На следующее утро на летно-испытательной станции собралось почти все руководство завода, чуть ли не в полном составе конструкторское бюро, представители из министерства. Аргунов заметил среди присутствующих и первого секретаря горкома партии.
На самом видном и почетном месте стоянки сверкал серебром обшивки новехонький истребитель, десятки раз проверенный и перепроверенный специалистами всех служб: самолетчиками, двигателистами, радистами. Все ждали испытателя. Пустынно серела гладкая, как зеркало, бетонированная полоса аэродрома - тоже ждала своего часа, чтобы принять на свои ладони нового громогласного первенца авиационного завода.
Лисовский "рафик" подвез к самолету Русакова. С балкона кабинета Вострикова, куда набилось все начальство, было видно, как испытатель, приняв доклад механика, осматривал самолет, и, когда наконец низким басом заговорила турбина, все оживились, задвигались. Из заводских корпусов высыпали люди.
- Безобразие, рабочее время, а они… - возмутился кто-то на балконе.
- Кто "они"? - не оборачиваясь, переспросил директор завода Копытин. - Они делали самолет, пусть теперь полюбуются на свою работу.
А самолет, мягко покачиваясь на стыках бетонных плит, уже выруливал на старт.
Тысячи взлетов наблюдал Аргунов за свою летную жизнь, но каждый раз, видя, как машина устремляется в небо, он как бы сам переносился в кабину. Да и какого же летчика оставит равнодушным взлетающий самолет! Словно сверяя свои мысли, Андрей искоса посмотрел на Волчка - тот жадными глазами, ничего не замечая вокруг себя, впился в крохотный, прижавшийся к земле, как для прыжка, истребитель. Вот словно раздался взрыв - это включился форсаж, и самолет плавно тронулся с места.
- Пошел! Пошел! - зашумели люди.
Скорость нарастала почти вдвое быстрее, чем на обычном самолете, - это видел наметанным взглядом Андрей, - и машина, оторвавшись, с крутым углом набора, умчалась в небо, растворилась в синеве.
Все облегченно вздохнули, но ведь еще предстояла посадка, и никто не уходил, внимательно вслушиваясь в динамик.
Показался самолет. Он шел примерно на высоте круга, пятьсот - семьсот метров. За хвостом тянулся темный шлейф дыма - это всех насторожило.
- У вас в кабине все нормально? - спросил летчика руководитель полетов.
- Вроде нормально.
- Сзади небольшой черный дымок, - как можно мягче предупредил Денисюк, но в голосе его прозвучала плохо скрываемая тревога.
- Тогда я заберусь повыше на всякий случай.
Копытин быстро наклонился к представителю моторостроительного завода.
- Ничего страшного, эти движки всегда коптят, - успокоил его тот, - такая у них особенность.
- Надо предупредить летчиков.
Самолет походил, походил по большому кругу и сел. Машину стали готовить на потолок.
Балкон скоро опустел, начальники разъехались по своим рабочим местам, и на ЛИС от былой торжественности не осталось и следа, теперь здесь властвовала обычная рабочая деловитость.
Русаков вернулся из второго, высотного, полета заметно возбужденный и, как был в скафандре, в гермошлеме, с шумом ворвался в кабинет Вострикова.
- Вы с ума посходили! - закричал он прямо с порога. - Как вы отрегулировали конус воздухозаборника? Хотели движок в помпаж вогнать? - Двигателисты принялись было что-то объяснять, но он нетерпеливо потребовал: - Карандаш!
Он набросал формулу, рядом нарисовал график, отодвинул от себя исписанный листок.
- Полюбуйтесь, если не верите! Дайте кто поперханочку!
Несколько рук потянулись к нему с сигаретами. Русаков затянулся, поймал на себе встревоженный взгляд Аргунова.
- Мне ведь на разгон не идти, - тихо произнес Андрей.
- Я понимаю тебя, но пойми и ты меня…
Инженеры возвратились с кислыми физиономиями.
- Валерий Константинович, вы правы, мы не учли…
- Ладно, - перебил их Русаков, - регулируйте.
Назавтра первым вылетел Аргунов. Вторым выпустили Струева. Следом Суматохина и Волобуева. Русаков ни во что не вмешивался, но цепко присматривался, не упустил ли чего старший летчик-испытатель, и готов был в любой момент прийти на помощь.
Почти все подопечные Аргунова в этот день побывали в небе.
Не повезло лишь Волчку. Он должен был вылететь последним, но двигатель неожиданно дал резкий заброс температуры, и Аргунов, следивший за процессом запуска, категорически скомандовал:
- Выключай!
Самолет отбускировали на газовочную площадку, и им занялись двигателисты, а Волчок, чуть не плача от досады, хмуро раздевался в гардеробной.
- Не унывай, что за беда, завтра вылетишь, - утешал как мог Аргунов.
Волчок едва дождался следующего дня - настолько острым было его нетерпение. Товарищи снисходительно посмеивались над ним, а когда, сияющий и счастливый, возвратился он из полета, поздравили с успехом. Особенно долго жал ему руку Русаков и, отозвав в сторонку, сказал:
- Узнаю, тезка, в тебе свою молодость.
- Вы, по-моему, и теперь не стары, Валерий Константинович, - ответил Волчок.
- Не говори, раньше я был, как живчик. Вчера мне просто было жаль на тебя смотреть: ты весь испереживался. Это хорошо, что так свое дело любишь.
- А кто летать не любит?! - возразил Волчок. - Вот и Аргунов, и Струев!
- Струев? - думая о чем-то своем, переспросил Русаков и неожиданно спросил: - А он разве от вас не уходит?
Волчок удивился:
- Куда уходит?
- Не знаю. Может, мне так показалось, - сказал Русаков. - Вчера заваливается ко мне в гостиницу и спрашивает: как, дескать, у вас на фирме со штатами? Нельзя ли?.. "Да испытателей, - говорю, - хватает… Особенно тех, кто испытывает нужду в городской прописке…"
- Ну нет, Струев не такой! - вскинулся Волчок.
- А какой?
- Пилот экстра-класс!
- О, да ты, вижу, влюблен в него?
Они сидели в летном зале одни, и никто не мешал им вести неторопливую беседу.
- Валерий Константинович, разрешите спросить?
- Разрешаю, - улыбнулся Русаков.
- За что вы получили звание Героя Советского Союза?
- За лихость.
- Ну уж, не говорите! За лихость обычно наказывают. Меня, например, от полетов уже отстраняли. Вам же - звезда.
- Эх ты, - сказал Русаков, - у меня ведь много разного бывало, всего и не упомнишь! Трижды на вынужденную садился, два раза катапультировался. Вел тему "Инерционное самовращение на сверхзвуковом истребителе". В курсе, что это такое?
- Только теоретически. Интенсивное вращение машины вокруг трех осей на больших числах "м".
- Можно и так сформулировать, - согласился Русаков, - а сущность одна. У меня тогда от перегрузок в глазах сосудики полопались. Думал, ослепну. Там, понимаешь, перегрузки знакопеременные: то положительные, то резко отрицательные. Садился, как вслепую. Э, да что там! Ты бы лучше у Аргунова расспросил: у него столько бывало разного!
- Все мы летчики.
- Все? Ну, не скажи… Иная курочка яичко снесет, а раскудахтается на весь белый свет. Андрей же молчун, у него лишнего слова за рубль не выпросишь, но испытатель - каких мало. Ты приглядись к нему получше. Верный человек. Настоящий товарищ. Так что тебе, я считаю, повезло с шеф-пилотом… А это очень важно, особенно в молодости.
В дверях - легок на помине - показался Аргунов.
- Валерий, который Александрович, - тебе пора на вылет, - сказал он.
В другое время Волчок сломя голову кинулся бы за шлемофоном, но теперь он почему-то медлил. Русаков поднялся:
- Иди, тебя самолет ждет. Да и мне пора.
- Как? Вы разве улетаете?
- Моя работа закончена.
- Но ведь мы… мы сегодня у меня собираемся, хотим отметить первый вылет…
- Знаю, мне Андрей говорил.
- Останьтесь, Валерий Константинович! - Волчок умоляюще глядел на него.
- Не могу, тезка, не могу. На фирме много работы накопилось. Бывай. Новых стартов тебе и… гладкого аэродрома!
- Как же так? - Волчок, не скрывая досады, поплелся было за Русаковым, но тот остановился в дверях, как будто что забыл, и, продолжая прерванный разговор, с улыбкой сказал:
- Держись Аргунова!
- О чем это вы? - спросил Андрей, когда Волчок вышел.
- Да так, учил молодого да раннего уму-разуму. Ты сам-то как? Все тянешь, как та рабочая лошадь?
- Тяну.
- Эх, Андрей, Андрей, быть бы тебе уже давно на фирме… заслуженным летчиком-испытателем… А ты…
- Каждому свое…
- Самолюбия тебе не хватает, вот что я тебе скажу, - продолжал Русаков. - Довольствуешься малым.
Ему припомнилось, с каким трудом удалось вытащить Аргунова в центр для сдачи экзаменов на первый класс. Он буквально в каждом письме донимал Андрея одним и тем же вопросом: когда приедешь сдавать на первый испытательский класс? Пока, мол, я член квалификационной комиссии, все же какая-то поблажка будет. Дополнительный вопросик подкину попроще.
Аргунов отшучивался: "Успеется, какие наши годы!" Наконец отважился: "Еду".
И вот тут-то произошла небольшая заминка.
Разбирая представление на Аргунова, председатель комиссии, известный летчик-испытатель, насторожился:
- Второй класс вы получили восемь лет назад?
- Так точно, восемь.
- И что же, после этого даже попытки сдавать на первый не делали?
- Нет.
- Ну и ну! - председатель удивленно покачал седой головой. - Впервые вижу летчика, который не стремится повысить свою классность. - И, повернувшись к сидящему рядом Русакову, тихо прошептал: - Наверняка в теории плавает. Уж я его погоняю до седьмого пота!
Он действительно засыпал Аргунова вопросами, один другого каверзней, заковыристей, а тот, стоя у доски, испещренной формулами и графиками, огромный, кряжистый, в полурасстегнутой неизменной кожанке, неторопливо объяснял, доказывал. Он вообще держался с завидным самообладанием, хотя иные испытатели при виде светил аэродинамики, кандидатов и докторов технических наук, буквально терялись и, отвечая, порой входили в такой словесный штопор, что никакими силами выбраться из него уже не могли…
Председатель комиссии с нарастающим интересом слушал ответы Аргунова.
- Ну хорошо! - сказал он наконец. - А что вы знаете о конфигуральном управлении?
Русаков нетерпеливо заерзал на стуле.
В прошлом году на этом дополнительном вопросе погорел один испытатель.
Ах какая досада! Надо было бы проконсультировать Андрея заранее. Дело это принципиально новое и, естественно, еще малоизвестно, не получило среди летного состава широкой огласки.
Аргунов медлил с ответом, и тогда Русаков, как когда-то в школе, подсказал жестом - он украдкой от председателя комиссии повернул ладонь кверху. По едва приметному движению посветлевших глаз Андрея понял: догадался.
- Это управление непосредственно углами атаки, - помедлив, сказал Аргунов.
- Правильно! - Русаков хлопнул по столу ладонью и быстро, не давая председателю опомниться, попросил: - Разрешите, Степан Алексеевич, мне задать вопрос?
- Я считаю, вполне достаточно, - мягко остановил его председатель и, смеясь одними глазами, довольный, тихо произнес: - Н-да, седьмого пота выжать не удалось.
…Они вспомнили сейчас об этом и дружно расхохотались.
- Если б не я, - сказал Русаков, - ходить бы тебе и по сей день со вторым классом, тюха-матюха.
- Это ты про подсказку?
- Какую подсказку? Про твою леность, батенька, про леность. Ну ладно, не обижайся. Дома-то как?
- Зашел бы лучше, чем спрашивать. Сам бы увидел. С женой познакомил бы…
Русаков отвел глаза: вот этого он как раз и не хотел - уж слишком хорошо он знал Светлану и любил ее, как родную сестру.
- Как-нибудь в другой раз. Сам ведь видишь - некогда. - И он показал на поджидавший его на краю аэродромного поля самолет Як-40.
- Я понимаю…
- Андрей Николаевич, Андрей Николаевич! - К ним бежала диспетчер Наташа и размахивала полетным листом. - Вам же вылет!
- Тьфу черт, забыл!.. - И Аргунов, даже не попрощавшись, заспешил к самолету.
Через несколько минут аэродром задрожал от грохота взлетающего истребителя.
Русаков долгим взглядом проводил тающий в синеве неба крохотный самолетик и вздохнул: нехорошо получилось у них с Андреем. Не поговорили толком и даже не попрощались. Улететь? Обидится. И в общем-то будет прав. Зазнался, подумает, все позабыл.
Русаков подошел к трапу самолета, но медлил, будто чего-то ждал. Он знал, что Андрей прилетит скоро, и надо бы все-таки попрощаться. Но самолету уже дали разрешение на вылет. Его ждала фирма, ждала работа.
Русаков оглядел стоянку с истребителями, вокруг которых хлопотали люди, посмотрел на ангары и здания цехов, на распростертую к самому горизонту взлетную полосу, напоминающую огромное полотно, - посмотрел на все то, с чем было связано его прошлое, и вдруг почувствовал щемящую грусть. Он понял, что ему не хочется никуда отсюда улетать, да он и не улетит, пока еще раз не увидит доброе, верное лицо друга. И летчики тоже поняли Русакова. Командир экипажа Як-40 спустился по трапу и как бы ненароком обронил:
- Куда спешить, подождем.
Он отошел в сторонку и присел на траву, чтобы не мешать Русакову побыть наедине с собою, со своими мыслями.
"Андрюха ты, Андрюха, - думал Русаков, - не зазнался я, нет, и ничего не позабыл. Все помню, как будто только вчера было".
…Спецшкола Военно-Воздушных Сил.
Юные подростки в новенькой, с иголочки, авиационной форме слонялись по огромному двору. Зеленые фуражки с лакированными козырьками, скрипящие кожаные ремни со сверкающими медными бляхами, нарядные ботинки. Точь-в-точь как самые настоящие летчики, только до летчиков еще шагать да шагать…
Впереди уйма дел: закончить восьмой, девятый, десятый класс, потом - летное училище, а уж потом на плечи лягут погоны с двумя звездочками. Долог путь, но ничего, главное - сделан первый шаг: поступили в спецшколу ВВС.
Валера Русаков подошел к забору и заглянул через щель на улицу - там ходили люди в гражданской одежде.
Еще вчера и он был штатским: в узеньких, в дудочку, брюках, вытянутых на коленях, в застиранной рубашке, в выгоревшей почти добела кепочке, - маленький, худенький парнишка. Еще вчера он не верил в свое счастье, как, впрочем, не верили в него и однокашники. "Тоже летун! - посмеивались они (в классе он был меньше всех и уж очень неказист с виду). - Да тебя из-за одного роста отметут!"
Этого-то и боялся пуще всего Валера, а когда на медицинской комиссии у него стали измерять рост, он привстал на цыпочки.
Угрюмый человек в белом халате неодобрительно проворчал:
- Куда щука, туда и рак с клешней.
- Я еще подрасту, дяденька! - взмолился, испугавшись, парнишка.
Врач придавил его худенькое, костлявое плечо своими лапищами:
- Стой как положено!
И неизвестно, чем бы кончилось это, не окажись рядом председатель медицинской комиссии.
- Ничего, не летчиком, так техником станет. Бывает, мал золотник, да дорог.
Это и спасло его…
О, как хотелось ему тогда, когда надел он форму, на зависть ребятишкам, пройтись по городу! Шутка ли, почти летчик!
Смешной он был, этот новый Валеркин знакомец Андрюха Аргунов. Бывало, на спортплощадке физрук прикажет:
- Курсант Аргунов, к снаряду!
Андрей неторопливо выйдет к турнику, примет гимнастическую стойку: ноги расставлены на ширину плеч, руки - назад.
- Выполните подъем разгибом. Склепку, значит.
Андрей ухватится за перекладину своими ручищами, на мгновение зависнет и вдруг разом, без маха, взлетит вверх. Чистейшим силовым приемом.
- Не так же! - морщится физрук и показывает, как надо, приговаривая: - Качок - ноги к перекладине, рывок - и тело взлетело вверх. Понял?
- Понял.
И снова: полумах, полужим, не разберешь, что к чему, - а он уже наверху и улыбается оттуда.
- Ну тебя! - отмахивается физрук. - Медведя и то легче научить.
Андрея любили все, особенно Валерка. И когда на следующий год пришла пора летних каникул, когда спецшкольники чистились и гладились, плясали перед зеркалом в предвкушении желанной встречи с родными и близкими, один лишь Андрей никуда не собирался и грустно смотрел на суетливую толкотню. Валерка удивленно спросил:
- А ты чего?
- Мне ехать некуда.
- Как некуда?
- Детдомовский я.
- И у тебя никого-никого нет?
- Никого.
- Так поехали к нам! - тут же предложил Валерка. - Вместе каникулы проведем! Знаешь, какое у нас село - во всей округе такого не сыщешь! Речка, рядом лес. Рыбачить будем, загорать. Поехали!
Андрей счастливо заулыбался:
- Ну что ж, поехали!
С тех пор все каникулы они проводили вместе - в семье у Валерки.
…Русаков встряхнулся от дум. К нему шел Аргунов, и глаза его светились радостью.
- А я думал, ты улетел.
- Не попрощавшись? - Русаков пожал ему руку и сказал: - Бывай, Андрей.
- Бывай, Валера.
17
Волчок влетел в дом как на крыльях.
- Жена, поздравляй! - закричал он, высыпая на стол свертки и кульки, затем подхватил ее на руки и закружил по комнате.
Оксана, полная, круглолицая, с черными живыми глазами, звонко смеялась, просила:
- Осторожнее, ты что, забыл? Сын закружится!
- Пускай к перегрузкам привыкает! - крикнул Волчок, однако послушался и бережно опустил жену на пол.
- Так с чем тебя поздравить?
- Я сегодня обуздал такого зверя, перед которым все тигры и медведи - ничто! - Волчок торжественно развернул обернутую в бумагу бутылку шампанского: - Я вылетел на новом самолете!
- Страшно было?
- Ничуть! - Волчок хвастливо вздернул свой узкий подбородок. - Неужели ты до сих пор не поняла, что для меня страхов не бывает?!
- Хвальбушкин! - рассмеялась она. - А помнишь, как ты от жабы тикал? У мамы в Чернигове, когда мы в подвал за картошкой лазили. Летчик-испытатель, а безобидной твари испугался.
- Даже великим людям простительны маленькие слабости, - философски изрек Валерий. - Что смеешься? Погоди, ты еще в газетах прочтешь указ о присвоении летчику-испытателю, нет, заслуженному летчику-испытателю Валерию Александровичу Волку звания Героя Советского Союза. А пока…
Хлопнула в потолок пробка.
- Жена, прошу!
Оксана перестала улыбаться, темные глаза ее сделались серьезными и озабоченными.
- Я выпью за тебя, - просто сказала она. - И за нашего сына. Но пусть он будет не такой бесшабашный, как ты.
Не чокаясь, Оксана отхлебнула маленький глоток, задумчиво уставилась в золотой искрящийся напиток, словно пытаясь проникнуть в тайну рождения воздушных пузырьков, которые возникали на дне, спешили один за другим вверх и лопались, лопались, заканчивая свою стремительно короткую жизнь.
- Оксана, ты чего? - Валерий потянулся к ней.
- Ничего, сейчас пройдет. - Она отвернулась.
Волчок бережно обхватил ладонями ее голову, испытующе всмотрелся в черную глубину глаз, увидел, как в зеркале, себя и еще увидел что-то такое, что усилило его тревогу, - затаившийся страх.
- Оксана, ну что ты?..
Губы ее дрогнули.