Обитель - Дмитрий Леонтьев 9 стр.

и "правильной точке отсчета". Про иконы можно гово­рить бесконечно, Джеймс. Они очень многое вмещают в себе. Потому так и любимы народом. Но на ваш воп­рос я ответил?

- Суть я понял... Я только не могу понять, зачем вы молитесь перед ними? Зачем вообще нужны какие-то посредники между Богом и человеком? Неужели меня и так Бог не услышит?

- Услышит, Джеймс, услышит. Но и вы услышьте Его. Христос принес на землю главный дар человечеству от Бога: прощение грехов. И уходя, оставил этот дар священнослужителям, сказав апостолам: "Что вы про­стите на земле, то и на небесах будет прощено". Свя­щенник наделен правом от Бога и именем Бога прощать грехи здесь и сейчас, не обременяя человека перетаски­ванием их на тот свет. Вы можете, прочитав, истолко­вать всю Библию? Даже я не могу. А многие пытаются, не изучая рассуждения святых отцов, а так, от себя, в меру опыта и понимания. А ведь без изучения целой школы преемственности Писания, предания, опыта и разуме­ния сотен мудрейших и образованных людей это просто не получится. Никто же не силится, без обучения, рас­суждать о физике или математике? К философским шко­лам не лезут, а божественную мудрость - запросто. Ну не глупость ли это горделивых неучей? Отсутствие об­разования и воспитания в Церкви - страшнее, чем от­сутствие образования и воспитания в мирской жизни. Потому что "варвар" в духовности - это всегда еретик. Сломать - сломает, а все, что построить сможет - пещеру с наскальными рисунками. Да еще желательно катакомб-ную, поглубже под землей... Спаситель сам организовал Церковь, Он и есть сама Церковь, ибо все христиан­ство - в Нем и Он, Христос, и есть суть и смысл хри­

стианской веры. Он Сам отобрал первых священнослу­жителей, показав и научив служению. Отвергать это - значит спорить с Христом. Ну кто это будет делать в здравом уме? Священнослужители это не "особая кас­та жрецов". У них все то же самое, что и у мирян, от­ветственности только больше. Нет молитв "отдельно для священников" и "отдельно для всех остальных". Раньше общество было устроено куда устойчивей. Священ­ники - молились, дворяне - защищали, крестьяне - тру­дились. Священники - "жертва Богу от общества". Они часть общества, принимающая на себя очень тяжелый труд. Старцы говорили: "Если монах не стяжал святости, он - виновен!". Они - молитвенники, хранители, учите­ля и философы. Не каждый рискнет взять на себя такую ношу и такую ответственность. Но есть еще и мистика, Джеймс. Вы уверены, что ваша молитва умнее, правиль­нее и потому сильнее, чем молитва такого подвижника, как Николай Чудотворец? Или Сергий Радонежский? Не будет ли умней их просить о заступничестве перед Бо­гом? Мы прекрасно понимаем, как находить нужные связи в миру и просить о заступничестве перед сильны­ми и власть имущими, но как только дело доходит о просьбе заступничества у святых - играет гордыня: "Что это я просить кого-то буду? И сами с усами". А ведь любая молитва - это молитва о чуде. Если вдуматься, то это просьба о разрушении связи между причиной и следствием, о нарушении закономерности и устрой­ства мира. Говоря "мирским" языком, это просьба о том, чтобы дважды два не равнялось четырем. Всего-то, да? Ну и кто ты, чтоб ради тебя совершали чудеса и меняли мир?.. Вот видите, уже улыбаетесь... Да, Джеймс, все просто... когда ответ уже дал за тебя кто-то другой... Лучшие умы ломали над этими вопросами головы, а мы

все горделиво считаем себя самыми умными... А ведь я не коснулся еще таинства крещения, причастия, вен­чания... Хирургическую операцию человеку и в голову не придет проводить самостоятельно, а в чуде причастия "обойдется без посредников"?.. Это напоминает манию величия: и поезда сам могу водить, и самолетом управ­лять, и государством, и с Богом "напрямую" поболтать... Таким людям надо устраиваться санитарами в сумасшед­ший дом. Ведь санитары - самые влиятельные люди на земле: они и скрижали у "Моисея" отобрать могут, и "Наполеону" морду набить... А они что-то себя все не там реализовывают...

- Вот, вроде, все просто, когда вы объясняете, но... Сколько же всего этого "простого"?!

- Много... Нелегко, Джеймс, да? Я знаю... У като­ликов - проще: у них есть папа римский, все решаю­щий за них авторитарно, у баптистов - строгое предпи­сание Библии, почти иудейский закон... А у нас и Писание, и предание, и иконопись, и строгие бого­служения, и... Но зато православие тем и отличается от других религий, что призывает каждого думать и сози­дать, оно говорит о важности каждого голоса и каждо­го выбора...

- Как у Ницше? "Надо иметь в душе хаос, чтобы родить танцующую звезду".

- О, нет! Фраза красивая, но суть подменена. Ниц­ше культивирует "самосовершенствование", "сверхчело­века", без Бога достигающего власти над миром. Все того же "санитара из дома для душевнобольных". А "сам по себе" человек может занять высокий пост по своим за­слугам только в аду. Полагаться надо на Того, Кто дейс­твительно все знает и все может. А умопостроения Ниц­ше могут привести лишь к выводу, что "Каин прав". По

сути, ведь это была первая попытка первого в мире "на­ционализма"... и умопомрачения. "Я - единственный бо­гоизбранный и достойный, а остальных надо просто убить, и тогда у Бога не останется выбора и Он будет принимать только мои жертвы в обмен на блага". К тому же он был еще и первый, кто попытался подменить жертву священнодейства - магией. "Ты - мне, я - Тебе". Авель же делал все правильно... за что и был убит. Так что это можно назвать и первым в мире случаем убий­ства за священнослужение. Но ведь даже Каину Бог дал время на искупление и "перемену ума". Мир - замкнутая сфера, Джеймс, не только по форме земного шара... Бо­рясь со злом, ты увеличиваешь в мире зло. Совершая добро, ты просто не оставляешь места для зла... И для этого тоже надо иметь мудрость.

- А не боитесь, что современные "каины" просто вырежут "авелей" в этом бунте? Сами же говорите: ис­тория повторяется...

- Не боюсь. Я-то как раз уверен, что Бог есть. А зна­чит, все будет правильно. И для России, и для правосла­вия, и для меня - в частности. Остальное - промысел Божий, и нам его не понять до того времени, пока смысл не будет открыт. Считается, что "пути Господа неиспо­ведимы". Это не совсем так. Соломон говорил, что Бог просит пророков лишь об одном: "Откройте Мне сердце свое, и глаза ваши будут наблюдать пути Мои". Значит, все же можно понять эти пути, если сердце твое и есть "правильная точка отсчета". А эти вечные просьбы до­казательств и чудес - опасны для человека, ибо угнетают его волю и его выбор. В Гефсиманском саду Бог не от­ветил на молитву даже Сыну, чтоб Его человеческая сущность выросла до совершенства. Поэтому пусть все будет "не так, как я хочу, но так, как Он хочет". Я верю

не только в Бога, но и Богу. Он устроит все лучше, чем я могу просить.

- Кем вы были до того, как стали священни­ком? - спросил я.- Никак не могу понять... Вы говорите как воин, но при этом показываете большие знания фи­лософии и литературы... Ваши знания языков...

- Простите, Джеймс,- перебил он меня.- Я просто только сейчас заметил... Вы же все время ходили с ка­кой-то сумкой. Мне показалось, что вы очень дорожили лежащим в ней пакетом... А сейчас я ее не вижу при вас...

Я вскочил, как громом оглушенный, и стремглав бро­сился из комнаты, забыв даже извиниться... А еще гово­рят, что истинный англичанин называет кошку кошкой, даже если споткнется об нее... Нет, сегодня был явно не мой день. Хотя в тот миг я даже не предполагал - насколько... Какая уж тут выдержка?! Под впечатлением от этого странного сна, переполненный эмоциями, я попросту забыл в своей комнате самое важное... Нет, не просто сумку с доверенной мне посылкой! Честь! Ка­рьеру! Все свое будущее я оставил под подушкой в той комнате!..

И страшное предчувствие не обмануло меня: дверь моей комнаты была распахнута настежь. Среди разбро­санных по полу вещей я увидел и злосчастную сумку. Она была пуста...

Позже я обнаружил пропажу и денег, и документов, и оружия, но все это было уже второстепенно...

Сонный монах, которого я вытащил из соседней ке­льи, долго не мог сообразить, чего я от него требую. Но было и так понятно, что ничего подозрительного этот соня ни видеть, ни слышать не мог. Насторожило меня другое. Осознав произошедшее, он явно перепугался до

полусмерти. Что-то невнятно бормотал о "происках дья­вола", "искушениях" и "суккубах". Но ничего вразуми­тельного мне от него добиться не удалось. Все, что я по­нял, так это то, что в последние дни в обители происходит нечто неладное и пугающее монахов. Во вся­ком случае, произошедшее со мной - не единичный слу­чай, а продолжение целой цепи событий. А раз так, то у меня еще есть шанс распутать этот клубок и вернуть себе доброе имя. Играет мне на руку и ситуация с труд­нопроходимыми дорогами. В худшем случае вот мог доб­раться только до окрестных деревень, и если я выясню, что этой ночью кто-то покинул монастырь, то еще имею шанс догнать его. Впрочем, эта версия маловероятна. Местные жители относятся с почтением к своей святы­не, и вряд ли кто-то из них рискнет пробираться ночью на территорию монастыря и обыскивать кельи. Значит, надо внимательнее присмотреться к приезжим. В сущес­твование каких-то "демонов - суккубов", ворующих у меня бумажники, я как-то не верю. Смущает меня лишь то, что на проводимое расследование может уйти неопределенное время, а эмиссар большевистского пра­вительства, который должен сопровождать меня в Пет­роград, может появиться в любой день и час. Надежда лишь на то, что его задержат плохие дороги, но если он окажется столь же упорен, сколь был упорен я, то... Что я ему скажу? "Переданную мне посылку украли бесы, пока я решал с отцом настоятелем богословские вопро­сы"?!

Так что, сэр, и моя миссия, и мое доброе имя, и сама моя жизнь теперь зависят только от двух факторов: моей расторопности в поисках похищенного и времени прибытия большевистского эмиссара...

ГЛАВА 4

...Порой историк вводит в заблужденье, Но песнь народная звучит в сердцах людей.

Байрон

...И в мире нет истории страшней, Безумней, чем история России...

М. Волошин

Он прибыл ранним утром следующего дня. Нет смысла говорить, что остаток этой ночи я не спал, внимательно наблюдая за жизнью пробуждающейся обители и особенно ее гостей. Потому-то я еще из­далека заметил приближающегося к монастырю всад­ника. Сразу было видно, что он проделал длинный и опасный путь. Его лошадь едва стояла на ногах, а лицо прибывшего было белым как снег от холода и усталости.

Одет он был несколько необычно как для сезона, так и для этих мест: длиннополая кожаная куртка, больше похожая на старомодный сюртук, полувоенный френч без знаков отличия и меховая шапка, чем-то напомина­ющая папаху князя Маргиани, только куда меньших раз­меров.

Среднего роста, плотный, круглоголовый, с неболь­шой черной бородкой клинышком, круглоглазый. Броса­лась в глаза очень мощная, толстая шея, в народе такую называют "бычья", огромные, сильно оттопыренные уши и непропорционально длинные руки с широкими ладонями и короткими, по всей видимости очень силь­ными, пальцами. В целом он производил малоприятное впечатление (может, виноваты в том были его черные навыкате глаза, смотрящие на мир с недоброй присталь­ностью охотника, а может быть, презрительная усмешка,

словно навеки застывшая на толстых губах). Но при этом было вполне очевидно, что это человек сильный, решительный и волевой, привыкший больше делать, чем говорить. Именно такие люди становятся очень опасны, если попадают во власть или в криминальные структу­ры, ибо добиваются лидерства жестоко и целеустрем­ленно.

Болезненно морщась, он слез с лошади и, заметив меня, сипло спросил:

- Гостиница где?

Я промолчал, подчеркивая невежливость подобного обращения к незнакомому человеку.

Прибывший пристально оглядел меня с головы до ног, чему-то усмехнулся и, не утруждая себя извинени­ями, направился к домам для паломников.

- Ну вот и дождались,- услышал я за спиной. Юродивый стоял в трех шагах от меня и со стран­ным выражением смотрел в след приезжему.

- Что ж ты так подкрадываешься? - укорил я его.- Это невежливо... Кстати, друг мой, ты случайно не видел, кто ночью в мою комнату заходил? Или, может, слышал что-то подозрительное о кражах? Ты же постоянно у мо­настырских ворот вертишься...

- Что? - словно очнулся он.- О кражах? Да сейчас во всей России одни сплошные кражи... Да и ее саму тоже... в чужой карман положить норовят.

Странно, но в этот миг он выглядел вполне разум­ным. Мне даже показалось, что если бы не все эти его колкости и ужимки, то он вполне мог бы сойти за чело­века неглупого и рассудительного. Особенно если одеть его поприличней.

- У меня бумаги важные пропали,- признался я.- И документы... Точно ничего не видели?

- Отыщете вы свои бумаги, не волнуйтесь,- сказал он.- Никуда они от вас не денутся... До конца жизни... Это - ваша ноша, батюшка, вам и нести...

- Вот не поверишь: первый раз я бы хотел, чтоб ты и впрямь оказался этим... как его?.. провидцем,- вздохнул я.- Только как же мне их найти, если никто ничего не видел, никто ничего не знает? Как там в рус­ской поговорке? "Как корова языком слизнула".

- Да уж скорее сорока-воровка унесла,- ответил он.- А раз сорока есть, то и гнездо у нее есть...

- Что ж вы допускаете такое в своем монастыре-то, а? Провели бы расследование, нашли бы вора, наказали примерно... А то бесы какие-то у вас виноваты, суккубы...

- Бесы и есть,- спокойно подтвердил он.- Какой же приличный монастырь без бесов? Если в монастыре тишь да гладь - веерный признак того, что монастырь сей Богу не угоден. Это ж не кладбище, где одни тела. Здесь души живые... Борющиеся. Как же бесам их в по­кое оставить? Только на Бога и надежда. Он один все­могущ.

- А как же старая шутка про то, что если Бог - всемогущ, то может ли Он создать камень, который и Сам поднять не сможет?

- На эту старую глупость есть такой же старый от­вет: может, и уже создал давно. Этот камень - человек.

- Ого! - восхитился я.- Да вы, голубчик, тоже в глубине души философ? Как Диоген?

- Нет,- сказал он.- Потому что нет у меня ни своего мнения, ни свободы воли. Я их Богу отдал. А ска­зал это святитель Филарет, митрополит Московский. Вы вряд ли о нем слышали. Это русский Джон Донн.

- Да, это английский священник, приближенный к самой королеве...

- Королев много,- оборвал он меня.- Таких, как Филарет и Джон Донн, мало...

- Ну, вы меня тоже совсем уж за неуча не дер­жите,- обиделся я.- Я прекрасно знаю, что даже Шекс­пир считал Донна поэтом куда лучше себя, но тот пред­почел стезю священнослужителя. У него есть очень поэтичная проповедь о том, что все мы - единый мате­рик, и когда умирает один, то словно камешек смывает­ся с этого материка в море и весь он становится чуточ­ку, но меньше. Поэтому никогда не спрашивайте, по ком звонит колокол. Колокол звонит по каждому из нас...

- Вот вам бы их побольше слушать, а не экономис­тов всяких,- кивнул он.- А то понятия у вас уж больно подменились...

- Так потому и живем мы лучше,- напомнил я.

- Да? - удивленно вскинул он бровь.- Лучше?.. Се­мечки это, батюшка. Фантики. Бесы и у вас есть, и у нас. Только мы с ними боремся, а не договариваемся... Кра­жи, говорите? Кражи - это плохо. Кражи в монастырях наказываются строже, чем прелюбодеяния. Тот грех лишь одному вредит, а кража грех подозрительности у многих вызывает... Но то, что вам сейчас кажется бе­дой, завтра тоже фантиками показаться может,- и он опять расплылся в своей дурацкой улыбке, неприлично демонстрируя гнилые зубы.

- Дурак ты все-таки,- с сожалением сказал я.- А мне уж было на секунду показалось...

- Легкий ум - тяжелая ноша,- подмигнул он мне.- Надо же иногда от такой тяжести отдыхать, слова умные говорить?.. Вы вот что, батюшка... Передайте это своему

другу...

Он вытащил из кармана штанов огромный, ржа­вый гвоздь ручной ковки, втиснул мне в ладонь и бы­

стро зашагал прочь, меся тающий снег босыми пят­ками.

- Какому другу-то? - крикнул я ему вслед.

- А какой придет,- не останавливаясь, отозвался сумасшедший.

Пожав плечами, я направился к себе, намереваясь вздремнуть пару часов, набравшись сил перед новым этапом расследования. Увы, этому намерению не сужде­но было осуществиться. Всего через несколько минут в мою дверь постучали, и в комнату вошел недавно ви­денный мной приезжий. Но этот раз он держал себя куда учтивей.

- Добрый день,- сказал он.- Могу я видеть госпо­дина Джеймса Блейза?

- К вашим услугам.

- Моя фамилия Звездин, Лев Сергеевич. Насколько я понимаю, вы ждете именно меня.

И он назвал пароль. Я ответил.

- Приношу свои извинения за некоторую неучти­вость при нашей первой встрече,- сказал он на хоро­шем английском.- Оправданием мне служат лишь ужас­ная дорога и вконец измотавшая меня спешка. Если б вы только знали, господин Блейз, чего мне стоило доб­раться сюда. Ваша миссия столь важна для пославших меня сюда, что осуществлять ее безопасность предстоит лично мне. А это - поверьте! - немалый показатель. Я взял с собой отряд в тридцать сабель, но - дороги, снега, расстояния... Финны совсем обнаглели - дважды мы сталкивались с их передовыми отрядами. Прорыва­лись с боем. А лошади у нас - увы! - не самые лучшие... Война оставила в тылах лишь кобыл да меринов, а на авто сюда попросту не добраться. Впрочем, я выезжал из Петрограда на вполне приличном коне. Конфискова­

ли у одного... бывшего. Я загнал его, не проехав и пол­пути. Остальные же шли так медленно, что я принял решение добираться до вас в одиночку. Я очень беспо­коился за вашу безопасность, господин Блейз.

- Спасибо, но, как видите, это довольно тихое место.

- В таких тихих омутах черти и водятся,- покачал он головой.- К тому же финские отряды, шайки дезер­тиров... Но теперь нас двое, и мы сумеем продержатся до подхода отряда охраны. Не знаю, насколько я опе­редил их и насколько задержат их бездорожье и труд­ности военного времени, но у них очень хороший командир. На товарища Плаудиса можно положиться. Это очень ответственный товарищ. Так что есть осно­вания считать, что ожидание не затянется больше, чем на день-два. А потом мы будем возвращаться в Петро­град.

- Хорошо. Присаживайтесь к столу. Хотите чая? Он, правда, без сахара, но довольно приятен на вкус, а главное - горяч. Вы же продрогли насквозь.

- Благодарю, не откажусь. Я искал вас в гостинице, или как тут эти домишки называются?.. Там живет омер­зительнейший сброд! Сплошная контра...

- Кто?

- Контрреволюционеры. Купцы всякие, офицерье... Вы молодец, что сумели получить жилье здесь, подальше от лишних глаз. Как вам это удалось? Обычно монахи на такое не идут. Дали взятку?

- Нет, они сами пригласили. Очень гостеприимные, весьма милые люди. Умные. Хотя слишком уж эксцент­ричные...

- Сами? Совсем странно... Но не обольщайтесь их видимым миролюбием, господин Блейз. Священно­

служители - верная опора для монархии, а значит - наши враги...

- Я - подданный Его Величества,- напомнил я.

- Я говорил о себе,- быстро поправился он.- Это они перед иностранцем хвост распушили, а свои, как видите, за оградкой остались... Лицемеры! Нет, это хит­рая контра! Но ничего, мы и эту "опору монархизма" опрокинем! Вдрызг разобьем, уж поверьте!