Копытин долго ощупывал стальную болванку, напоминавшую корпус от длинного снаряда, потом велел ее погрузить на тягач и отправить на исследование в лабораторию. Андрея похлопал по крутому плечу, сказал:
- Виновника отыщем и привлечем к ответственности. А ты отдыхай.
Легко сказать: "Отдыхай". А причина аварии? Кто виноват? В чем дело?
Ни о каких полетах, разумеется, не могло быть и речи, пока на остальных самолетах не проверят "ноги". Кропотливая, трудоемкая работа…
Андрей видел, как люди в белых халатах, с наушниками на головах копошились под самолетами со своими приборами, походившими на миноискатели. Тут же находились и главный инженер завода, и главный технолог, и главный контролер - все заводское начальство.
Кто-то тронул испытателя за локоть. Он обернулся - рядом стоял директор завода Копытин.
- Заварил ты нам кашу, Андрей Николаевич, - сказал он. От его обычно жестких глаз веером разбегались веселые лучики.
Андрей удивился: "Шутит? Значит, чем-то доволен".
- Я уж думал, всю партию стоек забраковать придется, - продолжал директор. - Оказалось, единичный случай.
- Хорошо, что единичный!
Копытин, прищурившись, глядел на Аргунова:
- А чему ты радуешься? Тебе хватило бы и единичного.
- Значит, не судьба…
- Идем со мной. Послушаем, что скажут эти бракоделы на собрании.
Андрей осторожно пробирался вслед за директором по длинному залу, пригибаясь под проводами, переступая через черные гибкие шланги, змеившиеся под ногами, и тщетно пытался разобраться в этом сложном хозяйстве. К своему стыду, он не особенно четко знал производство, хотя уж столько лет проработал на авиационном заводе. Правда, основные цеха, такие, как, например, агрегатный, сборочный, он знал, а вот вспомогательные - литейный, механический, заготовительно-штамповочный - знал хуже, забредал туда лишь иногда. Где-то что-то стучит, гремит, стреляет, где-то что-то ухает подобно канонаде на поле боя - попробуй разобраться во всей этой кутерьме! На летно-испытательной станции у Андрея и своих забот хоть отбавляй, и никто не спросит, никто не осудит его за то, что он не знает, как из болванок и всевозможных заготовок - из тысячи мелочей - постепенно рождается самолет: округляется фюзеляж, поднимается киль, вырастают крылья. И вот уже он важно выплывает на волю из распахнувшейся громады ворот сборочного…
Потом этот новехонький истребитель, поджарый, остроносый, узкокрылый, попадает на испытательную станцию. Там к нему приладят двигатель, снова все тщательно проверят, прозвонят электрические цепи, укомплектуют приборами, заправят топливом, кислородом, поставят в кабину катапультное кресло, опробуют все самолетные системы, еще и еще раз перепроверят. К тому же надо оформить документацию. Ведь на каждый новый самолет заводится свидетельство о "рождении", как и на человека, с той лишь разницей, что человеку выдается одна бумажка, а самолету - целое дело: формуляры, паспорта, описания, карты обмера, служебные записки… И только уж потом его отбуксируют на линию старта.
И оживет именинник, оглушающе, торжествующе загрохочет, поднимаясь в небо. И каждый раз, уходя в первый испытательный рейс, невольно чувствует себя немножко именинником и пилот. Как жаль, что последние именины так неожиданно сорвались…
Они шли по цеху. Тут и там ярким, обжигающим глаза синюшным пламенем полыхала электросварка. Сердито шипел на стыках шлангов сжатый воздух, остро чувствовался запах раскаленного горелого металла. И непонятно было, что сваривали эти маги - повелители электрической дуги, люди в грубых брезентовых робах, прячущие лица за черными щитками.
Словно из дыма и пламени вырос высокий, медвежьего вида, человек.
- Здравствуйте, Георгий Афанасьевич!
- А-а, Брылев! - Копытин подал ему руку. - Знакомься, это тот самый летчик-испытатель, которого вы хотели убить.
- Ну зачем вы так говорите? - Незнакомец повернулся к Аргунову и представился: - Начальник цеха Брылев.
Стараясь не глядеть на раскаленные брызги металла, Андрей поднимался по гулкой железной лестнице. Вскоре все трое очутились в красном уголке.
Андрей огляделся. Во всю стену красовалась Доска почета. В блестящих никелированных рамках - фотографии лучших рабочих. Одна рамка пустовала.
- Оперативно, - насмешливо заметил директор.
- А как же! - тотчас отозвался Брылев и обернулся к Аргунову: - Понимаете, Петрович очень квалифицированный специалист. По высшему классу работает!
- Как же тогда мог проскочить такой грубый дефект? - резко спросил Копытин.
- Ума не приложу. И человек-то он - каких поискать!
- Испытателю от этого не веселей!
- Это понятно, - подхватил Брылев, - но я к тому, что мы ни на что не посмотрели: ни на заслуги, ни вообще… Провинился, значит, по всей строгости…
В красном уголке уже собирались рабочие. Поглядывали на хмурого директора, на неестественно оживленного начальника цеха, на испытателя со спокойным, непроницаемым лицом и тихо рассаживались.
- Кажется, все собрались. Разрешите начинать? - спросил Копытина Брылев.
Директор наклонил голову.
- Товарищи, вы все прекрасно знаете, по какому поводу мы собрались здесь сейчас! - громко заговорил Брылев. - Произошло ЧП. И сегодня мы с полной ответственностью должны признать, что еще не все сделано для выполнения высоких социалистических обязательств…
- Конкретней, - тихо попросил Копытин.
- Конкретней мы уже поговорили! - Брылев кивнул на пустующую рамку. Потом снова перевел взгляд в зал: - Кто хочет выступить?
В зале стояла мертвая тишина.
- Давайте-давайте, товарищи! - подбадривал Брылев. - Не будем же мы в молчанку играть.
В зале по-прежнему было тихо, никто даже не пошевелился.
- Я понимаю, трудно признавать свои ошибки, - сказал Копытин, - а надо. Когда от недогляда зависит человеческая жизнь, тут уж особо надо быть самокритичными.
Но люди и к словам директора оставались глухи.
- Ну что ж, тогда попросим сказать летчика-испытателя Аргунова, - предложил Копытин. - Андрей Николаевич, ты заварил всю эту кашу с несчастной стойкой - ты и расхлебывай.
По залу прошелестел смешок.
- Пожалуйста, просим! - Брылев простер руку в сторону трибуны.
Андрей растерянно посмотрел на директора: он вовсе не собирался выступать.
- Давай-давай, - кивнул ему Копытин, - у тебя есть что сказать.
Андрей неуверенно прошел к трибуне и встал рядом. На него выжидательно глядели сосредоточенные глаза рабочих. Все ждали его слова. Что им сказать? Может, то, что летчик лишь тогда спокоен в воздухе, когда твердо уверен, что все, сделанное их руками, сделано надежно, добротно? Но ведь они об этом знают и сами. Потому он стоял, широко расставив ноги, как для упора, и молча смотрел в зал.
Пауза затягивалась. И тогда, будто на помощь ему, из первого ряда поднялся худощавый пожилой человек с серым шарфом на шее.
- Я варил эту стойку, - сиплым голосом произнес он, - меня и наказывайте. Зачем зря отнимать у людей время.
И вдруг зал взорвался как по команде. Заговорили все разом, перебивая и не слушая друг друга.
- У сварщика глаз не ватерпас!
- Стрелочника нашли! А где ОТК был? В тенечке?
- Козла отпущения нашли!
- Петрович не виноват!
Брылев постучал карандашом по графину, призывая к порядку.
Медленно восстанавливалась тишина. Андрей переступил с ноги на ногу и только было собрался говорить, как из дальнего угла кто-то выкрикнул:
- А у вас, у летчиков, разве промахов не бывает?
- Промахов? - переспросил Андрей. - Бывают. Только за промахи расплачиваемся мы сами. Как минеры.
Он снова помолчал, собираясь с мыслями, и начал медленно говорить. Слова давались трудно.
- Испытателю чаще приходится расплачиваться, к сожалению, за чужие промахи. Что ж поделаешь, такая у нас работа. Мы все, здесь присутствующие, трудимся на переднем фронте. И от нас зависит, какое оружие получат наши военные летчики. А их интересует, чтобы истребители отвечали таким требованиям, как надежность, качество и боевая эффективность. Подсовывать в войска брак - это… - Андрей обвел глазами до отказа набитый зал и со вздохом выдавил: - Преступление.
Краем глаза он видел, как при этих словах лысоватая голова Петровича вжалась в плечи, и подбородок утонул в сером шарфе.
- Вот здесь сегодня я услышал, что виновником брака является конкретно всего лишь один сварщик. Казалось бы, что тут воду в ступе толочь, если виновник найден. А так ли это? Как-то у нас на ЛИС произошел такой случай: самолет улетел с незакрытым крыльевым топливным отсеком. Естественно, порядок выработки горючего нарушился и задание было сорвано. За срыв полета начальник ЛИС наказал механика, а я - летчика.
- А при чем здесь летчик? - спросил Копытин.
- При том, что в авиации контроль должен быть двойной. Перекрестный! Это касается как эксплуатационников, так и самолетостроителей. Насколько я понимаю, в цехе есть рентген, и каждый шов на узлах должен просвечиваться. А если в лаборатории не заметили трещину - то грош цена такому контролю!
- Верно! - подхватил Копытин. - Вы будете еще продолжать?
- Я все сказал.
- Тогда позвольте мне.
- Слово имеет директор завода Георгий Афанасьевич, - объявил Брылев и первым захлопал в ладоши.
Копытин протестующе поднял руку.
- У нас не митинг. В общем, так, товарищи! Обстановка у вас в цехе надо хуже, да нельзя.
При этих словах мясистое лицо Брылева стало медленно наливаться краской, на лбу выступила испарина.
- Вы здесь все шишки на одного сварщика свалили, - продолжал директор, - но ведь технологическим процессом, насколько мне известно, занимается слесарно-сварочная бригада, не так ли?
- Так, - глухо отозвался Брылев.
- Почему ж тогда за брак отвечает один?
- Индивидуальная ответственность…
- Лепет! - резко оборвал Копытин. - Кто возглавляет бригаду?
Со скамьи поднялся широкоскулый коренастый крепыш и с вызовом бросил:
- Я!
- Что вы на это скажете, товарищ Смотров?
- А что я скажу, Георгий Афанасьевич? Весь процесс сварки выдержан согласно технологии, как и обычно. Стойку пескоструили, зачистили все наплывы и выплески сварки…
- А перед сваркой узлы обработали? - перебил его Копытин.
- А как же! Ни масла, ни окалины, ни ржавчины не было. Потом сварочные швы осмотрели визуально и стойку, как положено, направили в лабораторию. Оттуда пришло положительное заключение.
- Садитесь, - сказал Копытин и недобро посмотрел на Брылева. - А вы что скажете, начальник цеха? - с нажимом на последние слова спросил директор.
- Промашка вышла. С лабораторией разберемся, виновника накажем.
- Ага, разберетесь, - неожиданно мягким, елейным голосом сказал Копытин. - Сначала разберитесь, а уж потом созывайте собрание. Нечего зря отрывать людей от работы. - Он посмотрел на часы, тихо сказал: - Сегодня в шестнадцать тридцать, товарищ Брылев, совещание у главного. Будем ставить вопрос о вашем пребывании на посту начальника цеха.
Возвращались пешком: директор - впереди, Аргунов - чуть отстав.
Копытин быстро шагал, заложив глубоко в карманы длинные руки. Андрею было видно, как ветерок шевелил на затылке его седеющие волосы. Худую шею избороздили глубокие морщины. Обычно прямые, негнущиеся плечи устало опали, и из-под пиджака остро выпирали костлявые лопатки.
Андрей недоумевающе поглядывал на Копытина. Он никак не мог понять, почему директор так сурово обошелся с начальником цеха. Ну, наказал бы тех, кто осуществляет рентгеновский контроль за сваркой, самого электросварщика, наконец! Если уж на то пошло, ведь непосредственные виновники, в конце концов, выявлены. Спросить, что ли? Неудобно. Копытин сегодня выглядел очень уж утомленным, измученным.
"Еще бы, - думал про него Аргунов, - вон какое хозяйство у него на плечах! Не позавидуешь… Говорят, у испытателей работа трудна и сложна. А труд директора? Да еще такого гигантского завода! Какой меркой можно измерить этот труд?"
Копытин будто угадал, о чем он думает.
- Знал бы ты, Андрей Николаевич, как иногда тяжело принимать решение, особенно когда это касается людей. Ведь их у меня тысячи. Ты-ся-чи! Вот и задумаешься подчас: вправе ли генерал думать о каждом солдате, когда идет бой? Не вправе, наверное… У нас ведь тоже бой. Ежедневный, ежечасный. Администрация требует: план, план! Армия требует: качество, качество! Разве за всем уследишь? Вот и полагаешься на помощников - командиров производства. А этот Брылев вздумал меня вокруг пальца обвести. Пыль в глаза пустить… Не выйдет!
- Георгий Афанасьевич, а не слишком ли круто? - осторожно поинтересовался Андрей. - Раз конкретный виновник найден…
- "Конкретный"! - передразнил Копытин. - Когда меня в Москву вызывают, то не спрашивают, кто стойку сваривал или крыло делал. Не обеспечил руководство - вот и весь сказ. Спрашивают именно как с конкретного. А для меня начальник цеха и есть конкретный… А он, видишь ли, самоустранился, Петровичем решил откупиться. Ты что, не слышал, что говорили рабочие? То-то же! Да если смотреть в корень, Петрович не очень-то виноват. Варил он по технологии. А диагностики к своему делу отнеслись спустя рукава. Кто за это должен ответить? Начальник цеха! Вот тебе и конкретный виновник…
Копытин вдруг остановился, будто вспомнив о чем-то.
- А ведь этот самый Петрович еще в ремесленке меня обучал. Честнейший человек. А уж мастер своего дела!.. Многим я ему обязан, очень многим. Чуть было не взгрел его; хорошо, что вовремя разобрались. Вот так и бывает… Зажмешь сердце в кулак и… пишешь приказ. Иначе нельзя. Иначе не завод будет, а балаган.
16
Аргунов вошел в летный зал и объявил:
- Сегодня полетов не будет.
Испытатели и работники аэродромной службы повернули к нему настороженные лица, ожидая разъяснений. Погода по всему району полетов была благоприятная - летать бы да летать! У Волчка даже кончик носа побелел от волнения, он нетерпеливо выпалил:
- В чем дело?
- Все в той же шляпе - тянуть билеты надо. - Аргунов улыбнулся. - Мы, голубки, и так запоздали с зачетами, а ведь не сегодня-завтра нам предстоит летать на новом самолете. Теперь ясно?
- Ясно.
- Итак, через час соберется комиссия. Учтите, никаких поблажек! Все готовы?
- Что за вопрос, Андрей Николаевич! - за всех ответил Волобуев.
К полудню с зачетами было покончено, и Аргунов, довольный, что ни за кого не пришлось краснеть, повел испытателей в ангар, где в дальнем углу стоял новый самолет.
Внешне он почти не изменился, но летчики знали, как выгодно улучшилась его "начинка", и поэтому поглядывали на новый истребитель с почтительным уважением. Хотя и чуточку побаивались: "А как он покажет себя в воздухе? Не доставит ли огорчений?"
Андрей словно прочитал их мысли. Он похлопал самолет по обшивке блестящего крыла и обратился к Волобуеву:
- Ну как, обуздаем конька?
- А разве кто сомневается? - Волобуев с удивлением огляделся вокруг себя и задержал взгляд на Волчке: - Как ты, Валера?
- Сомневался - завалил бы на зачетах.
- Вот это ответ! - похвалил Андрей. - Но позвольте, братцы, вам посоветовать: не спешите с машиной фамильярничать. Особенно тебя касается, Валера, ты - парень-ухарь, а это в нашей работе не годится. Да и вас, Лев Сергеевич, нелишне предупредить. Осторожней с нею будьте, особенно на первых порах. Центровочка чуть назад смещена. Так что на посадке можно машину уронить на хвост. Валера, лезь в кабину, погоняю тебя по особым случаям.
Волчок молниеносно взлетел по стремянке и юркнул в кабину. По обе стороны от нее навалились на борт его товарищи. На серо-голубоватом фоне приборной доски объемно и отчетливо бросались в глаза приборы, кнопки, выключатели, лампочки контроля.
- Валера, твои действия перед посадкой в кабину? - спросил Андрей.
- Убедиться, что в ней никого нет! - бойко отчеканил Волчок.
- Ну ладно, я вижу, ты настроен на шутливую волну. Тогда еще вопрос: какая главная деталь у самолета?
- Летчик! - не моргнув глазом, ответил Валерий.
- Верно. Закрывай глаза… Где указатель высоты?
Рука Волчка безошибочно ткнулась в высотомер.
- Указатель скорости?.. Авиагоризонт?.. Гирокомпас?.. Ты смотри! - удивился Аргунов и добавил: - Молоток.
Он перевел взгляд на Струева.
- Кого еще погонять?
Струев сделал вид, что внимательно рассматривает щиток радиооборудования. Шея его покрылась багровыми пятнами.
"Не бойся, не стану щекотать твое самолюбие", - подумал Аргунов и подмигнул Суматохину:
- Федя, а ну давай в кабину!
Но в это время снизу позвали:
- Андрей Николаевич, вас к телефону.
Вернулся Аргунов через несколько минут сияющий и заметно взволнованный.
- Братцы, Русаков летит! - объявил он.
- Возвращение блудного сына?
- Он что же, нас выпускать будет? - оживились летчики.
- Выпускать он будет меня. А вас - я, - пояснил Аргунов.
- А кто он такой, Русаков? - спросил Волчок.
- О, это человек! Сейчас он на фирме генерального. А когда-то был заводской.
- Между прочим, твой тезка и такой же маленький, как ты, - добавил Волобуев. - Поглядите, начальник жалует. Да не один.
Окруженный неизвестными людьми, Востриков торопливо подходил к самолету.
- В принципе машина хоть сейчас готова к подъему, - объяснял он им на ходу. - И мои летчики - тоже. Андрей Николаевич, вы закончили тренаж?
- Почти, - отозвался Аргунов, спускаясь вниз по стремянке.
- Наш шеф-пилот, - представил его Востриков.
К Андрею потянулись с рукопожатиями.
- Через полчаса сядет Русаков, слышал? - спросил Востриков.
- Слышал, Семен Иванович.
- Значит, завтра начнем. Как моральный дух?
- На высоте.
- Отлично! - И, улучив момент, шепнул: - Представители из министерства.
Андрей понимающе кивнул.
- Встретишь Русакова сам.
- С удовольствием.
Через полчаса на стоянку зарулил Як-40, и по трапу легко сбежал маленький светловолосый человек в кожанке; не замечая встречающих, он бросился к стоявшему чуть поодаль Аргунову:
- Андрей!
Они обнялись, и к ним разом кинулись Волобуев и Суматохин.
- Жорка! Федя! Черти вы полосатые! - Русаков радовался, как ребенок.
- Спасибо, не забываешь нашу провинцию, - сказал Суматохин, когда схлынули первые восторги. - Как там на фирме?
- Идут дела. А у вас, гляжу, - заметил он среди летчиков Струева и Волчка, - новенькие?
- Это наши испытатели, - представил их Аргунов.
- Рад, очень рад, - пожимая поочередно руки, повторял Русаков. На Волчке задержал мимолетный взгляд: - Кто такой?
- О, это наша восходящая звезда Валерий Волк!
- Тезка, значит?
Ветер откинул полу кожаной куртки, и на груди у Русакова сверкнула Золотая Звезда.
"Герой? - удивился Волчок. - А такой простак".
- Ну что, прилетел сливки снимать? - обратился к нему по-дружески Аргунов.
Волобуев с Суматохиным понимающе переглянулись.
- И на вашу долю достанется, - отшутился Русаков.