Обитель - Дмитрий Леонтьев 5 стр.

- Свобода,- вздохнул он.- Неправильно понимае­мая свобода и право выбора. Ведь свобода не имеет ни­какого отношения к идее коммунистического "обезли­чивания". Свобода - это право на неравенство. Это ответственность. И это - выбор. Бог знает прошлое, бу­дущее и настоящее, но дает нам священное право выби­рать самим. И все равно знает, что будет. А мы в мил­лионный раз все пытаемся Его обмануть, спрятаться или доказать свою "самостоятельность". Все это так смешно, потому что мы и так имеем это право выбора, а значит, и свободы. У Бога для нас нет "предопределенности", все куда проще. Он просто знает будущее. Выбираем мы, а Он просто уже знает. Вот вы знаете, что Колумб от­крыл Америку? Как прожила свою жизнь королева Ели­завета и какие она принимала решения? Что написал

Шекспир? И вам было бы смешно, если б кто-то обвинил вас в том, что вы принудили их сделать это. Жизнь не статична, Джеймс. Кто-то из великих сказал: "Когда я перестаю молиться, со мной перестают происходить случайности и совпадения". Понимаете? Бог дает нам шансы. Он словно каждый день открывает перед нами новые двери, а мы уже выбираем: входить в них или нет. И каждый день меняем историю, меняем будущее...

- Но мне не нравятся эти слова: "рабы Божьи". Тут сложно не взбунтоваться, требуя свободы! Я не хочу быть ничьим рабом!

- Так и Бог не хочет быть рабовладельцем. Это от­голосок Ветхого завета, принуждение законом и "страха Божьего". Раб, как известно, подчиняется хозяину из страха перед наказанием. И это - первая ступень. Вто­рая - "страх наемника". Наемник работает за плату и бо­ится потерять ее. В нашем случае эта "плата" - Царство Божие. Хороший "страх", но недостаточный. Есть еще и третий "страх". Страх сына. Он и так знает, что на­следует от Отца все, но не хочет Его огорчать. Не по приказу, не из боязни потерять наследство, а потому, что любит... Не хотите быть "рабом", Джеймс,- будьте сы­ном. "Кто познал Бога, тот стремится не в рай, а к Богу". Вот потому-то я и отдал Ему свою свободу. Истинно твое только то, что ты можешь отдать. Я - свободный человек, потому и решаю сам, кому и зачем отдавать принадлежащее мне. Платон как-то сказал: "Свобода нужна человеку для его возвращения на звездную роди­ну". Я очень хочу вернуться на родину, Джеймс. К Отцу. Это мое право выбора и моя свобода. Другая мне не нужна. "Свобода - с кем"? "Свобода - от чего"? А моя вера - это мои силы на этой дороге. "Вера" переводится как "вар", "жар", "кипение", если угодно. Это как топ­

ливо для мотора... Так что все очень просто. Я иду по этой дороге, и когда ко мне приходят, спрашивая, как пройти дальше, я думаю, что бы делал на их месте, и от­вечаю... Вот теперь вы знаете, кто мы, чем здесь зани­маемся и о чем мечтаем.

- А... Что бы вы делали на моем месте?

- Пошел бы в трапезную,- сказал он.- Вы ведь так ничего и не ели со вчерашнего дня. А мы как раз по­спели к трапезе... У нас замечательный повар, Джеймс... Мы ведь уже пришли, вы разве не заметили? Я говорил: это озеро очень маленькое... Спасибо, что составили мне компанию.

- Ну... Если хотите... Можете попросить меня еще...

хм-м... проводить вас... как-нибудь........... И поговорить со

мной. Я не против.

- Спасибо вам, Джеймс,- с легкой улыбкой ответил он.- Мне приятно это слышать.

...Джентльмен всегда готов оказать услугу другому джентльмену. В целом я был доволен собой в этот раз...

А вечером на меня было совершено нападение. Ко­нечно, при желании можно подобрать другое название для этого события, но по моему личному мнению, это самое подходящее определение для описания этого ве­чера.

Какой-то огромный, черный, волосато-бородатый че­ловек ввалился в мою комнату-келью и заревел таким басом, что даже стекла в окнах задрожали:

- Э-э! Дарагой! Почему тебя прячут?! Почему сам прячешься?!

- Простите, сэр... Вы кто? - опешил я.

- Ираклий я. Маргиани. Князь! - Проревело это чу­довище и стянуло с абсолютно лысой головы огромную

мохнатую шапку (позже я узнал, что она называется странным словом "папаха").

На всякий случай я встал (все же титул этого дика­ря пока не был официально доказанным самозванством) и как можно вежливее спросил:

- Я искренне польщен, но так как мы не представ­лены, то хотелось бы...

- Вах! - возмутился он.- Какое "представление"?! Оглянись, дарагой! Где мы?! Кто мы?! Что творится?! А?! Такой тарарам кругом! Если ждать, пока нас кто-то кому-то представит, одичаем, как волки! Забудь, доро­гой! Это в Петербурге был этикет-шмитикет. А здесь - просто хорошие люди, да?

Меня крайне покоробило это его панибратское "ты­канье", но, старательно сохраняя национальную выдерж­ку, я все же нашел в себе силы представиться как мож­но вежливее:

- И все же это будет не лишним... Мое имя - Блейз. Джеймс Блейз. Английский журналист.

- Замечательно! - неизвестно чему обрадовался князь.- Англичанин! Журналист! Да еще и Джеймс! Вот тебя нам и не хватало, дорогой! Собирайся, пошли!

- Куда?!

- Как куда?! К нам, канэчно! Стол накрыли, мясо приготовили... Вина нет... Не достать здесь вина, дорогой, уж не обессудь. Мы здесь у местных крестьян самогон раздобыли. Купец Пружинников - пройдоха! - где-то изыскал и за бешеные деньги купил. Маладэц, да?!

- Простите, сэр, но я не пью.

- Маладэц! - еще больше обрадовался князь.- И я не пью! А кто пьет?! Отец Иосиф узнает - рассердится. Зачем огорчать? Так посидим! А уж если этот Ванечка проведает... Никому не скажу, тебе одному скажу: князь

Маргиани никого не боится, но этот Ванечка... Откуда он все знает, а? Как он знает?! С ним говорю, а он слов­но всю жизнь мою рядом провел. Я его спрашиваю: ска­жи мне, уважаемый, кто тебе сказал? Как ты все узнал? А он в меня пальцем тычет и говорит: "Уж мне-то из­вестно, а Бог про тебя куда больше моего знает. Не стыд­но будет?" Я как себе это представлю... Слушай, стыдно! Так что собирайся, дорогой, пойдем! - как-то нелогично закончил он.

- Да куда?! Зачем?!

- Сидеть будем. Пить не будем. Есть не будем. Го­ворить будем. Песни петь. Не хочешь петь? Не будем! Ты, главное, собирайся!

Признаюсь, мне стало даже любопытно. Дел у меня на сегодняшний вечер все равно не было, а упустить возможность узнать дикий мир России, так сказать, "из­нутри" было бы глупо. У меня накопилось много воп­росов. Теория, как оказалось, разительно отличалась от практики. А этот грубоватый, но забавный дикарь был явно болтлив и прямодушен. Нет, упускать такой шанс не стоило.

- Что ж, сэр... Я принимаю ваше приглашение,- сказал я.

- Вот и отлично! - обрадовался князь, вновь нахло­бучивая на лысину свою огромную "папаху".- Идем, дорогой! Хорошая компания, хороший стол, хорошая беседа... Как еще вечера коротать?!

Признаться, у меня были некоторые сомнения, что он несколько преувеличивает и по поводу "хорошего стола" и по поводу "хорошей компании"... Я не подозре­вал - насколько!

В одном из домишек за стенами монастыря, где расселяли паломников, был накрыт длинный, грубо

сколоченный стол. Описать то, что на нем было выстав­лено, невозможно, ибо в английском языке просто нет слов для передачи сути и вкусовых гамм этих, если так можно выразиться, "кушаний". Во-первых, здесь было несколько видов засоленных и замаринованных грибов! Грибов! Во всем цивилизованном мире этот "подножный корм" брезгуют собирать даже бродяги и бедняки, а у русских, оказывается, существуют десятки, если не со­тни рецептов их приготовления. Более того, они их со­вершенно искренне любят! Но сразило меня на повал не это. Вы не поверите, сэр, но даю вам слово джентльмена, что это чистая правда: они солят и маринуют огурцы! Да-да! Вы где-нибудь слышали о соленых огурцах?! По­сле этого даже такой парадокс, как "квашеная капуста" с клюквой и моченые яблоки с брусникой, уже не так сильно травмировал эстетику моего вкуса. Ведь есть же страны, где едят жареную саранчу, есть страны, где едят лягушек... А есть страна, где едят соленые огурцы!.. Коп­ченая рыба, картофель "в мундире", соленая сельдь, реп­чатый лук, сало, хлеб грубого помола, чеснок, жирней­шая и острейшая похлебка под названием "тройная уха", груда пирогов со всевозможными начинками - у этих русских очень крепкие желудки, сэр! И все это они на­зывают не обедом или ужином, а странным для данного момента словосочетанием "что Бог послал".

Что же касается "компании", то она была весьма под стать "столу". Плечистый и рослый купец, нервического вида студент и толстощекий, хитроглазый субъект неоп­ределенного рода деятельности с супругой. Вот супруга его заинтересовала меня куда больше всех остальных персонажей этого "застолья", вместе взятых, вместе с их трудноперевариваемым "что Бог послал". Это была та самая девушка, которая привлекла мое внимание

утром, и знакомству с которой помешал чудак-юроди­вый.

Вблизи она казалась еще соблазнительней. Статная, рыжеволосая, зеленоглазая - она входила в откровен­ный диссонанс со своим неказистым коротышкой-мужем... Что предоставляло мне дополнительные на­дежды.

Князь представил мне собравшихся. Купца звали Са­велий Пружинников, студент носил фамилию Кольцов, а супругов Стрельниковых звали Яков Петрович и Зи­наида Григорьевна.

- Блейз,- представился я в ответ.- Джеймс Блейз. Британский журналист.

- Так это, значит, вас прячет от нас настоятель? - с любопытством посмотрела на меня красотка.- И что же в вас такого таинственного, господин журналист?

- Почему прячут? - удивился я.- Никто меня не прячет. Просто я попросил о постое на время, и они...

- Ну-ну,- усмехнулся в густые усы Пружинни-ков.- Чтоб сам отец Иосиф дожидался вас битый час у входа в монастырь?! Рассказывайте... Последний раз такое было, когда сюда сам Иоанн Кронштадтский при­езжал. Я как раз из Мурманска в Петербург возвращал­ся, так что самолично ту встречу наблюдал. А теперь вот вашу сподобился... Простите, но дежавю какое-то... А Ва­нечку так и вовсе даже калачом за монастырские ворота не выманишь: для него вне монастыря и мира-то нет... Что-то вы недоговариваете нам, почтеннейший... госпо­дин журналист.

- Я говорю то, что соответствует действительно­сти,- сухо осадил я наглеца, посмевшего усомниться в правдивости моих слов.- Вы сомневаетесь в моей чест­ности?!

- Вах! - воскликнул князь, загремев стаканами.- Ну куда вы спешите, господа? Вопросы - ответы, а еще ни одного тоста, ни одного дружеского слова! Так за столом не сидят! Так за столом мучаются! К нам приехал доро­гой гость из далекой Англии, а вы его бросились допра­шивать, как в околотке! Не радушно это, Савелий Игна­тьевич! Не гостеприимно! Вы простите великодушно наше любопытство, дорогой Джеймс. Признаться, мы все были немало удивлены таким вниманием к вашей персоне со стороны отца Иосифа, вот и не удержались от расспросов. Вы просто еще не понимаете в чем дело, потому не понимаете и нашего любопытства. Отец Иосиф самый удивительный человек, которого я встре­чал в своей жизни,- честью клянусь! Не знаю, как ос­тальные, а мы с Савелием Игнатьевичем, уже не первый и не пятый раз встречаемся здесь, приезжая к старцу... Но, признаться, в этот раз я испытал нечто вроде рев­ности! Вот мы и решили заполучить вас к себе, чтобы вы утолили наше любопытство... Но это - потом... Сна­чала я предлагаю поднять эти кубки за...

- Оставьте ваше велеречие, князь,- вздохнул Пру-жинников.- Какие уж тут "кубки"... Хорошо хоть ста­каны нашлись... В стране черт-те что, скоро опять на глиняные кружки перейдем... Знали бы вы, сколько я за этот паршивый самогон выложил: я в Париже столько за "Вдову Клико" не платил. Кто мог представить...

- Э, зачем пессимизм? - князь ловко наполнил ста­каны из огромной многопинтовой бутыли.- Мужчине не к лицу! Беды приходят и уходят, а мы остаемся. Зачем беду с собой нести? Пережил - выбросил! Не пережи­вайте вы так, Савелий Игнатьевич - наживете еще това­ра. Голова при вас, опыт тоже, а деньги - дело наживное. Из Петрограда ноги вовремя унесли - и то хорошо. Там

сейчас и этого самогона нет. Там сейчас вообще ничего нет. И нас нет. За последнее и предлагаю выпить.

- Благодарю вас, но я уже говорил, что не пью,- повторил я и отодвинул стакан.

- Достопочтенный сэр,- неожиданно на чистейшем английском языке обратился ко мне князь.- Как предста­витель нации, чтящей свои традиции, вы просто не мо­жете игнорировать уважение к национальным традициям других народов. Мы ведь вам не языческий обряд про­вести предлагаем, в конце-то концов. Наше общество мо­жет показаться вам странным с первого взгляда, но не спешите делать поспешные выводы. Я - потомок древне­го и весьма знатного рода, и, поверьте, не пью с кем по­пало. Более того: я очень редко с кем пью. В России, как и в моей родной Грузии, застолье - символ взаимного до­верия, повод для объединения, приглашение к знакомству душевному, а не светско-поверхностному...

- Дело не в этом, дорогой князь, на столь же чис­том английском возразил ему купец.- Просто господин журналист еще слишком молод и потому излишне ще­петилен. Это для нас, стариков, суть важнее формы... К тому же он не знает Достоевского, говорившего: "Не смотрите, что делает русский, смотрите, к чему он стре­миться". Господин Блейз не может знать, что и вы, и я, грешный, исколесили практически весь мир, повидали разные культуры и прекрасно знаем, что и в Объединен­ных Королевствах пьют не меньше чем в России... А с уче­том "сухого закона" последних лет у нас в стране, то куда больше... Дело не в спиртном. Дело в брезгливости, верно, господин Блейз?

В английском боксе это состояние называется "гро-ги". В переводе на русский нечто вроде "как пыльным мешком по голове"...

Я молча взял стакан, и собрав все мужество в кулак, осушил его содержимое до дна... Это был неплохой вис­ки, сэр, но какой же он был крепкий!...

Кто-то заботливо сунул мне в руку тот самый пре­словутый соленый огурец, и я пал в своих глазах окон­чательно... Как сквозь туман я услышал, как Стрельни­ков спрашивает жену:

- Душа моя, я не силен в языках, ты знаешь... Рас­скажи, чем они его так проняли, что мальчишка аж ста­канами глушить начал?

- Если взять суть,- задумалась рыжеволосая красот­ка,- то ближе всего будет смысловой эквивалент: "Ты меня уважаешь?" Бедный мальчик действительно совсем недавно в России и еще незнаком со всеми оттенками азиатской хитрости и коварства...

- Простите? - повернулся я к ней.

- Не поддавайтесь на провокации, господин Блейз,- ослепительно улыбнулась она.- Эти два хит­реца просто хотят напоить вас, чтобы узнать, почему отец Иосиф проявляет в вас столько участия. Вы пло­хо осведомлены, каким уважением в этих краях поль­зуется этот игумен, поэтому не понимаете причин нашего любопытства. Но ведь в хитростях нет надо­бности? Вы нам и так раскроете эту маленькую тайну, правда?

- Даю слово чести, что не понимаю, о чем вы говорите,- с трудом восстановив дыхание после "русско­го виски", признался я.- У меня задание от редакции: описать и проанализировать происходящие в России со­бытия. Я просто ехал в Петроград. Едва не замерз... Ус­лышал колокольный звон... Они встретили меня... Я сам удивился, предполагая, что они принимают меня за кого-то другого... Все это было очень странно... Если вам все

это кажется таким же странным, как и мне, то я понимаю ваше любопытство...

- Крепкий орешек,- задумчиво глядя на меня, про­изнес Пружинников.- Ничего, самогона много... Как ду­маете, князь, трех литров нам хватит?

- Хватит,- уверенно сказал Маргиани.- Через час он признается даже в том, что он английский шпион.

Неверной рукой я попытался нащупать засунутый за ремень брюк пистолет, но князь уже крепко и друже­любно обнимал меня:

- Только не обижайтесь на наши шутки, дорогой! Мы грубоваты, но искренни в своем расположении к вам. Мы вам верим. Увы, Савелий Игнатьевич, похоже, мы попали пальцем в небо и происходящее лежит вне нашей логики. Отец Иосиф знает что-то, чего мы знать не можем... Понимаете меня? Может быть, этому маль­чику суждено так красочно описать весь происходящий в России ужас, что эти чертовы союзнички наконец-то пришлют долгожданную помощь...

- Сомневаюсь,- покачал головой купец.- Когда это Англия или Штаты упускали возможность подло­жить России свинью? Сколько раз мы спасали Америку и проливали кровь за интересы Европы и Англии? А они хоть раз сдержали свои обещания? Они как желудок: вчерашнего добра не помнят. Если внимательно при­смотреться к истории, то окажется, что не татары или поляки нанесли наибольший ущерб, а как раз "союзнич­ки", к которым мы все с распростертыми объятиями лезем, как подгулявший лапотник на чужой свадьбе... Не обольщайтесь, князь, они не помогут. Во-первых, им выгодно ослабить главного конкурента (а Россия - мировой лидер как в людских ресурсах, так и в природ­ных, чем всех и раздражает). Во-вторых, им просто

выгодно единолично воспользоваться плодами уже вы­игранной у немцев войны. А в-третьих, они, историчес­ки наделали нам столько пакостей, что настоящими со­юзниками сами быть не смогут. Прав был покойный государь: "У России есть только два союзника: армия и флот". Я бы, правда, добавил Церковь. Государство без идеологии - навоз, сор, "поле дураков" из детской сказ­ки. У нас всегда поднимались в атаку "за веру, царя и Отечество"... Все отняли... За что сражаться?

- Страшно не это, Савелий Игнатьевич,- задумчиво покрутил ус Маргиани.- С каждым из государств в от­дельности можно договориться - на это существует дип­ломатия... Но они не помогут нам по другой причине. Им просто не позволят. Мы стоим на пороге самой страшной за всю историю мира войны. Вспомните пророческие слова Достоевского. Международные торгаши развязыва­ют самую грандиозную аферу всех времен и народов. Им не нужна монархия. Там, где есть монархия, есть хозяева страны, а значит, интересы капитала страдают. А на сме­ну этой бунтующей голытьбе придут те, кто с удоволь­ствием и за копейки продаст это "общее", а значит - "ничейное". Вот и весь секрет этого бунта. У этого спрута нет сердца, Савелий Игнатьевич. Нет родины, нет армии, нет правительства, которое можно контратако­вать. Он называется "деньги". И победить его можно только образованностью, морально-нравственными усто­ями... А какие сейчас у нас... устои...

- Вы наивны, как ребенок, князь! - пылко восклик­нул Пружинников.- Сколько мы с вами говорили об этом, а вы все никак в толк не возьмете... А ведь вам-то, полковнику контрразведки...

Я поперхнулся непрожеванным огурцом и закашлял­ся. Маргиани любезно постучал меня по спине:

- Да не переживайте вы так, дорогой. Да, полков­ник, да, контрразведки... И что с того? Увы - бывший... Или вы считаете, что из Грузии Багратионы не выходят? Царицы Тамары там не правят и Руставели свои поэмы не пишут? Не берите в толк. Кого интересует, чем вы сейчас здесь заняты, господин журналист... Соединенные Королевства - все же наши союзники, а в России сейчас посерьезнее заботы есть. Вы смотрите, слушайте, запи­сывайте. Никто за рубежом еще не понимает, что про­исходит здесь. И, боюсь, еще долго не будет понимать, принимая "события в России" за "русские события"... Давайте я лучше вам еще самогончика налью. Сейчас вам это не помешает... Извините, что перебил, Савелий Игнатьевич. Что вы говорили?