- А вы тянетесь перед ним, как солдафоны!
- Слушай, Лев, подбирай выражения! - Волчок резко развернулся и пошел прочь.
"А ведь Струев, пожалуй, прав. Ну уж дудки! Я себя покажу: на мне где сядешь, там и слезешь".
Злой и рассерженный, вбежал Волчок в диспетчерскую.
- Ну, заяц, погоди! - прыснула в кулак Наташа, увидев его задиристо взлохмаченный чуб.
- Самолет готов? - оборвал ее Волчок.
- Минут через десять. Полетный лист я вам уже выписала. Задание прежнее: простой пилотаж! - скороговоркой доложила девушка, поняв, что Волчок не в духе.
Валерий едва не выпалил: "Ну уж черта с два - простой пилотаж!", но вовремя прикусил язык.
Теперь он знал, что будет делать. Петли! Восходящие бочки! Боевые развороты! И не где-нибудь тишком, в зоне, а над аэродромом. На глазах у всех! Надо утверждать себя! Пускай Струев удостоверится, что он не солдафон и ни перед кем на полусогнутых ходить не собирается. Ни перед кем! Даже перед Аргуновым!
Он нервно расписался в полетном листе и выскочил из диспетчерской.
Аргунов разогнал скорость до тысячи километров в час и перевел машину в набор высоты. Самолет понесся вверх, оставляя за собой темноватый след размытого дымка.
Достигнув заданной высоты, Андрей уменьшил скорость и тут заметил, что авиагоризонт все время уходит от центра. Вначале на полдиаметра, затем на диаметр, наконец, на целых два диаметра. Почему-то наступало скольжение и приходилось давать правую ногу, чтобы загнать шарик обратно в центр, выравнивая самолет.
Наверное, какая-то недоработка в управлении. Надо будет предупредить пилотов, особенно бесшабашного Волчка, чтобы был всегда начеку.
Вернувшись из полета, Аргунов сразу поднялся в летный зал, где его с нетерпением ждали, взял дефектную ведомость и стал записывать все, что ему не понравилось в машине и что должно быть выправлено, чтобы военный летчик строевой части - не сильный и не слабый, средний летчик - мог без особого усилия выполнить в боевой обстановке любое задание.
Это было его твердое убеждение, к которому он пришел за восемнадцать лет летной работы. Ведь прежде чем стать испытателем, он изрядно послужил в строевой части, где много летал на перехваты и воздушные бои, на стрельбы по летящим целям и наземным, на разведку. Он часто ввязывался в спор, подмечая, что́ в самолете для повышения боевой эффективности следует изменить.
Когда его отправляли на испытательную работу, командир полка, немолодой, опытный авиатор, дружески напутствовал на прощание:
- Будь всегда осторожен. И помни: нам плохие машины не нужны…
Исписав дефектную ведомость, Андрей встал.
- Волчок давно улетел? - спросил он по селектору.
- Давно, скоро будет садиться.
- Передай, Наташенька, пусть потом в летный зал поднимется.
- Хорошо, Андрей Николаевич, но у него еще одна машина.
Аргунов взглянул на часы. Ровно три.
Лариса, наверное, волнуется. Надо позвонить, может, она захочет вечерком куда-нибудь сходить. Не мешает развеяться…
Горячка на ЛИС, неполадки в новой машине сильно утомляли его.
- Ох и работка у тебя! - вздыхала Лариса, а когда он начинал рассказывать, какое это чудо - самолет, который он сейчас испытывает, она нервно обрывала: - Перестань, посмотри лучше, на кого ты стал похож со своими самолетами!
"Светлана бы так не сказала", - думал он и замолкал.
"Она бы так не поступила… Так бы не сделала…" - все чаще и чаще лезли в голову непрошеные сравнения.
Странное дело, чем дальше в прошлое уходили дни, тем чаще вспоминалась ему Светлана. А в последнее время все снилась ему по ночам. Но сейчас не надо об этом.
Мысли его снова вернулись к машине.
"Производственный дефект? Исключено. Видимо, просчет кроется в самой конструкции планера самолета: центровка более задняя плюс к тому скольжение на пилотаже. Как только Волчок сядет, надо собрать испытателей и поговорить на эту тему: пусть повнимательнее будут".
Навстречу Аргунову попался Струев, уже в высотном костюме и в гермошлеме.
- Раздевайся, не полетишь, - сказал Аргунов.
Тот неприязненно посмотрел на Аргунова.
- Почему?
- Надо кое в чем разобраться.
Струев недовольно скривился, но смолчал и вернулся в гардеробную.
Андрей вышел на улицу и зябко поежился.
Холодновато. Бетонированная полоса блестела от недавнего дождя. Торопливо пролетел косяк уток и скрылся за полукруглой крышей высокого ангара. В сыром воздухе трепетно вздрагивали голые сучья тополей.
Андрей прошелся по мокрым листьям, устилавшим землю, хотел присесть на скамью, но она тоже была мокрая.
Скоро зима. Будет первая пороша, когда так и тянет, перекинув через плечо ружье, уйти в лес, поискать зайчишку. А как хорошо зимним деньком податься на лыжную базу "Снежинка" и покататься на лыжах! Ядреный, родниково-чистый воздух, звонкие голоса, сияющее солнце, гулкий лес - все это освежает и заряжает бодростью на всю неделю.
Ревущий звук взрывной силы оглушил его.
От неожиданности Андрей вздрогнул.
В небо уносился самолет.
"Волчок!" - понял Аргунов, погрозил ему вслед огромным кулаком и невольно залюбовался: ничего не поделаешь, чисто пилотирует! Впился глазами в тающую точку, - не оторвать! - а самолет скрылся за облаком и снова вынырнул оттуда, круто пикируя и ввинчиваясь, точно собираясь пробуравить земной шар насквозь.
Нисходящие бочки! И опять - вверх!
- Ну, погоди! Только сядешь, я задам тебе жару! - вскипел Аргунов. - И Денисюку перепадет, что не запретил пилотаж над аэродромом.
Вдруг в верхней точке петли самолет неожиданно сделал резкую полубочку и, уже не подчиняясь никаким законам аэродинамики, стал падать, быстро кружась, как лист, слетевший с дерева.
"Штопор!"
- Выводи! - в ужасе закричал Аргунов и тут же понял, что Волчок ничего не успеет сделать со взбунтовавшейся машиной: высота была катастрофически мала. Понял он и то, что ему не успеть добежать до диспетчерской, чтобы хоть что-нибудь предпринять, да и вряд ли он сможет чем-то помочь.
Теперь все зависело только от самого летчика. Решит и успеет ли он катапультироваться?
- Валера, прыгай! - закричал Аргунов.
"Почему он медлит, почему?" И тут стало предельно ясно почему. Самолет падал прямо на гигантский сборочный цех, где трудились, ничего не подозревая об опасности, сотни людей. Рядом со сборочным был механический цех, а еще чуть поодаль лаборатория - и везде люди, люди…
Оцепенев, Андрей ждал исхода.
Все-таки летчику удалось отвернуть от завода.
Когда до земли оставалось совсем немного, от падающего самолета отделилась маленькая точка. Распалась на две части - человек и кресло, - вспыхнул и тут же погас парашют. Белый купол его застрял в ветках деревьев. А самолет ударился плашмя о землю совсем неподалеку от серого здания цеха.
К месту падения устремились автомобили, бежали люди.
Ревущие сирены пожарных машин будоражили нервы.
Все, кто был на летно-испытательной станции, битком набились в автобус и мчались туда же.
- Где летчик? - крикнул, задыхаясь, Аргунов, как только выскочил из автобуса.
- Увезли.
- Жив?
- Живой.
У Аргунова отлегло от сердца: "Обошлось… А самолет? Да черт с ним, с этим самолетом!.."
Главное, Волчок жив! Хоть и зол он был на него, но сейчас было не до этого. Жив-то жив, а здоров ли? Парашют почти не наполнился воздухом, и удар, наверное, был такой, что косточки затрещали. Только бы не совались к нему сразу с расспросами: что да как? Ведь человек, побывав на краю гибели, обычно впадает в состояние шока, в такие минуты его лучше не трогать.
Аргунов еще раз окинул взглядом место падения машины и поразился внезапному открытию. Даже если специально рассчитывать, вряд ли можно угодить так, чтобы не врезаться ни в одно из зданий. И хотя Волчок боролся до конца, Андрей понимал: машина не подчинилась ему полностью. Случилось чудо, и это чудо спасло жизнь сотням людей.
Машина упала метрах в двадцати от сборочного цеха. Она не взорвалась (на удивление), хотя и загорелась, обдав угол цеха керосиновой гарью, но подоспевшие пожарники быстро потушили огонь.
На черной "Волге" подъехал директор завода. Вылез, огляделся. Заметив Аргунова, быстро подошел к нему.
- Вы видели, как это произошло? - спросил Копытин.
- Видел.
- Как?
- Самолет попал в штопор.
- Что, летчик не справился с управлением?
"Вот оно… начались кривотолки!" - возмутился про себя Аргунов и сказал, как отрезал:
- А этого я не знаю!
Копытин разом сунул руки в карманы и отвернулся от испытателя. Лицо его потемнело от промозглого сырого ветра, сделалось отчужденным и злым.
"Не хотел бы я сейчас попасть ему под горячую руку", - зная крутой характер директора, подумал Аргунов.
- Поедем! - сказал Копытин и, не вынимая рук из карманов, двинулся к автомобилю. - В больницу! - приказал он шоферу и обернулся к Аргунову: - Волк без сознания. Перелом обеих ног, что-то с позвоночником.
В приемном покое они встретили врача летно-испытательной станции Колесову. Вид у нее был встревоженный. На немой вопрос директора она торопливо ответила:
- Вызвали профессора.
- Надежда есть? - властно спросил Копытин, глядя врачу прямо в глаза.
- Почти никакой. Очень маленькая… - поправилась Колесова. - Простите, я сейчас. - И она поспешно скрылась в дверях.
Копытин ходил из угла в угол, шумно пыхтел. Внезапно остановился у стола, на котором лежали разрезанная куртка и окровавленные ботинки.
- Это его?
- Его.
- Хоть бы прикрыли чем.
Колесова появилась на пороге бледная, сделав шаг, покачнулась.
Андрей поддержал ее.
- Что с ним? - выдохнул, он, почуяв недоброе.
- Кажется, все… Наступила клиническая смерть. - И, уже не сдерживаясь, зарыдала.
- Перестаньте! Вы же врач! - прогремел директор. И потише добавил: - Возьмите себя в руки.
Окрик Копытина неожиданно подействовал. Махнув вялой рукой на плотно прикрытую дверь, Тамара Ивановна сказала:
- Я пойду туда…
Копытин шагнул к выходу:
- Поедем, Андрей Николаевич, к себе на завод.
На летно-испытательной станции собралось много народу. По коридорам слонялись как потерянные механики и контрольные мастера.
Волобуева и Суматохина Аргунов разыскал в штурманской комнате. Они хмуро и сосредоточенно дымили сигаретами.
- Что там?
- Нет больше Валеры, - еле слышно произнес Аргунов. - Клиническая смерть уже наступила.
В комнате стало очень тихо.
- Так я и знал! - в сердцах рубанул рукой Суматохин.
- Секундой бы раньше прыгнул - остался бы жив.
- Что теперь об этом, - опустил голову Аргунов. - А где Струев?
- В кабинете у Вострикова. Сви-де-тель! - мрачно процедил сквозь зубы Суматохин.
- Свидетель? Я ведь тоже все видел, - сказал Андрей.
- Да ну? Неужто действительно штопор?
Аргунов долго молчал, словно свыкаясь с горькой правдой.
- Это был плоский штопор. Сначала Валера сотворил несколько восходящих бочек, затем петельку, а в верхней точке фигуры вдруг свернулся… Самолет падал, кружась, ну точно как в замедленной съемке! Высота была что-то около трех тысяч метров. Мне сразу стало ясно: выводить бесполезно. Он, по-видимому, еще пытался отвернуть как-то в сторону… Не знаю, может, это ему и удалось, а скорее счастливая случайность. Катапультировался метрах в сорока от земли. Купол, мне показалось, наполнился…
- Обвинят пилота, - убежденно сказал Волобуев. - Как пить дать обвинят.
- Ему теперь уже все равно.
- Узрят ошибку на петле.
- Вполне возможно, - устало согласился Андрей. - Вдобавок Волчок дисциплину полета нарушил, теперь всплывет. Что ему, зоны мало было - над точкой резвиться вздумал!
- От Струева нахватался.
- А где я был? Пресечь надо было такую партизанщину. Вот до чего моя беззубость довела!
- Брось, Андрей. А мы где были? Если уж на то пошло, все мы виноваты. На наших глазах безобразия творились, а мы… А, да что там говорить!
- Кто ж знал, что Волчок сложный пилотаж вытворять вздумает? - сказал Суматохин.
- Я знал! - жестко отрубил Аргунов. - Мне бы, старому дюриту, отстранить его от полетов да взгреть как следует за самовольство, а я все с ним нянчился. Как же, думал, поймет! Понял…
- Да, рановато Валера с машиной на "ты" разговаривать стал. Вот и поплатился.
В комнату заглянул Володя Денисюк.
- Нашли самописец, - сообщил он.
- Цел? - в один голос спросили испытатели.
- А что ему - он ведь в бронеколпаке! Арестован до приезда аварийной комиссии. Нашли и летную книжку Волчка. - Денисюк повернулся к Аргунову: - Его документация в порядке?
- Конечно.
Появился Востриков - волосы, как всегда, взъерошены, галстук набок.
- Андрей Николаевич, а я тебя по всему ЛИС разыскиваю, с ног сбился! - рявкнул он прямо с порога. - Там тебя жена по телефону настойчиво добивается. Она в курсе?
- Не знаю. - Аргунов вышел.
Секретарша протянула ему трубку.
- Я слушаю…
- Наконец-то! - раздался облегченный вздох на другом конце провода. - Я чуть с ума не сошла. Услышала, что катастрофа, а с кем - не знаю.
Аргунов стиснул в руке трубку:
- Волчок…
- Тогда я побегу к Оксане…
- Не надо, - сказал Андрей. - Мы сами…
Он вернулся в штурманскую.
Товарищи сидели молчаливые, подавленные и выжидательно смотрели на него.
- Надо идти к Оксане, - сказал Аргунов.
- А что мы скажем? - вскочил Суматохин.
- Скажем все как есть.
- Ты что? Она ведь ждет ребенка.
- Ее подготовить надо, - заметил Волобуев.
- Тогда скажем, что ничего опасного. Дескать, легкая травма…
- Может, женщины это сделают лучше? - осторожно предложил Волобуев.
Суматохин презрительно фыркнул:
- Раскудахтаются, как куры!
- Мы сами поедем! - решительно подытожил разговор Аргунов. - Вы тоже с нами, Семен Иванович?
- Нет, нет, вы, пожалуйста, одни. У меня дел по горло. - Востриков поспешно вышел.
- Сходи, Жора, позови Струева.
- Струева?!
- А как же!
- Воля твоя, Андрей, но я с ним не поеду.
- И вообще, пусть он катится к чертям собачьим! - махнул рукой Сумахотин. - Это из-за него Валерка…
- Суматошный ты, Суматохин. - Андрей устало закрыл глаза.
- А ты как толстовец. Все прощаешь. Нет, я скажу! Все выложу этому чистоплюю! Я долго копил в себе! С меня хватит!
Вмешался Волобуев:
- Федя, я прошу… Сейчас не до этого.
Трое мужчин тяжело и медленно поднимались по лестнице.
- Кто там? - отозвался на звонок за дверями веселый голос.
Оксана стояла в шлепанцах, в домашнем платье и сияющими, чуть удивленными глазами смотрела на Аргунова.
- Это вы? А Валера еще не пришел.
За Аргуновым молча переступили порог Волобуев и Суматохин.
Еще совсем недавно они были в этом доме, и Валера с азартом пел:
- А я лечу, лечу, лечу…
Отлетался…
- Вы что, опять сговорились? - Оксана заглядывала за спины входивших в надежде увидеть мужа. - Вы пришли меня поздравить с днем рождения? Ну, Валерка! Ведь договорились - не раньше семи.
- Какой… день рождения? - У Аргунова пересохло в горле.
- А разве Валера не сказал? - Глаза Оксаны обиженно заморгали.
- Давай, Оксана, присядем, - тихо произнес Андрей.
Огромные испуганные глаза ее недоуменно остановились на нем.
- А где Валера?
Волобуев окаменело уставился в пол. Суматохин торопливо полез в карман за сигаретами. Страшно захотелось курить и Аргунову.
- Можно… мы покурим?
- Конечно. Но что случилось? Вы от меня что-то скрываете!
- Понимаешь, Оксана… - Андрей глубоко затянулся и закашлялся. - Проклятый дым… глаза ест. Дело в том, что Валера сейчас в больнице. У него нога…
- Какая нога? Да говорите же яснее, что с ним? - Глаза Оксаны наливались ужасом.
- Вывихнул, а машина упала… - Андрей почувствовал нелепость своих слов.
Оксана уже начинала понимать страшный смысл их прихода. Уцепившись за рукав Аргунова, она закричала:
- Нет, нет, это неправда! Это неправда! Неправда!!!
20
В больнице между тем делали все для спасения жизни летчика-испытателя.
Профессор Иван Петрович Зайцев, срочно вызванный в операционную, узловатыми, костлявыми руками без устали массировал грудную клетку распростертого на операционном столе летчика. Проходили одна за другой секунды.
На завод позвонили: нужна кровь первой группы. Вскоре в лаборатории выстроилась целая очередь - летчики, мотористы, механики, рабочие цехов.
Иван Петрович обливался потом: сестра не успевала менять тампоны. Когда капли пота заплывали в глаза, он недовольно фыркал и продолжал работать. Взмахом руки показал: "Дайте стул". К нему пододвинули больничную каталку. Он устало опустился в неудобную, с подлокотниками, каталку, седой, бледный, бледнее, пожалуй, лежащего перед ним больного. Опустился и тут же вскочил: некогда отдыхать! Он массировал остановившееся сердце. Верил: не может оно не откликнуться. Ему только нужно помочь.
- Но и ты помоги нам, - говорил он сердцу, - видишь, я слабею. Как-никак мне уже семьдесят, а ты здоровое, сильное. Только ленивое. Почему бы тебе не поработать еще хотя бы годов тридцать - сорок? А?
Он уговаривал сердце, как внука, с которым только что был на прогулке.
Дежурный врач участливо склонился над профессором:
- Иван Петрович, вы устали. К тому же все это… бесполезно.
- А ты… Чтоб духу твоего тут не было! - Профессор продолжал массировать сердце.
Пожилая тучная женщина, реаниматор, не поверила собственным глазам: неужели ожило? Неужели молчавшее сердце вдруг клюнуло, как цыпленок, пробивающий яичную скорлупу. Цыпленок просился на свет: пустите!
- Давай, милый, давай, - неизвестно к кому обращаясь, проговорил профессор и засмеялся. А руки делали свое дело: они мяли, давили, сжимали ребра, заставляли сердце еще раз клюнуть. Ну хоть один только раз, разочек!..
И сердце послушалось. Оно стукнуло раз, другой и третий… Снова остановилось.
- Шприц! Быстро! - это приказал уже дежурный врач, потому что профессору было некогда. Он забыл обо всем на свете, руками, кожей, нервами пальцев ощущая, как трепещет где-то внутри маленький комочек - сердце. Трепещет, бьется, хочет и никак не может наполниться кровью, чтоб вытолкнуть ее разом, с силой.
- А еще молодое, - упрекнул профессор, - куда уж тебе!..
Сердце как будто не вынесло такого упрека. Оно забилось слабо, с перерывами, но с каждым ударом все уверенней и уверенней, словно радуясь, что может еще биться.
Операционная сестра не выдержала, всхлипнула.
- Замолчите! - резко кинул профессор и уже мягче добавил: - Что вам, в первый раз, что ли? Пора бы привыкнуть.
Он приказал сделать еще два укола. Затем его руки опустились, тело устало сползло в глубь каталки. Успел подумать: "Ну ничего, остальное сделают автоматы".
- Камфару, - прошептал он.