- Если бы не Павел Васильевич, кормил бы ты сейчас рыб, Игорь.
- Как же это все произошло?
- Да так, - засмеялся Чернышев. - Я успел уцепиться за трап, а тебя об него ударило. Вот я тебя и схватил за воротник. Попридержал немного. Ну, в общем, кончилось все хорошо. Отдыхай. Молодец!
- Спасибо, Павел Васильевич.
Я закрыл глаза. Мне стало приятно, что боцман меня похвалил. Положение на самом деле было опасное, и я не отступил.
6
Туман. Густой, белый, плотный, как молоко. С мостика не видно даже полубака. "Гдов" стоит на якоре при входе в реку Шельду. Дальше идти из-за тумана нельзя.
Лоцман-бельгиец, которого мы взяли недавно в море с лоцманского судна, сошел с мостика вниз и предупредил, чтобы все время били в рынду. Я на вахте. На полубаке звоню в колокол через каждую минуту. Туман становится все гуще. Он идет волнами, оседает на металлических поверхностях белым инеем и тонкими струйками стекает на палубу. Он пробирается под теплый ватник, за воротник и пронизывает все тело. Одежда сырая и холодная. Кругом стоят десятки судов, направляющихся в Антверпен. Двигаться нельзя, иначе не избежать столкновения. Все бьют в рынды. Кажется, что между судами существует какая-то связь. Вот кто-то невидимый справа звонит в приятный, низкого тона колокол. Замолчал. Проходит минута, и снова слышен колокол, но уже с другого судна и другого тона. За ним еще и еще, все отдаляясь, через короткие промежутки. (Разными колоколами звонят суда.) Моя очередь. Звоню я. Откуда-то издалека слышен гудок плавучего маяка.
Вдруг раздается ясный звук воздушного свистка теплохода. Неужели идет? Стой! Или хочешь врезаться кому-нибудь в борт, погубить судно и, может быть, людей? Но теплоход продолжает медленно продвигаться вперед. Все ближе и ближе слышен его свисток… Неистово звонят суда. Очередь уже не соблюдают. Теперь теплоход совсем рядом… Черт возьми, он сейчас ударит "Гдов"! Бью в рынду не переставая. Вдруг в тумане я замечаю ползущее темное пятно. Вот он! Отчетливо слышу отрывистую команду на каком-то иностранном языке и вслед за ней грохот якорного каната. Наконец-то! Отдал якорь. На минуту наступает тишина. Затем совсем рядом бьет колокол подошедшего теплохода. От сердца отлегло.
Проходит час, другой. Туман начинает рассеиваться. Наверху в небе уже проглядывает голубизна и видно тусклое пятно солнца. Вот уже стали заметными силуэты стоящих рядом судов. Андрей Федорович и лоцман поднимаются на мостик. Туман разорвался, ослепительно засияло солнце, сгоняя мокроту с палубы. Кругом начинается суматоха. Все стараются как можно скорее сняться с якоря и первыми занять шлюзы, чтобы зайти в порт.
Мы пришли в Антверпен после полудня. Маленький, сильно дымящий буксирчик протащил нас через узкий шлюз и поставил в одну из многочисленных гаваней порта. Выгрузка должна была начаться на следующий день с утра.
Антверпен! С каким волнением я вступил на берег, когда мы с Филиппенко, который обещал мне показать город, спустились по трапу! Все прочитанное ранее в книгах об экзотических портах вспомнилось мне. Правда, экзотического пока я ничего не видел, но все же это была чужая земля. Мы шли по нескончаемым причалам порта. Около причальных стенок грузились и выгружались суда. У складов сновали тележки-электровозы. На железнодорожных путях старинный паровозик звонил в колокол и передвигал тяжелые составы вагонов. Какие-то грузы лежали на земле, покрытые брезентами. Пароходов было очень много. Под разными флагами. Меньше всего под бельгийскими.
Я с интересом разглядывал марки на трубах судов. Чего только не было изображено на них. Петушиные головы, подковы, звезды, замки, различные сочетания букв, земной шар, цвета национальных флагов, золотые ключи, шпоры… У одного парохода я остановился. Меня привлекла необычная и мрачная марка: на широкой черной трубе была изображена отрубленная кисть руки с раздвинутыми пальцами. Из нее падала капля крови.
- Посмотри, - показал я Филиппенко, - что это?
- Это? Это марка английской компании "Рэд Хэнд Лайн", которая имеет свою историю. Хочешь расскажу?
- Давай.
- Было это давно. Один английский судовладелец почувствовал приближение смерти. У него было два сына. Он призвал к себе сыновей и сказал: "Я ничего не могу оставить вам в наследство, кроме одного парохода, - и старик показал в окно на стоявшее на рейде судно. - Если вы будете владеть им вдвоем, то перессоритесь. Пусть пароходом владеет один из вас. Я люблю обоих одинаково. Поэтому решил сделать так: вы одновременно прыгнете в воду и поплывете к судну. Кто первый из вас дотронется до парохода рукой, тот и будет хозяином. Пойдемте…" Они вышли на набережную. Братья прыгнули в воду и поплыли. Плыли сначала они ровно. Судно было уже близко, но старший брат начал отставать. Когда до парохода оставалось несколько метров и младший брат уже торжествовал победу, старший выхватил из-за пояса острый, как бритва, нож, отсек кисть левой руки и бросил ее на палубу. Его, истекающего кровью, подняли на борт, но зато он стал хозяином судна, а младшему брату даже не позволили вылезти отдохнуть на пароходе. Тот повернул обратно, но не доплыл и утонул. С тех пор эта компания разрослась, имеет много судов, а марку, придуманную старшим братом, не меняет. Вот что делает жадность.
Мы вышли из порта. Автобус привез нас в центр. Филиппенко повел меня по главным улицам города. Все удивляло и восхищало меня. Красивые зеленые бульвары, высокие здания, старинные готические церкви, сады, многоэтажные универмаги, громадное количество всевозможных переполненных товарами магазинов с зеркальными окнами. Огромные зазывающие афиши у дверей кино с изображенными на них ковбоями, красавицами, револьверами, лицами в масках. По улицам двигалась хорошо одетая толпа и сплошным потоком катились легковые автомобили.
Возвращались мы на пароход вечером, когда зажглись огни. Город стал еще красивее. Закрутились разноцветные неоновые рекламы, запрыгали огненные буквы на карнизах домов, вспыхнули оранжевые фонари на бульварах, придавая им какой-то фантастический вид.
Мы с Филиппенко ужинали, когда в столовую вошел Павел Васильевич.
- Вернулись? Ну как, Игорь, понравился город?
- Очень. Замечательный город. Красивый и богатый. А товаров, товаров сколько! Хорошо, видно, живут.
Чернышев внимательно посмотрел на меня:
- Ты так думаешь? Может быть, это только внешнее благополучие?
- Ну почему же внешнее, Павел Васильевич? Мы заходили в магазины, видели народ. Не знаю…
- Филиппенко, где вы были?
- Мы с центра начали, с площади Оранжевого бульвара.
- Вот оно что. Понятно. Так, значит, понравилось? Ладно, завтра я с тобой пойду погулять. Хочешь?
- С удовольствием, Павел Васильевич.
На следующий день утром пришли грузчики и начали выгрузку. Целый день я простоял на лебедке. После ужина мы с боцманом отправились на берег.
- Я покажу тебе другой Антверпен, не тот, что ты видел вчера, - сказал боцман, когда мы вышли из порта.
Мы не сели на автобус, а свернули направо и скоро очутились на маленькой грязной площади. От нее лучами расходились узенькие улочки.
- Теперь куда хочешь? Можно по любой идти. Пойдем вот по этой, по Шкиперской, - проговорил Чернышев, и мы вошли в одну из улиц.
Она совсем не походила на те, которые я видел вчера. Узенькая, темная, мрачная. Облупленные, старые дома. Мусор на панели и мостовой. Апельсиновые и банановые корки, окурки, пустые коробки из-под сигарет. Зловонные ручейки нечистот, выливаемых прямо на улицу. Маленькие, жалкие и убогие лавчонки. У дверей их стояли хозяева. Как они были непохожи на вылощенных владельцев центральных магазинов! У этих хозяев злобные глаза голодных собак. Как только мы появились на Шкиперской, они стали затаскивать нас в свои лавочки. Хватали за рукава и на всех языках мира предлагали свои товары, отталкивали конкурентов, ругались между собой. Хозяин одной такой лавчонки сносно говорил по-русски. Он тоже умолял купить хоть что-нибудь в его магазинчике и, когда мы отказались, чуть было не заплакал:
- Если бы вы знали!.. Я за целую неделю не продал ни одной вещи. Никто ничего не покупает. Ни у кого нет денег. Скоро придется сдохнуть с голоду! Ну купите хоть что-нибудь!
И чем дальше, тем мрачнее делалась картина. Мы петляли, пересекая множество улиц. Оборванные, грязные ребятишки, изможденные женщины, неподвижно сидевшие у домов мужчины с трубками, из которых не шел дым. Не было здесь нарядной толпы, не было блестящих автомобилей. Пустые бедные ресторанчики с сонными скучными официантами в грязноватых манишках, с черными галстуками бабочкой.
На одной из улиц мы прошли мимо неприглядного серого дома. Около него на грубо сколоченных деревянных скамейках сидели люди. Молодые, пожилые и совсем старые. Ни разговоров, ни смеха не было слышно среди них. Никто не улыбался. Они напоминали манекены, рассаженные на скамейках. Чернышев взял меня под руку и негромко сказал:
- Видишь? Это грузчики. Ждут работы. Такой колоссальный порт, а что делается! Работают два раза, в лучшем случае - три раза в неделю, а жить надо целую неделю. Понял?
Мы долго еще ходили по портовому району Антверпена. Чернышев показал мне целое поле, застроенное лачугами, сделанными из старых деревянных ящиков, ржавых листов кровельного железа, с кривыми подслеповатыми окнами и покосившимися трубами. Кое-где среди этих "домов" виднелись грядки. Ни деревца, ни кустика не было видно на всем этом огромном тоскливом поле. Только резкий ветер прилегал сюда от недалекого моря да еле слышно шумели невидимая река и порт.
- Что это? - с волнением спросил я Павла Васильевича.
- Это, Игорь, город безработных. Тут живут те, которым уже нечем платить за каморки.
Я был поражен и подавлен. Чернышев ответил на мои мысли:
- Вот, Игорь, когда ты будешь в иностранных городах, а их тебе придется видеть много, начинай их осматривать с рабочих районов, и тогда ты увидишь подлинную правду жизни.
На обратном пути к судну Чернышев рассказывал мне о странах, в которых бывал. Его слова раскрывали передо мной тайну больших капиталистических городов. Он бывал почти во всех портах мира и хорошо знал жизнь рабочих.
7
Приближался день отхода, а в машине явно что-то не ладилось. Пар выключили, динамо остановили и перешли на береговой свет. Кочегары, машинисты, механики сутра до ночи работали. Даже старший механик Иван Павлович, обычно ходивший в щегольском кителе, теперь лишь изредка появлялся на палубе в грязном комбинезоне и тряпкой вытирал струйки пота, катившиеся по его черному от сажи и копоти лицу. Я слышал, как он сказал капитану:
- Плохо дело, Андрей Федорович, не успеем к отходу. Задержимся на пару дней.
Рябинин, помолчав, строго ответил:
- Этого нельзя допустить. Укладывайтесь в срок.
Механик безнадежно махнул рукой.
В котлах образовалась сильная накипь, невозможно было держать нужное давление пара, и из-за этого судно теряло скорость хода. На Черное море с такими котлами идти было нельзя. Капитан приказал приступить к чистке котлов и сделать ее до окончания погрузки.
После работы к нам с Тубакиным зашел Квашнин и пригласил в каюту к боцману. У Чернышева уже собралась вся палубная команда. В каюте было тесно и накурено. За столом сидел Алексей Алексеевич - старпом.
- Ну, кажется, все собрались, - сказал Павел Васильевич. - Вот в чем дело, товарищи. До отхода остались считанные дни. В котлах такая трудная работа, что машинная команда не успеет закончить очистку к сроку. А вы знаете, сколько стоят сутки простоя для такого парохода, как "Гдов". Я предлагаю создать бригаду котлочистов из палубной команды. Взять на себя один котел и вызвать на соревнование машинную команду. Кто лучше и быстрее сделает. Что вы думаете, а?
- Я вполне согласен с боцманом. Результат будет блестящий, - поддержал Чернышева Алексей Алексеевич.
Остальные молчали. Затем Чулков улыбнулся и сказал:
- Если нужно - так нужно. Думаю, что не хуже их сделаем.
- А я против. Что мы - кочегары, что ли? У каждого своя работа. У них своя, а у нас своя. Мы же их никогда не просим красить или, например, трюмы чистить, - с возмущением высказался Филиппенко.
- Конечно, по правилам нельзя палубную команду заставить работать в машине. Это только во время авральных работ можно. Но сейчас дело другое. Поставлена на карту честь всего судна. Думаю, что надо помочь, - спокойно и не торопясь проговорил Журенок.
- Если товарищам требуется помощь, то обязательно надо помочь. Где же тогда морская дружба? - краснея, сказал я.
Мне казалось, что меня обвинят в том, что я еще мало плаваю, чтобы выступать по этому вопросу, но Чернышев одобрительно посмотрел на меня и сказал:
- Кажется, один только Филиппенко против помощи машинной команде. Так вот, я хочу объяснить ему, - Чернышев стал серьезным, - что на советском судне нет машинной и палубной команды. У нас есть один коллектив, один экипаж "Гдова". Успехи машины - наши успехи. Их неудачи - наши неудачи. Все ложится на коллектив, и потому не может быть никаких разделений, когда кому-нибудь нужно помочь. Возможно, что скоро придется помогать нам, палубникам. И машина нам поможет. Это на старом флоте в царское время офицеры сознательно разжигали вражду между верхней и нижней командами. У нас этого нет. Как, Филиппенко? (Филиппенко смущенно молчал.) Давайте проголосуем: кто за помощь машинной команде?
Руки подняли все. Предложение Павла Васильевича было принято единогласно. Решили сделать сюрприз старшему механику и завтра с утра всем, кто свободен, лезть в котел.
Утром, одетые в старые робы, четыре человека во главе с Чернышевым спустились в машину.
- В чем дело? Что это за делегация? - недовольно встретил нас стармех.
- Это не делегация, а бригада котлочистов, - строго сказал Чернышев.
- Кто? Чего? Котлочистов? - Лицо Ивана Павловича выражало крайнее удивление.
- Да, да, котлочистов. Давайте инструменты и один из котлов. Мы вам покажем, как нужно работать!
Наконец стармех понял. Он схватил Чернышева за руку и начал ее трясти:
- Вот молодцы! Ну что за ребята! Да я вам… да я вам бочку пива выкачу! Сейчас все будет сделано. Михаил Матвеевич, принимай бригаду! Инструмент давай! В левый котел их, а наших всех на правый, - весело командовал старший механик.
- Иван Павлович, только жюри надо создать. Мы вас на соревнование вызываем - кто быстрее и лучше сделает. Победителям - билеты в Одесский театр из средств судового комитета. Согласны?
- Конечно. Прекрасно.
Мы надели защитные очки, взяли кирки и полезли в котел.
Через два дня оба котла были очищены. Погрузка еще продолжалась. Иван Павлович был в восторге и не знал, как благодарить нас. Кочегары и машинисты смотрели на нас с уважением и на наши веселые шутки, "что, мол, без палубников пропали бы", отвечали, что жизнь еще не кончилась и они нам отплатят тем же.
Соревнование все же выиграла машинная команда. Сказался навык к привычной работе. Но билеты в театр они великодушно предложили поделить поровну. А еще через сутки "Гдов", тяжело нагруженный машинами, покидал Антверпен. Мы шли в Черное море.
8
Позади остались неприветливое Северное море, туманный Ла-Манш и бурный Бискайский залив. "Гдов" прошел Гибралтар и вышел в Средиземное море. Оно, как бы желая дать нам отдохнуть от суровых, напряженных вахт, встретило прекрасной погодой.
И спокойное синее море, и голубое с кучками белых облаков небо, и яркое, горячее солнце - все это было для нас настоящим отдыхом. На палубе работали без рубашек. А совсем недавно мы мерзли в ватниках. Ночи были бархатно-черные, звездные и теплые. Не хотелось уходить с палубы: когда после недолгих сумерек зажигались звезды, вода у бортов начинала светиться, а кругом вспыхивали маленькие серебряные фонтанчики от ныряющих в воде дельфинов.
Иногда мимо нас проплывали многопалубные пассажирские пароходы, освещенные множеством огней. До нас доносилась музыка. На застекленных, увешанных китайскими фонариками верандах кружились пары. Целая армия официантов, одетых в белое, сновала взад и вперед. Это были суда богачей. Две тысячи пассажиров обслуживала команда в тысячу двести человек. Матросы не имели права заходить в роскошные залы, слушать музыку, отдыхать. Они жили на одной из нижних палуб, имея возможность лишь изредка выходить на тесную площадку на носу, и работали где-то глубоко у ревущих топок кочегарки, в прачечных, кухнях, ресторанах. В жаре, духоте, во влажных испарениях. Это был чуждый нам мир.
На "Гдове" готовились к большому событию. Пользуясь хорошей погодой, главный режиссер и руководитель художественной самодеятельности Каракаш объявил, что в ближайшие дни будет дан "гала-концерт". Уже два дня висели красочные, написанные мной афиши о предстоящем концерте. На больших листах бумаги громадными красными буквами я написал:
АНОНС
ЕДИНСТВЕННЫЙ РАЗ ТОЛЬКО У НАС
СМОТРИТЕ ВСЕ!
КОНЦЕРТ
1. Оркестр народных инструментов
под рук. И. Б. Белова
2. Мировой индусский факир и чревовещатель Ту-Ба-Кин
3. Матросский танец "Яблочко"
трио "Севако"
4. Знаменитое колоратурное сопрано
Надежда Яковлевна Румянцева в своем репертуаре
5. Одноактная пьеса "Жених"
в исполнении заслуженных артистов Совторгфлота Ш. Каракаша и З. Юрковой
После концерта танцы (если позволит погода) под баян виртуоза А. Ф. Рябинина
Дирекция не считается ни с какими затратами
Концерта ждали с нетерпением. И вот в один из вечеров все свободные от вахты собрались на кормовой палубе. Она была украшена гирляндами бумажных фонариков, совсем как на проходящих мимо "пассажирах".
Мы расселись, посадив на центральное место Андрея Федоровича, как самого почетного гостя. Вспыхнул свет, на трюме появился "директор-распорядитель" Каракаш, и концерт начался.
Играл оркестр, и нежные, мелодичные звуки "Вальса-фантазии" Глинки плыли над морем.
Саша Тубакин показывал фокусы.
Весело танцевали "Яблочко" трое матросов. Прекрасно пела радистка Наденька под аккомпанемент двух гитар. Была поставлена веселая одноактная пьеса.
После окончания концерта Андрей Федорович вынес баян, и начались танцы.
А теплая южная ночь ласково обнимала счастливых людей, умеющих работать и веселиться, настоящих хозяев своей жизни.