Лавров как-то не думал, о том, что Панов и Чишкунов работают в одной команде. Но обстоятельства убедили комдива-три в этом. Получилось так, что он взял в автономку набор гантелей. Ему говорили, что заниматься тяжестями в подводных условиях вредно для сердца. И так целый комплект вредных факторов, а тут еще физические нагрузки. А если все-таки попробовать? Гиподинамия замучила! Самое удобное место для занятий на корабле верхняя палуба первого отсека. Почему? Во-первых, в первом отсеке нет постоянно работающих механизмов. Во-вторых, отсек не жилой. Кроме вахтенного торпедиста на верхней палубе и трюмного на БП-1 никого нет. Значит, воздух чище, чем в жилых и энергетических отсеках. В-третьих, на верхнюю палубу первого отсека доступ строго ограничен по причине нахождения в торпедных аппаратах торпед с ядерными боеголовками. Данное обстоятельство ограждало его от многочисленных зевак и любопытных. В-четвертых, высота отсека позволяла вытянуть руки с гантелями в полный рост, не задевая кабелей и плафонов светильников, расположенных на подволоке. Он договорился с командиром минно-торпедной боевой части и приступил к занятиям. И все же любопытные были. Только Лавров возьмется за гантели, как крышка люка лаза на торпедную палубу приподнимается, и чьи-то внимательные глаза наблюдают за ним через щель. Вахтенные трюмные сообщили ему, что это Чишкунов следит за ним стоя на трапе. Или появится голова Панова и спросит о чем-нибудь. И хотя он занимался всего два раза в неделю, наблюдение за ним никогда не прекращалось. Лаврова выводило из себя то, что его в чем-то подозревают, но он сдерживался. Положено им наблюдать за ним, пусть наблюдают.
Экипаж привык к размеренной подводной жизни. Техника работает как часы. Никаких ЧП. Ни пожаров, ни поступлений воды. Единственный раз, сразу после форсирования пролива, проверяя отсутствие слежения, обнаружили пристроившуюся в кильватер за К-30 американскую подводную лодку. Для первого поколения это удача. Шумность наших подводных лодок на порядок выше американских. А это значит, что американские субмарины спокойно могут следить за советскими подводными лодками, оставаясь для них невидимыми. На какие только ухищрения не идут командиры наших подводных лодок, чтобы обнаружить малошумного противника. Вот и в этот раз, Хорольский для проверки отсутствия слежения применил отработанный тактический прием. Разогнав К-30 на самом полном ходу обеими турбинами, он приказал постепенно снижать ход. Не командами турбинного телеграфа, а по одному обороту турбин. Противник, не замечая снижения хода цели, преследует ее на прежней скорости. Дистанция между подводными лодками резко уменьшается, и американец попадает в зону акустической видимости нашей подводной лодки. Прием сработал. Акустики обнаружили и в течение нескольких минут наблюдали шум винтов американской атомной подводной лодки типа "Стерджен". На очередном сеансе связи Хорольский доложил о контакте в Москву и получил приказ на отрыв от противника. Меняя скорость и глубину, используя активные средства гидроакустического противодействия, К-30 через несколько часов оторвалась от американской подлодки.
Глава XIII
Почти незаметно пролетел месяц. В отсеках стало свободней и чище. Исчезли груды продовольствия и стены, напичканных всюду, комплектов регенерации. По кораблю прошел слух о скором всплытии. Действительно, через два дня, после одного из сеансов связи, был получен приказ, следовать в точку всплытия, где атомоход будет ожидать эсминец для его сопровождения в территориальные воды Социалистической Республики Вьетнам.
В точку всплытия прибыли часа через четыре. Долго маневрировали в районе под перископом. Запаздывал эсминец. Наконец, установили радиосвязь с кораблем охранения. Еще через полчаса эсминец можно было наблюдать в перископ. Старшина команды трюмных по приказанию командира отдраил нижний рубочный люк.
– Продуть среднюю! – подал команду Хорольский и начал тяжело подниматься по трапу в прочную рубку.
Лодка задрожала всем корпусом, словно ей, как и людям находящимся внутри ее не терпелось поскорее выбраться наружу после почти месячного заточения в глубинах морей. Заваливаясь в бортовой качке, К-30 всплыла в позиционное положение. Ударило по ушам перепадом давления. Это Хорольский отдраил верхний рубочный люк. В центральный пост одновременно ворвались ослепительно яркий столб света полуденного солнца, мгновенно затмивший нити накала электрических лампочек и горячий и липкий воздух тропического моря, наполнивший пряными ароматами пресную атмосферу отсека, создав у находящихся в нем подводников ощущение неполноценности и убогости их прежнего бытия.
– Продуть концевые! – последовала команда с мостика, и старшина команды трюмных, резко повернув маховики клапанов продувания концевых цистерн главного балласта, окончательно освободил мощное черное тело подводной лодки от гулявших по нему волн.
К недовольству курильщиков отбой тревоги объявлен не был. Скоро территориальные воды Вьетнама. Необходимо срочно расснарядить РДУ и провести выброс отработанных пластин со скопившимся за двое суток мусором.
После выброса мусора и большой приборки, наступила желанная для всех курильщиков минута первой, после месячного перерыва, затяжки сладким сигаретным дымом. Накурившись вдоволь, позеленевшие, но довольные, они, пошатываясь, спускались из рубки. Всем разрешалось посмотреть в перископ на видневшуюся на горизонте узкую полоску берега. При сильном увеличении в перекрестье перископа можно было увидеть знакомые еще по картинкам в букварях силуэты пальм.
Через два часа пришвартовались к пирсу в бухте Сонг. Заместитель командира по политчасти объявил по трансляции: "Наша подводная лодка прибыла в порт Сонг Социалистической Республики Вьетнам для проведения планово-предупредительного ремонта и отдыха экипажа".
Василию не терпелось выйти на берег, но он терпеливо, не прося подменить его, дождался команды на сброс аварийной защиты установки правого борта. Еще на переходе в бухту были проведены все подготовительные мероприятия, снижена мощность реактора, турбина правого борта переведена на снабжение паром от парогенераторов левого борта. В пультовой выгородке собрались управленцы. Всем хотелось присутствовать при сбросе аварийной защиты, подводящем итог подводному плаванию. Василий не ожидал, что право нажать кнопку сброса аварийной защиты будет предоставлено именно ему.
– Ну, чего ждем, Василий! – не поворачиваясь к нему, сказал Исаковский. Василий обвел взглядом собравшихся.
"Ну что тянешь! Ты заслужил это право!" – говорили их улыбающиеся лица. Он протянул руку к панели с красной кнопкой. Мерзко взвыл ревун, заглушая вторившую ему колокольную сигнализацию. На мнемосхеме загорелись красные лампочки сигнализации концевиков стержней аварийной защиты. Стрелка указателя положения компенсирующей решетки пробежала по циферблату и остановилась. Стоявший у мнемосхемы Картонов нажал на блокировку сигнализации. Рев аварийной сигнализации сменила трель "Каштана". Вахтенный пятого отсека спешил сообщить о сбросе аварийной защиты.
"Вот и все! – мелькнуло в голове у Василия. – Я умею делать то же, что и они. Я доказал это".
Сменившись и пообедав, Василий, довольный собой, не спеша, поднялся наверх. Ослепнув от яркого солнца и одурев от жары, которая охватила его воздухом сауны, он чуть было не упал, споткнувшись об не заваленную боцманами швартовную утку. Привыкнув к дневному свету, осмотрелся. Весь берег представлял собой длинную причальную стенку, с одноэтажными ветхими домиками в глубине ее, к которой примыкали несколько плавучих пирсов. Горизонт закрывали остроконечные горы, вершины которых утопали в темных грозовых облаках. Сзади сверкала рябью волн водная поверхность бухты, с обрамляющей ее береговой полосой. Выход из бухты не был виден. Слева, у ближайшего пирса, была пришвартована дизель-электрическая подводная лодка 641-го проекта. Чуть дальше, стояли ракетные катера и сторожевые корабли. Справа, обзор закрывал высокий борт плавбазы. Василий догадался, что выход из бухты находится в той стороне. Кучкой, в конце пирса перекуривали моряки, а у трапа плавбазы стоял помощник командира и беседовал с неизвестным Василию капитан-лейтенантом. Были и любопытные. В торце пирса, с автоматами Калашникова на плечах, повернутыми стволами вниз, стояли два щуплых маленьких вьетнамца и с интересом рассматривали К-30. Перекурив, и немного потоптавшись на пирсе, Василий решил осмотреть близлежащие окрестности. Пройдя вдоль борта плавбазы, Бобылев увидел, что за пирсом причальная стенка заканчивается. Дорога с нее ведет в сторону обкатанных невысоких скал, с округлыми и гладкими, напоминающими гигантские человеческие черепа вершинами и причудливым нагромождением огромных глыб, поросших скудной растительностью. Неглубокие пещерки и углубления в них, создавая иллюзию пустых глазниц, усиливали это сходство. До скал к дороге примыкал плоский берег, с какими-то небольшими, чисто вьетнамскими домиками, из которых ближайшие к морю стояли на сваях под изящно изогнувшимися над ними кокосовыми пальмами. Но людей среди них не было видно. Выйдя на бетонированную поверхность причальной стенки, Бобылев обратил внимание, что большая ее часть почему-то залита ставшим жидким на солнце асфальтом. На дороге, откуда-то идущей к стенке, стоял шлагбаум с деревянной будкой, но караульных не было. Бобылева умилило то, что по обе стороны от дорожки, ведущей к будке вместо цветов, были высажены кусты ананасов. Дальше он идти не рискнул. Солнце село и внезапно наступили сумерки, быстро перерастающие в тропическую ночь. Василий поспешил на корабль.
На следующий день поступила команда вывести из действия установку левого борта. На утреннем построении объявили, что после обеда экипаж переезжает на плавбазу. Кроме этого, с завтрашнего дня начинается планово предупредительный ремонт продолжительностью 15 суток и подготовка к строевому смотру, который обязательно предшествует приему каждого корабля в состав оперативной эскадры разнородных сил базирующейся в бухте Сонг. Плисецкий предупредил, что завтра, сразу после подъема флага политинформация, которую будет проводить заместитель начальника политотдела эскадры.
Для командиров групп, мичманов и личного состава выделили кубрики, в центре которых возвышались какие-то громоздкие квадратные сооружения. Как выяснилось, это наши отечественные кондиционеры. Они были настолько мощны, что их поверхности даже в условиях сорокоградусной жары покрывались льдом. Командирам боевых частей и дивизионов повезло меньше. У них каюты на 2–3 человека, но кондиционеров нет. Вентиляция включается периодически, по какому-то неизвестному графику. От жары могут спасать только установленные в иллюминаторы ветроотбойники, да и то при благоприятном направлении ветра.
Для политинформации свободные от вахты люди, после подъема флага, были собраны на баке. Почти все разместились на скамейках, которые принесли заранее и расставили перед носовым универсальным артиллерийским комплексом. Лектора еще не было, но в некотором отдалении перед ними уже стояли аккордеон и баночка, с лежащим на ней футляром для скрипки. По рядам пополз шепот: "Концерт, что ли будет?". Бобылев стоял, прислонившись к броне 57-миллиметрового орудия. Он специально не сел на скамейку, надеясь, засвидетельствовав свое присутствие, незаметно покинуть это мероприятие. Исаковский планировал сразу после лекции начать потенциально-опасные работы по подпитке первого контура, и в целях обучения обязал всех управленцев присутствовать на них.
Наконец, лектор пришел. Экипаж встал. Лектор, невысокий, с небольшим животиком мужчина, больше похожий на гражданского, чем на военного, одетый, как и все в тропическую форму, но не в шорты, а в брюки, привычно махнул рукой – сидите мол!
– Заместитель начальника политотдела эскадры капитан 2 ранга Горбатюк Николай Парфенович! – представил его Плисецкий.
Горбатюк прошел к баночке, освободил ее от футляра для скрипки, который аккуратно положил к аккордеону и сел. Сняв кепи, достал из кармана платок и, вытирая им лоснящиеся от пота залысины, внимательно осмотрел каждого из присутствующих. Бобылеву показалось, что на него он смотрит дольше, чем на других.
Закончив осмотр и убрав в карман брюк платок, заместитель начальника политотдела приступил к лекции. Материал был подобран грамотно. Идеологические выводы подкреплялись примерами из жизни. С особым интересом были восприняты сведения из истории Вьетнама, неизвестные страницы американского присутствия в бухте Сонг.
– А почему никто не спрашивает для чего здесь аккордеон и скрипка? – ответив на вопросы по содержанию лекции, спросил Горбатюк.
– Может, артисты оставили? – высказал догадку кто-то из сидящих.
В это время, Исаковский жестами стал показывать сидевшим на одной скамейке управленцам на проход к трапу:
– Можно идти на корабль!
– Нет! Не артисты! Я принес их сюда, чтобы показать Вам, что в жизни нет ничего невозможного. Возможности каждого человека безграничны. Просто мы не знаем о них. За год пребывания здесь, я, не имея музыкального образования, научился играть на аккордеоне и скрипке. Не верите? Тогда послушайте! – предложил Горбатюк.
– Я Вас не отпускал! – заметив, поднимающихся управленцев, строго заметил он.
Николай Парфенович достал из футляра скрипку и, объявив:
– Полонез Огинского! – исполнил знакомое каждому произведение.
Затем он, не дожидаясь аплодисментов, сыграл на аккордеоне бравурный марш. Плисецкий захлопал, его недружно поддержал экипаж. Вдохновленный Николай Парфеныч озвучил еще какое-то произведение.
– Ну, как? – закончив, спросил исполнитель. Зрители молчали. Чувствовалось, что очерствелые за время автономки души подводников еще не совсем созрели для понимания прекрасного.
– Не хватает цирковых номеров! От нечего делать, можно было выучить! – не выдержав, тихо пробурчал Исаковский, недовольный срывом работ.
Горбатюк покраснел. Фраза командира первого дивизиона испортила ему настроение:
– Заместитель командира! Мичманы и личный состав свободны. Офицерскому составу остаться.
Не успел уйти последний матрос, как заместитель начальника политотдела разразился гневной проповедью:
– Я думаю, все офицеры слышали фразу, высказанную в мой адрес! Кто-то решил записать меня в бездельники. Бездельник я или нет, может решить только тот, кто поставил меня на этот пост! А поставила меня на него Коммунистическая Партия Советского Союза! Только она вправе дать оценку моей деятельности. Какое бесстыдство нужно иметь, чтобы в условиях тотального противоборства двух идеологий, на переднем крае борьбы с мировым империализмом, политработнику, говорить такие вещи. Такое может сказать или враг или недалекий человек. К сожалению, у нас такие товарищи есть. Не надо далеко ходить за примером. Вчера, на гражданском сухогрузе, отправили в Союз одного старшего лейтенанта, бывшего снабженца с ПМТО. В чем он провинился? Все знают о непростых взаимоотношениях между Советским Союзом и Социалистической Республикой Вьетнам. Несмотря на это, не далее как неделю назад он до поросячьего визга напивается в компании с какими-то вьетнамцами и, не помня как, оказывается в неизвестном помещении в постели с двумя голыми раскосыми красотками. Здесь его с поличным берут представители Госбезопасности Вьетнама. Вербовка не удалась, потому что товарищ старший лейтенант имел хорошую физическую подготовку. Сбил с ног преградившего ему путь контрразведчика и выпрыгнул со второго этажа здания. В одних трусах смог добраться до своих. Во имя советско-вьетнамской дружбы дипломатический скандал поднимать не стали. Вы думаете у Вас лучше? Мне передали из политотдела флота, что на Вашем корабле служит лейтенант-инженер, выпускник этого года, который на итоговых политзанятиях пытался умалить наши достижения, не разобравшись в политике партии во взаимоотношениях со странами Социалистического Содружества.
Закончив речь словами:
– В общем, обстановка тревожная, товарищи офицеры! – Горбатюк, покинул бак.
Офицеры начали расходиться. Василий задержался. Он подошел вплотную к борту. Полный штиль. Внизу, у якорь-цепи, похожие на погрузившиеся в перископное положение миниатюрные подводные лодки, в зелени моря грелись на солнце маленькие меч-рыбы. Это ведь про него сказал заместитель начпо. Прав был Марат Петрович, когда говорил, что ему еще долго будут вспоминать эти злосчастные политзанятия. Василий был готов к этому и не переживал случившегося. Почти не переживал. Но и Михайлов, наверное, удивился бы, узнав, что об этом вспомнят за несколько тысяч миль от Петровска в чужой далекой стране.
С переездом на плавбазу, экипаж стал жить по распорядку дня соединения, который был приспособлен к местным климатическим условиям. Рабочий день начинался с восходом солнца, в пять часов утра. Зарядка, душ, завтрак. В шесть часов все на корабле. До одиннадцати часов работы на подводной лодке согласно плану проведения планово-предупредительного ремонта. В это время вентилирование отсеков прохладным утренним воздухом еще дает какой-то эффект. Дальше работать невозможно. Наступает самое настоящее пекло. Экипаж убывает на обед. После обеда отдых. Можно поспать, заняться какими-нибудь своими делами, сыграть в футбол или в составе группы пойти искупаться в море, если тебе не заступать на вахту. Вечером, под открытым небом на палубе плавбазы ежедневно показывают фильмы.
На К-30 сегодня особенный день. Экипаж первый раз идет на пляж. Искупаться хотят все. Даже заступающая вахта не отходит от замполита, который составляет список идущих на море. Плисецкий смотрит по сторонам, не зная как от них отвязаться. Среди просящих не только моряки срочной службы, но и мичманы.
– Будет Вам! Послезавтра позагораете! – спасает положение старпом.
– А будете ныть – накажу! – то ли в шутку, то ли всерьез говорит он. Вахта понуро расходится.
Экипаж строится на пирсе. Чувствуется, что к купанию в теплом море готовились заранее. Почти у всех подводное снаряжение – маски, ласты, трубки, а у боцмана даже ружье для подводной охоты. Плисецкий инструктирует стоящих в строю. Все-таки иностранное государство. Пройдя пирс, старпом распускает строй. Так удобнее идти по извилистой пыльной и разбитой дороге.