Они знали, что волны выбросили их сюда совсем недавно, ведь в предыдущий их приход здесь не было следов кораблекрушения. Мужчины разожгли на берегу большой сигнальный дымный костер и стали ждать: "если где-то поблизости были потерпевшие крушение, они не могли его не увидеть". Они оставались там до сумерек, затем потушили костер и, озадаченные и подавленные, отправились назад в Эпигуайтт. На их сигнал никто не отозвался, а они были бы очень рады обществу других людей, какими бы оборванными и беспомощными те ни оказались.
В двадцати милях к северу от Эпигуайтта по плато на вершине скалы бродил Роберт Холдинг "в поисках пищи и приключений", как он сам иронично об этом пишет, благополучно сбежав от группы матросов, готовых к каннибализму. Здесь он тоже нашел обнадеживающие признаки присутствия людей в прошлом. В высоких зарослях травы он обнаружил два каркаса палаток, которые, вероятно, были оставлены охотниками на тюленей, бывавшими здесь прежде. Находились они неподалеку от одной из двух укромных бухт, которые он заметил, впервые выбравшись на вершину скалы.
Глядя на склон, сбегающий к морю, он еще более обрадовался, когда увидел там тюленей. Поскольку Холдинг был один и не знал ничего о том, как нужно на них охотиться, он решил оставить их в покое и заняться сбором моллюсков. Спустившись на берег, он нашел больших улиток-блюдечек на затопляемых приливами камнях и после ряда попыток нашел способ их легко срывать, быстро просунув лезвие ножа между ногой моллюска и поверхностью камня. Имея при себе спички, он разжег костер и с удовольствием отметил, что, будучи зажаренными, блюдечки на вкус оказались весьма похожими на куриные яйца и чрезвычайно сытными.
Засунув несколько раковин в карманы как подтверждение того, что здесь есть пища, он поднялся по склону холма и опять стал пробираться в высоких травах к тому месту, где возле груды камней оставил капитана Далгарно с остальными. Невероятно, но они так и лежали вокруг костра, грызя корневища Stilbocarpa, которые были им единственным пропитанием на протяжении двенадцати дней с тех пор, когда он ушел от них на берег, куда они выбрались после кораблекрушения. Однако Холдинга это не сильно удивило. Вскоре он понял, что они вообще едва ли шевелились.
Впрочем, поскольку спички оставались у Холодинга, костер кто-то должен был постоянно поддерживать. У большинства из них, включая капитана и его первого помощника, босые ноги были изранены и обморожены. То было 2 июня – таким образом, они уже двадцать три дня были лишены более или менее существенной пищи. Все они демонстрировали типичные симптомы голода: бессмысленный взгляд тусклых глаз, сухая потрескавшаяся кожа, выпадение волос, мышечная слабость и вялость ума, а также бесконтрольное мочеиспускание. Ступни и ладони голодающих постоянно немели, а руки и ноги сводили мучительные судороги. В любом случае то, что капитан Далгарно, которому следовало бы проявить присущие человеку его ранга лидерские качества, был настолько безразличен к происходящему, ничего хорошего им не сулило.
На вопрос помощника капитана, Эндрю Смита, что случилось с боцманом и другими матросами, которые ушли на берег, Холдинг уклонился от ответа, не желая рассказывать о том, как он чуть не стал жертвой людоедства. Вместо этого он сообщил, что призывал их вернуться на плато, но они отказались, хотя он их предупредил, что если они останутся там, то обрекут себя на гибель. Такая участь их, по всей видимости, и постигла, раз о них ничего с тех пор не было известно.
Затем он перевел разговор на другую тему и стал рассказывать остальным о моллюсках, которых нашел на берегу. При виде ракушек они явно воодушевились идеей отправиться туда. Впрочем, у Холдинга не было никакого желания снова оказаться в роли погонщика вереницы сопротивляющихся людей, сильно ослабленных и с трудом одолевающих несколько жалких ярдов в день. Поэтому на следующее утро он отобрал для передового отряда пятерых, сохранивших больше остальных сил: капитана Далгарно, Эндрю Смита, его первого помощника, юнгу Джеймса Лэнсфилда, столяра Алекса Хендерсона и матроса по имени Фриц Хансен. Остальным он сказал, что либо вернется за ними сам, либо пришлет кого-нибудь сразу же, как только они обустроят на новом месте лагерь.
Он повел свой отряд на северо-восток. Поначалу было нелегко заставлять идти всех пятерых, но Холдинг был твердо настроен довести их до берега, а когда они увидели облепленные морскими блюдечками камни, их уже не нужно было уговаривать двигаться. Более того, пока они собирали моллюсков, он умудрился подбить большую птицу, которую они ощипали и зажарили. На следующий день после ночи, которую Холдинг назвал наиболее комфортной среди прочих, проведенных ими на острове, он послал Фрица привести остальных.
К тому времени, когда Фриц Хансен спустя целые сутки вернулся, Холдинг уже приготовил пиршество, состоящее из моллюсков и рыбы, которую он научился ловить с помощью палки, нанося ей удар по голове. Правда, Фриц привел только четверых вместо шести ожидаемых. Моряк доложил Холдингу, что еще двое отказались идти, но Эндрю Смиту он рассказал другое: мол, проснувшись утром, они обнаружили, что эти двое умерли ночью.
Таким образом, горестно отмечает Смит, число выживших с "Инверколда" сократилось до десяти человек. Впрочем, как сообщает далее первый помощник, ничего удивительного в этом не было. "До того момента, когда мы добрались до камней на берегу (по-моему, примерно через двадцать дней после кораблекрушения), все наше пропитание состояло из маленького куска свинины и горсти хлеба с погибшего корабля, маленькой свиньи, которую мы убили, и кое-каких диких кореньев". К тому же субантарктическая зима была в самом разгаре. Гибель от переохлаждения была столь же вероятной, как и смерть от истощения, поскольку до тех пор у них практически не было никакого укрытия.
Однако эту проблему было суждено отчасти решить уже в ближайшее время. После того как с камней в округе были содраны все моллюски, группа из пяти человек, вновь под предводительством Холдинга, забралась на ближайший утес. Наверху на некоторых кустах они нашли маленькие красные ягодки и, выяснив, что они сладкие на вкус, с жадностью на них набросились. Затем, заметив, что кусты в предыдущие годы подвергались регулярной обрезке, они протиснулись сквозь заросли и вышли на гребень холма, чтобы лучше осмотреть окрестности. Увидев едва различимую дорожку, что, петляя, спускалась вниз, они решили посмотреть, куда она их выведет. Вдруг Эндрю Смит, который был среди них самым высоким, всех взбудоражил, воскликнув, что недалеко от воды видит печную трубу.
А если есть печная труба, то там, несомненно, должен быть и дом! Холдинг ринулся за Смитом, который вопил, что рядом с берегом он увидел поселок – поселок, где, возможно, живут люди!
"Изо всех сил, что у нас еще оставались, – пишет помощник капитана, – окрыленные, мы бежали к ним через кустарник".
На бегу они звали людей, отчаянно надеясь услышать их ответ.
В конце концов они, пошатываясь, остановились, оглушенные тишиной, которая тут царила уже двадцать лет кряду. Вокруг них лежали остатки поселения Хардвик.
Грандиозный замысел основать британскую колонию в далеком субантарктическом поясе начал обретать очертания в 1846 году, когда Чарльз Эндерби из лондонской китобойной компании "Эндерби и сыновья" (наниматель Абрахама Бристоу, первооткрывателя архипелага Окленд) опубликовал брошюру под названием "План восстановления китобойного промысла Британии на юге силами компании, созданной на основе правительственной концессии, посредством колонизации Оклендского архипелага как промысловой базы компании".
Знаменитый исследователь сэр Джеймс Росс, один из немногочисленных англичан, побывавших на архипелаге, полностью одобрил этот план, заявив, что "во всем обширном Южном океане" для китобойной базы лучше места не сыскать. Британское правительство выразило одобрение в лице одного из сановников, назвав замысел "хорошо продуманным проектом виднейшего гражданина Лондона". Соответственно, фирма Эндерби получила королевскую концессию сроком на тридцать лет. Как выяснилось позже, из этих тридцати лет достаточно было всего трех.
Четвертого декабря 1849 года прибыл "Сэмюэль Эндерби", первый корабль экспедиции, и после короткой церемонии на берегу был поднят флаг. Радость этого события, правда, была омрачена, когда выяснилось, что их здесь опередила группа поселенцев из народа маори. Новоиспеченный губернатор, собственно сам Чарльз Эндерби, получил официальное приглашение Матиоро, вождя племени Нгати Матунга, прибывшего сюда с семьюдесятью своими соплеменниками и рабами из народа мориори в 1843 году, то есть шестью годами ранее, с архипелага Чатем – небольшой группы островов к востоку от Новой Зеландии. Они основали пару укрепленных поселений и развели огороды с картофелем и капустой, а кроме того, несколько плантаций льна. Таким образом, маори вполне обоснованно считали эти земли своими.
Эндерби был еще более обескуражен, обнаружив, что почва здесь торфяная и заболоченная, что заросли кустарника почти непроходимы, что непрерывно дуют свирепые ветры и с гнетущим постоянством льют дожди. Ранее в Лондоне он утверждал, что климат здесь здоровый, целинные земли плодородны и дадут богатые урожаи, а крупный рогатый скот, овцы и лошади будут обильно плодиться. Эта его уверенность была основана на отчетах капитанов Бристоу, Моррелла и Росса. Теперь до него стало доходить, что он, пожалуй, был чрезмерно оптимистичен.
Некоторой компенсацией неоправдавшихся надежд стал захват возделанных племенем земель, правда, перед этим маори позволили забрать часть выращенного ими урожая картофеля и капусты. Первого января 1850 года он получил поддержку в виде прибывшего корабля "Фенси", доставившего комиссара полиции, первого врача, восемнадцать рабочих со своими семьями, восемь тысяч кирпичей и некоторое количество разборных деревянных домов. Впрочем, большинство новоприбывших поселенцев, включая медика и многих женщин, едва окинув свою новую обитель полным ужаса взором, тут же обратились к бутылке. Поселение, получившее название Хардвик, было обречено еще до того, как началось его существование.
К концу первого лета колонистам все же удалось собрать восемнадцать домов и один барак из заготовленных материалов, привезенных на "Фенси". Делом первоочередной важности было строительство дома губернатора на четырнадцать комнат, в который Эндерби с удовольствием вселился 25 февраля 1850 года. Возведение тюрьмы, однако, оказалось более насущной необходимостью, которую временно удовлетворили тем, что установили большую бочку из-под масла на близлежащем маленьком острове под названием Башмак для размещения в ней смутьянов, пьяниц и воров. Впоследствии бочка была заменена настоящей небольшой тюрьмой, получившей название Замок Родда в честь одного из врачей, Дж. С. Родда, члена Королевского колледжа хирургов, который был в нее помещен за беспробудное пьянство. Он едва не утонул, свалившись с пристани, будучи нетрезвым, а его жена, питавшая не меньшее пристрастие к горячительному, была печально известна своим неприличным поведением в публичных местах.
Кроме того, поселенцы построили мастерские, множество ветрозащитных заборов и полмили дороги, но в целом их деятельность обернулась неудачами. Они выпустили на волю кролей, коз, свиней, овец, но животные, заполонив окрестности, не прижились там. Китобойный промысел также не принес ожидаемых результатов, а нарушения правопорядка стали обыденностью. После запрета на спиртное люди стали гнать его самостоятельно. Комиссар полиции совершил обход, принуждая людей подписаться под "обетом трезвости", но это никак не повлияло на их пристрастие к алкоголю. Церковные службы пришлось упразднить, поскольку никто их не посещал.
В октябре 1850 года мисс Холлетт, сестра одного из двух врачей, попыталась застрелить своего брата, а затем и себя. Видимо, из-за того, что оба были пьяны, у нее ничего не получилось, и это дело было замято. Доктор Холлетт покинул колонию в начале 1851 года, что обернулось очередной проблемой, так как колонисты, китобои в особенности, начали страдать от цинги. Ему на замену прибыл доктор Макниш, но он также оказался злостным алкоголиком и через три месяца покинул острова. Его преемник, доктор Эвингтон, продержался всего лишь пять месяцев; он так торопился уехать, что оставил здесь свою жену (тоже поклонницу крепких напитков), не став дожидаться, когда у него будет достаточно средств, чтобы оплатить дорогу и ей.
Губернатор Новой Зеландии сэр Джордж Грей посетил остров с официальным визитом в ноябре 1850 года. После осмотра поселения под проливным дождем он удалился, выразив глубокую озабоченность будущим колонии. Тем временем губернатора Эндерби сразил тяжелый инсульт. К июлю 1851 года в Веллингтоне и Сиднее уже стали привычными слухи о полном крахе поселения. В декабре того же года прибыла специальная комиссия уполномоченных лиц, и в январе 1852-го Эндерби предложили уйти в отставку, на что он ответил категорическим отказом, поклявшись пристрелить всякого, кто попытается сместить его с занимаемой должности. Однако после того как уполномоченные пригрозили ему кандалами, он отступился и отправился с ними в Веллингтон. Близился конец этого масштабного проекта.
Четвертого августа 1852 года колонисты покинули острова, забрав с собой практически все. Овцы и крупный рогатый скот были забиты для обеспечения кораблей провиантом. Разборные дома, включая резиденцию губернатора, были демонтированы и упакованы, кирпичи были погружены в трюм "Эрла Хардвика" в качестве балласта, а мастерские, амбары и тюремное здание, тоже разобранные, были погружены на суда со всей мебелью и инструментами. В 1856 году последние из поселенцев маори также покинули острова и отправились в Новую Зеландию, зафрахтовав китобойное судно.
Так Оклендский архипелаг снова стал необитаемым. Когда 5 июня 1864 года члены экипажа погибшего "Инверколда" наткнулись на поселение, от эксперимента Эндерби остался лишь один дом, да и тот в жалком полуразрушенном состоянии.
Пятеро отчаявшихся моряков, стоя среди высоких сорных трав, безмолвно смотрели на развалины дома. Во многих местах от стен были оторваны доски, так что он был открыт для ветра и дождя. Тем не менее большая печь и дымоход стояли там, где раньше была кухня, и кровля из дранки над этим помещением более или менее сохранилась, так что, хотя это убежище вовсе не было идеальным, оно все же оказалось много лучше всего того, чем им приходилось довольствоваться до сих пор. К тому же, заметив торчащие из земли доски вокруг поросших высокой травой грядок бывшего огорода, Холдинг обнаружил там навес, значительно лучше защищавший от дождя, чем сам дом.
Оставив остальных троих осматриваться, Холдинг вместе со вторым помощником капитана, американцем Джоном Махони, отправился на берег найти что-нибудь съестное. Роберт Холдинг увидел птицу наподобие той, что он убил около трех дней назад, и стал к ней подкрадываться, как вдруг услышал голос Махони:
– Боб, иди сюда, ради бога, тут тюлень!
Холдинг бегом вернулся, но ничего не увидел.
– Где он? – спросил он.
– Вон там, – ответил тот, указывая на скалистый выступ. – Там, в воде!
И действительно, в следующее мгновение Холдинг увидел тюленя, высунувшего нос из воды, его усы шевелились от его дыхания. Единственным оружием в распоряжении матроса был полусгнивший сук, который он собирался метнуть в птицу. Подойдя к тюленю вброд, он ударил его суком по носу, но, к его ужасу, тот переломился.
– Дай мне камней, ради всего святого! – крикнул он Махони.
Впрочем, он не стал ждать и нырнул в воду. Набрав камней у себя под ногами, Холдинг стал колотить ими тюленя по голове. Вскоре подоспел американец и вдвоем они схватили животное за передние ласты и вытащили его на сушу. Когда морской лев, помотав головой, начал как будто приходить в себя, Холдинг выхватил из ножен свой нож и попытался воткнуть его в грудь зверя. Однако клинок, отскочив от толстой, подобной резине кожи, выскользнул из его кулака, и в результате Холдинг порезал два пальца до кости. Не обращая внимания на боль, он повторил попытку, изо всех сил стараясь перерезать морскому льву горло, и в итоге ценою отчаянных усилий ему удалось убить животное. Глядя на испустившего дух морского льва, Холдинг обвязал пораненную руку носовым платком и сказал, что пойдет за подмогой. Он велел Махони присматривать за тушей до его возвращения и направился в заброшенное поселение.
Излишне упоминать, как он сам отмечает с иронией, что у него не было недостатка в добровольных помощниках при разделке туши. Еще раз им очень повезло, когда оставшиеся трое, прибираясь в доме, нашли треугольный кусок оцинкованного листового железа размером около восемнадцати дюймов по самой широкой стороне, сослуживший им добрую службу в качестве сковороды. В первый раз после кораблекрушения у них была возможность наесться досыта. Эндрю Смит вспоминает: "Мясо, как нам тогда показалось, было очень вкусным".
Потом они подготовили навес для ночевки. Вырвав высокую траву, они обнаружили, что передняя его часть провалилась, но в этом было даже преимущество, поскольку доски, закрыв землю, образовали пол. Они все вместе залезли внутрь, и, хотя было очень холодно – верхняя одежда была только на капитане и его первом помощнике, – под крышей им спалось гораздо лучше.
На следующий день хороший завтрак придал мужчинам сил и они еще раз обыскали развалины, в результате чего нашли несколько жестяных банок из-под консервированного мяса, которые им очень пригодились для варки моллюсков и тюленьего мяса. Кроме того, они подобрали старое тесло и топорик, выброшенные поселенцами за ненадобностью, но для потерпевших крушение оказавшиеся бесценными инструментами для рубки дров, которые до тех пор им приходилось ломать голыми руками. Еще Холдинг нашел старый бидон для воды емкостью в полгаллона. Его днище проржавело насквозь, но позже Холдинг приспособил бидон к делу, сделав ему деревянное дно. Помимо всего прочего, они также обнаружили немного проволоки с забора, старую лопату, несколько кусков кровельного шифера и немного кирпичей.
"Оставленные нами члены команды вскоре присоединились к нам, разместившись в доме", – пишет Эндрю Смит.
Теперь дом был значительно более пригоден для жилья, здесь стало гораздо суше, так как они постоянно поддерживали огонь горящим в печи старой кухни. Они разделили с остальными мясо тюленя, благодаря которому их силы все больше крепли. Правда, вскоре оно закончилось, и, как пишет Смит, "когда его не осталось, нам пришлось возвращаться к прежнему меню, состоящему из кореньев и моллюсков".
Холдинг сделал еще одно интересное открытие – усыпанную галькой дорожку, которая вела к явным остаткам огорода, со всех сторон огороженным ветрозащитными соломенными заборами. Там все еще рос картофель, но он был немногим крупнее гороха, и его невозможно было разварить до мягкого состояния; также было много одичавшей капусты. Тем не менее, вместо того чтобы исследовать грядки в поисках овощей и забрать солому для улучшения своего жилища, они ждали, когда люди, жившие здесь, придут и спасут их, упрямо отказываясь признать тот очевидный факт, что поселение уже очень давно заброшено.