Царский посланник посмотрел на него скептически, понимая, что Хмельницкий перебрав вина, несёт уже невесть что.
Конечно, гетман сознавал, что Зборовский договор вряд ли будет одобрен сеймом, а, следовательно, грядет новая война. Исход ее может быть для него неудачным, потому и стремился заручиться поддержкой Москвы на случай поражения.
Хмельницкий попал в сложное положение и вынужден был хитрить и вести двойную игру: идти на всякого рода компромиссы и с турками и, особенно, с татарами. Москва в то время ещё не была готова к решительному шагу - присоединению Войска Запорожского к Московскому государству.
- Иди, чего встал, - татарин чуть дотронулся до Николая, не решаясь толкнуть его сильнее.
- Да вот, любуюсь на горы Крымские, в красивом месте живёте.
- Любуйся, любуйся, скоро уж не придётся любоваться.
- А что так, в дальние края отправлять будете?
- Это уж куда Великий хан решит, мне поручено только привести вас.
Путники замолчали. Марциан шёл впереди Николай за ним, а позади татарин. Узкая тропинка позволяла идти только друг за другом. Шли медленно, руки у пленников были связаны за спиной.
"Если бы умертвить хотели, давно бы это сделали, - думал Потоцкий, - уже почти два года они с Марцианом в татарском плену пребывают".
Вскоре показался Бахчисарай. Поляки прошли сквозь большой сад ко дворцу. У входа татарин предложил им подождать, перекинулся несколькими словами со стражей и предложил войти в помещение, видимо, служившее хану приёмной.
- Подождите теперь здесь, - бросил он пленникам и исчез за дверью.
Вскоре полякам развязали руки, два рослых стражника, с кривыми саблями на боку, распахнули створки дверей, и поляки очутились в большой зале, сплошь покрытой персидскими коврами. Кроме хозяина дворца, в комнате находились ещё несколько человек. Хан указал рукой на большие мягкие подушки и что-то произнёс по-татарски.
- Великий хан предлагает вам садиться, - произнёс переводчик, который сидел сбоку от хана.
- Вы - храбрые воины, и мы оказали вам честь, обращаясь с вами, как с достойными людьми. Сегодня за вас заплатили выкуп, и мы отпускаем вас на родину.
- Интересно, - вставил Потоцкий, - почему это два года за нас не могли заплатить выкуп, а сейчас заплатили?
- Сумма, которую давал за вас король, была недостаточной для таких храбрых и мудрых военачальников. Сейчас нашёлся человек, который доплатил недостающее.
- И кто же этот щедрый даритель?
- Я не могу раскрыть его имя, пусть это будет для вас тайной и сюрпризом. Сейчас вас проводят до Перекопа, там передадут вашим людям, и вы будете свободны.
- Мы благодарим Великого хана, - то ли искренне, то ли с насмешкой ответил Потоцкий.
Король сдержанно принял бывших пленников, но возвратил им их должности: Николай Потоцкий стал коронным гетманом, а Марциан Калиновский - коронным обозным.
Они так бы никогда и не узнали, кому были обязаны своим освобождением, если бы на заседание сейма не прибыли делегаты от казаков. Они привезли с собой послание от запорожского гетмана, в котором содержались условия, необходимы для сохранения Зборовского договора.
Одним из условий было требование выдать в качестве заложника князя Иеремию Вишневецкого. Он будет проживать в своём имении, но военного отряда иметь не должен, покидать имение сможет, только предупредив заранее.
Эти казацкие требования переполнили чашу терпения шляхты. Польский Сенат и посольская изба 24 декабря 1650 года единодушно отказались от принятия статей Зборовского договора, а также дополнительных условий, выдвинутых казаками.
В составе казацкой делегации присутствовал полковник Пётр Дорошенко. Это был старый и "значный" - заслуженный казак. В коридорах сейма встретил он Николая Потоцкого, с которым был знаком уже много лет.
- Поздравляю тебя с вызволением из плена и назначением коронным гетманом.
- Благодарю. Теперь опять в бою будем встречаться?
- Судя по сегодняшнему сейму этого не избежать.
- Жаль, война уже длится третий год, а конца не видать.
- Ты, небось, сидя в плену у хана, соскучился по коню да сабле? Благодари батьку, а то бы до сих пор там торчал.
- Что? Какой батька, Хмельницкий что ли?
- Он самый. Это он за тебя выкуп внёс.
- С чего это он вдруг раскошелился за врага своего выкуп вносить?
- А уж это только ему ведомо.
На этом и расстались.
Лютую злобу затаил коронный гетман Потоцкий на запорожского гетмана Хмельницкого. Такого унижения от презренного "схизматика", которого он пару лет назад приказал схватить за подготовку к бунту, знатный и самолюбивый польский аристократ стерпеть не мог. Но сила пока была не на его стороне.
И никто так и не узнал, что хитроумный Богдан сделал всё, чтобы не допустить назначения Иеремии Вишневецкого коронным гетманом. Он знал заранее, что в таком случае войну наверняка проиграет. Не было в Речи Посполитой равного князю Иеремии по воинскому таланту, храбрости и решительности. Выкуп из плена Николая Потоцкого решал эту проблему. Однако недолго торжествовал Богдан Хмельницкий.
Народ и не думал повиноваться своим панам, как это было прописано в Зборовском договоре, и надеть на себя ярмо, которое только-только сбросил. Поэтому часть холопов шла в прислуги и пастухи к своим же казакам, часть - бежала в московские земли и уходила со всем имуществом на Дон.
Только наименьшая часть селян согласилась кланяться своему пану, но и они, как бы в насмешку отдавали пану по поклону в большие праздники.
Паны тогда применили силу, крестьяне ответили тем же.
Богдан, чтобы показать свою ретивость в исполнении договора, издал универсал и принуждал крестьян повиноваться своим хозяевам. Но это вызвало такое негодование черни, что против Хмельницкого поднялся открытый бунт.
Толпа численностью в пять тысяч человек пришла к Хмельницкому:
"Так ли ты вздумал гетман запорожский, что по-прежнему хочешь отдать нас ляхам в холопство и на мучения. Не должен ли ты нас защищать, как верных слуг своих по своему обещанию. Или ты не видишь, что ляхи миром сим хотят уловить нас всех и злее прежнего под тяжесть правления своего привесть? Если же тебе угодно оставаться под польским игом, так извещаем, что мы иного гетмана себе изберём, который, конечно, лучше тебя будет стоять за нас".*
Хмельницкий поймал себя на том, что испугался, раньше с ним такого не бывало. Он видел, что простой народ и казаки рядовые бунтуют, и решил отделаться от них самым жестоким способом.
- Ну, давай, ещё по одной, - кряжистый казацкий сотник поднял двумя руками пузатую четверть и, расплёскивая горилку, наполнил две чаши, - правильно сделал, что с нами не пошёл. Вот за это давай и выпьем.
Сотник чокнулся с Михаилом, выпил, затолкал в рот кусок курицы и попытался продолжать разговор. Они уже два часа сидели в шинке, совершенно случайно встретившись на околице большого села, где расположилась сотня. Михаил уже выложил сотнику, куда и зачем держит путь.
- А те часы, что король подарил, у тебя ещё? - спросил Михаил.
- А як же, вот они.
Сотник вынул часы, и они блеснули тусклым золотом в слабом свете коптящих свечей.
- Король знал, что дарить, теперь, как вынимаю их, чтоб на время взглянуть, так его и вспоминаю. И какой ему резон с нами воевать, давно бы разошлись мирно, - и добавил, глядя в сторону, - тем боле, что батька давно воевать не хочет, письма королю шлёт, где в любви и верности клянётся, договор с ляхами подписывает такой, что народ возмущается и на батьку подняться готов, - сотник замолчал, прожёвывая кусок и, проглотив, закончил: - Вот поход этот к валахам и учинил, чтобы холопов рассеять.
Михаил с любопытством смотрел на сотника. Он уважал его, пожалуй, единственного из всех казаков, с которыми был знаком. Образованный и грамотный, он отличался от окружающих его людей. Грамотность, хотя и ценилась в казачьем войске, но вот люди мыслящие, не боявшиеся открыто высказывать свои взгляды, всегда были на подозрении, оставались на низших должностях, несмотря на храбрость в бою и заслуги. Старшина казацкая опасалась таких.
- А что поход неудачным оказался?
Сотник почесал бритую голову.
- Тут нельзя сказать так: удачный или нет, смотря, для какой цели туда шли. Вот я понимаю против ляхов за свободу драться, а тут своих же православных разорили… из-за бабы.
- Из-за какой бабы? - Михаил заинтересованно уставился на сотника. - При чём тут баба?
- Вот и я горю - при чём. У господаря молдавского дочка есть, красива девка, ничего не скажешь. Увидел её где-то Тимоха, сын гетманский, и пристал к отцу - хочу на ней жениться. А на неё давно глаз положил Черторыйский пан. Лупуле, господарю молдавскому, и выбирать не надо. Он за дочкой приданое огромное даёт. Есть откуда брать. Конечно, он предпочёл князя: и знатен, и богат, и умён. А тут казацкий отпрыск, полуграмотный. Вот и решил он отказать гетману. Ну, ты нашего батьку знаешь, как взбрыкнул он, и давай войско собирать, чтобы, значит, силой Лупулу того заставить дочку за Тимоху отдать.
Сотник взял бутыль, снова налил в чаши горилки:
- Ну, давай за нашу встречу, могли ведь и разминуться, велика земля наша, да Господь привёл свидеться.
Выпили. Михаил, находясь среди казаков уже два года, научился пить горькую наравне с ними.
- Так вы за невестой в поход пошли? - Михаил улыбнулся.
- Если бы только за этим, - сотник отломил кусок хлеба и досадливо смахнул со стола крошки, - ты же слышал, небось, какое недовольство гетманом в народе идёт, так он собрал самых недовольных холопов и казаков, что в реестр не вошли. Моя сотня, почитай, только и была из реестровых. Да ещё татары присоединились. Начальником над войском поставил Тимофея. Сколько мы там людей поубивали, Яссы, столицу молдавскую, полностью сожгли. Лупуле деваться некуда: поляков он ждал на помощь, да не дождался, гетман стоял на границе и сторожил их, пришлось ему на мировую идти, согласие дать, что выдаст за Тимоху дочь свою. Но основная цель его, как я думаю, была такая - народ занять, чтобы не бузил и на гетмана не восставал. Как вернулся Хмельницкий, так снова начал универсалы писать, чтобы холопы панам подчинялись, а тех, кто ослушался, карал нещадно: вешал, на кол сажал, головы рубил.
Михаил покачал головой, хотя и не было это для него новостью, он и раньше знал, как расплачивался Хмельницкий с татарами за помощь: своих же, людей русских тысячами в полон отдавал.
- А и поляки холопов, что им не подчиняются, не жалеют: уши и носы отрезают, глаза выкалывают. Но народ решил лучше умереть, чем работать на панов. Новая война неизбежна. Теперь только дождаться, кто первый Рубикон перейдёт.
- Ну, я уже в этом деле участвовать не буду, - Михаил покачал головой.
- Да, у тебя своё важное дело есть, не знаю, как и помочь тебе. Сам бы с тобой поехал, да не могу сейчас. О, вспомнил! Есть у меня казак, Грицьком кличут, он в татарском плену был, по-ихнему говорить может, и законы тамошние знает. Я его тебе в помощь отряжу, в одиночку идти на такое дело не с руки. Он - казак справный, подружитесь, и после друг другу сгодитесь.
Солнце уже высоко стояло, когда двое всадников в казацкой одежде выехали из села и направились по дороге, ведущей к Чёрному шляху.
Глава 2. Кафа, невольничий рынок
- Что там написано? - спросил Михаил у Грицька, показывая на большой деревянный щит у дороги.
- Улус хана Ислам - Гирея.
- Ого, так мы уже в коронных татарских владениях.
- Да, это Перекоп, вон и сборщик налогов к нам направляется.
Сидевший на крыльце небольшого строения татарин приподнял надвинутую на глаза чалму, лениво поднялся и, сплюнув жвачку из зелёной травы, неспешно направился к всадникам.
Грицко перекинулся с ним несколькими фразами и удовлетворённо кивнул головой.
- Я спросил, берут ли они польские злоты, он подтвердил, что берут любые деньги, - объяснил он Михаилу.
- А сколько отсюда до Кафы?
- Да вёрст двести будет.
- Тогда есть смысл переночевать, а поутру и выехать.
- Здесь где-то есть караван - сарай.
Грицько, крепкий, широкоплечий казак лет сорока, уверенный в себе и неторопливый, спросил татарина:
- И где тут у вас караван - сарай?
Татарин махнул рукой в сторону нескольких глинобитных домов, едва виднеющихся из-за прикрывающих их деревьев. На фоне голой степи они смотрелись живописно.
- А, так он и по-польски понимает?
- Они по десять языков знают, кто только тут не проезжает, и со всеми разговаривать надо, деньги брать.
Вскоре, Михаил и Грицько уже попивали красное, довольно неплохое вино и закусывали его лепёшками с овечьим сыром.
- Расскажи про Кафу, - Михаил откинулся на спинку широкой скамьи, - что за место такое?
- Я там бывал ещё в молодости, когда в плен попал. Город большой и богатый, многие города довелось увидеть, но такого не встречал. Ни Краков, ни Варшава с ним не сравнится.
- Ну, уж, так прямо, и не сравнится.
- Сам увидишь. Каждый день со всего мира тысячи купцов с товарами приезжают. Давай я тебе лучше одну историю расскажу, каких с этим городом немало связано.
- Расскажи.
- Давным-давно, лет, этак, триста назад, осадил крепость Кафу хан золотоордынский Дженибек. А надо сказать, что это место, на котором ещё полторы тысячи лет назад стоял город древних греков, выкупили у крымского хана купцы генуэзские. Уж очень оно им понравилось - для торговли и проживания выгодное. И крепость мощную построили они, во всей Европе равных ей не было, и не мог Дженибек её взять. Долго простоял он под стенами крепости, до тех пор, пока неизвестно откуда пришедшая "чёрная смерть" не стала косить татарских воинов.
Тогда решил хан: "Если уж моему войску погибать от злой болезни, то и вы, недруги генуэзские, уйдёте со мной в могилу". Приказал он забрасывать метательными машинами трупы умерших татарских воинов в крепость, и вспыхнула "чёрная смерть" уже внутри крепости.
А у генуэзцев сильный флот был. Недолго думая, погрузили они всё своё добро на суда, забрали больных и поплыли к себе, в Геную. А по дороге в разных портах останавливались для пополнения воды и пищи. И там, где они останавливались, тотчас болезнь эта начиналась, и распространилась она вскорости по всей Европе. Никого не щадила страшная зараза: ни старого, ни малого. Опустели города и страны, и некому было хоронить умерших. Порою на всей улице в большом городе оставалось в живых лишь два-три человека. Те, кого обошла болезнь, бежали в безлюдные места и поселялись там, пока суровые морозы не преградили дорогу этой напасти.
- Да, я слышал много об этой болезни - чуме, тогда десятки миллионов заразились ею и умерли, четверть Европы. - Михаил потёр лоб и устало зевнул, - но не знал, что отсюда она пошла. Ну, пора отдыхать, завтра рано вставать, день трудный обещается.
Путники пока старательно избегали разговоров о деле, ради которого проделали столь опасный путь, но думали о нём постоянно.
Всадники остановили коней на крутом обрыве и замерли. Бесконечная морская равнина, огромный залив раскинулся перед ними.
Михаил зажмурил глаза:
- Ух, ты! - он никогда не видел моря.
Горный хребет, идущий с юга, постепенно снижался и обрывался в море скалистым мысом. Далее горы переходили в холмистую равнину, и лишь на западе возвышалась одинокая лысая гора. Мощные крепостные стены с башнями опоясывали высокий холм, на котором, по-видимому, располагалась цитадель. Стены окружал глубокий ров, заполненный водой. Внутри второго пояса стен располагался сам город с его лавками, мастерскими, базарами и домами горожан.
Всадники проехали под каменной аркой въездных ворот и затерялись в многоязычной толпе. Михаил вертел головой, пытаясь сориентироваться в этом большом и незнакомом городе, и с любопытством рассматривал купцов, приехавших сюда со всех концов света. Пёстрая смесь жителей разных национальностей, прекрасно уживающихся между собой, удивляла Михаила.
Армяне, греки, болгары, татары, евреи, караимы, итальянцы, даже украинская свитка мелькнула в толпе.
- И с наших мест тут люди живут? - спросил Михаил у Грицька.
- Да, есть и наши, на них и рассчитываю. А пока надо где-нибудь остановиться.
Вскоре путники разместились на постоялом дворе и, оставив там коней, пошли знакомиться с городом. Кафа поражала своими богатыми ярмарками и роскошными базарами. Круглые сутки не закрывались въездные ворота города, пропуская мохнатых коротконогих лошадей, впряженных в арбы, груженные дарами благодатной Крымской земли: огурцами, дынями, арбузами, фруктами, виноградом.
Не спеша проходили караваны верблюдов, несущих на своих горбах огромные тюки, задевавшие стены домов на узких улочках города.
Вот и ярмарка. Глаза разбегаются от обилия товара: отборная янтарная пшеница, желтовато-белый воск, горы крупной соли, рыба в плетёных корзинах, икра чёрная и красная, дорогие северные меха, драгоценные камни и золото, ароматные диковинные пряности. Отдельное место отведено для тканей: восточной камсы и массульской парчи, витрийского бархата и ковров. Покупатели переправляют товар в порт, откуда на сотнях купеческих галер он расходился по всей Европе.
С волнением поднялись путники на холм с цитаделью, где находился знаменитый Кафский невольничий рынок. Самый дорогой товар, принёсший Кафе славу и богатство, - рабы.
"Обширная площадь, обставленная по краям мечетями и гордыми минаретами, полнится невольниками из Московской Руси, с Подолии, с Волыни, из Польши, захваченными в татарских набегах. Несчастный живой товар сидит и стоит группами. Бородатые покупатели - турки, армяне, крымцы - ходят от группы к группе, прицениваются, высматривают здоровых работников и красивых детей и женщин… А кругом - роскошь зданий, журчащие фонтаны, синее чудное море почти у ног. Толпа все валит и валит на этот рынок, на это чудное, чарующее и страшное зрелище".
Но вот турок в высокой феске что-то крикнул торговцу, указывая на молодую светловолосую девушку. Тот подошёл к девушке и, не говоря ни слова, стащил с неё платье. Девушка попыталась прикрыть руками грудь, но, приблизившись к ней, турок схватил её руку и с силой потянул к себе. У девушки появились слёзы на глазах, она прикрыла лицо ладонями. Но турок, помяв ей грудь, оторвал ладони от лица и, обхватив её щёки толстыми пальцами, заставил раскрыть рот.