Мы только сейчас заметили солдат, колдовавших, подобно добрым джинам, у зеленой лапчатой станины, на которой покоилось что-то длинное, зачехленное, как говорится, с головы по пят.
- Ракета? - произнес первое слово за всю экскурсию Шукур Муминов, и на угрюмом лице его отразилось подобие любопытства.
- Она самая, - ответил офицер.
- Наверно, неисправная, - снова предположил Горин.
- Расчет, боевая готовность! - подал команду Бытнов.
Высокие шесты мгновенно взметнули вверх длинный, словно кишка, чехол. Ракетчики что-то начали крутить слева и справа. Щелк-щелк - послышались едва уловимые щелчки.
- Расчет готов! - доложил офицеру старший и приказал остальным: - В укрытие, за мной бегом марш!
"Джины" растворились.
Мы ахнули: вот это да! Реактивная скорость.
- Чтобы так вкалывать, надо по крайней мере триста шестьдесят пять порций "шрапнели" съесть, - лукаво произнес Бытнов.
В солнечных лучах стремительная перистая стрела отливала серебром. Красный глаз ее сверлил дальний окоем: а ну-ка, сунься кто-нибудь!
Я видел ракеты на московских парадах. Там проезжали на тягачах "дельфины" повнушительней этой красавицы. Но на столичной брусчатке они казались мне какими-то пассивными. Здесь же было достаточно одного слова "Пуск!", чтобы крылатая сигара рванулась в бездну пятого океана отыскивать непрошеного гостя…
Мы стояли молча. К чему вопросы? Все равно Бытнов скажет: "Много будете знать - скоро состаритесь. Успеете еще натанцеваться вокруг этой штучки".
Под бугром, на котором вращалась комбинированная антенна, ребята совсем онемели от увиденного. Там, в емких кабинах станции, лабиринтах шкафов и панелей, был какой-то фантастический мир проводов, кнопок, рычагов, лампочек, приборов и экранов. Мигали белые, красные, зеленые огни, мерцали золотистые всплески, метались росчерки голубых молний.
Прав Гриша: тут нам делать нечего - не хватит извилин в башке. Пусть занимаются своим волшебством головастые технократы…
Глава вторая
С завтраком управились быстро. Сидели по четверо и, стараясь друг перед другом, незаметно уплели по тарелке картофельного пюре с мясом, куска по три хлеба, выпили по кружке густо заваренного чая.
- Повар вот-вот демобилизуется, - с сожалением сказал высокий складный Кузьма Родионов, собирая посуду с легкого металлического столика. - Кто будет готовить? Надо искать замену.
Шукур Муминов оживился, шевельнул густыми бровями, но ничего не сказал.
- Вы же можете готовить дома, - заметил Горин.
- Зачем же? Плачу деньги - и никаких забот.
- Надо семьей обзавестись, - посоветовал Гриша. - Жена бы такие блюда готовила - язык проглотишь! А здесь что? Готовят небось одно и то же.
- Ну не скажи, - возразил старший сержант. Он достал фотографию из кармана. - Глядите, каким я был в начале службы.
Голый по пояс, костлявый солдат. Худоба оттеняется крупными скулами. Руки какие-то безмускульные, как плети.
- Многие приходят в армию худенькими пацанами, а к концу службы ребят не узнать. Вы тоже сфотографируйтесь на память. Без рубашек, чтобы потом сравнивать, на сколько поправились на солдатских харчах. А то - "два года одно и то же"… Питание у нас, может, не изысканное - недаром же говорится: "Щи да каша - нища наша", но сытное. К тому же и режим строгий: завтрак, обед и ужин всегда в одно и то же время. Большое дело - режим.
Молчавший до сих пор Муминов сказал, что, если надо, он приготовит любое блюдо. Работал в ошхане.
- Где? - спросил Горин.
- В столовой, поваром, - пояснил Шукур.
- Это дело! - повеселел Кузьма Родионов. - Сегодня же Дулину скажу.
После завтрака ракетчики покурили и пошли в ленинскую комнату. До начала политинформации было минут десять, и я успел познакомиться с оформлением, сделанным дивизионными умельцами. На деревянных подставках, покрытых темно-вишневым лаком, изящно отделанные экспонаты из черепашьих панцирей: башенка, восточный минарет, ракеты, маленький глобус. На каждой вещичке подпись: "Герман Быстраков". Сделано со вкусом. Видать, золотые руки у парня.
В "Уголке пустыни" - коллекция фотоснимков: цветущий саксаул, тонкие морды джейранов, осторожный барханный кот, песчаный удав, паукообразный скорпион, парящий в небе канюк-курганник. Я и не предполагал, что в песках столько живых существ.
- Вот тебе и мертвое царство! - удивился и Гриша Горин. - Посмотреть бы.
- А что? Это идея, - отозвался Галаб Назаров. - Вот вам комсомольское поручение: запишите желающих из новичков, и в воскресенье пойдем. Хорошо?
- А вы комсорг?
- Нет, секретарь комсомольского бюро.
- Это одно и то же. Начальство.
- Комсоргов у нас много, а секретарь один. А насчет начальства, я думаю, ты пошутил, Гриша.
- Проштрафишься - шутки с вами плохи. С песочком небось чистите?
- Бывает, - улыбнулся Галаб. - Только зачем же допускать до этого?
- Ишак о четырех ногах и то спотыкается.
- Не уважаешь ты себя, как видно.
- Почему?
- С ишаком сравниваешь…
Гриша смутился:
- Это я к примеру…
- Примеры, как видишь, не всегда бывают удачными.
Старослужащие толпились у стендов и разных графиков. Стенд "Участники Великой Отечественной войны" заполняли фотокарточки начальника штаба дивизиона, командира первой батареи и старшины Дулина.
- Иконостас, - удивился Горин. - Хоть молись на старшину.
- Подожди, еще взмолишься, - усмехнулся кто-то из соседей. - Трофим Иванович любит порядок во всем.
- Было бы смешно, если бы сам старшина не любил его, - отозвался Григорий.
Ниже фотографии старшины была прикреплена выписка из краткой характеристики его боевых дел. Только осенью сорок первого года зенитчик Трофим Дулин вместе со своими однополчанами сбил на подступах к Москве несколько немецких штурмовиков и бомбардировщиков. Потом воевал под Сталинградом, принимал участие в прорыве Ленинградской блокады, бил врага на Орловско-Курской дуге и закончил войну в Берлине.
"Вот он, оказывается, какой, наш старшина! - с восхищением подумал я. - Зря Гриша треплет языком об "иконостасе". Это заслуженные боевые награды".
Гляжу на стенд, у которого толпятся новички. Рассматриваю рисунки. Читаю надпись:
"Перед нами весь мир буржуазии, которая ищет только формы, чтобы нас задушить (В. И. Ленин)".
А вот еще одна:
"Американские войска дислоцируются ныне более чем в 30 государствах. Число военных баз за рубежом превышает 2000. Военный бюджет… Расходы на шпионаж… На идеологические диверсии… На космическую разведку…"
Нельзя сказать, что я и раньше не знал всего этого. Но только теперь, когда сам надел солдатскую форму, впервые начинаю осознавать, что не кто-то другой, а именно я сам и тысячи других, как я, должны стать щитом против страшной силы. А как стать, когда я ничего не знаю и не умею?..
Мы не успели осмотреть всю наглядную агитацию, потому что дежурный подал команду:
- Приступить к политинформации!
Едва солдаты успели сесть за столы, на которых лежали подшивки газет и журналов, как вошел командир батареи капитан Тарусов, он же секретарь партийной организации дивизиона. Капитан был невысок, но плотен, с добродушными серыми глазами и чуть вздернутым подбородком. От широкого лба в негустую темно-русую прическу пробирались залысины. Офицер поздоровался и, задержав взгляд на новичках, спросил мягко, совсем не официально:
- Привыкаете, товарищи?
- Осваиваемся помаленьку.
- Времени у вас немного: старослужащие скоро увольняются, вы замените их. Да и обстановка сейчас не такая, чтобы благодушествовать. - Капитан повернулся к карте, отыскал Вьетнам.
Тарусов не сгущал краски, просто приводил факты о зверствах агрессоров.
- Они применяют реактивные бомбардировщики, сверхзвуковые истребители, испытывают новые бомбы, напалм и фосфор…
Припомнился очерк, который я прочитал в одном из армейских журналов об офицере Тарусове. Может, это о нашем капитане? Да, кажется, фотография очень похожа… Богатая биография у него…
Очеркист писал, что, когда началась война, отец Тарусова наспех собрал домашний скарб, посадил жену и пятерых детишек на телегу и двинулся на лошаденке от латвийского хутора Синяя Река. Где-то позади ухали разрывы, вспыхивали кровавые зарницы. На восток шли толпы перепуганных беженцев. По нескольку раз в день на них пикировали чужие самолеты. Дикий вой моторов… Бомбы… Снаряды… Люди срывались с повозок, бросали тачки и узлы и опрометью кидались в канавы и кюветы. Причитали женщины, ругались мужчины, плакали дети. На дороге вспыхивали чадные костры, дико ржали изувеченные лошади, в предсмертной агонии бились коровы.
Почти до Калинина беда щадила семью Тарусовых. А перед самым городом налетевший "мессершмитт" убил трехмесячного Славку. Убил на руках у матери, Анны Викентьевны…
А потом, уже вшестером, долго добирались до Перми и дальше - в глухую таежную деревню. Обовшивели, оголодали в пути и на место добрались лишь к декабрю. На ногах держался только старший из детей - нынешний капитан, остальные лежали пластом. Благо, люди помогли: приютили, пригрели, выходили малышей…
Может быть, рассказывая о Вьетнаме, Тарусов вспоминал сейчас черные дни, пережитые им самим. Я зримо представлял себе эту далекую землю в огне, пылающие джунгли, партизанские засады, разоренные селения, разбойные налеты карателей…
Глядя на карту, капитан скользнул указкой по Западной Германии, Соединенным Штатам и продолжал:
- Теперь мы все чаще убеждаемся в том, что империалисты не предупреждают о развязывании военных конфликтов, как это было когда-то. Они нападают внезапно, и нет гарантии, что враг не нарушит воздушное пространство, в том числе и в нашем районе, в любую минуту. Поэтому мы постоянно должны быть начеку. Скидок никто нам не сделает, хотя в дивизионе много молодых солдат. Какой же выход? Браться за учебу без промедления и научиться владеть оружием и техникой так, как старший сержант Родионов, сержанты Назаров, Акимушкин, ефрейтор Кобзарь, Валентина Леснова…
Старший техник-лейтенант Бытнов снова привел нас к траншеям.
- Надо заканчивать этот марафет, - сказал он, распуская строй.
- А что такое марафет? - спросил Шукур Муминов.
По лицу Бытнова скользнула тень насмешливой улыбки:
- Знаешь, что такое показуха?
- Начальству глаза замазывать, - вставил Новиков.
- Вот-вот. Только бомбе или ракете глаза не замажешь вот этими канавками, - кивнул Бытнов на траншеи. - Ахнет - любое железо пробьет.
- Для чего же мы набиваем мозоли? - удивился Горин.
- Сноровистость надо вырабатывать, - снова выскочил юркий Саша Новиков. - На всякий случай…
- Дивизион-то образцово-показательный, - перебил его Бытнов. В его словах сквозила ирония. - А попробуй во время войны накопайся вот этих ходов, если позицию придется менять по нескольку раз в день. Бутафория, одним словом, марафет… Ну, берите грабарки и лопатьте. Песку в пустыне много, - засмеялся он.
Кто он, этот Бытнов? "Свойский", что ли? Уж больно не похож на капитана Тарусова. Тот прост без подчеркнутого опрощения, но всегда остается старшим, начальником. А Бытнов непонятен. Отец сказал бы о нем: "Форма не соответствует содержанию". Ну да ладно, не мне судить о нем.
Сбросив панаму и гимнастерку, я спрыгнул в траншею. Надо было углублять ее после землеройной машины, вынувшей грунт всего на восемьдесят сантиметров.
Лопата вгрызалась с шуршанием в теплый песок и ссохшуюся глину. Раз - и на выброс, два - и на выброс.
- Грабарочка - это тебе не авторучка, товарищ журналист, - подкусил Горина Саша Новиков, заметив, что тот достал носовой платок и обмотал им правую ладонь. - До обеда покидаешь - спина задубеет.
- Вижу, у тебя не задубеет, - огрызнулся Гриша. - Небось в чайную ложку сахару и то больше кладешь.
- За меня Федор Кобзарь довыполняет норму. Смотри, ворочает, как бульдозер. Наловчился человек, строил дорогу Абакан - Тайшет, камушки по центнеру весом выколупывал в каменоломне. Говорят, грамоту отхватил.
- Замолчи! - оборвал Федор Новикова.
- Обиделся. А за что? Я, можно сказать, пропагандирую твой трудовой подвиг. Как-никак по комсомольской путевке ездил на ударную стройку. Страна должна знать своих героев, - не унимался Новиков.
- Ну и брехомет ты, Саша, - вытирая крупное вспотевшее лицо, беззлобно отозвался ефрейтор.
- Подходящее имя, - заметил Горин, вгоняя лопату в дно траншеи. - Брехомет.
Работа давала себя знать. Начинали подрагивать ноги, горели ладони, ныла вспотевшая спина. Посмотрев на часы, Бытнов, что-то писавший в блокноте, объявил перекур. Федор Кобзарь выпрыгнул одним махом наверх и, разведя руки, потянулся. Ну и силища у человека! Ему и впрямь шестипудовые камни не в тягость. Недаром работает первым номером на пусковой установке. Новиков попросил Муминова подсадить из траншеи.
- Ослаб? - с деланным участием спросил Горин.
- Никогда не теряю бодрости духа. Просто пользуюсь товарищеской взаимовыручкой, - отряхивая руки от песка, ответил Саша. - Кузнецов, дай сигаретку московскую. Надоели гвоздики "Янгишахар". Говорят, раньше были папиросы "Пушка". Почему бы сейчас не выпускать "Ракета"? От одного названия голова бы кружилась, - мечтательно произнес он, выпуская колечки дыма.
- Вишь раздымился на чужбинку, - заметил Кобзарь. - Куришь один, а семерым хоть на стенку лезь.
Ребята сели на горячий песчаный отвал. У пожухлого клубка верблюжьей колючки лежал чей-то блокнот. Я полистал его и наткнулся на запись:
"Конкурсная задача для офицеров зенитно-ракетных войск".
Любопытно, что за задача?
"Зенитная батарея располагается в открытых окопах и щелях. В 30 км западнее противник произвел наземный ядерный взрыв. По докладу наблюдателя, длительность свечения была не более 3 секунд. По данным метеосводки, скорость ветра 2,5-3 м/сек, направление его - с запада на восток. Определить время начала дезактивации после взрыва при условии, что личный состав за 2 часа работы получит дозу радиации не более 30 рентген".
Вот, оказывается, над чем думал Бытнов. Это его блокнот. Как видно, взводный не решил эту задачу, потому что после условия никаких записей не было. Вскоре командир батареи подтвердил мое предположение. Подходя вместе с Бытновым к нам, он спросил:
- Осилил, Андрей Николаевич?
- Бился-бился - так и бросил…
- Загляни ко мне домой вечерком, может быть, решим вместе.
- Зайду, - не очень охотно согласился Бытнов.
Капитан подошел к солдатам:
- Отдохнули? - И неожиданно подал команду: - Надеть противогазы!
Мы вскинулись с места, торопливо начали надевать маски. Никто не осмелился спросить зачем. Впрочем, комбат сам пояснил:
- "Противник" применил отравляющие вещества. Время их действия - тридцать минут. Командир взвода, - обратился он к Бытнову, - личному составу продолжать работу в противогазах.
- Есть!
Мы снова спрыгнули в траншею и принялись лопатить песок и глину. Дышать стало труднее, потели стекла. Но приказ есть приказ: работать в масках.
- А знаете, зачем противогазы? - опираясь на лопату, глухо проговорил Новиков. - Если голову оторвет, то она на гофрированной трубке будет держаться…
Вот шпингалет, он и сейчас не унимается.
Нестерпимо жгло злое азиатское солнце, но наши лопаты ритмично опускались и поднимались вверх.
Глава третья
Галаб Назаров сдержал слово: сегодня мы идем в пустыню на весь день. Старшина разрешил взять с собой сухой паек. Кто-то произнес похвалу в адрес Дулина:
- Расщедрился наш Трофим Иванович.
- Погодите молиться на него, - загадочно произнес Гриша, - он еще преподнесет такой сюрпризец, что и вылазке не возрадуетесь.
Ребята озабоченно переглянулись: Горин, должно быть, что-то знает.
- Давай выкладывай, что ты придумал там со своим шефом, - зашумели солдаты.
- Военная тайна. Ее нельзя доверять даже шляпе. - И Гриша крутнул панаму на своей яйцеобразной голове.
Из казармы вышел старшина. Мы так и впились в него глазами.
- Стало быть, на экскурсию? Так сказать, в природный музей? - усмехнулся он.
- Так точно! - бойко ответил Новиков. - Харч взяли, можно помаленьку топать.
- Ну что ж, - согласился Дулин, - отдых - приятное занятие. Но приятное надо сочетать с полезным…
Вот он, сюрприз!
- Поскольку большинство из вас, - продолжал старшина, - молодые солдаты, для тренировочки, так сказать, совершите-ка марш-бросок до саксаульника…
- До него же пять километров! - вырвалось у Саши Новикова. Он попятился.
- Во-первых, старших не положено перебивать, товарищ рядовой. Во-вторых, решил идти - иди, нечего пятиться назад. - Ребята оглянулись на Сашу и засмеялись. - Старшим назначаю Назарова. Взять противогазы!
Горин юркнул в канцелярию.
- Вы куда? - открыв двери, спросил Дулин.
- Ведомость составлять, товарищ…
- Я сам составлю, а вы сделайте проминочку вместе со всеми. Засиделись небось, а?
Новиков ликовал:
- Что, дипломат, попал в немилость?
- При чем тут немилость? - поморщился Горин.
- Подожди, Гришенька, старшина спустит с тебя жирок. Пулей будешь летать!
Кто шутил, кто ворчал, иные отмалчивались, проверяя противогазы. А Саша разглагольствовал:
- Наш хоть "полезное с приятным" бракосочетает. А раньше были старшины - не приведи бог… Дед мой, царский солдат, рассказывал. Фельдфебелем у них был Файзула Хайрулин. "Век буду жить - не забуду", - говорил дед.
- Насолил? - Муминов настороженно поднял брови.
- Пересолил, Шукур. А пересол-то, он на спине… "Однажды, - рассказывал мой прародитель, - сидим мы вчетвером, покуриваем и перемываем фельдфебельские косточки: деспот, мол, самодур, потомок Чингис-хана… А Хайрулин, видать, подслушал. Только мы притушили окурки каблуками, как вот он, сам Файзула, перед нами.
- Эт-та што такое?! - взвизгнул он, увидав окурок.
Дружки-то мои, рослые хлопцы, вдавили свои окурки в землю, а я сплоховал. Ну и закусил удила Хайрулин.
- Кто курил?
- Все.
- Чей окурок?
Молчим.
- Чей?
- Мой, - отвечаю.
- Мой, - повторили вслед за мной все ребята.
- Ах так? - взвился Файзула. - Взять носилки!
Взяли.
- Положить на них окурок!
Положили.
- Бего-ом марш!
Бежим. Двое спереди, двое сзади. На носилках покоится злосчастный окурок. Рядом трусит фельдфебель с походной лопаткой. Куда? Зачем? Не говорит, сволота. Километров пять рысью мчались. Сколько можно? Все же мы не орловские рысаки… А что, если проглотить этот проклятый обсосок? Только потянулся за ним, как Хайрулин закричал:
- Стой!
Остановились.
- Новиков, рой могилу!
У меня поджилки задрожали: "Кому могилу?.."
Ковырнул раз пять землю - Файзула остановил:
- Хороните окурок.