III
Уже вечерело, когда впереди по курсу засинел далекий профиль мыса Меганом.
- Это Меганом, - объявил я.
- Меганом, - согласился капитан. Сергей сверил очертания мыса с рисунком в лоции и небрежно подтвердил: Меганом.
Из путевых записей Сергея.
В 20.30 прошли траверз Меганома. Судак почти не виден: невыразительная кучка белых домиков. Почему-то не видно на Меганоме и маяка.
Но заблудиться тут просто негде. В этом районе моря магнитное склонение и девиация нашего компаса взаимно компенсируются. От Меганома курс 53 (16 миль) до мыса Киик-Атлама, потом курс 29 (4 мили) до Феодосийского маяка (мыс Ильи), после чего по пеленгу 330 в 4-х милях откроется Феодосия.
За мысом показался Карадаг - во всем своем великолепии. И ведь у нас есть шанс…
Шанс состоял вот в чем. Ялтинские пограничники, выпуская яхту, дали контрольный срок до следующего вечера. Мы могли переночевать у Карадага, а с утра, поныряв в Сердоликовой бухте, двинуться в Феодосию. Эта возможность не давала судовому врачу покоя.
От увлечений юности у Сергея осталась пара ласт, удостоверение подводного пловца и непреодолимое желание лезть под воду при каждом удобном случае. Его маска, трубка и самодельный трезубец-гарпун вечно валялись на моей койке. Любая стоянка, где специалисту по баротравме уха не удается нырнуть, воспринимается им как личная обида. Кроме повседневного водолазного пунктика, у Сергея были две глубоких подводных мечты: погружение у Тарханкута и у Карадага. Первую он осуществил и сейчас повел борьбу с капитаном за вторую.
- Я тут каждую бухточку знаю! Вон, видите: отличное место для стоянки! Меня как понесет из нее в море - еле выплыл…
- Какая стоянка! Мы же спешим, вот оно.
- Ну да, - в скобках заметил Даня. - Теперь новый повод для спешки выискался.
- И потом, мне наш ход под мотором что-то не нравится, может, на винт намотали? Не мешает осмотреть, - Сергей снова начал проявлять одессизм.
Меня передернуло. Представляю эту стоянку, когда одни откачивают воду из раскаленного машинного отделения, а другие резвятся за бортом, "осматривая винт"! Данилыч хмыкнул:
- Винт пускай корреспонденты осматривают, вот оно… Вы, господа, про "Мечту" не забывайте!
Величавые обрывы Карадага подходили все ближе. Зеркало штилевой воды, изгибаясь, уходило к скалам. Красиво, ничего не скажешь.
- Ну ше ты, батя, режим устанавливаешь?! - неожиданно закричал дальнозоркий Даня. - Вон она, твоя "Мечта"!
Данилыч рванул с шеи бинокль. Команда сгрудилась на левом борту. На фоне скал я разглядел тонкую спицу мачты. По-видимому, соперник стоял на якоре: паруса были спущены. Фуражку на капитане и контрабандный товар в трюме с расстояния свыше мили увидеть не удалось.
- Ага… Катамаран, вот оно… - пробормотал Данилыч. - Ну и пусть тут ночуют! Будем идти, пока идется. Догнали, а теперь обгоним!
- Наоборот! Нужно разведать, какие у них планы.
Мнения разделились. Саша коротко сказал: он за движение вперед. Сергей и Даня представляли оппозицию; таким образом оказалось, что мой голос решающий. Я отдал его капитану.
- Чшшш?! Ну, Баклаша! - Сергей посмотрел на меня с нескрываемой враждебностью.
- Не впадай в детство, - холодно сказал я. - Понырять хотел?
- А хоть бы и так! Тебе какое дело?
- Никакого. Я высказал свое мнение.
- Вы, Сергей, зря обижаетесь… - официально начал капитан, но судовой врач только махнул рукой. Он отвернулся и молча ушел на нос. Ну и черт с ним, решил я и занялся навигацией самостоятельно.
Последнее было нетрудно. Уже стемнело, но впереди четко виднелся горбатый профиль Киик-Атламы. Слева по борту проплыли огни Планерского; я с удивлением отметил, что этот поселок светится, как целый город… "Гагарин" миновал Киик-Атламу, и неожиданно в лицо ударил ветер.
- Где маяк? - резонно спросил Данилыч. Впереди должен был открыться мощный Ильинский маяк; не видеть его мы не могли. Однако не видели.
- Кажется, мы это не Киик-Атламу, а Меганом миновали, - послышался из каюты Данин голос.
- Да? Почему? - заинтересовался капитан, всегда склонный предполагать худшее.
- На Киик-Атламе огонь зеленый, а мы видим желтый.
Я нырнул в каюту и в желтом свете настольной лампы увидел, что Даня воткнул циркуль в море восточнее Керчи.
- Все в порядке, - доложил я Данилычу, вернувшись на палубу. - Просто зеленый огонь заменили желтым. Впереди мыс Ильи.
- А почему на Меганоме не было маяка? - конфиденциально спросил капитан. Я раздраженно ответил:
- Не знаю. Там, извините, не я определялся.
- Верно. Там Сергей определялся.
- Может, то был и не Меганом, какая разница. Сейчас-то мы прошли Киик-Атламу? Тут у вас нет сомнений?
- Тут нет, - согласился Данилыч с явным сомнением.
- Значит, впереди мыс Ильи… А вот и Феодосия открывается!
Экипаж недоверчиво молчал. За хребтом мыса Ильи засверкали огни; правда, для Феодосии их было, пожалуй, маловато. И откуда впереди еще один высокий, горбом уходящий в море мыс? Еще одна Киик-Атлама, что ли?.. Саша поступил разумней всех: сосчитал промежутки мигания знака на оставшейся позади Кинк-Атламе.
- Три проблеска и восемь секунд перерыв. Это Меганом.
- Второй раз что ли? А Карадаг, Планерское?
- Вероятно, то было не Планерское, а Судак. Ошиблись. Тогда Меганом был не Меганом, а мыс Башенный. А Карадаг не Карадаг, а мыс Пещерный. Это не мыс Ильи - это Карадаг и есть. Только сейчас.
- М-да… - протянул Данилыч.
- Потому ше людей надо слушать! - неожиданно заорал Даня. - Гонит он куда-то!
Ночевали бы себе спокойно у Карадага…
- Но выяснили ведь: то был не Карадаг, а…
- Ты вообще молчи, Саня! Из-за тебя все!
- Что именно?
- А ну тихо! - Данилыч тоже повысил голос. - Вы в море или где?! Иди сюда, Сергей. Вы не обижайтесь, Слава…
- Ничего-ничего. Я вам больше не нужен? - Теперь уже я ушел на нос. Сергей молча прошел на корму по другую сторону от каюты.
Грустное это занятие - до рези в глазах всматриваться во тьму. Никому я не был нужен. На Данилыча обижаться не стоило, он действовал в интересах дела, но Сергей! Интересно, насчет Меганома он меня и вправду случайно дезинформировал?.. На корме теперь уже точно установили: впереди Киик-Атлама.
- Ладно, - послышался голос капитана. - А где тогда зеленая мигалка?
Помолчали, потом Даня спросил:
- Слава, ты не видишь зеленую мигалку?
- Не вижу, - злорадно ответил я. На гребне приближающегося мыса горели два огня, но были они белыми, а мигали только одновременно с наблюдателем. Моя вера в точную науку навигации дала трещину. От встречного сырого ветра разболелся зуб. Я залез в каюту - пусть сами управляются! - укутался на койке и незаметно задремал.
Разбудила меня тишина, наступившая после выключения мотора: "Юрий Гагарин" обрел желанную Феодосию.
- Заблудились, но сориентировались! - послышался довольный и потому особенно неприятный для меня голос Сергея. - Все-таки навигация точная наука!
- Саша! - позвал я. - Вы зеленую мигалку нашли?
- Да. Только она оказалась красной.
IV
Уже светало, когда мы отдали якорь на траверзе феодосийских пляжей. Весь день вокруг "Гагарина" сновали катера, спасатели перехватывали на подступах к яхте любителей дальних заплывов… Эта суета доходила до нас урывками. "Мечта" осталась позади, Сашина телеграмма в Феодосию пока не прибыла, и экипаж пожинал плоды побед: спал.
Меня разбудил надрывный кашель капитана.
- Что-то нездоровится… Буди врача.
У Данилыча оказалась температура. Очевидно, он простудился возле мотора, где при шестидесятиградусной жаре всегда гулял сквозняк.
- Ты лежи, батя, - заботливо сказал Даня, - а мы в город смотаемся… Ну ше опять такое?! Почему опять нельзя?
- Здесь рейд открытый… Все уедут, а вдруг шквал?
- Ой, ничего не будет! И Сергей со Славой остаются…
Я вопросительно посмотрел на судового врача. На следующий день все выглядит несколько по-другому; честно говоря, было бы неплохо забыть вчерашнюю размолвку, особенно в связи с болезнью капитана.
- Мне нужно на берег, - Сергей отвернулся… Саша вторично собирался на почтамт.
- Как хотите. Делайте как знаете, - Данилыч замолчал. Я сказал, что могу остаться.
- Вот и хорошо: он заберет "Яшку", - обрадовался Даня. Этого момента я не учел: мне предстояло работать перевозчиком.
- Ровно в девять будем на пляже, - заверил Саша.
- Ну ладно… а как я вас в темноте найду?
- Я покричу, - Сергей обращался по-прежнему не ко мне, а к Данилычу.
Схема десанта была обычной: Кириченко перевез Осташко, Осташко - Нестеренко, Нестеренко - Пелишенко. Потом я вернулся на яхту, взял блокнот и уютно устроился в кокпите. Вечер был тихий; передо мной лежал просторный залив и зеленый город на берегу…
Из путевых записей Сергея.
Какие мысли пробуждает парусное судно у современного человека? Может быть, на берегу яхтсменов расспрашивают о летучих рыбах, белых китах, сокровищах затонувших кораблей?
Ничего подобного. "Гагарин" прошел половину Черного моря, и мне уже стало казаться, что во всех гаванях, во все времена, даже первопроходцам-грекам задавали все те же два вопроса: "Какой у вас мотор?" и "Сколько ваша триера стоит?"…
И только в Феодосии мы услышали нечто новое: "Надеюсь, плавание проходит успешно?"
На пирсе стоял сухощавый старичок. Его китель, который когда-то был форменным, поблескивал уцелевшими пуговицами. Голову покрывала "мица", выгоревшая до парадной белизны.
- "Комендант порта", - прошептал Даня, и я тоже понял, кого напоминает этот отставной капитан. У Александра Грина есть рассказ, где такой же чудаковатый, неприкаянный "комендант" встречает прибывающие в гавань суда. Когда-то в южных городах их было немало - хранителей традиций, людей со странностями. Помню старика, который в Одессе, на Соборной площади, изготовлял бумажные "ласточки" и дарил их нам, детям. По свидетельству Паустовского, человеком того же склада был и Александр Грин. Я знал, что Грин долго жил в Феодосии, запечатлел ее черты в своих Зурбагане, Лиссе, Гель-Гью, - но встретить гриновского героя в современном городе не ожидал.
Встреча с комендантом навеяла мечтательное настроение. Вечерний Гель-Гью был красив. Дома в слегка вычурном восточном стиле, веранды, увитые виноградом… Мне даже стало на минуту жаль, что с нами нет Баклаши. Хотя он сам во всем виноват. Пусть помучается.
Я взялся за дневник. Хотелось провести вечер мирно.
- Давно собирался спросить, - послышался простуженный голос капитана, - что вы там с Сергеем пишете?
Пришлось спуститься в каюту. По просьбе больного было зачитано несколько отрывков.
- Не понравилось, - честно сказал Данилыч. - Почему я "капитан"? На малотоннажных парусных судах не капитан, а шкипер…
Я пообещал с этого момента называть капитана шкипером, и оказалось, что все остальное ему понравилось.
- Вы и стихи пишете?
- Как вам сказать? Пожалуй, нет.
- Ну, тогда чужие почитай. Я же видел: ты в поход какую-то книгу взял. Пушкин?
- Нет. Бунин, - я собрался с духом и, как сумел, прочитал Данилычу свое любимое стихотворение:
Звезда дрожит среди вселенной… Чьи руки дивные несут Какой-то влагой драгоценной Столь переполненный сосуд?..
- Вот оно! - с искренним восхищением выдохнул шкипер, когда я закончил чтение.
Честно говоря, я удивился. Мне всегда казалось, что "дрожь звезды" рассчитана на эстета, что это стихотворение элитарное. Что ж, значит, я недооценил Бунина, все же проникшего в неиспорченную особым эстетизмом душу Данилыча. И я порадовался за них обоих.
- А теперь подай вон ту банку, - неожиданно попросил шкипер. Банка была с керосином; Данилыч закинул голову и, к моему ужасу, начал полоскать керосином горло.
- Отлично помогает от кашля… - в промежутках между бульканьем объяснил шкипер.
- Ты мне еще спину разотри, вот оно… Теперь я полежу, а ты отдыхай.
Последнее было непросто: резкий переход от поэзии к керосину выбил меня из колеи. Я взялся за дневник, но в этот момент яхту вдруг рвануло, наверху хлопнул гик, что-то посыпалось на палубу… Ничего не понимая, я выскочил из каюты.
Из путевых записей Сергея.
Улицы вечерней Феодосии безлюдны - вся жизнь течет в полных народом и в то же время тихих дворах.
Представьте оазис между двумя невысокими домами. Под развесистым платаном четверо соседей забивают "козла"; но чтобы стук никого не беспокоил, на стол постелена газета.
Рядом в тазике купают ребенка. Он ревет добросовестно, но на пониженных тонах, прислушиваясь, как продвигается игра в прятки, от которой его оторвала мать.
В палисаднике раскладушка, застеленная простыней, ждет любителя ночевать на воздухе.
Большинство обитателей двора смотрят телевизор. Экран светится в одном из распахнутых окон, во двор вынесены стулья и почтенный кожаный диван; публика наслаждается детективом и одновременно - вечерней прохладой.
Я выскочил на палубу. С востока налетел шквал. "Гагарин" туго натянул якорную цепь, фалы щелкали по мачтам, а на гиках развевалось, грозя улететь, вывешенное для просушки белье. По заливу сразу побежала маленькая злая волна.
- Попустись! - закричал снизу Данилыч. - С якоря сорвет!
Я попустился. Яхту тянуло на рыбачьи сети, до ближайшей вехи оставалось метров двадцать.
- Сейчас помогу, вот оно… мотором надо подработать…
- Не вставайте, я сам! Вы же после растирания!
- Черт с ним… Белье держи!..
Из путевых записей Сергея.
В перспективе феодосийских улиц стоит морская синева, которую как будто только что написал Айвазовский.
Удивительно, как притягивает к себе море. Казалось бы, за последние, десять дней мы на него насмотрелись, могло бы и надоесть. И нельзя сказать, что в море не ждешь берега: ждешь, но в незнакомом городе, когда совершенно все равно, куда идти, невольно выбираешь путь, ведущий к морю, вдоль моря, или тот, с которого море видно.
Мы выходим на набережную.
Шквал - это очень красиво. Ветер как бы распахнул горизонт, пляшут белые барашки, и далекий "Гагарин" на рейде кажется одним из них.
- Они там без нас справятся? - забеспокоился Саша.
- Ой, ше ты начинаешь! Не маленькие. Пошли еще побродим.
По-моему, после вчерашних событий Даня наконец заговорил с матросом Нестеренко миролюбиво - правда, и телеграммы по-прежнему нет. Мастер по парусам отходчив. Я решил взять с него пример и по возвращении простить Баклаше его идиотские выходки.
Ветер затих так же внезапно, как начался. Данилыч вернулся в каюту, лег, укутался…
- Ты немного отдохни, а потом, если хочешь, можешь штормовые паруса поднять.
Их просушить надо.
Солнце уже садилось. Нацепив на мачту апельсиново-рыжий грот, я почувствовал, что несколько утомлен вечерним отдыхом. Я взял бинокль и принялся выглядывать загулявшую часть команды. По-моему, шквал мог бы стать поводом вернуться пораньше.
Постепенно темнело. Народу на берегу толпилось много, и я последовательно определял, кто из них не Сергей Осташко. Потом все лица слились; я понял, что уже ничего не увижу, и начал прислушиваться.
Работы хватало: на берегу кричали человек двадцать. Рядом с причалом функционировал ресторан; оттуда неслись звуки музыки. Откуда-то слева прорывалась гармонь. Кашлял в каюте Данилыч. С берега донесся особенно истошный вопль. Это Сергей, подумал я и заорал:
- Э-ге-гей! Ребя-таа!
- Э-ге-гей! - откликнулись на пирсе. Я зажег керосиновый фонарь, подсветил им парус, приготовил "Яшку"… Крики стихли.
Из путевых записей Сергея.
Улицы переходят в аллеи, особняки сменяются вполне современными санаториями. Где-то вдали слышится музыка. Вспыхнувшие фонари усиливают ощущение праздника.
- Все на карнавал! - возвещает Даня. - Если вы потерялись в толпе, встречайтесь на площади, у статуи несравненной Фрези Грант. Пошли на танцы!
- Мы к девяти обещали быть, - напомнил Саша.
- Знаешь ше? - Даня вспыхнул и остановился. - Ты сильно порядочный, да?
Можешь идти, мы с Сережей тебя не держим!
- Чего ты? Обещали же вместе вернуться.
- Нет, ты сам иди! Иди, выслуживайся!
Это, пожалуй, было уже слишком. Саша не покраснел, как обычно, а побледнел, резко повернулся и ушел. Даня, по-моему, тут же спохватился, но было поздно.
- Надоедает он со своими сложностями - смерть. Ты не все знаешь… ладно, пошли, - мастер по парусам решительно двинулся вперед, навстречу музыке. Мы вышли на площадь и…
- Сеергееей!!! - завопил я и прислушался. Помолчав, в темноте на берегу что-то пискнуло.
- Они! - Я оседлал "Яшку" и поплыл к берегу на пирсе сидела незнакомая компания.