В сущности, только это меня и интересует, отсюда и любопытство. Пойму его - тогда, может, и себя?
Наибольшие надежды я возлагал на версию психологическую.
Имеется любовный треугольник. Веселая разбитная студентка, однокурсница Дани и Саши, тянется к мастеру по парусам, который погулять с ней не прочь, но и только. Перед безнадежно втюрившимся Сашей Дане неловко, но и смешно. Высоко моральный матрос Нестеренко воспринимает все излишне серьезно, он даже просит взять его в поход, чтобы Даня не считал, будто он в претензии к победителю: дай вам бог счастья, я прежде всего ваш друг… Ситуация взывает к розыгрышу; перед отъездом Даня договаривается с девицей о ложном письме с ложным мотивом перевлюбления в Сашу, ложным обещанием вызова телеграммой… Вопреки ожиданиям, твердолобо-моральный Саша всем делится с Даней, и содержанием письма тоже. Даня раскаивается, злится, даже пытается раскрыть механизм розыгрыша. Саша не верит, ибо верит ей. Они ссорятся. Все.
Все сходится. А нелегко, оказывается, придумывать пьесы!
Лежа на ветру в спальнике, я начал припоминать события первого акта нашего путешествия. Да, в отношении Дани - Саши все сходится; логично, сказал бы Сергей… Ладно, бог с ним, с Сергеем. Хотя все же обидно, даже поделиться не с кем. И дневник запущен. Между прочим, вдруг подумал я, размолвка началась с того момента… именно в тот момент, когда мы решили, будто обогнали "Мечту"!
Вот чья роль действительно непонятна! Гулящий катамаран возник где-то за кулисами, немного попортил кровь действующим лицам - и исчез. Но исчез ли? Может быть, ему еще суждено выплыть на сцену? Где гарантия, что на траверзе Карадага мы обогнали именно "Мечту" или именно ту самую, нашу "Мечту"? У яхт это имя так же распространено, как фамилия Иванов - русских или у греков - Попандопуло. Пошленькое название, злорадно подумал я; впредь буду называть "Мечту" катамараном "Попандопуло"… Тут я задремал, и приснился мне усатый катамаран под рыжим стакселем и в фуражке с крабом.
IV
Сон оказался вещим: наутро сведения о "Попандопуло" не заставили себя ждать. Их сообщил дед, стороживший причал.
Это был уже третий страж керченской стоянки. Когда яхта зашла в порт, нас встретил дед номер один. Суетливый добряк, он называл нас "хлопцами" и "сынками". Во что бы то ни стало он хотел оформить стоянку яхты на законных основаниях: звонил диспетчеру порта, хлопотал. Диспетчер неизменно отвечал, что яхты его не интересуют - где стали, там пусть и стоят. Первый дед нам порядком надоедал.
Дед номер два начал свою вахту с того, что обвил пирс канатами, повесил таблички "вход воспрещен" и начал бегать от узла к узлу свитой им паутины. Это был вахтер с паучьими наклонностями. Нам он портил кровь, запрещая купаться, когда ловили рыбу, и ловить рыбу, когда готовили обед. Второй дед нас порядком раздражал.
А психология третьего деда идеально соответствовала ремеслу сторожа. Керченцы спокойно удили с пирса, Саша разжигал примус, дети плескались под винтами "Комет". Дубленое лицо вахтенного было невозмутимо. Третий дед прогуливался по дощатому настилу, напоминавшему палубу, важно курил и поглядывал на море из-под козырька "мицы". Он был мужествен и молчалив, как хемингуэевский старик, и Данилыч проникся глубоким уважением.
- Это местный Старожил. Он должен Знать Погоду…
Прежде всего нас интересовало, сколько продержится ветер. Третий дед долго молчал. Мы благоговейно ждали, чувствуя, как дух Старожила вопрошает богов, ответственных за перепады атмосферного давления. Наконец старик отверз уста. Из его слов явствовало: норд-ост, коли уж задул, продержится две недели. Идти нельзя. Недавно какой-то катамаран его не послушал, ушел и больше не вернулся. Да, стаксель у них был рыжий…
Около полудня ветер стих. Ожидая норд-оста, мы даже не собирались. Тем временем погода улучшалась, проявляя все признаки устойчивости. Часа в три, при мертвом штиле, Данилыч снова рискнул обратиться к сторожу. Керченская Сивилла, пожевав пророческими губами, дала новый прогноз. Оказывается, на том участке Евразии, где мы находимся, штиль устанавливается минимум на две недели. Идти можно. Он не помнит, как назывался тот одесский катамаран. Может, и "Мечта". Что-то похожее.
- Пошли, - приказал шкипер.
- А если с погодой дедок опять напутал?
- Я и сам ему что-то перестал доверять, - признался Данилыч. - Но нас и так опередили. Да всего и дел - пересечь какое-то Азовское море!..
Глава 9 Любое море нужно звать на "Вы"
21 июля, вечер. Затем 22 июля, ночь.
Переход Керчь - Бердянск.
Погода самая разнообразная
I
Древний Рим непочтительно именовал Азовское море Меотийским болотом, а также Скифскими или Сарматскими прудами. В известной степени мы разделяли предубеждение латинян.
Что это, в самом деле, за часть Мирового океана? Каждое море в чем-нибудь одном - "самое". Средиземное - самое синее, Балтийское - самое янтарное, Черное - самое сероводородное… Азовское может похвастать только тем, что оно самое мелкое. Смехотворная глубина - не больше пятнадцати метров - заставила бы покраснеть всякое уважающее себя озеро. Конечно, Сарматский пруд - отпрыск океана, только очень уж обнищавший. Атлантика вряд ли догадывается о существовании бедного родственника. Средиземное море - ее дочь от Гибралтара, Черное - внучка (там что-то Босфор напроказил); но какой-то Азов?.. Меотийское, говорите, болото? Склероз, не припомню - а впрочем, зашли бы как-нибудь вечерком…
Экипаж "Гагарина" считал, что истинно морская часть исхода уже окончена. Хоть в этом мы были едины. Яхта шла узкостями. Керчь-Еникальский судоходный канал утыкан буйками, как пляж пионерского лагеря. Берега покрывает частокол створных знаков. Горло Азовского моря ритмично функционировало, проталкивая абсолютно пресноводные баржи. Керченский пролив был обжит и лишен всякого намека на морскую романтику, как вход в курятник.
Видя вокруг себя огромное число ориентиров, старший офицер-навигатор задался целью наконец-то определить девиацию главного компаса.
- Держи левей! - командовал он скучавшему на руле Дане. Яхта делала попытку взобраться на невысокий берег Керченского полуострова.
- Правее! Нужно поймать створ Камыш-Бурунского и Чурубашского маяков, - просил он часом позже. Яхта направлялась к Тамани, по лермонтовским местам. Шкипер - он чувствовал себя уже лучше, но все еще кашлял - недоумевал:
- Чего ты мучишься? Девиация десять градусов, давно проверено…
- А в какую сторону?
Сергей суетился, Данилыч кашлял, остальные отдыхали. Возле переправы "порт Крым - порт Кавказ" Саша сфотографировал меня на фоне парома, деловито пересекавшего пролив. Паром был невелик. Гигантская надпись КРЫМ - КАВКАЗ странно выглядела на его скромном сереньком борту.
Затем берега пролива стали не спеша, с некоторой торжественностью раздвигаться. Одновременно они повышались. Слева, на крутом откосе мыса Фонарь, воздвиглась башня Еникальского маяка. Это был первый маяк Азовского моря.
Я спустился в каюту, аккуратно поставил на полку лоцию Черного моря и вынул вместо нее лоцию Азовского. Она была раза в четыре тоньше, но так же солидно открывалась Важными Предупреждениями и Обращением к Мореплавателям. В навигационно-географическом очерке я успел прочесть, что впервые лоция была издана в 1854 году, составил ее подпоручик А.Сухомлин. Мое презрение к Меотийскому болоту усилилось. Разве описание серьезного моря доверили бы подпоручику?..
Захватив лоцию, я вылез наверх. Берега пролива разошлись; впереди мягко колыхалось открытое водное пространство.
- Глуши мотор! - приказал шкипер. - Азов надо поприветствовать!
Ссора ссорой, но этот последний приказ был выполнен мгновенно. Как по мановению волшебной палочки возникла бутылка коньяка, рюмочки и скупая флотская закусь.
- Ну, за новое море "Гагарина"! Ура! - Шкипер поднял свою рюмку. Не глядя друг на друга, команда подхватила:
- Ура! Урааа!!!
- Наливайте еще, - решительно сказал Данилыч. - За что пьем?
- За Дон! За Волгу! За успех нашего предприятия! - Новое "ура!" пронеслось над тихой водой. Выпивая за успех, я случайно скосил глаза и увидел жирную цифру 13 на буе, возле которого "Гагарин" приветствовал свое второе море. Буй ехидно покачивался.
- Хватит, - приказал после второй рюмки шкипер. - Теперь давайте думать, куда пойдем.
Думали недолго. В Черном море пограничники запрещали ходить вдали от берега - следовательно, Азовское яхта пересечет напрямик, через самый его центр. Из тех же соображений экипаж высказался за ночной переход. Оставалось выяснить немногое: куда можно попасть, если ночью напрямик идти через середину Азовского моря?
- Сейчас посмотрю, - пообещал Сергей. Смышленый навигатор взял карту и провел от мыса Фонарь карандашную линию. Безупречная прямая уперлась в Бердянский залив.
- Около девяноста миль, - определил Данилыч, - ходу часов восемнадцать… Может, сразу в Таганрогский залив пойдем?
Я открыл лоцию, раздел "Наставления для плавания по генеральным курсам", и вслух прочел:
- "Плавание из Керченского пролива до Таганрогского залива и обратно осуществляется по рекомедованному курсу № 30, начинающемуся от светящего буя Варзовский (точка А-24). Пройдя светящий буй точки А-2 (46°32 8" N, 37°03 5" О), следует идти далее по рекомендованному курсу через точку А-3 (46°49 00" N, 37°19 08" О) в порт Жданов, затем…"
- Понятно, - перебил шкипер, - а в Бердянск как идти?
- "Плавание из Керченского пролива в порт Бердянск осуществляется произвольными курсами".
- Ладно, идем в Бердянск, - решил Данилыч и, закрывая демократическую часть совещания, уже командирским голосом предупредил:
- Чтоб ночью пристегивались! Достаньте страховочные пояса.
Даня иронически козырнул. Страховочные пояса, как же! Мы их и у Тарханкута не надевали. Снова застучал мотор, и "Юрий Гагарин" двинулся вперед.
II
Из главы "Гидрометеорологический очерк" лоции Азовского моря. Признаки перехода от спокойной (антициклонической) погоды к восточному шторму:
а) изменение направления ветра на восточное;
б) ровный ход или рост атмосферного давления;
в) повышение температуры воздуха;
г) уменьшение влажности воздуха;
д) усиление волнения моря.
Башня Еникальского маяка давно осталась позади, но Керчь-Еникальский канал все не кончался. Прорезая мелководье, искусственный фарватер далеко уходил от берега. В открытом море было как-то странно идти вдоль ровной линии сигар-буев, тянувшихся к горизонту, как столбы на большой дороге.
Азовское море встречало нас мертвой зыбью. При полном безветрии яхта чувствительно покачивалась. Пологие, прилизанные волны шли по желтоватой воде. Мы решили, что это остатки волнения, поднятого утренним ветром. Воздух был горячим, не по-морскому сухим.
- Какой закат! - восхитился Сергей, ни к кому специально не обращаясь. Щелкнул затвор "Зенита". Судовой врач питал упадническую страсть к заходящему светилу. Вечерний свет заливал половину цветных пленок.
Закат был действительно великолепен. Солнце опускалось в странную сизо-багровую дымку.
- Это либо к ветру, либо к большой жаре, - авторитетно заявил Данилыч. Я поддакнул:
- Скорее к жаре. Ветра не будет: барометр поднимается.
В это время дохнуло нечто легкое, нежное, почти неуловимое.
- Вот оно, - обрадовался шкипер, - восточный! Вполветра… - но Даня махнул рукой:
- Сильно слабенький. Вчера надо было идти, батя! Пропустили мы ветерок.
Робкое дуновение как бы прислушалось к словам мастера по парусам и стыдливо потухло.
- Не пойму здешней погоды, - сказал Саша. Я открыл лоцию на главе "Гидрометеорологический очерк" и прочел:
- "Гидрометеорологические условия в Азовском море различны…"
- Можешь не продолжать. Это мы сами видим.
- Тут есть раздел "Местные признаки погоды".
- А ну их к черту, - общее мнение выразил не кто-нибудь, а сам шкипер. - Ночные вахты нужно распределить, вот оно. Давайте так: с вечера Даня и Саша заступят, потом Сергей и Слава, а я…
- Минуточку! Я бы предпочел с Даней, - высказался судовой врач.
Я тут же заявил, что хочу в напарники Сашу. Матросы, каждый порознь, к этим пожеланиям присоединились.
- Вот даже как? - Данилыч внимательно оглядел команду. - Ладно, как хотите… А кто "собаку" будет стоять?
Лирическое название "собаки" носит вахта, на которую нужно заступать с двух. Такой способ разбить себе ночь считается наименее удачным.
Произошла короткая борьба великодуший. Я сказал шкиперу, что мы с Сашей готовы стоять всю ночь. Ну, может, не всю, а часов до трех.
- М-минуточку! Так и я с Даней готов, - моментально отреагировал Сергей. - Мы с вечера постоим, а они…
- Нет уж, - не согласился Саша. Борьба великодуший сползала на уровень кухонной свары. Высокие договаривающиеся стороны, друг с другом не общаясь, апеллировали к Данилычу. Переработать и недоспать - само по себе все это не страшно, но чтобы этим воспользовались другие! Не нужно делать из меня дурака!.. Уже начались, ни к селу ни к городу, воспоминания о том, кто стоял на руле последние два часа, уже аристократически побледнел Саша и Сергей втянул воздух - чшшш? - начиная закипать, когда Данилыч не выдержал:
- Противно на вас смотреть, вот оно! Сам всю ночь простою. Вы мне не нужны!
Команда опомнилась. Решено было тянуть жребий, и короткая спичка, означавшая "собаку", досталась нам с Сашей. Раздор затих. Данилыч прилег, а мы четверо тихо перекурили на палубе.
Было около половины одиннадцатого. Сизо-багровый закат догорел, луна еще не всходила. Мягкая мгла ночи была вся пронизана разноцветными, точечными, ничего не освещавшими огоньками. Небо, исколотое булавками звезд, стекало вниз и продолжалось в густой тьме воды.
За кормой, построившись в длинную очередь, светил первой величины, мигали буи Керчь-Еникальского канала. В стороне проплывали ходовые огни судов, следующих рекомендованным курсом № 30. Теплым, домашним, печным светом при каждой затяжке разгорались и опять меркли угольки папирос. Все-таки ночь многое меняет.
- И ше мы делим? - неожиданно спросил Даня. Ему никто не ответил.
- Жаль, что домой скоро… - Это был голос Саши.
- Ну ты же телеграммы пока не получил.
- Все равно придется. Неспокойно… - Саша помолчал. - А хорошо бы под конец - приключение! Очень уж гладко идем.
- Что значит "приключение"? Переворот оверкиль?
- Это скорее досадное недоразумение! - Саша засмеялся. - Подул бы ветер - чтоб закладывало хорошенько, брызги, волна в борт била - чтоб нервы, короче, пощекотать!.. Вот каких приключений я жду от Азовского моря, - после паузы резюмировал он своим обычным, суховатым тоном.
Да он скрытый романтик, подумал я, как же с моими версиями?! Сергей лениво сказал, что ждет от Азовского моря более мирных приключений - например, рыбацких.
Вскоре разговор затих; ничего он не изменил, ночные пары - Саша со мной, Сергей с Даней - были определены, и диспозиция корректировке не подлежала. Мы с Сашей докурили и улеглись, оба в носовом кубрике. Грохот мотора доходил сюда ослабленным, я быстро заснул.
Из лоции Азовского моря.
С мая по сентябрь гидрометеорологические условия для плавания судов в Азовском море благоприятны. Погода обычно тихая, ясная. Циклоническая деятельность ослаблена, штормы наблюдаются редко…
Немолодой, но крепкий палач поднял меня - и с размаху бросил на бетонный пол. Глаза резал беспощадный мертвый свет камеры пыток.
- Где страховочный пояс?! - завизжал человек с глумливым лицом садиста.
Стиснув зубы, я молчал. Было очень больно. Сознание уходило, я куда-то проваливался и снова толчком выныривал. Садист ухмыльнулся, заплечных дел мастер зачерпнул воды из стоявшей почему-то здесь же, в пыточной, эмалированной ванны и с криком "пристегнись!" выплеснул мне в лицо…
Я проснулся. Сквозь дыру люка лились лунный свет и морская вода. Натужно ревел мотор, какой-то свист и клокотанье перекрывали глухие шипящие удары. Перед каждым ударом меня приподнимало над койкой, швыряло вниз, а сверху каскадом изливалась очередная порция пронизанной мертвым светом воды.
С трудом ориентируясь в запрокинутой тьме, я наспех оделся и полез вон из этого миксера. На краю люка сидел Саня; он курил, явно наслаждаясь происходящим.
- Чего встал! Еще только час ночи!
Не отвечая, я вылез на палубу. В лицо с правого борта бил горячий, плотный ветер. Накренившись, яхта шла под гротом и штормовым кливером. Мотор работал на полных оборотах.
- Пристегнись! - закричал с задней банки Данилыч. - Где пояс?
Я сполз вниз. Сергей - почему-то вместо того, что-бы нести вахту с Даней, он лежал на своем обычном месте, - Сергей сонно спросил, что случилось.
- Все нормально, - не очень уверенно сказал я, - но если хочешь встать, надень штормовой пояс.
- А где он? - страдающе спросили из темноты. Я неопределенно ткнул пальцем в направлении парусного отсека, повалился на край койки, куда брызги не доставали, и снова заснул.
Но ненадолго. Меня опять пытали, били огромной шахматной доской. С криком разлепив глаза, я обнаружил, что ноги придавлены. Периодически на колени и гораздо выше хлопались все новые шахматные доски. В темноте рядом возились и пыхтели.
- Баклаша! - прорезал ночь голос Сергея. - Баклаша, я переложу к тебе книги. На меня полка упала.
- Хорошо, - кротко сказал я, - только кидай в нижнюю часть ног… в нижнюю!!!
- Постараюсь… понимаешь, я сплю, а они падают!
- Очень хорошо понимаю, - отозвался я. Ни одного из нас не удивил следующий факт: мы друг с другом снова разговаривали, впервые за последние трое суток!.. Заснуть же под судовой библиотекой не удавалось. Мы в буквальном смысле были обременены знаниями, и знания эти не лежали мертвым грузом: они скакали по нашим телам, заключенные в тома с твердым переплетом. Окончательно пробудившись, полезли наверх.
В кокпите у штурвала, широко расставив ноги, стоял Даня. Лицо у него было какое-то отрешенное. Цепляясь за тросы, я кое-как пробрался к Данилычу, пристроился рядом с ним и закричал прямо в ухо:
- Откуда вдруг ветер?! Давно?
- Видишь ты, - ответствовал шкипер, - вы легли, луна взошла, слегка дунуло. Потом посильней. Ну, мы паруса набили… вы с Сергеем не обижайтесь, Даня и Саша поопытней, пришлось их двоих задействовать!
- Да я не обижаюсь! А как теперь…
- Теперь уже бизань скинули, крепчает он, вот оно! Теперь с двух вам с Сергеем заступать, вы уж не обижайтесь…
Я не обиделся. Для человека, перекрикивающего ветер и мотор, голос Данилыча был на удивление спокойный. Я тоже успокоился. Наверху крен и качка казались слабей. Мачты, ванты, подбегающая волна - взгляду было за что уцепиться, и это как бы возвращало миру потерянную устойчивость.