Вьетнамцы, участвовавшие в работах на причальной стенке, были как бы двух рас. Одни, высокорослые, другие, маленькие, больше похожие на детей. Оказалось, что высокие военные, представлявшие командный состав, все выходцы из Северного Вьетнама, а их низкорослые подчиненные – из Южного.
Лаврова работы на причальной стенке раздражали не меньше, чем остальных членов экипажа. Причиной здесь был не потерянный отдых, а гораздо более серьезные вопросы. Кроме проведения в сжатые сроки планово-предупредительного ремонта, необходимо было организовать сложные авральные работы. С самого начала автономки возникли проблемы с кормовой холодильной машиной. Во время текущего ремонта, кормовая машина была вычеркнута из ремонтной ведомости по причине экономии финансовых средств, выделенных на ремонт. И вроде бы обоснованно. В северных широтах она работала без замечаний. Проверка на герметичность и высокий вакуум при работе подтверждали ее исправность. И в теплых южных водах, при температуре воды до тридцати градусов, к ней не было претензий. При более высокой температуре начинались сбои. Эта более высокая температура была здесь постоянно. В подводном положении, на любой глубине погружения 31–32 градуса, а в надводном всегда 35. В случае выхода из строя носовой машины, могли иметь место серьезные неприятности. Заслушав Лаврова, командира первого дивизиона, старшин команд третьего дивизиона о возможных причинах этой неисправности, после долгих раздумий и переговоров с командиром корабля, Сысуев разрешил начать аварийный ремонт кормовой холодильной машины. Предположительно, причиной неисправности могли быть паровые сопла. Даже небольшое повреждение, отполированных до самого высокого класса чистоты диффузоров, могло привести к уменьшению скорости пара, который разгонялся в них до ни много, ни мало двух скоростей звука. Незначительное изменение скорости пара при работе на предельных параметрах могло существенно влиять на величину вакуума в испарителе и холодопроизводительность машины.
Задача усложнялась тем, что паровая часть ХМ была закрыта литой металлической крышкой весом около двух тонн, опутанной сплошной стеной трубопроводов различного диаметра и назначения. 50-ти градусная жара в отсеках в дневное время накладывала свои ограничения на производство работ. Работы проводились только ночью и ранним утром. Покрытые потом, голые тела трюмных и рефрижераторщиков, извиваясь змеями между трубопроводами, застывали в самых фантастических позах, чтобы иметь возможность провернуть на несколько оборотов прикипевшие гайки крепежа. Днем, измученный ночными работами личный состав отдыхал.
Но чем ближе приближалась дата приезда министра обороны, тем больше людей требовалось для работ на пирсе. Настал момент, когда Хорольский, придя с совещания у командира эскадры, мрачно объявил:
– Работы на холодильной машине прекратить, всех людей выделять на пирс.
Возмущенному Лаврову, Хорольский ответил:
– Приказ есть приказ! Я не хочу из-за этого терять погоны капитана первого ранга!
Делать было нечего. Лавров молча выделял своих людей на работы, а после проверки их количества старшим руководителем, забирал обратно. Асфальт, асфальтом, а если обстановка потребует внезапно выйти в море? Офицерский состав, занятый на работах на стенке, молча с ним соглашаясь, препятствий этому обману не чинил.
Еще не убрали последний асфальт и камень, как работы на пирсе сменили строевые занятия. Экипажи выстраивались на плацу, занимались одиночными строевыми занятиями, а затем проходили в составе экипажей торжественным маршем. На К-30 проведением ППР стали заниматься после обеда и вечером. План никто не отменял, подводная лодка должна была своевременно свернуть планово-предупредительный ремонт и быть готовой к выходу в море.
Предваряя приезд министра обороны, готовность эскадры проверил командующий флотом. Проверка прошла по традиционной схеме, без всяких неожиданностей. Строевой смотр, опрос жалоб и заявлений. Следом за ним нагрянули представители генштаба. Здесь все было гораздо серьезней. По команде полковника генштаба планово-предупредительный ремонт был свернут, энергетическая установка введена для выхода в море. Полковник хоть и носил зеленую форму, прекрасно разбирался во всех особенностях морской службы. Своими вопросами он не единожды заставлял краснеть Хорольского и флагманских специалистов эскадры. Но пронесло. Осталось встретить маршала и после этого вздохнуть полной грудью. Министр обороны не приехал. Из штаба сообщили об отмене визита. Строевые занятия прекратились, работы на стенке тоже. Словно гора с плеч свалилась.
И только теперь подводники вдруг поняли, что до встречи Нового года осталось меньше недели. Предновогоднее настроение охватило экипаж К-30. А тут еще приход белоснежного госпитального судна, с большими красными крестами на бортах, которое было направлено в Сонг, в преддверии, несостоявшегося визита министра обороны. Почти половину его обитателей составляли представительницы слабого пола, сестры милосердия и врачи. Подводники, уже два месяца лишенные присутствия женского общества, буквально пожирали глазами сошедших на берег в обольстительных гражданских платьицах представительниц медперсонала, а некоторые, под любыми предлогами, даже стремились попасть на борт плавучего госпиталя.
За два дня до Нового года на сторожевике, пришедшем из Союза, привезли почту. Лаврову пришло письмо от Любы месячной давности. В нем она писала о том, что доехала без приключений. Дома ее встретили хорошо. Все о ней заботятся. Но без него скучно. Может быть, автономка закончится раньше, и он приедет к ней? Лавров горько улыбнулся, прочитав эти наивные строки. Просто не по себе становится, когда знаешь, что до этой встречи дорога длиной больше чем в полгода. Только в разлуке начинаешь понимать, как нужен тебе твой любимый человек. Как бы он был рад хотя бы на минутку увидеть ее прямо сейчас! Его волновало, как она переносит беременность. Ведь в письме об этом ни строчки. Наверное, скрывает что-то серьезное! По срокам в апреле она должна рожать!
Василий получил целых два письма. Одно было из дома. Внутри лежала Новогодняя открытка с поздравлениями от отца. Несколько строк о себе, маме, Викторе и родственниках. В конце, пожелания успехов в службе, здоровья и возвращения домой живым и невредимым. Второй конверт был подписан аккуратным девичьим почерком, и он не колеблясь, вскрыл его. Пробежав по строкам, состоящего из одного листика письма, Василий не мог понять его смысл. Девушка писала о своей учебе, погоде в городе. Какая учеба, какой город? Наташа окончила институт два года назад и поселок никак нельзя назвать городом! И только дойдя до слов: "Вася! Мне кажется, что наши души навсегда связаны крепкой невидимой нитью, и мы еще встретимся. Даже против своей воли. Я не смею навязывать себя тебе, но то, что произошло, большая глупость, расплатой за которую будут наши искалеченные судьбы. Прощай! Лена", – он понял чье это письмо. Немногие воспоминания тоскливо стеснили грудь. Конечно, ничего не исправить. Но как он мог так быстро забыть Лену? Глядя на его погрустневшее лицо, Иванченко даже поинтересовался: "Ты случаем не заболел?".
Настроение испортилось настолько, что Василий сам напросился на новогоднее дежурство по кораблю, первое после сдачи зачетов, отработки дублером и двух дежурств через два на третий на прошлой неделе.
Новый год встречали дружно, всем экипажем. В матросской столовой на плавбазе, вокруг метровой искусственной елочки накрыли праздничные столы. Праздничному ужину предшествовал самодеятельный концерт. На удивление всем, на корабле нашлись таланты, которые пели под гитару, играли на аккордеоне, исполняли акробатические номера и показывали фокусы. Организация этого мероприятия несомненная заслуга заместителя командира, который не только нашел исполнителей, но и, самое главное, уговорил их выступить на концерте. Были, правда, курьезы. Плисецкий, на первом же аккорде "Back in The U.S.S.R.", остановил командира первого дивизиона Исаковского, уже исполнившего под гитару несколько песен "Битлз" на "бис". Оказывается, в Советском Союзе эта песня запрещена.
Шампанское, предварительно закупленное в Союзе, стояло не только на офицерских и мичманских столах, но и у личного состава. Одиночки – любители крепких напитков нашлись у тех и у других, но обошлось без происшествий. На следующий день всем экипажем пошли на пляж. Так на К-30 отпраздновали Новый 1985 год.
Глава XIV
В очередную малую автономку вышли только в конце января. До этого сдавали задачи штабу эскадры. Ушли не тяготясь, как на недельный выход. Автономка такой и получилась, только не на неделю, а на месяц. Две недели обеспечивали работу научно-исследовательского судна "Академик Виноградов", судна размером с океанский буксир. Работа с "Виноградовым" заключалась в том, что К-30, по команде старшего с судна, которого в переговорах по радио называли "академиком", погружалась в установленное время и шла на определенных им курсах, глубинах, скоростях. Нетрудно было понять, что на "Виноградове" отрабатывают какую-то новую аппаратуру слежения за подводными лодками. Эта, казалось бы, нетрудная задача измотала в конец весь экипаж подводной лодки.
Почти все две недели море сильно штормило, а по условиям работы большую часть времени К-30 должна была находиться в надводном положении. Мало кто из подводников был невосприимчив к морской болезни.
Лавров на вахте держался из последнего. Он уже привык к постоянно уходящей из под ног палубе, рвотным запахам, исходящим от содержимого банок из под регенеративных пластин, которые стояли перед вахтенными.
– Товарищ капитан-лейтенант, не знаете, когда будем погружаться? – спросил, повернув к нему голову рулевой – сигнальщик старший матрос Сажин. Позеленевшее лицо и мутные от морской болезни глаза моряка выражали страдание. Лавров сам с нетерпением ожидал команды на погружение. Виски как обручем сдавила головная боль, и он с трудом сдерживал рвущийся изнутри приступ тошноты.
– Что? Совсем невмоготу?
– Нет. Но на глубине лучше.
– Потерпите! Сам адмирал Нельсон во время качки держал рядом с собой на всякий случай какую-нибудь емкость! – обнадежил Сажина историческим примером комдив-три. С трудом, сделав несколько шагов в сторону штурманской рубки, Лавров обнаружил в ней лежавшего грудью на штурманском столе Шатунова. Качка допекла и его.
– Что надо? – буркнул тот, не поднимаясь.
– Олег! Когда будем погружаться?
– По плану должны были сейчас. Но они как издеваются. Запросили "Добро", а эти шалапуты – "академик отдыхает"! Должны, скоро!
Минут через пять на него, сидящего в кресле вахтенного инженер-механика, хлынул поток соленой воды из рубки. Лавров и вахтенный БП-35 одновременно бросились к нижнему рубочному люку.
– Все в порядке! – остановил их голос старпома из рубки. – Накрыло волной!
Поток воды прекратился, и в центральный один за другим спустились одетые в блестящие от воды защитные морские костюмы старший помощник Авдеев, боцман Орлов и Хорольский. Спустившийся последним командир объявил долгожданное:
– Задраен верхний рубочный люк. Учебная тревога! По местам стоять к погружению.
После погружения на установленную глубину, отбоя тревоги и традиционной малой приборки, наступило время обеда. Лавров объявил по трансляции: "Приготовиться к обеду". Вестовые кают-компании сервировали стол, принесли с камбуза термосы с первым и вторым. Лавров доложил командиру в каюту:
– Товарищ командир! Накрыт стол в кают-компании!
– Добро! – ответил Хорольский. – Объявляйте обед!
Пока обедала первая смена, старпом Авдеев, шутливо заметив:
– Ну и резво Вы Владимир Васильевич бросились к люку! Как наш бывший механик! – рассказал занятную историю, однажды случившуюся на подводной лодке 627 проекта.
Произошло это на одном из выходов в море. Подводная лодка после всплытия совершала переход в точку погружения, находящуюся в другом районе боевой подготовки. Время на переход было строго ограничено. Чтобы не задерживать себя работой компрессоров на пополнение запасов израсходованного воздуха высокого давления, командир принял решение идти в позиционном положении. Решение было не совсем удачным. Подводные лодки этого проекта в крейсерском положении даже при небольшом волнении зарываются в воду носом, а в позиционном положении теряют продольную остойчивость. Такая подводная лодка в любой момент может провалиться на глубину. Командир подстраховался на этот случай. Весь личный состав находился на боевых постах по учебной тревоге.
– Сидят в ЦП, вот так, как мы с Вами, командир БЧ-5 и зам, – рассказывал дальше старпом, – зам какие-то байки рассказывает, а личный состав его слушает. Вдруг из шахты рубки вода водопадом. Механик под тубус, к нижнему рубочному люку. Только успел его захлопнуть, как рулевой-горизонтальщик докладывает: "Глубина двадцать метров!". Механик скорей задраивать люк, а зам не дает, кричит: "Там же на мостике командир! Вы погубите его". А механик продолжает крутить рукоятку кремальеры люка, приговаривая: "Глубина-то, какая! Ему уже никто не поможет!"
– Вот такие у нас механики, – закончив рассказ, рассмеялся старпом. Лаврову было не смешно:
– А что с командиром?
– Да там, на мостике, не только командир был, но и Ваш покорный слуга, тогда помощник командира.
– Вас подобрали в море?
– Ну, слушайте дальше.
Старпом обвел взглядом личный состав вахты, привлеченный его рассказом и с нетерпением ожидающий развязки.
– Выскочили опять на поверхность, продулись, как положено, осушили рубку. Механик отдраивает люк и чувствует, что ему кто-то сверху помогает. Его чуть паралич не хватил!
– Не надо ля-ля-ля Константин Юрьевич, – насмешливо заметил вышедший из рубки Шатунов, – насколько я знаю, ихтиандры у нас не служат!
– Спокойно штурман! – с показным равнодушием продолжил старпом. – Все гораздо проще. Когда лодка пошла на глубину, мы с командиром успели спуститься в рубку и задраить верхний рубочный люк. Уцелели, можно сказать, чудом. Стояли по горло в воде!
– Повезло Вам, товарищ старший помощник! – заулыбался Сажин. На его порозовевшем лице уже не было видно никаких признаков морской болезни.
Старпом ничего не успел ответить, потому что ему на смену пришел командир корабля:
– Пора обедать старпом! Борщец сегодня наваристый!
Лавров позавидовал аппетиту командира. Он знал, что во вторую смену в кают-компании от силы будет три-четыре человека. Остальные, сломленные морской болезнью предпочтут обеду сон.
За два дня до окончания срока работы с "Академиком Виноградовым" море успокоилось. Днем по-прежнему было сумрачно от черных, косматых, низких облаков, но сила ветра уменьшилась. И хотя он еще лохматил верхушки волн, чувствовалось, что шторм пошел на убыль.
Прогноз на улучшение погоды подтверждало и появление американского патрульного самолета "Орион". Он прилетал откуда-то с кормы и на бреющем полете, с разрывающим барабанные перепонки свистом реактивных турбин проносился над рубкой, сбрасывая впереди по курсу подводной лодки гидроакустические буи. Находящиеся в рубке и на мостике подводники без труда могли разглядеть надписи на фюзеляже и крыльях, а в кабине самолета чернокожего пилота, улыбающегося и показывающего неприличные жесты. "Орион" быстро исчезал вдали, чтобы через какой-то промежуток времени вновь нарисоваться с кормы.
Василий перекуривал в рубке после ужина, когда самолет появился в очередной раз. Услышав приближающийся гул самолета, он поднял голову вверх. Уже стемнело. С оглушительным ревом, как огромная черная хищная птица, самолет накрыл подводную лодку и, мелькая проблесковыми маячками, ушел вперед. Заложило уши. Василий напрягся. Чувство беспомощности и беззащитности на миг охватило его. А что еще можно чувствовать в этот момент, когда знаешь, что на тебя нацелено больше десятка ракет, торпед и авиабомб. В голове мелькнула мысль о том, что может быть, его дед, в окопах Сталинграда, и отец, под американскими бомбами в Корейскую войну, переживали то же, что и он сейчас.
Докурив сигарету, Василий решил спуститься вниз, но задержался, услышав показавшийся ему интересным разговор на мостике между Хорольским и вахтенным офицером Тимченко.
– Товарищ командир, я про летчика. Черный, а еще пытается над нами издеваться. Видели, что он показывает!
– Александр Иванович! Это только в наших газетах негры униженные и оскорбленные. На самом деле, есть не только белый, но и черный национализм. Во время войны во Вьетнаме самыми беспощадными и жестокими были американские военные с темной кожей. Чему здесь удивляться? Давайте лучше заставим их поработать. Уже два часа темно как у этого негра в заднице, а "Орион" выходит точно на нас. Притом, что не зафиксировано ни одного сигнала работы радиолокационной станции. Как он это делает?
– По ходовым огням, товарищ командир!
– Правильно! Внизу! Выключить ходовые огни. Запретить выход наверх до команды.
Хорольский перегнулся через мостик:
– Кто там есть? Прикройте люк!
Василий выполнил приказание. Уткнувшись в иллюминатор ходовой рубки, он с интересом стал ожидать появления самолета. На мостике также готовились к его встрече.
– Товарищ командир, он нас облетал с интервалом тридцать минут! Осталось всего пять минут, – сообщил командиру Тимченко.
В назначенное время самолет над подводной лодкой не появился. Но слабый гул его двигателей был слышен где-то вдали от нее.
Бобылев не стал ожидать результата дальнейшего развития событий. Спросив разрешения, спустился вниз, аккуратно прикрыв за собой люк. Потом ему рассказали, что радиометристы так и не зафиксировали работу радиолокационной станции AN/APS-80. Самолет улетел, не обнаружив подводной лодки. И у вероятного противника бывают неисправности техники!
Работа с "Академиком" закончилась, и К-30 должна скрытно покинуть район. Командир обязан был принять единственно правильное решение. Какое? Подводная лодка, как волк красными флажками, обложена тремя рядами плотно разбросанных по незримым дугам окружностей различного радиуса, гидроакустическими буями. Нечего и думать незаметно пройти все три противолодочных барьера. Противник будет вести подводную лодку ровно столько времени, сколько ему нужно. Ловушка захлопнулась. Но выход есть. Едва самолет исчез из поля видимости, как лодка нырнула в глубину. Не всплывая трое суток, на минимальной инверсионной скорости, когда подводная лодка едва слушается рулей, соблюдая режим "Тишина", К-30 ходила по периметру замкнутого прямоугольника внутри устроенной противником западни. На четвертые сутки акустики доложили, что сигналы работающих в активном режиме буев стихли. Это значит, что у них разрядились источники питания. Командир дал приказ следовать по плану. После проверки отсутствия слежения всплыли на сеанс связи. Горизонт был чист. Приборы не обнаружили работу радиолокационной станции самолета. Оторвались!