ими, мы брали на себя большую ответственность. Но Бауэрс своим чрезвычайно острым зрением заметил впереди гурий, и подзорная труба подтвердила его открытие, которому мы все очень обрадовались. После завтрака мы увидели еще один гурий; пошли дальше и стали лагерем в каких-нибудь двух с половиной милях от склада. Его не видно, но, если только будет хорошая погода, мы мимо него не пройдем".
29
После очередного перехода полярники все же достигли лагеря, однако радость их была омрачена тем, что в канистре оказалось очень мало керосина, необходимого для примусов.
- Такого не может быть, лейтенант! Куда он девался? - недоумевал Скотт. - Испарился, что ли?
- Существуют только два объяснения: его слишком щедро расходовали полярники из вспомогательных отрядов или же он и в самом деле испарился, поскольку жестянки, в которых хранился, не выдерживают столь низких температур и дают трещины. В любом случае нам следует расходовать это топливо очень экономно.
- На сколько дней нам хватит теперь провианта?
- На десять. Если учесть, что до следующего склада около семидесяти миль, должно хватить.
- Господин капитан, да здесь нас ожидает сразу несколько записок! - воскликнул Уилсон, занимавшийся переносом провианта на сани.
Взяв из рук врача три записки, Скотт посмотрел на них как на весточки из иного мира, иной планеты. "Докладываю, господин капитан первого ранга, - сообщал лейтенант Эванс, - что поверхность "Барьера" плохая, почти нет скольжения полозьев. Температура воздуха довольно высокая: пятнадцать-шестнадцать градусов. Чувствую себя неважно: цинга. Мои спутники здоровы. Провианта должно хватить. Счастливого прибытия в основной лагерь". Такие же коротенькие записки были от врача экспедиции Аткинсона и от лейтенанта Мирза, который прошел здесь со своей группой еще пятнадцатого декабря.
После Скотта записки прочли Бауэрс и Отс. Доктор тоже потянулся за ними, однако прочесть так и не смог, обнаружив, что начинается жестокий приступ "снежной слепоты".
Последующие несколько дней капитан вел группу к цели, ясно осознавая, что с каждым днем шансов добраться до Старого Дома у них все меньше. Когда до очередного склада оставалась тридцать одна миля, продовольствия у них было на шесть суток, а керосина только на три. Капитан был уверен, что до следующего склада они кое-как доберутся, но что будет дальше, если и там горючего окажется в обрез? Как долго они могут продержаться без горячей пищи и даже без кружки чая или кофе, хотя бы одной в сутки? Тем временем они все выше поднимались на "Барьер", и с каждым днем температура воздуха становилась все ниже: 27 февраля она уже достигала минус 37 градусов, 28 февраля - минус 40, а 1 марта - уже минус 41,5 градусов. И все это - при ледяном и влажном, пронизывающем ветре!