- От тебя требуется, прежде всего, честное признание, - сказал я. - Если соврешь, тут же верну тебя в дом и пошлю за судьей. Я эмир из Германистана, и мне некогда возиться с такой мелкой сошкой, как ты. Знаешь, что с тобой произойдет, если я на тебя заявлю?
- Нет.
- Ты предстанешь перед судьей и будешь приговорен к смертной казни.
- Да, - подтвердил грозным голосом Халеф, - тебя повесят вверх ногами, а затем заставят выпить пару больших бутылок яда. После же отрубят голову.
Перепуганный пекарь не заметил бессмысленности сказанного хаджи. Он сложил руки на животе и взмолился:
- Валлахи! Пощадите!
- Я обязательно все это сделаю, если ты не дашь согласия, - сурово сказал я. - Отвечай как на духу. Ты давал мне согласие на свадьбу Сахафа и Икбалы?
- Нет… Да, да! - поправился он тут же, едва заметив мои удивленно вскинутые брови.
- И тут же послал своего помощника за теми людьми, что сейчас сидят в хижине!
- Да.
- Они должны были убить меня?
- Такого приказа я им не давал.
- Но они должны были меня поймать?
- Да.
- Впрочем, это то же самое, что и убить. Далее, ковры, те, что лежат в кустарнике, - это ведь не контрабандный товар.
- Нет… Да, да, господин.
- Так, теперь слушай. Я должен был заявить о вашем покушении на мою жизнь. Должен был указать киадже, где находятся ковры. Первое я вам прощаю. Второе мне тоже не нужно, потому как я чужестранец. Но я расскажу Сахафу о складе ковров, и он сделает то, что диктует ему долг подданного падишаха.
- О господин, не говори ему ничего!
- Нет, он должен знать все. А дальше все будет зависеть от того, друг он тебе или враг. Помнится, ты обещал свою дочку Москлану из Палацы.
- Да.
- Ну так слушай. Москлан арестован, я сам задержал его. Икбала и Сахаф любят друг друга, и я надеюсь, что ты сейчас же выполнишь то обещание, что давал мне.
Он почесал волосатой лапой за жирным ухом.
- Ну?
- Пусть будет так, - молвил он понуро.
- Клянешься бородой Пророка?
- Я не могу.
- Почему?
- Ты ведь христианин!
- Но ты-то мусульманин - вот и клянись.
- Господин, если Москлан снова окажется на свободе…
- Молчи! - оборвал его хаджи. - Мы знать ничего не хотим об этом бандите. Хватит болтать!
- Отдашь дочку за Сахафа или нет? Да или нет?
- Да, да!
- Клянешься?
- Да!
- Бородой Пророка и всеми бородами халифов и верующих?
- Да.
- Твое счастье. Еще мгновение, и я не стал бы больше ждать.
- Господин, я могу идти? - дрожащим голосом воззвал ко мне толстяк. - Ты отпускаешь меня?
- Нет, мы еще не закончили.
- Ну что тебе еще от меня надо?
- Ты уже однажды давал мне слово и не сдержал его. Теперь же я хочу быть уверен до конца. Ты дашь свое согласие Сахафу, причем не только устно, но и письменно.
- Как это?
- Мы подготовим должным образом исбат, а ты его подпишешь.
- Да, да, давайте подготовим бумагу должным образом у меня дома.
- Нет уж. Не отпускай его отсюда, - вступил в разговор до сих пор молчавший Сахаф. - Я его знаю. Я же торгую Святым писанием. У меня есть бумага, перо и чернила в седельной сумке. Вот сейчас мы этот исбат и изготовим.
- Отличное решение.
- Но я никак не могу, - запротестовал красильщик. - Я слишком взволнован, у меня дрожат руки. Мое тело как гора, полная огня и землетрясений.
- А вот мы сейчас это землетрясение успокоим! - И хаджи потянулся к плетке.
- О Аллах! Аллах! - запричитал толстяк. - Я - кустик, зажатый между двух скал…
- Скорее, овца, разгрызаемая двумя львами. Мой эфенди дает тебе минуту на размышления.
- Это так, господин? - повернул он ко мне искаженное от страха лицо.
- Именно так. По истечении минуты ты можешь идти в дом, а я посылаю за киаджей.
- Ладно, пусть Москлан делает со мной что хочет. Видит Аллах, я не могу поступить иначе. Подписываюсь.
- Но этого мне недостаточно.
- Как? А что тебе еще нужно?
- Твои спутники. Они тоже должны поклясться и подписаться, как и ты. Они поедут к тебе, и ты на глазах у всех передашь руку дочери Сахафу.
- Они этого не сделают.
- Отчего же?
- Они не умеют писать.
- Умеют, так же как и ты. А если и в самом деле не умеют, то поставят знак вместо подписи. От них требуется только это, а потом они свободны.
- Они этого не сделают, потому…
- Стой, Бошак! - прервал его чей-то голос - Зачем нам подвергать себя опасности? Эфенди, это действительно все, что ты от нас требуешь?
- Да.
- И тогда ты никому не скажешь о том, что здесь произошло?
- Никому.
Я узнал голос нищего. Он был здесь главным злоумышленником и, понятное дело, больше всех хотел отвести от себя опасность. Едва услышав мое "никому", он сказал:
- Пусть бояджи подписывает исбат. Мы подпишемся сразу после него.
- А что скажет Москлан? - попытался опять возразить толстяк.
- Ничего он не скажет. Он уже ничего не станет требовать.
- Ну вот и хорошо, - произнес я. - Вот и договорились. Возвращайся в хижину, бояджи.
- Так и не подписав? - обрадованно спросил он.
- Мы ведь подготовили исбат, и я зайду к вам с ним.
- Во имя Аллаха не ходи, - прошептал мне на ухо Халеф и схватил за руку.
- Ба! Да эти люди мне ничего не сделают. Если вы почувствуете, что со мной что-то случилось, поджигайте крышу и берите на мушку вход, тогда из дома никто не уйдет.
- Входи, входи, эфенди! - крикнул из дома нищий.
- Сиди, я с тобой! - сказал Халеф.
- Успокойся, нам сейчас ничего не угрожает. Вставай, Бошак!
Толстяк, кряхтя, поднялся и поплелся в хижину. Халеф достал револьвер, но тут же спрятал его, как только заметил, что люди в хижине отложили ружья в сторону. Я дал знак Омару, Сахафу и Оско, чтобы те вошли. Толстяк по-прежнему никак не соглашался. Уж очень он боялся Москлана; остальные же, особенно нищий, убеждали его подписать. Наконец он согласился. И вот Сахаф, довольный, вышел к своей лошади, держа в руках подписанный документ.
- А ты хочешь подписать, господин? - спросил он меня.
- Нет, мне это ни к чему. Ты, жених, следи лучше, чтобы невеста от тебя не ускользнула!
Я взял у Сахафа готовую бумагу и убедился, что составлена она по всем правилам. Все-таки Сахаф был превосходным стилистом. Но когда дело дошло до подписи пекаря, представление началось сначала.
- Сиди, может, лучше его повесить? - спросил меня Халеф скучающим тоном.
- Это успеется. Сначала доставим его к киадже. Ну-ка, ребята, хватайте его.
- Я уже подписываю! - завопил толстяк.
Все. Документ был готов. Сахаф повернулся к остальным и быстро получил от них не только подписи, но и устное подтверждение. Теперь, когда все было в порядке, Сахаф сказал:
- Теперь скачем в Енибашлы. Вы будете свидетелями при нашем обручении.
- Дайте мне отдохнуть, - заныл красильщик, - я так устал от…
- А ну давай! - прервал его Халеф, подталкивая его к выходу.
Тут я услышал стук копыт. Должно быть, всадник был уже близко, так как лесная подстилка гасила все звуки. У нас даже не было времени перекинуться словами, как он вошел. Представьте мое удивление, когда я узнал в этом человеке Москлана - того самого, который выдавал себя за Пимозу!
Как же ему удалось ускользнуть от кузнеца, если только он не… Но нет, для таких мыслей у меня не было времени.
- Проклятый негодяй! Вот ты где!
Эти слова явно предназначались мне. Я увидел направленный на меня пистолет. Прогремел выстрел, я бросился в сторону - даже не знаю, как сумел так 6ыстро среагировать - и в следующее мгновение ударил его прикладом штуцера в лицо. Он выронил оружие и с криком схватился обеими руками за лицо. В то же мгновение Халеф бросился на него и повалил на землю.
Все произошло настолько быстро, что остальные даже не успели подняться с пола.
Теперь же все вскочили. Халеф крепко держал Москлана, а Оско скрутил ему руки. Тот почти не оказывал сопротивления, держался руками за лицо и завывал. Конец приклада выбил ему зубы, а может быть, раздробил подбородок. Только тут я услышал, что еще один человек неистово кричит от боли или, вернее, вопит так, будто сел на острие пики. Это был жирный красильщик.
- Мой палец, моя кисть, моя рука, мое тело, мой организм! Меня ранили! Он стрелял в меня, в меня! - При этом он раскачивался из стороны в сторону как сумасшедший.
- Покажи! - попросил я его.
- Вот, смотри, кровь течет, жизнь вытекает из меня, я уже труп.
На самом деле его палец был лишь слегка задет пулей, срезавшей небольшой кусочек кожи и мяса.
- Успокойся, - приказал я ему. - Это даже не рана.
- Что? Как не рана? - спросил он, удивленно рассматривая палец. Затем, поняв, что его жизни и в самом деле ничего не угрожает, счастливо поднял глаза. - Аллах милостив. На этот раз он спас меня от верной смерти.
- Да, всего на два шага правее.
- Два шага, эфенди. Зачем ты так быстро убрал свою голову?
- Конечно, чтобы в меня не попали!
- Но тогда он попал бы в меня! Этот несчастный лишил бы меня жизни. Я обещал ему свою дочку, а он в меня стреляет! Неужели не мог лучше прицелиться. Сабах, пойди сюда, перевяжи меня.
Но Сабах в это время осматривал Москлана. Раненый силился что-то сказать, но не мог. Он издавал лишь какие-то булькающие звуки.
- А вон еще всадник.
Я тоже заметил мужчину, ехавшего на неоседланной лошади. Мы вышли во двор, поджидая нового гостя. Увидев нас, он явно замедлил ход.
- Слава Богу, жив и здоров, - сказал я.
- Кто это? - спросил Оско.
- Кузнец. Сегодня все друг за дружкой охотятся. Настоящая псовая охота.
Узнав нас, Шимин закричал:
- Слава Богу, ты жив, а я уже начал беспокоиться!
- Что же случилось?
- Да ничего особенного.
- А что с женой?
- Он ударил ее кулаком по голове, но особого вреда не причинил.
Наконец Шимин подъехал к нам. Быстрая езда выбила его из сил.
- Вы видели его? - спросил он.
- Да, он стрелял, но промахнулся.
- Откуда же он взял оружие?
- И как ему удалось бежать? - задал я встречный вопрос.
- Сначала приехали твои друзья, - начал рассказ кузнец, - и я послал их за тобой к Бошаку, а потом пошел в кузницу поработать. И тут вдруг увидел, как пленник выбегает из дома. Я бросился к жене. Она лежала в комнате, обхватив голову руками. Без чувств.
- Как же это случилось? Как ему удалось выбраться из подвала?
- Господин, наверное, я совершил большую ошибку. Хаджи Халеф Омар пожелал увидеть пленника. А я по рассеянности забыл в подвале стремянку. Он освободился от пут и выбрался из подвала.
- Как же он смог открыть дверь?
- Да ведь она сплетена всего лишь из ивовых ветвей. Он ее просто выломал. Шум же я не слышал, потому как в то время работал в кузнице. Лошадь его стояла за домом. Он это приметил и ускакал на ней.
- Как же он нашел нас? Он что, знал, где я нахожусь?
- Он просто слышал мой разговор с твоими спутниками.
- В таком случае, ты был очень неосмотрительным.
- Ты прав. Я хотел исправить положение. Поэтому, дав жене воды, чтобы та смочила голову, помчался в деревню, взял первую попавшуюся лошадь и поскакал в Енибашлы. Там жена пекаря сообщила мне, что ты уехал в Кабач, а муж ее с Дезелимом - за тобой следом, за ними - твои друзья. И он, наверное, также нашел вас. Теперь ты расскажи, что произошло.
Я вкратце поведал ему обо всех наших приключениях. Когда я закончил, он задумчиво произнес:
- На все воля Аллаха. Москлан получил свое, а я виноват в том, что упустил его. Как мне снять с себя наказание Всевышнего, эфенди?
- Это вовсе несложно, но в этом нет никакой необходимости.
Мы вскочили на лошадей, красильщик взобрался на осла, и мы тронулись в путь. Меня одолевали сомнения: не начнет ли Москлан мстить кузнецу? Я сказал об этом Шимину.
Но он успокоил меня:
- Не волнуйся за меня, я столько узнал от вас, что больше не боюсь этого конокрада. Что бы он теперь ни говорил, я найду на него управу. Он никому не причинит вреда.
- Я тоже, - заявил толстяк. - Он стрелял в меня и пусть теперь расплачивается. Моя жизнь висела на волоске.
- Нет, скорее, моя…
- Наверное, он нас с тобой хотел убить одной пулей. А вот и деревня, эфенди. Мне нужно узнать у тебя еще кое-что.
Я отстал немного с ним вместе, и он сказал:
- Ты расскажешь Сахафу о коврах?
- Конечно.
- И он узнает о месте, где они лежат?
- Я сам покажу ему это место.
- А ты не хочешь замять это дело?
- Нет, я хочу, чтобы он знал.
- Ты жесток. Ты действительно поручишь емузаниматься этими коврами?
- Да.
- И будешь заставлять его, если он откажется?
- Мне пора уезжать, и я не могу его принуждать. Он обязательно это сделает, если ты не сдержишь данное ему слово. Так что сам решай!
- Я сдержу слово.
- Тогда пускай приезжает киаджа и трое соседей выступают в качестве свидетелей. Советую тебе сделать это побыстрее.
- В самом деле?
- Да. Ты должен доказать Сахафу, что твои намерения самые серьезные.
- Подчиняюсь тебе. О, как будут радоваться мои жена и дочь!
Наконец-то благоразумие победило. Лицо его раскраснелось, и, когда мы спрыгнули с лошадей возле его дома, он буквально скатился с осла и помчался к дверям. Мы услышали, как он кричит: "Сюда, сюда, быстрей, мы здесь!"
Женщины подбежали к нам. Хозяин был первым, кого они заметили, я - вторым.
- Господин, это ты! - завизжала от радости любимица всей Румелии. - С тобой ничего не случилось? Слава Аллаху! Я ждала тебя. Ты сдержал слово?
- Я привез тебе то, что ты просила.
- Где? Где?
- Вот.
При этом я указал на маленького хаджи, остальных пока не было видно.
- Пошла к черту! - тут же откликнулся Халеф, к счастью, на своем арабском диалекте, которого она не понимала.
Она же переспросила озадаченно:
- Вот этот?
- Да, о сладкая дочь красной краски.
- Но я его не знаю.
- Он отдаст за тебя свою жизнь. Но там дальше еще один. Выбирай между ними обоими.
Сахаф шел следом за Халефом. Девушка беспомощно и вопрошающе повернулась к отцу.
- Кого из них ты знаешь? - спросил тот, смеясь.
- Вот этого, - ответила она, указывая на Сахафа.
- По душе ли он тебе?
- Ода.
- Тогда он твой.
Она закрыла лицо руками, громко хихикнула, от стыда ли или от смущения - трудно сказать, и исчезла в комнатах.
- Господин, смотри, сколько беспокойства ты нам создал, - обратился ко мне пекарь полушутя-полусерьезно.
- Пусть теперь они беспокоятся. - И я указал на Сахафа.
- Нет, пока нельзя, - ответил пекарь озабоченно. - Юноша в день помолвки не может оставаться с невестой наедине.
Толстяк и не подозревал, что его Икбала и так уже давно встречается со своим Али за домом под присмотром заботливой и молчаливой Чилеки и еще более молчаливой луны.
- Тогда иди с ними ты, у меня нет времени.
- А Чилека не может их сопровождать?
- Тоже нет. Вы наши гости, и она должна прислуживать вам.
Прислуживать? Они что, хотят нас поить и кормить? Чем? Теми самыми деликатесами, которые я чуть было не попробовал? Не приведи господь.
И я поспешил сказать:
- Нет-нет, не нужно, время мое ограничено, мне нужно ехать.
- Господин, куда же ты, уже вечереет, куда ты на ночь глядя поедешь?
Он был прав. Тут Халеф спросил меня тихо:
- Ты действительно хочешь уехать сегодня, сиди?
- Это абсолютно необходимо.
- Один, без нас?
- Теперь уже я на это не отважусь.
- Мне кажется, что мы слишком долго в седле лошадям нужно отдохнуть.
- Ну да ладно, останемся здесь ненадолго. А ночь проведем у Шимина, моего друга.
Тут кузнец издал радостный крик и произнес, протягивая мне руку:
- О эфенди, ты даже не знаешь, какую радость ты мне доставил, назвав своим другом!
- Ты мне это доказал. Когда я вернусь домой, ты окажешься среди тех, кого я всегда буду вспоминать с любовью.
- Обязательно скажу это моей жене. Вот бы узнать как там она…
- Твоя лошадь явно устала. Тебе надо ее сменить. Возьми моего жеребца, слетай к своей жене и тотчас возвращайся.
- О, этот конь слишком хорош для меня. Лучше я поскачу на другом и так же быстро вернусь.
Он ушел. Конечно, мой вороной должен был остаться со мной ради нашей же безопасности. Нужно было узнать, что происходит в хижине нищего.
Когда все угомонились, а красильщик занялся своими семейными делами, я сказал Халефу:
- Ты не беспокойся, а ненадолго отлучусь. Хочу посмотреть, что там с Москланом.
- Ты что, с ума сошел, сиди? Ты поедешь к этой хижине?
- Да.
- Но они же убьют тебя!
- Нет уж, теперь им не удастся застать меня врасплох. К тому же убежден, что дом уже пуст. Москлана наверняка спрятали, да так, чтобы мы его не нашли.
- А ему нечего тебя бояться. У тебя ведь нет никаких прав его задерживать.
- Все это так, и все-таки он меня боится. Он стрелял в меня. Да и вообще рыльце у него в пушку. Только не говори красильщику, куда я поехал.
Если ты в ближайшее время не вернешься, я поеду следом за тобой.
- Хорошо. Так и договоримся.
Я вышел из дома. Старой дорогой ехать остерегся. Ни к чему незапланированные встречи. Поэтому повернул не на юг, а на запад, чтобы въехать в лес со стороны Кабача.
Имея северный край леса по левую руку, я мчался галопом по равнине и скоро, благодаря моему вороному, добрался до того места, где лесной массив тянулся к югу от Кабача. Тут немного поодаль я заметил группу всадников, которые удалялись от меня. Мне показалось, что это и есть именно те, кого я ищу. Нас разделяла английская миля.
- Быстро, быстро! - крикнул я своему жеребцу.
Ри прекрасно понял меня. Ему не понадобились дальнейшие подтверждения моего приказа. Конь стелился по земле как ветер. Я мог бы, сидя в седле, выпить бокал шампанского, не пролив ни капли. За несколько минут я добрался до дома на окраине села и спрыгнул с лошади. Я старался ехать так, чтобы между мной и всадниками оставалось здание, и таким образом я оказался незамеченным.
На пороге дома сидела средних лет женщина и разрезала дыню.
- Добрый вечер! - приветствовал я ее по-арабски. Она взглянула на меня вопросительно. Я повторил слова по-турецки. Она поняла меня и поблагодарила.
- Не продашь мне кусок дыни? Я очень хочу пить.
- Ради бога, господин!
Отрезав большой кусок, она подала его мне. Увидев, с какой жадностью я ем дыню, она засмеялась и сказала:
- Это я сама сажала. Только что я разрезала целую для других, но они просили не так вежливо, как ты.
- А они заплатили?
- Я не просила с них деньги, хоть бедна и живу своей бахчей, но они меня и обокрали.