Где-то слева скакал измиланец. Вот он обернулся и заметил Халефа, но не меня. Он привстал и поднял ворованный штуцер. Я мог представить себе зловещую ухмылку, появившуюся на его лице. Расстояние между им и Халефом все увеличивалось, но зато моя лошадь, обезумев, летела к деревне как ветер, со скоростью, превышающей скорость вороного. Нас увидели люди, ни стояли возле дверей своих домов и глазели на нас. Рядом с первым домом возвышалась груда камней. У меня не было времени объезжать ее, и я пустил лошадь прямо на камни. Совершив прыжок, она издала какой-то неестественный звук. Я чуть было не угодил головой стену дома и не потерял управление.
Дальше препятствия не кончились. Следующей преградой стала двухколесная повозка с фруктами - кайми, я даже не разобрал. Прыжок - и мы благополучно миновали ее. Зрители закричали от страха и удивления.
Впереди показался поворот. Прямо за ним мужчина ел за повод корову. Завидев меня, он отпустил животное и с криком отскочил в сторону. Корова подалась было за ним и перегородила дорогу. В следующий миг мы перелетели и через корову.
- Челеби! Эфенди! Эфенди! - услышал я сзади. Оглянувшись, я увидел человека, который кричал мне. Это был Али Сахаф, стоявший у дверей своего дома. Рот у него был открыт от изумления, а руки сложены на груди. Он явно принял меня за злоумышленника укравшего чужую лошадь.
Так мы мчались и мчались. Наконец я увидел мост измиланец еще не достиг его, но я опередил даже своего вороного. Он скакал вдоль берега, Халеф - за ним Наконец мне удалось остановить лошадь, и я взял ружье наизготовку. Вороной был мне дороже, чем жизнь всадника. Если он добровольно не сдастся, ему уготована пуля. Пусть только подъедет! Тут он меня заметил. Видно было, что он опешил - измиланец явно не ожидал такой встречи. Потом он резко рванул вправо. Имея меня спереди, Халефа сзади и речку слева, ему ничего не оставалось, как ехать через деревню.
Я мгновенно развернулся, резанул коня второй раз и помчался назад. Вот он мелькнул за одним из домов. Четыре-пять прыжков моего коня, винтовка готова…
Тут я заметил, что преступника поджидает препятствие, которое он не заметил или скорее недооценил. Возле дома, у которого он оказался, шла изгородь из ивы. Я бы на его месте держался от нее в стороне или хотя бы попытался перепрыгнуть. Он же побоялся и поехал в обход, к въезду в деревню. Я за ним не последовал, мне надо было перекрыть ему дорогу на равнину и направить его к воде. Я мог достать его пулей, но все-таки это был живой человек, и мне не хотелось напрасного кровопролития.
Поэтому я направил лошадь прямо на забор. Для жеребца этот прыжок не составил бы сложности, кляча же не потянула на рекорд, и мы просто пробили в изгороди дыру. Теперь лошадь мчалась как стрела, пущенная из лука, вниз по деревне, и возле первого дома я завидел измиланца. Он, поняв, что путь перекрыт, поскакал вправо вдоль ручья по дороге, от которой раньше хотел отказаться. Вдалеке стал виден Халеф, которому тоже ничего не оставалось, как разворачиваться.
Я следовал за бандитом довольно близко. Он находился от меня приблизительно в пятидесяти корпусах и в отчаянии давал вороному шпоры, к которым тот не привык. Конь взбеленился и вышел из подчинения.
-Ри! Стой! Стой! - кричал я что было сил, надеясь, что жеребец, услышав мой голос, остановится. Но измиланец ударил его ружьем между ушей, и тот, снова пустился вперед, оставив меня позади. Расстояние между нами стало расти. Было уже ясно, что перепуганное животное собирается прыгать через ручей. Если ему удастся прыжок - конь для меня потерян, если я конечно, не воспользуюсь ружьем. И я снова взял ствол наизготовку.
Я решил стрелять, когда измиланец окажется на той стороне. Пять, четыре, три корпуса отделяют его от бега Вот копыта Ри залетели вперед головы, и он элегантным луком выгнулся над водой. Всадник потерял поводья, вылетел из седла, с силой грохнулся о землю и остался недвижим.
У меня не было времени обуздывать свою лошадь, она продолжала скакать. Она оказалась совсем необученной, к тому же была напугана до предела и занесла бы меня в ручей, переломав ноги нам обоим. Я одобрительно крикнул, лошадь прыгнула, не долетела и перекувырнулась.
Седло, в котором я сидел, было арабским с высокой передней лукой и еще более высокой задней. Такие седла удобнее английских, но и опаснее, если лошадь падает. Я рисковал жизнью, поэтому, крича лошади какие-то слова, вынул ноги из стремян, поднялся в седле над задней лукой, уцепившись при этом руками за переднюю, перекинул правую ногу и спрыгнул. Мне очень мешало ружье, поэтому все прошло не так гладко, я здорово грохнулся и некоторое время пролежал без движения.
- Аллах-иль-Аллах! - услышал я недалеко от себя. - Сиди, ты жив?
Я лежал так, что видел Халефа - он был немного дальше меня на другом берегу ручья и уже приготовился к прыжку. Он мог сломать шею. Опасность придала ему сил. Я предупреждающе поднял руку и крикнул:
- Оставайся на месте, Халеф, не будь глупцом!
- Слава Пророкам, - ответил тот, - он хранит меня от глупостей. И ты жив!
- Да, только немного грохнулся.
- Ты сломал что-нибудь?
- Думаю, нет, посмотрим!
Я поднялся и осмотрел себя. Все вроде бы цело, но голова гудела как котел. Халеф спешился, спустился к ручью и перебрался на мою сторону. Ручей оказался нешироким, но опасным его делало очень глубокое русло.
- Аллах велик! - воскликнул Халеф. - Вот это была охота! Я не верил, что на этих клячах мы догоним самого Ри!
- У него был плохой наездник.
- Да, он сидел на вороном, как обезьяна на верблюде, это я видел в Стамбуле у одного человека с медведями. Вон Ри. Я приведу его.
Вороной стоял спокойно и хрустел сочной травой. По нему не было видно, что он только что перенес суровое испытание, в то время как лошадь измиланца тяжело дышала и была покрыта потом. Луки седла были поломаны при прыжке.
- Пусть стоит, - ответил я, - надо посмотреть, что с всадником.
- Наверное, сломал шею.
- Это нежелательно.
- Почему? Он разбойник и конокрад.
- Но еще и человек. Не шевелится, видимо, потерял сознание.
- Полагаю, и душу тоже. Да отправится она в джехенну и породнится с дьяволом!
Я склонился над Дезелимом и осмотрел его.
- Ну что, нашел, куда делась его душа? - спросил Халеф.
- Похоже она действительно где-то бродит.
- Сам виноват. Не надо было воровать коня, тем более твоего вороного. Пусть Аллах поселит его душу в старой кляче, которую станут красть десять раз на дню, чтобы он узнал, почем фунт лиха.
При этом он подошел ближе и указал на шапочку кузнеца со знаком-застежкой:
- Сними-ка ее.
- Что?
- Копчу.
- Ага, ты прав. Об этом я и не подумал.
- А это очень важно. Кто знает, удалось бы мне г спасти тебя, не будь у меня этой вещицы.
- Откуда она у тебя?
- От пленника-кузнеца.
- А ты был у Шимина?
- Да, но об этом позже. Сейчас нам есть чем заняться. Смотри, люди.
Похоже, все население деревни высыпало на берег ручья. Все громко переговаривались, даже кричали. Еще бы - такое событие в скучной жизни!
Двое из них подошли ближе и прыгнули в воду. Одним из них был Али Сахаф.
- Господин, в чем дело? Зачем вы преследовали этого всадника?
- А ты сам не догадался?
- Нет, а что?
- Разве ты не заметил, на чьей лошади он скачет?
- На твоей. Ты с ним соревновался, или он, перед тем как купить его у тебя, решил испытать на скорость?
- Ни то ни другое. Он его у меня украл.
- А ты за ним гнался?
- Как ты видел.
- Господин, я не знал, что и подумать. Но как ты за ним угнался?
- Сам удивляюсь.
- Ты мчался как шталмейстер великого господина, даже быстрее. Никто бы не отважился на прыжок, сидя на такой лошади!
- Значит, я изучил ее достаточно.
- Ты, наверное, шутишь. Сначала сидишь на коне как школяр, а потом, продираясь сквозь изгородь и прыгая через воду, становишься настоящим наездником, готовым сломать шею.
- Последнее я предоставил сделать другому. - И я указал на измиланца.
- Аллах! Он покалечился!
- Да.
- Или он мертв?
- Именно так.
- Дороговато заплатил за свой поступок. Кто же он? Он подошел к телу, заглянул в лицо и отшатнулся в ужасе:
- Боже мой, это же кузнец-оружейник Дезелим из Измилана!
- Тебе он известен?
- Да, он еще владелец кофейни, сколько чашек кофе я у него выпил, сколько трубок выкурил…
- Так что, он твой дружок?
- Нет, просто знакомый.
Тут подошел второй человек, перепрыгнувший через ручей вслед за Али. Он тоже осмотрел лицо мертвого и спросил меня:
- Ты гнался за ним?
- Да.
- И он лишился жизни?
- Увы.
- Значит, ты убийца, я арестовываю тебя.
- Ты не сможешь этого сделать, - вмешался Али Сахаф. - Ты не властен над этим человеком.
Тут второй изобразил на лице строгость и заявил тоном, не терпящим возражений:
- Ты, Али Сахаф, молчи, я - киаджа и командую здесь. Итак, кто ты?
Вопрос адресовался мне.
- Чужестранец, - ответил я односложно.
- Откуда?
- Из немче мемлекети.
- Это далеко отсюда?
- Очень далеко.
- У вас есть киаджа?
- У нас есть король.
- Это все равно. Я - король Кабача. Следуй за мной.
- Как арестант?
- Конечно, ведь ты убийца.
- А ты не хочешь сначала узнать, как получилось, что я погнался за этим человеком?
- Это можно будет сделать завтра, когда у меня появится время выслушать тебя.
- Время сейчас есть у меня, а завтра его не будет.
- Что ты еще болтаешь! Пошел вперед! - И он повелительно указал мне на ручей.
Тут к нему подошел Халеф, показал на сумку, из которой свешивалась плетка из гиппопотамовои кожи, и спросил:
- Итак, ты киаджа этого местечка?
- Да.
- Ты видал когда-нибудь такую плетку?
- Очень часто.
- А отведывал?
- Что ты имеешь в виду?
- Я имею в виду следующее: если ты произнесешь хоть одно слово против этого сиди, эфенди и эмира, а также моего спутника, то я дам тебе этой плеткой по роже, так что твой любопытный нос свернется в сторону мечети султана My рада. Не думаешь ли ты, что мы приехали в Кабач, чтобы общаться с твоей личностью? Какой пуп земли нашелся! Видели мы шишек и покрупнее тебя! Зачем Аллах дал тебе кривые ноги и красный нарост на носу? Чтобы отличаться от остальных верующих? Берегись меня в гневе. Я и не таких ребят делал покорными с помощью вот этой плетки - не то что тебя.
Надо сказать, что киаджа был больше удивлен, чем испуган. Он оглядел малыша с головы до ног и спросил:
- Эй, ты часом ума не лишился?!
- Нет, это ты сумасшедший. Только выживший из ума может приставать к моему эфенди, могущественному эмиру Кара бен Немей с дурацкими обвинениями.
- А кто ты?
- Я хаджи Халеф Омар-бей, защитник невиновных, мститель за несправедливость и властитель всех киадж и начальников, покуда светит солнце.
Бедный чиновник не знал, что ему делать. Напористость малыша его обескуражила. Он повернулся ко мне:
- Господин, ты действительно такой значительный человек?
- А что, разве не похоже? - спросил я строго.
- О нет, ты выглядишь как эмир, но ведь ты загнал этого человека до смерти.
- Он сам виновен в этом.
- Почему?
- Он украл мою лошадь, а я догонял его, чтобы вернуть краденое.
- Дезелим из Измилана украл лошадь?!
- Ты что, не веришь словам эфенди? - грозно спросил Халеф, сделав шаг вперед и потянувшись к сумке.
- О нет, я нисколько не сомневаюсь, - поспешно проговорил киаджа. - Но может ли эфенди доказать, что вороной действительно его собственность?
- Вот доказательство! - И Халеф положил руку на плетку.
Я указал на Сахафа:
- Спроси вот у него. Он знает, что конь мой.
- Откуда ему знать? Он с тобой не знаком, ты ведь чужеземец!
- Он знает меня и видел, как я скакал на этой лошади.
- Это так?
- Да, - ответил Сахаф.
Тогда киаджа склонился передо мной и сказал:
- Я верю тебе, не соблаговолишь ли ты проводить меня до дома?
- Как пленник?
- Не совсем, только наполовину.
- Хорошо. Какую половину ты намерен арестовать. Вторая поедет раньше, ей некогда тут задерживаться.
Он уставился на меня с открытым ртом. На том берегу послышался громкий смех. Тогда киаджа повернулся к собравшимся и громко крикнул:
- Что здесь смешного, вы, людишки, рабы! Забыли, что я наместник султана? - И, обратившись ко мне: - Твоя невиновность доказана только наполовину.
- Тогда я сейчас докажу полностью!
- Ну, докажи.
- Охотно. Видишь эти ружье и нож? Я пристрелю каждого и зарежу любого, кто помешает мне ехать дальше. А вот и другое доказательство. Читать умеешь?
- Да.
- Вот мой паспорт с печатью великого господина! - И я показал ему документ.
Увидев мою фотографию, он коснулся лба, рта, груди и произнес:
- Эфенди, ты прав, ты полностью невиновен, можете ехать.
- Что ты сделаешь с трупом?
- Мы бросим его в воду. Пусть раки сожрут его, раз он виновен.
- Не смейте делать этого. Известите о его смерти родственников, чтобы те его похоронили. Пусть отправляется к праотцам верным способом. Если я узнаю, что вы не сделали этого, то сообщу о вашем поведении верховному судье Румелии.
- Ты что, его друг?
- Как ты можешь спрашивать! - ответил Халеф за меня. Румели кади аскери наш друг и родственник. Моя любимая жена - дочь его любимой жены. Трепещите, если сделаете что-то не так. - И он пошел за своей лошадью.
Киаджа согнулся в три погибели и сказал мне:
- Да подарит Аллах жене твоего спутника сто лет жизни и сотню детишек, внуков и правнуков. Я все исполню, как вы мне приказали.
- Не сомневаюсь в этом. Лошадь убитого и все, что на ней, тоже отдашь семье.
- Они все получат, эфенди!
Я был уверен в обратном, но меня это уже не касалось. Я был рад, что все обошлось и мой вороной, утерянный таким удивительным образом, снова со мной. Свист - и он прыгнул ко мне через ручей. Люди замерли в изумлении. Халеф же привел свою лошадь за повод.
- Господин, не зайдешь ко мне? - спросил Сахаф.
- Зайду. Хочу взглянуть на твоего отца.
Мы сели на лошадей и двинулись в путь, убедившись в том, что киаджа выставил у тела часового. Возле домишка Сахафа мы спешились. Внутреннее пространство хижины было поделено на две неравные части. В большей я заметил на кровати старика, приветствовавшего меня одними глазами. Он даже не пошевелился.
- Отец, это господин, о котором я тебе рассказал.
Я подошел к нему, взял за руку и дружески сжал ее. Он поблагодарил опять же одними глазами. Все в доме было чисто убрано, и это меня порадовало.
Я спросил его, понимает ли он мои слова. Он кивнул.
- Я пришел, чтобы приветствовать досточтимого отца хорошего сына и сделать последнего счастливым.
В его взгляде читался вопрос, поэтому я объяснил:
- Он любит Икбалу, красивейшую из дочерей Румелии. Отец не желает ее ему отдавать, но я заставлю его. Али поедет со мной к нему.
- Господин, это правда? - воскликнул Сахаф в возбуждении.
- Да.
- Ты говорил с ней?
- И с ней, и с родителями.
- Что же они сказали?
- Они сказали "да", но отец пустился на предательство. Я тебе потом об этом расскажу. Теперь покажи мне часы.
- А поесть ты до этого не хочешь?
- Спасибо, у нас нет времени. Надо срочно возвращаться.
- Тогда выйдем отсюда.
Он провел меня в переднюю, где стоял стол - настоящая редкость в этих краях. На нем и стояли часы.
- Вот они, смотри.
Циферблата пока не было. Колесики были изготовлены из дерева, все вручную - ужасно трудоемкая работа.
- Знаешь, в чем состоит искусство? - спросил он.
- Да, - ответил я, указывая на стрелки. - Вот в этом.
- Ты ошибся. Эти часы показывают не только часы, но и минуты. Ты видел что-нибудь подобное?
"О Боже, наивный мальчик", - подумал я. Но вслух сказал:
- Вот, посмотри на мои часы: они показывают годы, месяцы, дни, часы, минуты и секунды.
Он взял их у меня из рук и принялся удивленно рассматривать циферблат.
- Господин, они идут правильно?
- Еще как!
- Но я не могу ничего понять.
- Потому что все написано на непонятном тебе языке. Но хоть услышать ход ты можешь? - Я завел их и заставил проиграть несколько ударов.
- Аллах акбар! Да эти часы изготовил или сам Аллах, или дьявол.
- Да нет же, их сделал простой мастер из Германии, но никому не продавал, а я получил их в наследство.
- А можно их открыть?
- Пожалуйста, но позже, давай рассмотрим их в Енибашлы, там у нас будет время.
- Ну что, трогаемся?
- Да. Но сначала я сдержу слово и напишу твоему отцу слова из Библии, которые облегчат ему страдания.
- Строфу из вашей Библии?
- Да. Он будет рад.
Мы вернулись в комнату. Там он спросил отца:
- Ты помнишь старого римского католика, который писал стихи?
Тот показал глазами, что да, помнит.
- Этот господин тоже христианин и хочет подарить тебе строфу. А я прочту ее.
Я выдрал страницу из блокнота, написал и передал Сахафу. Там говорилось о том, что живу ли я или умираю - я принадлежу одному Господу.
Глаза старика увлажнились. Он взглянул на свои руки, которыми не мог двигать.
- Эфенди, он просит дать ему руку, - пояснил Али. Я выполнил просьбу и высушил парализованному слезы на ресницах.
- Аллах всемогущ и справедлив, - сказал я, - он сковал твои члены, чтобы душа была крепче связана с ним.
Он закрыл глаза, и морщинистое лицо его разгладилось. Так он и лежал с закрытыми глазами, когда мы вышли из дома.
- Господин, - спросил меня на улице Сахаф, - почему ты написал строфу не на том языке, на котором сейчас говорят?
- Коран ведь тоже написан не на новом арабском. Строфа должна быть выражена особыми словами. Но почему ты сейчас иначе разговариваешь со мной, чем раньше?
- Я? - переспросил он, смутившись.
При первой встрече он говорил мне "вы", а сейчас перешел на "ты"… Подумав, он ответил:
- Потому что люблю тебя. Ты сердишься?
- Нет. Держи свою лошадь. Едем в Енибашлы. Пока он ходил за дом и мы его ждали, я хотел было расспросить Халефа о происшедшем с ним, но в этот момент нас обнаружили любопытные жители, и о приватном разговоре не могло быть и речи. Затем появился Сахаф на лошади, и мы в темпе двинулись, потому как нас мучила неизвестность - что там с Оско и Омаром. Во время поездки я спросил хаджи:
- Я так долго вас ждал, а вы все не ехали. Что-то перепутали?