- Не сердись, не то и я рассержусь!
- Да, ты прав, - произнес король, трепеща при мысли, что тень Шико может исчезнуть. - Но говори, друг мой, говори…
- Ты помнишь, мне надо было свести кое-какие счеты с господином де Майеном?
- Отлично помню.
- Я их свел: отдубасил как следует этого несравненного полководца. Он стал разыскивать меня, чтобы повесить, а ты бросил меня на произвол судьбы. Вместо того чтобы прикончить его, ты с ним помирился. Что же мне оставалось делать? Через посредство моего приятеля Горанфло я объявил о своей кончине и погребении. Так что с той самой поры господин Майен, который рьяно разыскивал меня, перестал это делать.
- Какое ужасное мужество ты проявил, Шико! Скажи, и ты не подумал о том, что я буду страдать при вести о твоей смерти?
- Да, я поступил мужественно, но ничего ужасного в этом не было. Спокойная жизнь наступила для меня, с тех пор как все считают меня мертвым.
- Шико! Шико! Друг мой! - вскричал король. - Ты приводишь меня в ужас, я просто голову потерял!
- Эко дело! Ты только сейчас это заметил?
- Не знаю, что и думать.
- Бог ты мой, надо все-таки на чем-нибудь остановиться.
- Ну так знай: я думаю, что ты умер и явился с того света.
- Значит, я тебе наврал? Ты не очень-то вежлив.
- Во всяком случае, часть правды ты от меня скрываешь. Но я уверен, что, подобно теням, о которых повествуют древние авторы, ты откроешь мне ужасные вещи.
- Отрицать не стану. Приготовься же, бедняга король.
- Да, да, - продолжал Генрих, - признайся, что ты тень, посланная ко мне господом богом!
- Готов признаться во всем, что ты пожелаешь.
- Иначе как бы ты прошел по коридорам, где столько охраны? Как очутился ты в моей опочивальне, подле меня?.. Значит, в Лувр всякий может войти? Плохо же охраняют короля!
И Генрих, в страхе перед воображаемой опасностью, снова бросился в кровать, готовый от ужаса зарыться под одеяло.
- Ну, ну, ну, - сказал Шико тоном, в котором чувствовалась и жалость и большая привязанность. - Не волнуйся: дотронься до меня и сразу убедишься.
- Значит, ты не вестник гнева божьего!
- Черт бы тебя побрал! Разве у меня рога, словно у сатаны, или огненный меч в руках, как у архангела Михаила?
- Как же ты все-таки вошел?
- Пойми, наконец, что я сохранил ключ, который ты мне сам дал! Я еще повесил его тогда себе на шею, чтобы позлить твоих камергеров: ведь они имеют право носить ключи только на заду. Ключом открывают двери и входят - вот я и попал!
- Через потайную дверь?
- Конечно!
- Но почему ты явился сегодня, а не вчера, например?
- В этом-то и весь вопрос. Что ж, сейчас узнаешь.
Генрих накрылся одеялом и продолжал жалобным голосом:
- Не говори мне ничего неприятного, Шико, прошу тебя… О, если бы ты знал, как я рад, что слышу твой голос!
- Я скажу тебе правду, вот и все. Тем хуже, если правда окажется неприятной.
- Не всерьез же ты опасаешься господина де Майена? - сказал король.
- Наоборот, вполне серьезно. Пойми: получив от слуг господина де Майена пятьдесят палочных ударов, я всыпал ему лично целую сотню. Господин де Майен, вероятно, считает, что должен мне еще пятьдесят ударов. Я очень опасаюсь таких должников и не явился бы сюда, если бы господин де Майен не был в Суассоне.
- Отлично, Шико, я беру тебя под свое покровительство и желаю…
- Берегись, Лирике: всякий раз, когда ты говоришь "я желаю", ты готовишься совершить какую-нибудь глупость.
- Я желаю, чтобы ты воскрес и явился открыто, перед всем светом.
- Ну, что я говорил?!
- Я тебя защищу.
- Ладно уж.
- Шико, даю тебе мое королевское слово!
- У меня имеется кое-что получше.
- Что?
- Моя нора, и я в ней останусь.
- Я защищу тебя, слышишь! - с силой вскричал король, вскакивая и выпрямляясь во весь рост возле кровати.
- Генрих, - сказал Шико, - ты простудишься. Умоляю тебя, ложись.
- Ты прав. Но что делать, когда ты выводишь меня из терпения, - сказал король, снова закутываясь в одеяло. - Неужели мне, Генриху Валуа, королю Франции, достаточно для охраны моих швейцарцев, шотландцев, французских гвардейцев и дворян, а господину Шико этого мало, он не считает себя в безопасности!
- Подожди-ка, подожди, как ты сказал? У тебя есть швейцарцы?
- Да, под командованием Токио.
- Хорошо. У тебя есть шотландцы?
- Да, ими командует Ларшан.
- Очень хорошо. У тебя есть французские гвардейцы?
- Под командованием Крийона.
- Замечательно! А дальше?
- Дальше имеется кое-что новенькое, Шико.
- Новенькое?
- Да. Представь себе - сорок пять храбрых дворян.
- Где ты их откопал? Не в Париже, во всяком случае?
- Нет, они только сегодня прибыли в Париж.
- Вот оно что! - сказал Шико, озаренный внезапной догадкой. - Знаю я твоих дворян!
- Вот как!
- Сорок пять оборванцев, которым не хватает только нищенской сумы.
- Отрицать не стану.
- При виде их можно со смеху помереть!
- Шико, среди них есть настоящие молодцы.
- Словом, гасконцы, как генерал-полковник твоей инфантерии.
- И как ты, Шико.
- Ну, Генрих, я дело другое. С тех пор как я покинул Гасконь, я перестал быть гасконцем.
- А они?
- Они наоборот: в Гаскони они гасконцами не были, зато здесь они гасконцы вдвойне.
- Неважно, у меня теперь сорок пять добрых шпаг.
- Под командованием сорок шестой доброй шпаги, именуемой д'Эперноном?
- Не совсем так.
- Кто же их командир?
- Луаньяк.
- Подумаешь!
- Ты что ж, Луаньяком пренебрегаешь?
- Отнюдь нет, он мой родич в двадцать седьмом колене.
- Ответишь ты мне наконец?
- На что?
- На мой вопрос о Сорока пяти?
- И ты полагаешься на их защиту?
- Да, черт побери! - с раздражением вскричал Генрих.
Шико, или же его тень (мы на этот счет осведомлены не больше короля и потому вынуждены оставить читателя в неизвестности), уселся поглубже в кресло.
- Лично у меня гораздо больше войска, - сказал он.
- Что ж это за войско?
- Сейчас увидишь. Во-первых, у меня есть та армия, которую господа де Гизы формируют в Лотарингии.
- Ты рехнулся?
- Нисколечко. Настоящая армия в количестве не менее шести тысяч человек.
- Но каким же образом ты, который так боится господина де Майена, рассчитываешь, что тебя станут защищать солдаты господина де Гиза?
- Я ведь умер.
- Опять та же шутка!
- Господин де Майен имел зуб против Шико. Поэтому, воспользовавшись своей смертью, я переменил оболочку, имя и общественное положение.
- Значит, ты больше не Шико? - спросил король.
- Нет.
- Кто же ты?
- Я - Робер Брике, бывший торговец и лигист.
- Ты лигист, Шико?
- И самый ярый. Таким образом, меня, Робера Брике, члена святого союза, защищает, во-первых, лотарингская армия - шесть тысяч человек… Хорошенько запоминай цифры!..
- Не беспокойся.
- Затем около ста тысяч парижан.
- Ну и вояки!
- Достаточно хорошие, чтобы наделать тебе неприятностей, мой король… Итак, сто тысяч плюс шесть тысяч, итого - сто шесть тысяч! Затем - парламент, папа, испанцы, кардинал Бурбонский, фламандцы, Генрих Наваррский, герцог Анжуйский…
- Твой список еще не пришел к концу? - с досадой спросил король.
- Да нет же! Остается еще три категории людей, сильно против тебя настроенных.
- Говори.
- Прежде всего католики.
- Ах да. Я ведь истребил только три четверти гугенотов.
- Затем гугеноты, потому что ты на три четверти истребил их.
- Ну разумеется. А третья?
- Что ты скажешь о политиках, Генрих?
- Да, да, о тех, кто не желает ни меня, ни моего брата, ни господина де Гиза.
- Но кто не имеет ничего против твоего наваррского зятя?
- При условии, что он отречется от своей веры.
- Пустяки какие. Это его нисколько не смутит!
- Но помилуй! Люди, о которых ты говоришь…
- Ну?
- Это же вся Франция?
- Вот именно. Я лигист, и это моя армия. Ну-ка подсчитай и сравни.
- Мы шутим, не так ли, Шико? - промолвил Генрих, чувствуя, как его пробирает дрожь.
- По-моему, сейчас не до шуток - ведь ты, бедный Анрике, один против всех.
Лицо Генриха приобрело выражение подлинно царственного достоинства.
- Да, я один, - сказал он, - но я один и повелевая. Ты показал мне целую армию. Отлично! А теперь покажи мне вождя. О, ты, конечно, назовешь господина де Гиза! Но разве ты не видишь, что я держу его в Нанси?.. Господина де Майена? Ты сам сказал, что он в Суассоне… Герцога Анжуйского? Ты знаешь, он в Брюсселе… Короля Наваррского? Он в По… Разумеется, я один, но я у себя, свободен и вижу, откуда идет враг, как охотник, стоящий среди поля, видит дичь, выбегающую или вылетающую из леса.
Шико почесал нос. Король решил, что его друг побежден.
- Что ты на это ответишь? - спросил он.
- А то, что ты, Генрих, как всегда, красноречив. У тебя остался твой язык; действительно, это не так мало, как я думал; поздравляю. Но в твоих рассуждениях одно слабое место.
- Какое?
- Ты воображаешь себя охотником, подстерегающим дичь, я же полагаю, что ты сам дичь, которую преследует охотник.
- Шико!
- А между тем в Париже кое-кто появился.
- Кто?
- Одна женщина.
- Моя сестрица Марго?
- Нет, герцогиня де Монпансье.
- Даже если это правда, я никогда не боялся женщин.
- Да, опасаться надо только мужчин. Но погоди. Она явилась в качестве гонца, понимаешь? Возвестить о прибытии брата.
- Господина де Гиза?
- Да.
- Передай мне чернила и бумагу.
- Для чего? Написать господину де Гизу повеление не выезжать из Нанси?
- Вот именно. Мысль, видно, правильная, раз она одновременно пришла в голову и тебе и мне.
- Наоборот, никуда не годная.
- Почему?
- Едва получив это повеление, он сразу догадается, что его присутствие в Париже необходимо, и примчится сюда.
Король почувствовал, как в нем закипает гнев. Он косо посмотрел на Шико.
- Если вы возвратились лишь для того, чтобы делать мне подобные замечания, то могли оставаться там, где были.
- Что поделаешь, Генрих, призраки не льстят.
- Значит, ты признаешь, что ты призрак?
- А я этого не отрицал.
- Шико!
- Ну ладно, не сердись: ты и так близорук, а то и совсем ослепнешь… Ты говорил, что держишь брата во Фландрии?
- Да, это правильная политика.
- Теперь слушай и не раздражайся: с какой целью, по-твоему, сидит в Нанси господин де Гиз?
- Он набирает там армию.
- Хорошо, спокойствие… Для чего нужна ему эта армия?
- Ах, Шико, вы утомляете меня этими расспросами!
- Ничего, Генрих, ничего. Зато потом, ручаюсь, ты лучше отдохнешь. Итак, мы говорили, что эта армия ему нужна…
- Для борьбы с гугенотами Севера.
- Или, вернее, чтобы досаждать твоему брату, герцогу Анжуйскому, который добился провозглашения герцогом Брабантским и старается заполучить хоть небольшой престол во Фландрии, для чего беспрестанно требует у тебя помощи.
- Помощь я ему обещаю, но, разумеется, никогда не пошлю.
- К величайшей радости господина де Гиза… Слушай же, Генрих, что я тебе посоветую.
- Что?
- Притворись, что ты действительно намерен послать войска в помощь брату, и пусть они двинутся по направлению к Брюсселю, даже если им суждено пройти лишь полпути.
- Верно, - вскричал Генрих, - понимаю: господин де Гиз тогда ни на шаг не отойдет от границы!
- И обещание, данное нам, лигистам, госпожой де Монпансье, что в конце недели господин де Гиз будет в Париже…
- Обещание это рассеется, как дым.
- Ты сам это сказал, мой повелитель, - сказал Шико, усаживаясь поудобнее. - Ну, как же ты расцениваешь мой совет?
- Он, пожалуй, хорош… только…
- Что еще?
- Пока там, на Севере, эти господа будут заняты друг другом…
- Тебя беспокоит Юг? Ты прав, Генрих, - грозы обычно надвигаются с юга.
- Не обрушится ли на меня за это время мой третий родич? Знаешь, что делает Беарнец?
- Нет, разрази меня гром!
- Он требует…
- Чего?
- Городов, составляющих приданое его супруги.
- Ну и наглец! Мало ему чести породниться с французским королевским домом, он еще позволяет себе требовать то, что ему принадлежит!
- Господин Шико!
- Считай, что я ничего не говорил: в твои семейные дела я не вмешиваюсь.
- Возвратимся же к наиболее срочным делам.
- К Фландрии?
- Я действительно пошлю кого-нибудь во Фландрию, к брату… Но кого? Кому, бог мой, могу я доверить такое важное дело?
- Да, вопрос сложный!
- Отправляйся ты, Шико.
- Как же я отправлюсь во Фландрию, когда я мертв?
- Да ведь ты больше не Шико, ты Робер Брике.
- Ну куда это годится: буржуа, лигист, сторонник господина де Гиза вдруг станет твоим посланцем к герцогу Анжуйскому!
- Ты отказываешь мне в повиновении?
- А разве я обязан тебе повиноваться?
- Не обязан, несчастный?
- Откуда у меня могут быть такие обязательства? То немногое, что я имею, получено по наследству. Я человек бедный и незаметный. Сделай меня герцогом и пэром, преврати в маркизат мою землицу Шикотери, пожалуй мне пятьсот тысяч экю - и тогда поговорим.
Генрих уже намеревался ответить, когда услышал шорох тяжелой бархатной портьеры.
- Господин герцог де Жуаез, - возвестил слуга.
- Вот он, черт побери, твой посланец! - вскричал Шико..
- И правда, - прошептал Генрих, - ни один из моих министров не давал таких хороших советов, как этот дьявол Шико!
- А, наконец-то признаешь это? - сказал Шико.
И он забился поглубже в кресло, так что даже лучший в королевстве моряк, привыкший различать любую точку на горизонте, не увидел бы в королевской спальне ничего подозрительного.
Господин де Жуаез, хоть и был главным адмиралом Франции, тоже ничего не заметил.
При виде своего юного любимца король радостно вскрикнул и протянул ему руку.
- Садись, Жуаез, дитя мое, - сказал он. - Боже мой, как ты поздно пришел!
- Государь, вы очень добры, что изволили это заметить, - ответил Жуаез.
И герцог, подойдя к возвышению, на котором стояла кровать, уселся на одну из вышитых лилиями подушек, разбросанных на ступеньках.
XV. О том, как трудно королю найти хорошего посла
Шико, по-прежнему невидимый, покоился в кресле; Жуаез полулежал на подушках; Генрих уютно завернулся в одеяло. Началась беседа.
- Ну как, Жуаез, - спросил Генрих, - хорошо вы побродили по городу?
- Отлично, государь, благодарю вас, - рассеянно ответил герцог.
- Как быстро вы ушли сегодня с Гревской площади!
- Честно говоря, государь, я не люблю смотреть, как мучаются люди.
- Ты знаешь, что произошло?
- Положа руку на сердце, нет.
- Сальсед отрекся от своих показаний.
- Признаюсь, государь, я был уверен в этом.
- Но ведь он сперва сознался!
- Тем более. Его первые признания заставили Гизов насторожиться. Гизы начали действовать, пока ваше величество пребывали в спокойствии: это было неизбежно.
- Как! Ты все предвидишь и ничего мне не сказал?
- Да ведь я не министр, чтобы говорить о политике.
- Оставим это, Жуаез.
- Государь…
- Мне понадобится твой брат. Я хочу дать ему небольшое поручение.
- Вне Парижа?
- Да.
- В таком случае это невозможно, государь.
- Как так?
- Дю Бушаж не может уехать.
Генрих приподнялся на локте и во все глаза уставился на Жуаеза.
- Что это значит? - спросил он.
Жуаез невозмутимо выдержал недоумевающий взгляд короля.
- Государь, - сказал он, - дю Бушаж влюблен, но бедный мальчик пошел по ложному пути, вот почему он начал худеть, бледнеть…
- И правда, - сказал король, - мне это бросилось в глаза.
До собеседников донеслось какое-то ворчание. Жуаез умолк и с удивлением огляделся по сторонам.
- Не обращай внимания, Анн, - засмеялся Генрих, - это одна из моих собачек заснула в кресле и рычит во сне… Так ты говоришь, друг мой, что бедняга дю Бушаж по грустнел?
- Да, государь, он мрачен, как сама смерть. Похоже, что он встретил женщину, пребывающую в угнетенном состоянии духа. Нет ничего ужаснее таких встреч.
Генрих вздохнул.
- Ты говоришь, что у этой женщины мрачный характер?
- Так по крайней мере утверждает дю Бушаж. Я ее не знаю.
- Бедняга! - сказал король.
- Вы понимаете, государь, - продолжал Жуаез, - что едва он сделал мне это признание, как я начал его лечить.
- И что же?..
- Курс лечения начат.
- Он уже не так влюблен?
- Не в том дело, государь, но у него появилась надежда внушить любовь. Итак, начиная с сегодняшнего дня, он, вместо того чтобы вздыхать на манер своей дамы, постарается развеселить ее. Я послал к его возлюбленной тридцать итальянских музыкантов, которые устроят под ее балконом целый концерт.
- Фи! - сказал король. - Что за пошлая затея?
- Как это - пошлая? Тридцать музыкантов, равных которым нет в мире!
- И ты рассчитываешь, что от музыки ледяное сердце красавицы растает?
- Разумеется, рассчитываю.
Король покачал головой.
- Конечно, я не говорю, - продолжал Жуаез, - что при первом же взмахе смычка дама устремится в объятия дю Бушажа. Но она будет поражена тем, что ради нее устроен весь этот шум. Мало-помалу она освоится с концертами. А если они не придутся ей по вкусу, мы пустим в ход актеров, фокусников, чародеев, прогулки верхом - словом, всевозможные забавы; пусть даже веселье не вернется к этой скорбной красавице, зато оно вернется к самому дю Бушажу.
- Желаю ему этого от всего сердца, - сказал Генрих, - но оставим дю Бушажа. Не обязательно, чтобы именно он выполнил мое поручение. Надеюсь, что ты, дающий такие превосходные советы, не стал рабом какой-нибудь благородной страсти?
- Я? - вскричал Жуаез. - Да за всю свою жизнь я не был так свободен, как сейчас! И вот что я придумал, государь! Каждый день я буду являться сюда в носилках. Пока ваше величество будет молиться, я стану просматривать книги по алхимии или, лучше, по морскому делу - ведь я моряк. Заведу себе собачек, чтобы они играли с вашими. Потом мы будем есть крем и слушать рассказы господина д'Эпернона. Но все это не двигаясь с места, государь: хорошо чувствуешь себя только в сидячем положении, а еще лучше - в лежачем… Какая здесь мягкая подушка, государь! Видно, ваши обойщики работали для короля, который изволит скучать.